17 августа 1898 г. в Москве в присутствии членов Царствующей фамилии состоялась торжественная закладка Музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина).

История музея восходит еще к 20-м гг. ХIХ в., когда княгиня З. А. Волконская (1789—1862), талантливая певица, писательница и покровительница людей искусства, «царица муз и красоты», как назвал ее Пушкин, задумала создать при Московском университете художественный музей. Однако из-за недостатка средств Зинаиде Александровне не удалось осуществить свое намерение. Лишь позже, в конце 80-х гг., в университете был открыт Кабинет изящных искусств и древностей, где хранились большая коллекция монет, античные вазы и около шестидесяти слепков с античных скульптур.

Тем не менее идею художественного музея не предали забвению. Его создателем и первым директором стал профессор Иван Владимирович Цветаев (1847—1913), специалист в области античной истории, эпиграфики и искусства, знаток латинской филологии, с 1888 г. заведовавший кафедрой изящных искусств Московского университета.

Княгиня З.А. Волконская

Проект музея был уникален, его воплощение требовало гигантских затрат и напряженной длительной работы. Государство денег на культуру отпускало мало, как и в наши дни, и Цветаев обратился к помощи частных лиц. Первый взнос сделала В. А. Алексеева, вдова городского головы (родственника К. С. Станиславского), которая пожертвовала 150 000 рублей с условием, что музей будет назван в память Императора Александра III.

Иван Владимирович Цветаев

Цветаев начал выступать в печати с пропагандой своей идеи, но пожертвований было немного. Вскоре к созданию музея подключился московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович, который рассматривал свое участие в этом проекте как семейный долг. Мечты Цветаева о помощи дворян он назвал химерой и решил ходатайствовать перед С. Ю. Витте, возглавлявшим Министерство финансов, о сумме в 300 000 рублей. «Народу нужны хлеб да лапти, а не ваши музеи»,— ответил Витте и выделил 200 000.

В апреле 1894 г. состоялся первый съезд русских художников, на котором Цветаев обратился к гражданам России с призывом жертвовать на музей. На его просьбу откликнулись ученые, коллекционеры, государственные мужи, деятели культуры. Среди жертвовавших по 20 000—30 000 рублей были М. А. Морозов, князья А. А. и Н. С. Щербатовы, архитектор Ф. О. Шехтель и другие. Однако у многих известных коллекционеров идея Цветаева не вызвала энтузиазма. В частности, С. Т. Морозов не захотел финансировать музей имени Александра III в силу своих антимонархических убеждений.

«Люди колоссальных «громовых» или «темных», как говорится в здешнем купечестве, богатств и лица, известные своей щедростью на приобретения произведений искусства и живописи, в частности, уклонились под тем или другим предлогом от материальной помощи новому музею»,— писал Цветаев в дневнике 7 июня 1898 г. «Пусть будет Саввам Морозовым стыдно: пропивают и проедают чудовищные деньги, а на цель просветительскую жаль и пятиалтынного, оделись в бархат, настроили палат, засели в них — а внутри грубы, как носороги» (из письма Р. И. Клейну 1899 г.).

Великий князь Сергей Александрович и Великая княгиня Елизавета Федоровна

Тем не менее первоначальный капитал вырос до 400 000 рублей, и можно было начинать строительство. Теперь дело повел специальный Комитет, председателем которого избрали Великого князя Сергея Александровича. Цветаев был секретарем. В Комитет вошла и П. С. Уварова, профессор ряда университетов и институтов и коллега Великого князя по Московскому археологическому обществу. Среди членов Комитета были также подруга Великой княгини Елизаветы Феодоровны Зинаида Николаевна Юсупова и ее супруг Феликс Феликсович-старший, художники П. В. Жуковский и В. Д. Поленов, промышленник и покровитель искусств С. И. Мамонтов, архитекторы Р. И. Клейн и Ф. О. Шехтель, ректор Московского университета А. А. Тихомиров — всего 24 человека.

