17 февраля 2005 года исполнилось сто лет со дня трагической гибели Великого князя Сергея Александровича Романова, но личность его до сих пор остается малоизвестной.

Сын российского Царя-Освободителя Александра II, он был убит так же, как и его Августейший родитель,— взрывом бомбы, брошенной членом революционно-террористической организации. Убийца кощунственно посягнул на жизнь Великого князя в самом сердце Москвы — в Кремле, среди великих русских святынь. Впервые за всю историю это священное место, которое Александр III назвал алтарем России, обагрилось царственной кровью.

Сразу же после взрыва Великая княгиня Елисавета Феодоровна в сопровождении близких и верных слуг перенесла на носилках окровавленные и изуродованные останки своего супруга в Алексеевскую церковь Чудова монастыря, где они были положены у мощей святителя Алексия, митрополита Московского.

Поток людей, желавших поклониться Князю-мученику, не прекращался ни днем, ни ночью. Сотни венков выносились из церкви каждый день на монастырский двор и там по лепесткам, как святыни, разбирались народом на память. Впоследствии в подалтарном этаже Алексеевской церкви были сооружены усыпальница Великого князя и устроенный в ней храм во имя преподобного Сергия.

Можно назвать множество заслуг Великого князя Сергея Александровича перед Отечеством. Он состоял основателем и председателем Императорского Палестинского общества, председателем Комитета по устройству Музея изящных искусств в Москве, Российского исторического музея, почетным членом Императорской академии наук, Археологического общества, покровителем многих богаделен, приютов, гимназий и церковно-приходских школ. Его активная культурная, научная и благотворительная деятельность простиралась далеко за пределы Московской губернии. Он был также главнокомандующим войсками Московского военного округа и шефом нескольких полков. Но главная его заслуга состояла в том, что это был истинно русский человек, основанием своей жизни положивший веру, долг и любовь к Отечеству. «Русский народ потерял в нем своего родного по духу человека»,— сказал митрополит Трифон (Туркестанов).

Как ни старались большевики вычеркнуть из памяти народной светлый образ Князя-мученика, этого сделать не удалось. В 1918 году одним из первых в Кремле был уничтожен бронзовый крест-памятник, установленный на месте гибели Великого князя. В 1929—1931 годах был буквально стерт с лица земли древнейший Чудов монастырь. Казалось, уничтожено все, что напоминало о последнем царственном захоронении на территории Кремля. Однако могила убиенного Великого князя чудесным образом уцелела и была обнаружена в 1985 году во время ремонта брусчатого покрытия на Ивановской площади. На правительственном уровне было принято решение о перезахоронении останков Сергея Александровича в Новоспасском ставропигиальном монастыре, в усыпальнице рода Романовых.

Торжественная церемония перенесения останков Московского генерал-губернатора с отданием воинских почестей состоялась в сентябре 1995 года. Теперь за монастырской службой ежедневно поминаются первые и последние представители царственного дома Романовых. И каждый приходящий в обитель может поклониться воссозданному кресту-памятнику и сотворить молитву о Великом князе Сергее Александровиче — человеке глубокой веры, твердого духа и праведной жизни.

Публикуемые ниже отрывки из записок и дневников адмирала Дмитрия Сергеевича Арсеньева (1832—1915), воспитателя, а затем попечителя Сергея Александровича, не только дают полную картину воспитания царских детей, но и, хотя относятся к детским годам Великого князя, позволяют лучше уяснить его характер.

	Дмитрий Сергеевич Арсеньев

Императрица ² обращалась со мною весьма благосклонно. Она несколько раз призывала меня к себе и старалась мне объяснить натуру и характер Сергея Александровича, говорила об его добром сердце, качествах и недостатках и посвящала меня во все особенности его нравственного существа; говорила, как надо действовать на него, и вообще всячески старалась поставить меня на правильный путь в воспитании ее сына. В то же время она присматривалась ко мне, и мне было очень утешительно знать через Анну Федоровну³, что Императрица чувствовала ко мне доверие и благорасположение. Я же каждый день больше и больше проникался глубоким уважением к ее высокой (нравственно) личности. Если смею это сказать, я проникался к Императрице чувством как бы сыновней привязанности, какой-то глубокой в нее веры и сочувствия, и эти чувства во мне никогда не изменялись, но до конца жили в моем сердце, так что потом я ее любил всем сердцем, почитал как святую и был вполне предан ей. И в воспитании Великих князей я прежде всего поставил себя как ее делегат и ближайший исполнитель ее предначертаний, и это сделалось не искусственно, а само собою, потому что действительно я действовал по ее направлению, которое было и мое и которое вполне совпадало с моими убеждениями и наклонностями. <...>

Суть воспитания Великого князя мне уже представлялась ясно. Я был убежден, что надо прежде всего вкоренить сознание бессмертия своей души, веру в Бога и твердые христианские правила; что необходимы: привычка испытать все свои поступки, усердная и внимательная молитва, жизнь в присутствии Божием и постепенно укоренение убеждения, что жизнь земная есть великая и серьезная обязанность, ведущая нас к вечности и за которую мы подлежим серьезной ответственности; все это я считал необходимым внушить как основу воспитания и основу жизни.

Я был убежден, что надо прежде всего ребенка, а потом и юношу заставить полюбить добро и добродетель и, еще до наступления возраста страстей, зажечь в душе живое чувство веры и любви к Богу и ближнему. Создать сознательное и твердое внутреннее, сердечное предпочтение добра злу, внушить любовь к добру, и что если это сделать не удастся, то воспитание должно считаться неудавшимся.

	Великий князь Сергей. 1861 г.

Я полагал, что утопия воображать, что царственные дети могли бы быть воспитаны в незнании прерогатив и особенностей своего положения; но необходимо, чтобы в маленьком Князе утвердилось еще большее уважение к человеческому достоинству, чем к великокняжескому, чтобы он считал свое звание высшим обязательством, положенным на него Господом для службы Отечеству и ближним, и чтобы отсюда истекли и милосердие, и забота о бедных, и вежливость, и внимательность, и простота в общении с людьми, и чтобы cамые занятия учебные он считал бы приготовлением к усвоению привычки работать на пользу Отечеству и приобретению полезных сведений для службы ему.

