Шум, бывший здесь прошлое воскресенье, подает мне повод напомнить вам о благоговейном стоянии в храме Божием. Не того ради хочу сказать об этом слово­другое, чтоб обличить кого, потому что из тех, кто виноват, может быть, никого нет ныне здесь с нами, а если и есть кто, давно, верно, осудил сам себя и обличил, но того ради, чтоб не пропустить этого случая без замечания и не навесть кого­либо на мысль, что это ничего.

Как ничего?! Положите, что вошел бы сюда тогда какой­нибудь невер или раскольник или лютеранин и католик. Что подумал бы он об нас?! И так это­то православные, сказал бы он в себе! Так это­то Церковь Православная! Собрались они сюда все: большие и малые и светские и духовные. Православие свое торжествуют, а какой тут беспорядок! Что же это у них за вера? Подумав так, соблазнился бы, и после уж не говори ему о святой вере нашей православной. И выходит, что в день торжества Православия мы посрамили Православие и мать свою — святую Церковь Православную. И оправдаться нечем.

Что нас было много, это не оправдание. Ведь это когда на рынке много собирается народу, неизбежно быть шуму и говору. А в церкви чем больше людей, тем невозмутимее должна быть тишина и глубже молчание! Господь сказал: «Где два и три собрани во имя Мое, там и Я посреде». Не тем ли паче Он посреде, когда собираются не два и три, а сотни и тысячи? Господь же есть Бог мира и тишины. Опять — у каждого из нас есть Ангел­хранитель, Ангел мирный и тихий. Здесь была тысяча Ангелов таких. Какой глубокой тишине следовало бы быть здесь, под осенением их, в присутствии Самого Господа?! Так тайнозритель видит на небе тьмы бесплотных и двенадцать раз двенадцать тысяч святых, а слышит что? И бысть, говорит, тишина велия.

Так и у нас здесь следовало бы быть великой тишине, если б мы внимали себе и тому, за чем собираемся сюда. Как не стало такого внимания, то мысли рассеялись и мы забыли и себя, и место и начали безобразничать. Ангелы отступили от нас, и Господь отвратил лице Свое; а от этого еще хуже стало у нас.

Не говорите: «Соблазн большой, как устоять?» Зачем сюда зайти соблазну?! Тут ему не место. Он и не зашел бы, если б мы сами не занесли его. Если ж сами занесли, на чей соблазн слагать вину, как на нечто чуждое нас, независимое от нас и враждебное нам? Пусть даже был сторонний соблазн, тут­то и следовало показать свою твердость. Что за добродетель, если мало­мало препятствие и искушение, мы поддаемся и отступаем? Когда один кто и молчит, какая тут добродетель? А когда тысячи соберутся, и так тихо, как бы тут был один или будто никого нет,— вот истинная добродетель! Ужели ж у нас дух благочестия так подвижен, что от малого стороннего приражения приходит в смятение, сам возмущается и все вокруг возмущает, подобно воздуху, который легко колеблется и колеблет все, что в нем? Если так, то не велика похвала наша.

Если не велика похвала, то надо озаботиться увеличить ее, то есть надобно так утвердить свой дух в благоговеинстве, когда бываем в храмах Божиих, чтоб его ничто не могло колебать и возмущать, чтоб он был как камень среди моря, в который волны бьют, а он стоит, или как твердое здание, вокруг которого в бурю ветреную воздух в смятении, а оно стоит неподвижно. Стяжевается такая добродетель неленостным упражнением в ней; упражнение же сие уместно только в храме. Благоговеинству в храмах можно научиться только благоговейным в них стоянием. Ходи чаще в храм и всякий раз напрягайся хранить в нем благоговение. Этим приобретешь навык благоговейного стояния и стяжешь дух благоговеинства, который потом пребудет в тебе и вне храма и всю жизнь преобразует. Вот этому и положи отсель научаться кто еще не научился.

Не думайте, что хранить благоговение есть дело трудное и тяжелое. Нисколько. Благоговение, когда придет, само себя обезопашивает и облегчает и облегчает собою самое стояние в храме. Когда дух в благоговении, то в храме он на своем месте и в своем чине и ему сладостно пребывать в нем. Отчего иной самую долгую службу простоит и, когда кончится она, жалеет, что скоро кончилась? Ему бы не хотелось выходить из церкви; он нашел тут рай сладости с той минуты, как вступил в благоговейное состояние. Видите, какое благо в наших руках, как оно к нам близко, будто само просится к нам. В наших руках: ибо дух благоговения тотчас осенит нас, как только мы понудим себя предрасположиться к нему. Себя надо взять в руки и добре править собой всякий раз, когда вступаем в храм.