Открытие Комитета состоялось 27 апреля 1898 г. Всех прибывающих на первое заседание Сергей Александрович лично встречал у дверей. После вступительного слова председателя один из собравшихся, Ю. С. Нечаев-Мальцев, хотел сказать ответную благодарственную речь, однако Сергей Александрович воспротивился: «Что вы тут у меня за парламент хотите устроить! Какие тут ответные речи? Мы соберемся, выслушаем, в каком положении находится дело, какие у нас материальные средства... Нет, нет, Юрий Степанович, вы мне речи не говорите. Будем работать так».

И.В.Цветаев и Ю.С.Нечаев-Мальцев

Надо отметить, что фабрикант, обер-гофмейстер Двора Юрий Степанович Нечаев-Мальцев (в другой транскрипции Мальцов; 1835—1913) сыграл ключевую роль в создании музея. Его отец, небогатый дворянин Рязанской губернии С. Д. Нечаев, член знаменитого Общества любителей российской словесности, лично знал П. А. Вяземского, Д. В. Давыдова, В. К. Кюхельбекера, А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, поэтов-декабристов. Дослужившись до обер-прокурора Святейшего Синода и действительного тайного советника, он ушел в отставку, посвятив себя литературным трудам и изучению русской старины. По его инициативе на месте Куликовской битвы был открыт памятник по проекту А. П. Брюллова.

Влияние подлинно просвещенного отца привило Юрию Степановичу любовь к родной культуре, и, когда его дядюшка, «король русского хрусталя» И. С. Мальцев, завещал ему свое громадное состояние, включавшее 12 заводов, в том числе знаменитый завод в Гусь-Хрустальном, он стал щедрым меценатом. Юрий Степанович завершил дело своего отца, построив на Куликовом поле храм Димитрия Солунского. В Гусь-Хрустальном на его средства по проекту профессора Академии художеств Л. Н. Бенуа был создан храм Великомученика Георгия. Расписывал его В. М. Васнецов, и фреска «Страшный суд» производила, по словам искусствоведа П. Гнедича, «впечатление ошеломляющее». Занимался Нечаев-Мальцев и благотворительностью: выстроил приют для престарелых дворян, дворянскую больницу в Москве.

Архитектор Роман Иванович Клейн (1858-1924), построивший в Москве более 60 крупных зданий.

Работа над созданием Музея изящных искусств на протяжении последних двадцати лет жизни была его главным делом. Ю. С. Нечаев-Мальцев организовал праздник торжественной закладки музея, лично помогая украшать павильон для Царской фамилии цветами и дорожками. А когда исчерпались иные источники финансирования, он взял все расходы по музею на себя и довел работы до завершения, запретив упоминать свое имя в списке жертвователей. Из 3 559 000 рублей, в которые обошлось создание музея, Нечаев-Мальцев внес 2 500 000. Он не только давал деньги, но и участвовал в выборе камня для строительства и приобретении ценных экспонатов: мозаик, слепков с античной скульптуры, а главное — знаменитого фаюмского портрета «Юноша в золотом венке».

Дочь И. В. Цветаева поэтесса Марина Цветаева в своих мемуарах писала: «Слово «музей» мы, дети, неизменно слышали в окружении имен: Великий князь Сергей Александрович, Нечаев-Мальцев, Роман Иванович Клейн... Великий князь был покровителем искусств». Действительно, начиная с 1894 г. и до самой кончины Сергея Александровича музей находился в кругу его постоянных забот. Великий князь вникал и в концепцию музея, и в принципы его оформления, и в проблему кадров. Достаточно упомянуть, что Цветаев мечтал о собрании, включающем копии с шедевров античной и более поздней скульптуры, Сергей Александрович же считал, что «учреждение, называющее себя Музеем изящных искусств, не может исключать ни одной ветви искусства: ни живописи, ни архитектуры». Цветаев согласился и в «Записке о Музее изящных искусств имени Императора Александра III при Императорском Московском университете», изданной в 1898 г., писал: «Музей... организуемый с учебно-воспитательною целью, имеет своим назначением представить в историческом порядке судьбы скульптуры, зодчества и живописи у древних и новых народов и чрез это дать учащемуся юношеству и публике необходимые средства к изучению искусств, к облагорожению их вкусов и развитию в них эстетических понятий».