Мне хотелось приохотить Великого князя к занятиям, избегая, особенно в начале, делать их скучными, и вообще избегать выговоров, наказаний и слез, стараясь делать исполнение долга и уроки и всю жизнь долгом нормальным и приятным, и чтобы вообще юный Великий князь развивался в атмосфере любви, благорасположения ко всем, в близости к родителям, которых я первый помощник, и к своей сестре и братьям; чтобы он любил свой образ жизни, свою обстановку и не скучал бы ею и не рвался бы вон из своих комнат — словом, чтобы у себя он был счастлив и доволен.

Обстоятельства и характер Сергея Александровича, думал я, покажут мне, как применять к делу эти основы; ибо основы христианского воспитания неизменны, но способ их применения бесконечно разнообразен и зависит прежде всего от природы воспитанника.

Мне всегда был присущ пример Фенелона, воспитателя герцога Бургундского. Фенелон своим примером и в своей личности сделал добродетель симпатичною своему царственному воспитаннику и возбудил в нем желание быть добродетельным и бороться со своими недостатками; чтоб этого достигнуть, Фенелон не задавался мыслью переломить характер и натуру своего воспитанника <...>. Но старался, чтобы вся горячность и кипучесть страстей его питомца были бы обращены на борьбу со злом и вся его энергия — на свое исправление, совершенствование и приобретение тех хороших качеств, которые стали бы ему самому любезны и которые он считал бы необходимыми для выполнения на земле высоких обязанностей, ему предназначенных. <...>

	1864 г.

Первые дни жизни при Сергее Александровиче были мне очень отрадны; он молился при мне еще в это время вслух, и молился всегда очень усердно и внимательно. Затем, когда он был совсем готов, то выходил гулять с Государем в сад и с Его Величеством возвращался пить кофе с Императрицей и сестрой; потом возвращался в свои комнаты. Три первые дня мы устраивались. Распределялся мир его игрушек, и он, видимо, был доволен, что я снизошел к этому миру и вошел в него; вероятно, сначала он думал, что гувернер будет заниматься уничтожением всех детских радостей и всего прежнего образа жизни, но я именно старался, чтобы этого не было. Я соблюл весь его детский обиход, вошел во все его интересы и забавы и старался, чтобы он не чувствовал себя отрезанным от сестры и младшего брата Павла Александровича, которого он особенно любил и с которым до того проводил большую часть дня <...>.

Я был глубоко убежден, что игры не задерживали нисколько нравственного и умственного развития Великих князей и не мешали их учебным занятиям, а были более благодетельны, чем вредны. Что за беда, что они были детьми несколько месяцев больше, но зато невинность и чистота их поддерживались, и в период первого проявления страстей хорошо было иметь такое невинное развлечение, да наконец, и действительная жизнь взрослых не посвящается ли часто беганию за развлечениями и увеселениями? Est-ce que les hommes ne sont pas toujours de grands enfants?⁴ И вот почему я был очень рад, что Великий князь любил и умел играть, и я старался принимать участие в его играх, вводя в них без натяжек нравственные начала и незаметное сообщение всяких сведений в постройках и кукольных театральных зрелищах и т. п. Так, дома в свободные часы, вечером, я устроил маленький кукольный театр и представлял Сергею Александровичу и Павлу Александровичу «Алладинову лампу» и другие вещи.

Сергей Александрович, слава Богу, был здоров все время и очень полюбил свою жизнь со мной. Действительно, он был окружен любовью, лаской, кротостью и внимательным, сердечным попечением, и ему никогда у себя не было скучно, и это потому, что я не старался держать его вдали от всех; он при моем поступлении к нему продолжал проводить обычные часы с родителями и сестрою и маленьким братом, которого он так нежно любил. Таким образом все его сердечные чувства были всегда удовлетворены; в его жизни было разнообразие и постоянный интерес; он был, одним словом, счастлив и занят приятно.

Благодарю Бога, что Он помог мне устроить моему воспитаннику счастливое детство, о котором он всегда будет вспоминать с удовольствием.

Воскресенье, 26 сентября. До обедни Сергей Александрович писал письмо Государю Императору. В 10 1/2 часов началась обедня в дворцовой церкви; во время службы Сергей Александрович был гораздо внимательнее обыкновенного и хорошо слушал делаемые ему объяснения; он молился усердно и всякий раз, когда молились об Их Величествах, становился на колени и раза два плакал. После обедни священник протоиерей Корольков (из дворцового собора) и диакон были приглашены к Великому князю пить чай. Священник рассказывал историю дворцовых Кремлевских церквей. В 12 часов пошли гулять в сад и пригласили с собой г. Оппермана; чтобы оживить прогулки, иначе весьма скучные, я решился играть и бегать с Сергеем Александровичем, в чем г. Опперман очень охотно участвует. На этот раз он взял на себя роль волка, а Великий князь со мной должен был стараться пройти мимо засады волка незамеченным и достигнуть заранее назначенного места; после первого такого пункта был избран 2-й, потом 3-й и т. д. Таким образом, мы обошли почти весь парк; к концу прогулки приехали дети Сергей и Юрий Арсеньевы, и игра продолжалась с ними. Вначале Сергей Александрович их дичился, но скоро в пылу игры ознакомился совершенно, и когда мы воротились в 2 часа домой, то Великий князь шел впереди, бесцеремонно разговаривая с мальчиками, а мы с Опперманом шли сзади, не вмешиваясь более в разговор детей. По возвращении домой Сергей Александрович вымыл себе руки, переоделся и не без сердечного волнения вышел к собравшимся в его гостиной приглашенным мальчикам; кроме вышеупомянутых двух, это были:

1. Анатолий Неклюдов, 9 лет, сын директора Московских театров камергера Неклюдова. Этот мальчик, очень резвый и красивый собой, в этот день очень понравился Сергею Александровичу.

2. Князь Василий Голицын, 8 лет, сын отставного ротмистра Конногвардейского полка. Дитя очень скромное и милое, очень рекомендованное кн. Трубецким.

3. Александр Нейдгарт, 8 лет, сын отставного гвардии полковника. Мальчик резвый, но очень ласковый и послушный; он очень полюбил Сергея Александровича и среди игр спросил его, можно ли его называть просто Сережа, на что Великий Князь отвечал: «Не знаю, спроси у Дмитрия Сергеевича». Но неизвестно почему на это маленький Нейдгарт не решился и продолжал называть Великого князя Сергеем Александровичем.