Начать сие самоуправление надо с упорядочения мыслей. Вступая в храм, все помышления отстрани, упраздни ум и сосредоточь внимание в себе. Это первое. Затем надобно прогнать всякую заботу житейскую и сердце свое отвлечь от всякого пленения и пристрастия, сделать, чтоб оно ничем не было в эту пору связано и ни к чему не привязано. Заметьте, что эти три: рассеяние, забота и пленение — суть враги, разрушители благоговейного молитвенного настроения. Пока они есть, не ждите молитвы. Потому их прежде всего и надо прогнать или непрестанно прогонять, потому что они поминутно будут нападать, как докучливые насекомые. Еще с утра дома начните борьбу с ними, которую усугубляйте, входя в церковь, и во все время стояния в ней не давайте себе послабления. Как тут быть с собой, само дело научит, только поусердствуйте и потрудитесь.

Отрешив таким образом свой ум, душу и сердце и содержа себя в сем отрешении, утвердите вы себя в том удостоверении, что вы стоите пред лицем Господа, Который видит вас и все, что в вас. Это господственное в молитве действие — стать вниманием в сердце и созерцать Господа — безвидно, однако ж, и бесформенно, иначе — пребывать в памяти Божией, или в присутствии Божием. Установясь так, припадай затем всякий к стопам Господа в сердце своем и изливай пред Ним душу свою... Сознавай и восчувствуй нужды свои и изъявляй их всевидящему и всеблагому Господу с детскою простотою и верою. В сем — сердце молитвенного к Богу обращения! Слабо или глухо вопиют к Господу, потому что не чувствуют тесноты. Кто чувствует сию тесноту, тот бывает докучлив в молитве, и Господь любит сию докучливость. Она поддерживает постоянство в молитве, а постоянство в молитве возгревает сердечную теплоту — этот плод молитвы и вместе неистощимый ее источник. Теплотою сей меряйте все: и благонастроение к молитве, и успех ее. Ее и добивайтесь. Радостно сретайте первые ее проявления и усугубляйте труд к хранению и увеличению ее. Теплота сия и мысли сосредоточит сильнее, и припадание к Богу заставит производить неудержимее, и весь труд молитвенный усладит, увеличит и укрепит. Так, собрав внимание, стань в сердце пред лицем Господа и припадай пред Ним, изъясняя нужды свои, пока согреется сердце; а согреется — еще более припадай, и так далее.

Сие должно происходить внутри — в душе. Но в то же время и тело надо держать в соответственном положении. Стань на свое место и стой, не распуская членов. Не вертись туда и сюда и не блуждай очами, держи их на святых иконах или на священнодействиях, клади поклоны по движению духа твоего, одного остерегаясь, чтоб не смутить как­нибудь других молящихся с тобою.

Просты эти правила, а без соблюдения их внимания не поддержишь, бодренности не сохранишь и сердца не согреешь. Хоть это составляет только внешнюю, назовем так, обстановку молитвы, но с нее надо начать и вместе с нею и душу свою направлять как следует. Так благонастроив душу и тело свое поставив в чин, внимай тому, что читается, поется и действуется. В сем пища молитвенного духа. Внушаемое словом и действием прилагай к себе и соответственные тому возбуждай чувства и расположения. Слово само понятно, а что должно помышлять при том или другом действии, это надо наперед узнать и здесь только воспоминать. Все имеет свой смысл и есть символ или образ духовного. Всему внимайте от начала до конца, паче же в то время, когда совершается таинственная жертва наша. Литургия не молитва только есть, но и жертва, и вы не зрителями только быть призываетесь сюда, но и участниками в жертве. Жертва сия есть умилостивление о грехах наших. Смешайте с нею и свою слезу покаяния и сокрушения. Она вознесет ее к престолу благодати и низведет вам всепрощение. Наша «жертва Богу — дух сокрушен. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Не забудьте наипаче возгревать сии чувства всякий раз, как слышите: «Тебе поем... и молимтися, Боже наш». Если сохраним все прописанное, то несомненно возгреем в себе дух благоговеинства. Когда же придет сей дух, тогда он сам еще внятнее и подробнее научит нас, как бывать в храмах Божиих так, чтоб он не отходил от нас. Благоговейный молитвенный дух Господь подает, но не даром, а труда ради нашего. Потрудимся в искании его, и Господь, видя труд наш, подаст нам искомое, ибо Сам сказал: «Ищите и обрящете». Но и трудиться надо с применением труда к цели, или с выполнением нужных условных расположений и действий, и притом всех и в должном порядке. Отчего иной целый век трудится в молитве и все не имеет молитвы? Оттого, что не все делает, что нужно для стяжания молитвы. Этим показывает он, что не имеет брежения о молитве; а творяй дело Божие с небрежением благословения не получит. Без благословения сего успеха быть не может и не выходит ничего из всего труда, которым трудится неразумный труженик.

Сие ведая, братия, приметайтесь к дому Божию и, приметаясь, научайтесь, как в нем пребывать подобает. Для воспитания в нас духа благочестия только и средств осталось, что посещение храмов. Если и это время будет у нас проходить без пользы, чем поддерживаться будет жизнь наша духовная и какого проку тогда ожидать от нас? Аминь.

15 марта 1865 года,
во вторую неделю Великого поста