Первоначально музей предполагалось строить на задворках университета, но Великий князь воспротивился этому, считая, что музей должен быть построен на более видном месте. По совету своего сотрудника генерала М. П. Степанова он выбрал место на Волхонке, на бывшем Колымажном дворе. Последовал конфликт с городской Думой: место, которое понравилось Комитету, город давно выкупил под промышленное училище, на строительство которого, однако, никак не мог найти средств. Но едва наметился интерес «верхов» к земельному участку на Волхонке, появились и средства, и аргументы: мол, поскольку училище будет носить имя Александра II, Цветаев, мешая строительству, хочет оскорбить память Царя-Освободителя. Великий князь в свою очередь отвечал, что недопустимо размещать училище с производственными мастерскими и трубой вблизи кафедрального собора Христа Спасителя. Наконец Сергей Александрович доложил дело Государю, и решение в пользу музея было принято.

В 1896 г. был объявлен конкурс на лучший проект. Р. И. Клейн предложил проект в духе античности с использованием новых материалов и конструкций. По его замыслу фасад с колоннадой в ионическом стиле должен был напоминать античный храм. Второй вариант — в византийском стиле — принадлежал В. М. Васнецову. По инициативе Сергея Александровича был выбран первый проект. 12 марта 1898 г. подробный план музея представили Императору. Цветаев в присутствии Сергея Александровича давал разъяснения Николаю II, который вдумчиво рассматривал чертежи и рисунки и интересовался всем, вплоть до облицовки и освещения. Прощаясь, Государь сказал: «Как же не помочь такому симпатичному делу?»

Строительство музея. 1904 г.

Одной из труднейших оказалась проблема строительного материала. К сожалению, белый коломенский доломит, которым облицовывали храм Христа Спасителя, был уже недоступен, поскольку затопило шахты. Поэтому строили из камня, привезенного со всей Европы: венгерский мрамор пошел на сахарно-белые колонны, разноцветный мрамор из Греции, Бельгии, Германии, Финляндии и из России — на парадную лестницу и облицовку помещений. Фасад облицевали уральским белым мрамором, цоколь — сердобольским гранитом. На два мраморных скульптурных фриза ушло два года работы.

Чтобы увеличить число жертвователей, Сергей Александрович предложил назвать музейные залы в честь меценатов и подал личный пример, взяв под свое покровительство залы Лаокоона и Венеры Милосской. Елизавета Феодоровна опекала отдел Ассирии, оплатив основные расходы на его устройство. Зал Олимпии должен был именоваться в честь вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, Пергамский — в честь Императрицы Александры Феодоровны. Римский зал, который финансировали Юсуповы, предполагалось посвятить памяти просвещенного вельможи Н. Б. Юсупова. Египетский носил имя Нечаева-Мальцева.

Активный помощник Великого князя В. К. Истомин предложил создать в музее Пантеон русской славы, где размещались бы скульптурные изображения деятелей русской науки, литературы и искусства, включая и создателей музея. Но эта идея не была осуществлена.

Для создания коллекции требовались не только деньги, но и личные связи. Великий князь, несмотря на прирожденную застенчивость, умел уговаривать. По его просьбе Италия разрешила скопировать уникальную Пизанскую кафедру ХIII в. — это была вторая копия в мире. «Великий князь,— отмечал И. В. Цветаев,— стоек и силен сознанием престижа, свойственного его положению. К тому же, когда захочет, он может осиливать собеседника любезностью речи и обращения, чрезвычайно искреннего».

Члены Комитета неоднократно бывали в доме генерал-губернатора на Тверской улице, и Сергей Александрович не жалел времени на беседы с ними, так что ожидавшие в приемной посетители, завидев Цветаева и его помощников, шутили: «Теперь пошел музей, можно и отдохнуть часок-другой». Ездил Великий князь и на место строительства, интересуясь ходом работ.