По приказанию Ее Величества заблаговременно было сказано родителям внушить детям не оказывать Великому князю никакой угодливости, не называть его «Ваше Высочество», а просто «Вы» и «Сергей Александрович», но быть вежливыми, вести себя хорошо и слушаться старших, приставленных за ними смотреть. В 2 1/4 пошли обедать в большой столовый зал (в бельэтаже); обед был довольно молчалив, но по окончании его начались игры, и знакомство было скоро сделано. Так как было холодно, остались играть в залах. Камердинер Хренов обратился в Черномора с обыкновенным успехом, и дети так бегали, что через час надо было их усадить играть в спокойные игры; отдохнув немного, они опять стали возиться; тут им особенно понравилась игра a la guerre ⁶, так как весь дворец топится, то мы бегали по всем этажам, не исключая и подвального, показавшегося им очень таинственным. В 6 часов подали чай, после которого дети играли в лото и гусек, подаренные Ее Величеством; очень приятно, что Сергей Александрович полюбил эти игры, а также домино, потому что научается по ним хорошо считать. Во время гуська Сергею Александровичу вдруг наскучило играть, но замечание, что так оставить игру неучтиво, заставило его опомниться и снова вступить в игру. Затем в этот день других проступков с его стороны не было, кроме одной невольной неучтивости относительно одного из мальчиков: не зная хорошо его имени, Сергей Александрович сказал ему: «Эй ты, как твое имя?» Так как это происходило более от незнания правил учтивости, то я его тут только остановил и впоследствии, оставшись с ним наедине, объяснил ему все неприличие его выходки. В 7 1/2 часов дети простились с Великим князем, очень довольные своим днем. Ложась спать, Великий князь все спрашивал: «Когда они опять приедут?»

Понедельник, 27 сентября. <...> Великий князь получил первое письмо от Их Величеств, при чтении которого все время плакал; письмо это его очень тронуло, обрадовало и несколько смутило, потому что он сам еще не писал Императрице; тоже его очень тронуло второе письмо Великой княжны ⁷; видно было, что он не ожидал, чтобы Мария Александровна, с которой он так часто ссорился, показала ему столько нежности, и он с умилением говорил: «Какая Мари добрая!» После чая Великий князь не хотел играть и желал писать Императрице, чтобы непременно отправить письмо к Ее Величеству на другой день утром. Сочинив письмо, он написал под диктовку целую страницу.

Вечером молился Богу усерднее обыкновенного. В последнее время я стал замечать, что Великий князь молится часто одними устами без сердечного внимания, и сегодня утром я советовал ему, говоря молитвы, думать, что он обращается к Господу как к Отцу. Чтобы привлечь внимание (материальным образом), была заказана для помещения образов вместо киоты доска, обтянутая зеленым сукном, что очень понравилось Сергею Александровичу. Он вместе со мной развешивал на ней образа, потом все приходил на них смотреть: «Это точно как у Никсы ⁸», и после вечерней молитвы сказал мне, что ему легче думать о Боге и святых, когда перед ним их образа.

Среда, 29 сентября. После уроков Сергей Александрович получил письмо от Государя Императора, которым он был очень обрадован, потом просил прочесть ему письма Его Величества в Ниццу, причем вспоминал все обстоятельства, о которых упоминается в этих письмах, потом читал письма покойного Великого князя Наследника. После обеда садовник купец Фомин поднес Его Высочеству комнатную теплицу, только в ней вместо растений поставлены маленькие горшки для сеяния семян; вследствие царствующей в теплице теплоты и сырости семена всходят очень скоро, и говорят, что это очень приохочивает к садоводству; кроме того, он поднес Великому князю столовую жардиньерку с редкими растениями. После вечернего урока, заметив, что Сергей Александрович несколько тяготится своим одиночеством, играл с ним в прятки до ужина. Во время игры опять повторились два раза те капризы, которые составляют одну из неприятных сторон характера Сергея Александровича: это обыкновение надуваться, когда что-нибудь не по нем. Первый раз он обиделся тем, что я так спрятался, что он долго не мог меня найти; я сделал вид, что не замечаю, что он надулся. Второй раз он надулся за то, что я не позволил ему прятаться в коридорах без Хренова на том основании, что в некоторых коридорах может быть холодно. Сергей Александрович объявил, что он не хочет играть. Я сказал ему, что стыдно делать капризы, вместо того чтобы быть благодарным за то, что с ним играют; надо отдать ему справедливость, он тотчас же опомнился, просил прощения и продолжения игры.

	1865 г.

Воскресенье, 3 октября. В церкви Великий князь стоял хорошо, молился и старался вслушиваться в произносимые молитвы и пение, которое ему совсем непонятно, — вообще он был внимателен. Надо надеяться, что попеременное стояние — то в алтаре, то на обычном месте в церкви — при постоянном обращении внимания Великого князя на службу и частых объяснениях заставят его вскоре хоть несколько понять сущность и ход службы, так что впоследствии, стоя в церкви на своем месте, он будет знать, что совершается в каждый данный момент в алтаре. После обедни священник и дьякон пили у Его Высочества чай. Считаю приличным это приглашение священников в Александрии ⁹, удаленной от города так, что было бы нехорошо отпускать их домой, не предложив чашки чая, и таковое невнимание могло бы содействовать утверждению в Великом князе чувства пренебрежения к священническому сану. Во время чая священник Корольков по моей просьбе объяснял Его Высочеству читанное за литургией Евангелие. В 2 часа приехали приглашенные мальчики. Состав общества был тот же. После обеда должно было вскоре начаться представление арабов-кабилов. Г. Неклюдов привез театральных музыкантов, много содействовал устройству представления, почему я счел приличным пригласить его к обеду. В 4 часа двери в большую залу отворились, заиграла музыка, и Великий князь со своими гостями заняли приготовленные для них места. По окончании представления Сергей Александрович подарил начальнику племени бриллиантовый перстень, так как от платы он отказался; при этом Сергей Александрович несколько сконфузился, однако выговорил очень любезно: «Я вас благодарю». По уходе арабов дети пошли на сцену и там стали кувыркаться и возиться, подражая арабам. Потом играли в Черномора, прятки и жгуты, причем Сергею Александровичу досталось порядочно, он заплакал, но не выходил из игры и не сердился. В этот день поведение Великого князя с прочими детьми было безукоризненно хорошо. В 8 часов дети разъехались, и Сергей Александрович пошел спать под впечатлением кабилов. «Как жаль, — говорил он, — что Павел их не видел».

Среда, 6 октября. Во время кофе по обыкновению читали жизнь святых (продолжали жизнь Казанских святителей Гурия и Варсонофия). После кофе я предложил Сергею Александровичу читать ему в это время каждый день Евангелие, подаренное Великому князю Их Величествами; это предложение ему очень понравилось, и он немедленно пошел за своим Евангелием.

	1866 г.

Суббота, 9 октября. Во время прогулки Сергей Александрович сорвал елку для своих фигур и мопса. Приготовления к елке продолжались до и после французского урока, который шел отлично. Сергей Александрович гордился этой отметкой, решил было написать о ней Их Величествам, но потом переменил намерение, сказав, что это будет точно «овсяная каша, которая сама себя хвалит». После всенощной была очень веселая елка, всем были подарки, между прочим, кошкам — блюдечко с сырым мясом. Очень утешительно видеть, что невзирая на довольно значительный промежуток времени, протекший с минуты разлуки с Их Величествами, не проходит ни одного дня, чтобы Великий князь по нескольку раз не вспоминал о своих Августейших Родителях и прочих членах своего семейства.

Понедельник, 11 октября. После очень спокойной ночи Сергей Александрович проснулся несколько бледнее обыкновенного и в расположении вялом.

Утренняя прогулка несколько оживила Великого князя. После я отдал ему присланное на его имя письмо от Великого князя Павла Александровича, написанное отчасти им самим, отчасти Екатериной Ивановной и г. Лакостом; в письме были политипажи. Сергей Александрович пришел в неописанный восторг. «Душка Пиц, — говорил он, — сам написал, какой он милый, как я рад!» — и все вертел и не выпускал письма из рук.

<...> После чая мы стали играть в гусек; но во время игры Сергей Александрович вдруг рассердился за то, что я засмеялся, когда он попал в «смерть кролика» (при чем попадающий туда исключается из игры); прекратив немедленно игру, я сказал ему, что так как он не умеет прилично себя вести в порядочном обществе, то пусть остается один, и, позвав камердинера Хренова, поручил ему остаться с Великим князем, а сам ушел в свою комнату. Сергей Александрович стал плакать и просить прощения, но тщетно. Я воротился, только когда он разделся и умылся, чтобы присутствовать при его молитве; меня очень тронуло, что, увидев меня, он бросился ко мне на шею, прося прощения. Впоследствии Хренов мне сказал, что Великий князь не играл и все лежал на диване и плакал. Действительно, его доброе сердце никогда себе не изменяет; проступки почти всегда происходят от излишней живости, но необходимо приучать его себя сдерживать. Мы поговорили 20 минут; он опять просил прощения за то, что надулся и выбежал из игры; потом опять говорил про письмо Павла Александровича, потом что Милорд ¹⁰ необыкновенно умен — и в очень хорошем настроении помолился Богу и лег спать.

Вторник, 12 октября. Узнав, что сегодня 6 месяцев со времени кончины Великого князя Николая Александровича, Сергей Александрович вздохнул и сказал: «Бедная Ма, как ей и Па сегодня грустно!» Потом стал вспоминать про болезнь покойного Наследника в Ницце и наконец просил позволения сделать депешу Их Величествам, в которой выразил, что жалеет о том, что в этот день он не вместе с родителями.

После кофе читали по обыкновению Евангелие и потом гуляли 1 1/2 часа, так как сегодня по случаю обедни и панихиды утренних уроков не было. Во время обедни, когда после малого выхода с Евангелием стали петь «со святыми упокой», он стал на колени и заплакал. Во время панихиды тоже молился со слезами и вообще в церкви стоял очень хорошо, но был очень утомлен долгим стоянием. Князь Трубецкой просил позволения помолиться в этот день с Его Высочеством и был тоже при церковной службе. После немецкого урока прибыли по обыкновению трое мальчиков из общества Великого князя. Узнав об их приезде, Сергей Александрович смутился и сказал: «Хорошо ли, что они приехали в такой день?» Но потом был очень доволен; они провели вечер очень скромно и тихо, разговаривая и играя в лото.

Среда, 13 октября. Обедал у Его Высочества священник Ключарев ¹¹; он рассказывал про страдания известных ему бедных, и рассказы его очень занимали Сергея Александровича. После французского урока, который шел отлично, Великий князь просил меня поиграть с ним в бумажные фигуры, на что я охотно согласился, так как утром он уже играл более часа один. Игра его так заняла, что он и не заметил, как прошло время до ужина.

После чая я читал Великому князю сказку про «живую траву», которая ему чрезвычайно понравилась, особенно очень грациозное место, как птички летали и собирали известия про погибшего Царевича. Ложась спать, Сергей Александрович был особенно доволен мною и, переминаясь, сказал: «Дмитрий Сергеевич, я давно хочу за вас молиться, но все забываю и не знаю, как это сделать».

	1866 г.

Четверг, 14 октября. После утренней прогулки приехал доктор Блюменталь, обыкновенно посещающий Его Высочество раз в неделю. Доктор был очень доволен наружностью Великого князя и вообще состоянием его здоровья, по мнению доктора видимо укрепившегося.

Утренние уроки шли очень хорошо. После гимнастики было получено Великим князем письмо от Их Величеств, сильно его обрадовавшее и с нетерпением ожидаемое. Совет Августейших Родителей Великого князя избегать тех поступков, которыми недоволен Дмитрий Сергеевич, его поразил и озадачил; несколько секунд он молчал. Тут он окончательно убедился, что Их Величествам известно все, что он делает в Их отсутствие, но видно было, что он нравственно этому подчинился, потому что на лице не показалось и тени неудовольствия; наконец он сказал твердым и проникнутым голосом: «Да, я буду стараться» — и потом просил снова прочесть письмо, которое произвело на него глубокое впечатление.

В 12 часов приехали дети. Дав детям по куску хлеба с мясом, отправились в сад, где они веселились и хорошо играли до 2 часов. После обеда играли в Черномора и, когда очень развозились, то были усажены играть в гусек; во время игры приехал посетить Великого князя кн. М. Ф. Голицын, сосед села Ильинского. Сергей Александрович хотя односложно, но любезно отвечал на вопросы и благодарил за посещение. Чтобы удобнее отвечать кн. Голицыну на его расспросы о Великом князе, я увел его в угловую комнату, поручив г. Опперману посмотреть за детьми, не предвидя, что из этого произойдет весьма неприятная история.

Г. Опперман взял под свою опеку карамельки, обыкновенно раздаваемые в начале игры детям для уплаты фишек, и, не понимая ни игры, ни их требований, раздражил детей своей регламентацией до того, что они стали толкать его руки, удерживающие карамельки, наконец столкнули его самого с места и выхватили конфекты — тут только они опомнились.

Конечно, как всегда в подобных случаях, более всех виновен взрослый человек. Действительно, г. Опперман, умеющий очень хорошо занимать детей, не имеет того нравственного такта, дозволяющего взрослому разделять детские игры, не теряя при том своего авторитета; но тем не менее вина детей была весьма велика. Рассадив их немедленно по углам, я сказал, что одно отсутствие их экипажей не позволяет мне сейчас же разослать их по домам, но что тем не менее они дома будут наказаны и, конечно, в следующее воскресенье не будут сюда приглашены, и так как дело было из-за конфект, то конфект в этот день не будет. Взяв Сергея Александровича в другую комнату, я стал сильно ему выговаривать за его гадкий поступок. Он бросился ко мне рыдая и умолял о прощении. «Простите, простите меня, умоляю вас, — говорил он, — я, право, не знаю, как это случилось; как жаль, что не было Алексея (Всеволожского) и Сережи (Арсеньева), они бы нас удержали». — «Это Вас не оправдывает, Сергей Александрович, Вы более всех виноваты; как, получив только сегодня от Государя и Императрицы такое сильное и нежное увещание, обещав Им быть добрым мальчиком, Вы сегодня же так худо себя ведете», — сказал я ему. «Боже мой, Боже мой, — говорил Сергей Александрович в отчаянии, напоминавшем его отчаяние после розог в Дармштадте, — что мне делать, что скажут Па и Ма?»

Продержав с полчаса детей в углу, я им позволил играть, но Великий князь почти не играл и беспрестанно приходил ко мне и со слезами просил прощения. «По крайней мере не сердитесь на меня», — говорил он. Видя его отчаяние и истинное раскаяние, я наконец его поцеловал, сказав: «Ну хорошо, я вижу, что Вы чувствуете свою вину и жалеете о ней, я на Вас не сержусь, но наказание все-таки будет: в воскресенье детей не будет». Он бросился ко мне на шею, говоря: «Это справедливо, я и не прошу, чтобы были дети».

Когда мальчики разъехались, он был в изнеможении от горя и беспокойства. «Что мне делать, чтобы Папа и Мама меня простили», — повторял он весь в слезах. Видя его волнение, я уже начинал беспокоиться, чтобы оно не имело влияния на его здоровье, и потому присоветовал ему: во-первых, твердо решиться быть вперед добрым дитятей и помолиться о том Богу, а во-вторых, попросить в письме хорошенько прощения у Государя и Императрицы и искренно обещать вперед Их не огорчать. Он ухватился за этот совет как утопающий за соломинку и немедленно успокоился, молился со слезами и скоро заснул.

Как ни прискорбно это происшествие, можно надеяться, что оно послужит кризисом, после которого Сергей Александрович долго будет вести себя хорошо и, что важнее, не будет поддаваться ни своим увлечениям, ни даже худому примеру других. Считаю необходимым для большего упрочения произведенного на Великого князя впечатления наказание оставить во всей силе и в следующее воскресенье детей не приглашать, зная, что это лишение для него очень велико.

Воскресенье, 17 октября. Поиграв 1/2 часа после кофе, Великий князь принялся писать письмо Их Величествам, писал 3/4 часа, отчего несколько утомился; я нарочно оставил это письмо до воскресенья, желая, чтобы оно было сопряжено с жертвою свободного времени, так как Сергей Александрович должен был в нем просить прощения за проступок прошлого четверга против учителя Оппермана. При этом он очень беспокоился, чтобы происшествие это, если оно описано в дневнике, не было прочтено кем-нибудь, кроме Их Величеств, так как он знает, что дневник читается Великим князем Владимиром Александровичем в присутствии всего Высочайшего Семейства. «Это ужасно, если братья мои прочтут это», — говорил он.

Дав Великому князю целый час поиграть после обедни для отдыха, потом пошли гулять в сад, взяв с собою Хренова, и воротились в 2 1/4 часа к обеду, за которым гостей, кроме г. Оппермана, никого не было. Оставшись один с Сергеем Александровичем, стал играть с ним в бумажные фигуры; при этом он возился со своими куклами и готовил к вечеру для них бал; я же строил замок для иллюминации; таким образом, воображая, что играет со мною, Сергей Александрович, в сущности, играл один, только изредка обмениваясь со мной несколькими словами. После чая у кукол начался бал, продолжавшийся до 8 часов. В 8 1/2 часов Великий князь уже был в постели, проведя свое воскресенье если не скучно, зато совершенно так же, как будние дни; видно было, что он это чувствовал, однако, сознавая справедливость наказания, имел твердость об этом не упоминать.

	С Марией и Павлом. 1867 г.

Понедельник, 18 октября. <...> Урока французского языка не было по случаю болезни г. Дюмушеля <...>. Был приглашен старший александрийский садовник г. Энке; я стал с ним устраивать комнатный сад, надеясь таким образом заставить и Великого князя этим заняться. Сад этот помещается в большом деревянном ящике, обитом внутри свинцом, величиной в квадратную сажень. В саду предполагается устроить горы, лес, клумбы с цветами, пруд, мостики и пр., разумеется, с тем, чтобы Сергей Александрович тоже работал. Сначала это новое дело, сопряженное с трудом, ему очень не понравилось, хотя ящик уж 4-й день стоит в комнате и Сергей Александрович обещал было устроить сад для своих мопсов и фигур. Через несколько минут он подошел посмотреть на нашу работу и погодя немного сам стал утрамбовывать дорожку; потом ему предложили устроить грот из кирпичей с цементом, чем он очень хорошо занялся; наконец садовник просил его посеять семена цветов и овощей в подаренной ему купцом Фоминым комнатной теплице, с тем чтобы пересадить потом ростки в тот же комнатный сад. Великий князь очень усердно принялся сеять в маленькие глиняные горшки величиной с наперсток семена резеды, астров, кресс-салата, редисок и т. п.; и в этом занятии прошло время до ужина.

Очень было бы желательно, чтобы это дело могло его привлечь и другой раз; это будет полезный труд с очевидным результатом, что полагаю полезным для детей; кроме того, г. Энке познакомит его в это время с несколькими растениями и сообщит несколько сведений по части ботаники.

Вторник, 19 октября. Перед молитвой он по обыкновению вступил со мной в разговор, говоря, что с нетерпением ожидает письма от Их Величеств. «Как вы думаете, Папа и Мама простят меня?» — «Я надеюсь, что Ваши Родители простят Вас, если Они увидят, что Вы решились не вести себя впредь дурно». — «Но Папа и Мама знают, что я просил у Них прощения и обещал быть хорошим мальчиком». — «Да, но так как Вы обещали это уже не один раз, то нельзя более вполне верить Вашим словам». — «Значит, вы думаете, что Папа и Мама сердятся на меня?» — «Я не думаю, чтобы Государь и Императрица сердились на Вас, но я уверен, что Они очень огорчены и будут довольны только тогда, когда Вы действительно будете хорошо вести себя. Тогда только Они увидят, что Вы действительно Их любите». — «Но почему вы думаете, что я не люблю Мама и Папа оттого, что я делаю глупости?»

Тогда я постарался ему растолковать, что, любя истинно, можно из любви делать всякие жертвы и что поэтому он должен, если любит, пожертвовать своим желанием делать худое. Было утешительно видеть, что Сергей Александрович это понял и убежденным, твердым голосом сказал мне: «Да, я могу для Мама и Папа сделать все и сделаю».

«Старайтесь, Сергей Александрович, — сказал я ему, — и, чтобы это было Вам легче, попросите сегодня об этом Бога». Великий князь был видимо утешен этим разговором, на который я решился, видя, что он чувствует в нем сердечную потребность; вообще же избегаю их, боясь ими ослабить самые нежные струны его сердца. Великий князь молился со слезами и скоро заснул.

	Императрица Мария Александровна с сыновьями Сергеем и Павлом. 1870 г.

Среда, 20 октября. После обеда Сергей Александрович несколько времени занимался саждением деревьев в свой сад, потом играл с фигурами. Эта последняя игра совершенно его поглотила, до такой степени, что и чтения вслух, которые он так любит, в последнее время ему в тягость; только после гимнастики, когда он 20 минут лежит на доске, то просит ему почитать, что всегда и делается. Естественно, что игра, ближе всего подходящая к действительной жизни, занимает сильнее всего мальчика с таким живым воображением, но меня огорчает та огромная роль, которую играет в этом занятии туалет королевы, принцесс и их дам. Оставив при переходе в мужские руки кукол, он стал одевать мопсов, теперь одевает целый день (по крайней мере готов одевать) свои бумажные фигуры. Если это продолжится, надо будет, полагаю, обратить серьезное внимание на искоренение этого вкуса, которому стараюсь постоянно противодействовать. <...>

Четверг, 21 октября. Отдохнув немного после гимнастики, стали одеваться, чтобы ехать к митрополиту, воротившемуся несколько дней тому назад из Лавры. Преосвященный Филарет, хотя не совсем здоровый, принял Великого князя и был к нему очень приветлив. Сергей Александрович тоже был очень доволен ехать к митрополиту и сидел перед ним, как перед живым святым; приятно было видеть милое личико Сергея Александровича, проникнутое благоговением перед маститым старцем, на вопросы которого, как он переносит разлуку с родителями, не скучает ли одиночеством, много ли гуляет, Великий князь, краснея, отвечал очень просто и мило, но как на исповеди.

Когда мы собирались уехать, Преосвященный удержал Великого князя, сказав, что имеет к нему порученье от св. Сергия, приславшего ему благословение, частицу своих мощей. При этих словах Сергей Александрович покраснел еще больше от смущения и радости; благословив его крестом с мощами, митрополит сказал: «Надевайте крест, когда будете ходить в церковь, молиться Богу или пойдете к родителям, а когда будете играть, то снимайте». Великий князь нежно поцеловал Преосвященному руку и в карете мне сказал, что непременно будет исполнять слова митрополита и что он очень счастлив иметь мощи св. Сергия ¹².

Суббота, 23 октября. Во время утреннего урока, шедшего хорошо, Сергей Александрович писал письмо Его Величеству, но не успел кончить; опасаясь утомлять Его Высочество, решаюсь не заставлять его доканчивать письмо в воскресенье утром, что было бы в ущерб внимания к церкви, и потому письмо будет окончено только в понедельник.

После обеда Великий князь, к великой моей радости, работал в комнатном саду и очень радовался, видя, что некоторые из семян в теплице дали ростки.

В 4 часа Татьяна Борисовна Потемкина посетила во второй раз Великого князя и подарила ему очень хорошо исполненные картинки истории Нового Завета в виде раскрашенных карточек — они очень понравились Сергею Александровичу.

В 5 1/2 часов началась всенощная, которую Великий князь понимает еще менее обедни; однако он молился усердно и спрашивал объяснений.

Вся эта неделя прошла для Сергея Александровича под впечатлением воспоминания и раскаяния в своем проступке против г. Оппермана и, вероятно, поэтому в особенности была хороша. Письмо Государя Императора, полученное в пятницу, положило конец душевной тревоге Великого князя. Можно надеяться, что при впечатлительности его натуры такое долговременное и сильное впечатление не останется без пользы.

Среда, 27 октября. Сергей Александрович спал ночью особенно спокойно и проснулся в 8 часов 20 минут. Вообще с тех пор, как переменили место его кровати и поставили ее головой к стене, он не просыпается от страха, как прежде, когда кровать стояла головой к раздергивающейся на ночь перегородке. Зная по опыту, как в детстве бывают сильны подобные страхи и как мало действуют на них слова (но только время, с которым они исчезают сами собою, если не пугают ребенка сказками), я решился переменить место кровати Великого князя под гигиеническим предлогом.

Во время урока русского языка Сергей Александрович писал письмо Государю Императору. «Я бы хотел сказать Па, что я здесь не скучаю, что мне даже бывает очень здесь весело, но все-таки я буду доволен, когда опять буду с Па и Ма» — но в окончательную редакцию письма слова эти, выражающие все его чувство о пребывании в Москве, неизвестно почему не вошли. Вообще, сколько я мог заметить, механическая трудность писать отнимает много времени у его писем, затрудняя свободное выражение чувства; это почти телеграммы, только из экономии времени и труда, который для него еще велик. После гимнастики Великий князь раздавал пособие нескольким бедным. В настоящее время раздача пособий пришла в систематический порядок. Мы были вынуждены приказать допускать только первых шесть приходящих просителей, потому что в первое время пребывания здесь Великого князя, когда разнеслась молва, что помогают бедным, число их стало увеличиваться в ужасающей прогрессии; их стало приходить 50 и наконец около 100 человек каждое утро; при этом уже не было возможности расспрашивать их в присутствии Великого князя полезным для него образом и, кроме того, открылось много злоупотреблений. Теперь же, кроме первых шести пришедших, допускаются и рекомендованные губернатором или кем-нибудь из известных мне лиц. После утренней прогулки или, если ее не было, то перед гимнастикой в присутствии Великого князя я опрашиваю просителей, а по окончании гимнастики Сергей Александрович сам раздает назначенные небольшие денежные пособия; надо отдать справедливость Великому князю, он слушает слова несчастных с участием и помогает им с удовольствием.

Обедал у Великого князя священник Ключарев, который очень трогательно и красноречиво рассказывал историю своего детства, проведенного в нужде, и описывал страдания нескольких виденных им бедных. Сергей Александрович слушал с большим участием; видно, что слышанное ложится ему глубоко в сердце. Урок французского языка шел отлично хорошо; вообще на этой неделе Сергей Александрович учится весьма старательно. Чтобы поощрить его прилежание, я подарил ему несколько русских книг с картинками, приготовленных для чтения Его Высочеству. Великий князь был тронут подарком и очень внимательно смотрел картинки, после чего более 1/2 часа я бегал с ним по комнатам. После ужина опять был литературный вечер у бумажного короля; продолжалось чтение «Цыган», которое так трогало Великого князя, что в грустных местах он плакал и смеялся в радостных; не было возможности кончить чтения ранее, чем дошли до отыскания Нады, собачки бедного мальчика Эдмонда, — так что вечер кончился только в 8 1/4 часов; зато Сергей Александрович особенно скоро разделся и умылся и лег спать в свое время, в весьма умиленном состоянии духа.

Пятница, 5 ноября. Перед началом русского урока Сергей Александрович очень тронул меня просьбой заняться сегодня арифметикой: «Я очень хочу научиться считать поскорее, потому что, когда я ошибаюсь в лото, я вижу, что вы сердитесь!» Действительно, несмотря на то что он делает довольно хорошо сложение небольших цифр, в счете после 30 очень еще нетверд. Мы занялись арифметикой, и я имел утешение поставить ему отлично в первый раз. Гимнастика тоже шла отлично; вообще г. Опперман теперь очень доволен Великим князем.

Пригласив вечером г. Оппермана, играли втроем в записочки: один пишет имена, другой — что делают, третий — что говорят. Эта игра очень веселит Сергея Александровича и полезна ему тем, что приучает писать без надзора.

Четверг, 11 ноября. После молитвы Сергей Александрович опять читал Евангелие довольно хорошо.

К 12 1/2 часам были приглашены дети; взяв с собой Хренова, отправились гулять. Обойдя сад, пришли к горе и стали с нее кататься, в чем Сергей Александрович уже приобрел достаточный навык и катается один.

Маленький Арсеньев хотел взобраться по льду на верх горы, что было ему запрещено; но между тем мне пришла несчастная мысль испытать это самому, таща за собою санки; дойдя до средины горы, я поскользнулся и упал правой бровью об лед и жестоко расшибся, так что, весь в крови, насилу мог встать. Несмотря на отвращение к виду крови, Великий князь бросился ко мне и не хотел от меня отходить, но я просил его, приказал ему наконец остаться с Хреновым; сам же отправился домой и немедленно послал за доктором.

Когда Великий князь возвратился с прогулки, перевязка уже была сделана, и я мог принять Сергея Александровича, непременно желавшего увериться, что я не умер, и видеть меня. Я не могу и теперь равнодушно вспомнить нежность, с которою он ко мне бросился, и выражение его взгляда; узнав, что рана не опасна, у него навернулись на глазах слезы радости. «Как я рад, — сказал он мне, — и как я испугался!» Я боялся, чтобы испуг не подействовал на его нервы, но, благодаря Богу, он продолжал быть спокойным.

Вечером я мог встать. Сергей Александрович играл с Юрием Арсеньевым очень хорошо до 8 часов.

Молился он очень усердно и после молитвы вслух молился про себя и потом бросился меня целовать. Эти выражения привязанности были для меня истинным утешением.

Суббота, 13 ноября. Во время гимнастики Сергей Александрович получил письма от Их Величеств, которым он был чрезвычайно рад; присланный арапчик очень ему понравился, и он все время с ним играл; тоже очень обрадовался Великий князь карточкам Великого князя Павла Александровича в боярском платье. «Ах, какой Пиц душка, — сказал он с увлечением, — я его так люблю, он самое прелестное дитя».

Чувствуя себя весьма нехорошо, я должен был отменить всенощную; поэтому у Сергея Александровича после обеда был урок немецкого языка, шедший очень хорошо.

Всю эту неделю Сергей Александрович учился и вел себя очень хорошо и мне ни разу не пришлось его наказывать. Здоровье его тоже, благодаря Богу, хорошо.

Пятница, 26 ноября. <...> К полудню погода прояснилась, и мы пошли гулять кругом Кремля; никто не узнавал Великого князя, который вошел в Иверскую часовню и приложился к иконе, сохранив свое инкогнито; у образа его поразила женщина, молящаяся с необыкновенным усердием; домой воротились к обеду.

Вечером посетила Сергея Александровича Екатерина Федоровна Тютчева и благодарила его за карточку, цветы и записку, присланные 24 числа в день ее именин. Потом она играла с Великим князем в его фигуры. Во время игры он стал неистовствовать, т. е. хотел резать фигурам головы, сечь их и пр., и я счел долгом за это его побранить; при этом мне было очень приятно, что вместо оправданий он, покраснев, сказал: «Извините, я больше не буду».

Понедельник, 15 августа. <...> Хотя в последние два дня Сергей Александрович не сделал ничего достойного наказания, но несколько раз мне приходилось его удерживать от незначительных шалостей. Желая сильнее на него подействовать, я говорил ему не в виде порицания, а кротко и дружественно. «Ах, как вы добры; я не заслуживаю этого», — сказал он мне. Вечером, окончив свою молитву вслух, он еще долго молился про себя, потом прикладывался к мощам и, когда лег в кровать, то, закрыв глаза руками, сказал мне: «Я просил Бога, чтобы быть хорошим мальчиком». — «Будьте уверены, что если Вы действительно желаете быть хорошим мальчиком и молитесь Богу, чтобы Он дал Вам сил хорошо себя вести, Бог даст Вам это». Он горячо меня обнял и заснул растроганным. На следующий день он вел себя хорошо и, видимо, за собой смотрел. Подобные сердечные отношения в Сергее Александровиче так милы, что вполне вознаграждают за все труды и неприятности ежедневной жизни.

Суббота, 27 августа. После ужина играли в билетики. Так Великие князья называют игру, в которой пишутся на билетиках каждым из присутствующих имена, качества, что делают и другие свойства предметов, которые надо угадать. Эта игра очень нравится детям. Я согласился с преподавателями избегать в таких играх всего, что может развивать насмешливость и непочтительность к старшим, находя, что с этою предосторожностью такие игры очень развивают детей сообщением разных сведений и вырабатывают привычку рассуждать.

	Сергей и Павел. 1865 г.

Четверг, 1 сентября. Сергей Александрович учился сегодня очень хорошо. Особенно меня обрадовали успехи, сделанные им с г. Эвальдом в русском чтении: если эти уроки будут продолжаться так же хорошо, как начались, то к зиме Сергей Александрович будет читать вслух, как редко читают в его годы. Эти успехи сделаны благодаря большой требовательности Ф. Ф. Эвальда: он требует всего внимания во все время урока, так что его классы менее всего любимы, но зато очень полезны.

Предобеденную молитву Сергей Александрович читал без внимания, однако так, что я не имел повода ему ничего сказать; молитву после обеда он сказал не только без внимания, но с явным небрежением; подозвав камердинера Датского, я приказал ему отвести Великого князя наверх и там остаться с ним. Сергей Александрович был очень сконфужен, заплакал, стал просить прощения, но, не обращая внимания на его слова, я подтвердил приказание камердинеру, и Сергея Александровича увели. Когда я вернулся наверх с Павлом Александровичем и няней, Сергей Александрович уже одумался и готов был слушать замечания; тогда я ему еще раз напомнил, как много для него сделал Господь, как грешна неблагодарность к Богу и как легко Богу не только страшно наказать, но и уничтожить всякого человека. Это наказанье очень подействовало и на Павла Александровича. <...>

Воскресенье, 4 сентября. <...> Ложась спать, Сергей Александрович с большим чувством вспоминал о своей жизни в московской Александрии. Вообще с некоторого времени он стал отзываться о времени, проведенном в Москве, с большою любовью: «Ах, поскорее бы уже уехать из Крыма, чтобы до Царского побыть в Александрии; там было так приятно». Меня очень радует, что Сергей Александрович вообще любит свое прошедшее; я уверен, что со временем он будет так же вспоминать с удовольствием и о настоящем пребывании в Крыму. Дай Бог, чтобы все время его детства и отрочества оставили бы ему на всю жизнь отрадное воспоминание как о счастливом периоде его жизни. Мне кажется, что счастливое и чистое детство и отрочество весьма важны для гармонического развития ума и сердца. Покамест эта поэзия воспоминания разразилась только усилением расположения к г. Опперману, который разделял его одиночество.

Воскресенье, 11 сентября. Во время литургии Великие князья стояли в алтаре; Сергей Александрович в этот раз молился хорошо и внимательно следил за службой. Я заметил, что в самой церкви увещания к вниманию приносят мало пользы; гораздо действеннее поговорить об этом предмете с Сергеем Александровичем до обедни и перед входом в церковь напомнить ему о намерении быть внимательным. Так сегодня и было сделано. Вообще с Сергеем Александровичем трудно действовать крепостным правом, т. е. принуждением (кроме случаев неповиновения); подав ему совет, надо, так сказать, отступить от него, чтобы дать ему утешение свободы действия. Нет сомнения, что под этою чертою кроется большое самолюбие; но оно не опасно, пока служит рычагом ко благу. После обедни Великие князья доканчивали свои письма. Вручив их фельдъегерю и поручив ему поклоны, Великие князья отправились со всем своим обществом в Массандру.

Среда, 14 сентября. <...> Гр. Потоцкий подарил Их Высочествам игру «Охота за оленем и козами», нечто вроде гуська. Игра эта очень понравилась детям, и мы играли в нее целый вечер, но я должен был просить графа впредь не делать подарков Великим князьям, объяснив ему вред беспрестанных подарков детям. В этот день я был очень тронут нежностью ко мне Сергея Александровича. Узнав, что 14 сентября день моего рождения, он просил Екатерину Ивановну заказать для меня пирог и два букета, а также купить в Ялте маленькие вещицы для подарков от себя и брата; все это уложено было на отдельный стол и очень мило отдано. Однако перед обедом я должен быть посадить его в угол за то, что он хотел без позволения съесть кусок малиновой лепешки.

Среда, 21 сентября. Сергей Александрович желал остаться ужинать; вообще аппетит его так увеличился, что иногда приходится его останавливать; с аппетитом, к сожалению, возросла и жадность. Так и в этот раз он спросил: «Что будет у нас к ужину?» Ответ последовал неизменный: «Если Вы голодны, ужинайте, в противном случае идите спать».

Пятница, 23 сентября. <...> После прогулки Великие князья просили меня представить им спектакль, чтобы обновить театр, подаренный Сергеем Александровичем. Герой пьесы был злой мальчик Ванечка, некоторые выходки которого напоминали поступки Сергея Александровича, за которые его приходится иногда наказывать. Вдруг во время представления Павел Александрович спросил брата: «Сергей, отчего ты плачешь?» Я сделал вид, что не понимаю слез, и продолжал представление, в конце которого злой мальчик исправляется. Павел Александрович бросился меня благодарить, как только занавес опустился. После минуты раздумья подошел и Сергей Александрович и бросился мне на шею. Я полагал полезным показать ему рельефно и, так сказать, объективно все безобразие невежливости и непослушания.

¹ По: Великий Князь Сергей Александрович Романов. Биографические материалы. Книга 1. 1857—1877. М.: Ново-спасский м-рь. 2006.

² Мария Александровна, супруга Императора Александра II, мать Великого князя Сергея Александровича.

³ А. Ф. Тютчева (1829—1889), дочь поэта Ф. И. Тютчева. Была фрейлиной Императрицы Марии Александровны, а затем ее младших детей, Марии, Сергея и Павла.

⁴ Разве люди не всегдашние дети? (франц.).

⁵ Для поправки здоровья маленький Сергей в сентябре — декабре жил в Москве, впервые разлучившись с семьей, которая оставалась в Петербурге. Д. С. Арсеньев вел ежедневный подробный дневник, который раз в неделю отсылал Государыне.

⁶ В войну (франц.).

⁷ Старшая сестра Сергея Александровича Мария.

⁸ Старший брат Сергея Александровича Наследник Николай Александрович. Скончался в 1865 г. в Ницце.

⁹ Александрийский дворец в Нескучном саду.

¹⁰ Любимая собака Александра II.

¹¹ Впоследствии архиепископ Амвросий.

¹² Этот крест до конца жизни Великий князь надевал в день причастия и завещал его брату, Павлу Александровичу.