Однажды зимней ночью произошло несчастье: пожар уничтожил ряд экспонатов, в том числе изделия из бронзы, привезенные с раскопок в Помпее и Геркулануме. Огонь причинил огромные убытки. «Пожарными распоряжался лишь пьяный брандмейстер Тверской части, почему я сделал распоряжение... о присылке еще трех пожарных частей. Через час пожар был потушен, но в ящиках упаковка продолжала тлеть, и пожарные не церемонясь пробивали ломами насквозь ящики и таким образом громили все содержимое...» — сообщал Клейн.

В результате пожара обгорели наличники и мраморные стены, были испорчены железные рамы, сгорели 175 ящиков с гипсами. На сводах проступила вода, и при 27-градусном морозе все уцелевшее обледенело. Не исключали вероятность поджога. Великий князь и Нечаев-Мальцев говорили: «У музея нашего множество врагов и завистников!» Нечаев-Мальцев распорядился оплатить убытки и энергично принялся за дальнейшую работу.

Время было неспокойное. Шла Русско-японская война. В стране начиналось революционное движение. 29 ноября 1904 г. в генерал-губернаторском доме состоялось последнее заседание Комитета, на котором присутствовал Великий князь. В январе 1905 г. он сложил с себя обязанности генерал-губернатора, но по-прежнему продолжал заботиться о музее. Гибель Сергея Александровича 4 февраля 1905 г. стала огромным несчастьем для всех создателей музея. Цветаев надеялся, что Елизавета Феодоровна заменит мужа на посту председателя, но она отказалась от официальной должности и помогала в частном порядке. «У Вел. Княг. я исполнил все, что мог. Она поч[етное] председательство ни за что не хочет взять на себя, но все остальное сделает с удовольствием, так как пламенно интересуется Вашим чудесным созданием» (Цветаев — Клейну 2 июня 1905 г.).

Вклад Елизаветы Феодоровны был огромен. После смерти мужа она передала в музей большую часть его художественных коллекций, показав новый пример потенциальным дарителям. Кроме того, благодаря Елизавете Феодоровне музей получил прославленную коллекцию известного ученого-египтолога Голенищева, которой завидовали Британский музей и Эрмитаж. Вокруг египетских древностей разгорелись нешуточные страсти, из-за права на их обладание спорили крупнейшие музеи мира. По просьбе Цветаева Елизавета Феодоровна воспользовалась придворными связями, и коллекция после долгих мытарств была куплена для Музея изящных искусств.

Связи Елизаветы Феодоровны пригодились и когда против Цветаева было возбуждено уголовное дело. Причиной послужила кража в Румянцевском музее, где он работал. Обвинителем выступил министр народного просвещения А. Н. Шварц, мечтавший разделить голенищевскую коллекцию между «своими» музеями. За бездоказательностью обвинения Сенат прекратил дело в 1910 г., вероятно, во многом благодаря ходатайству Великой княгини.

Елизавета Феодоровна выступила и посредницей в переговорах, когда германский император Вильгельм II пожелал подарить музею ценные экспонаты. Даже хлопоча о создании Марфо-Мариинской обители в 1908 г., она не забывала музей и посетила его, чтобы посмотреть, как идут работы.

В конце мая 1912 г. состоялся визит Царской семьи в Москву. Это был первый приезд Николая II в старую столицу после революционных событий 1905 г. Встречала дорогих гостей Елизавета Феодоровна, в ту пору уже настоятельница Марфо-Мариинской обители. В день приезда члены Царской семьи посетили Чудов монастырь, где поклонились мощам святителя Алексия и помолились в храме-усыпальнице, устроенном Великой княгиней Елизаветой для своего покойного супруга, а также отслужили литию у памятного креста, сооруженного по проекту В. М. Васнецова на месте гибели Сергея Александровича.

В числе мероприятий, приуроченных к этому визиту, значились открытие памятника Александру III и Музея изящных искусств, носящего его имя. Торжественное открытие музея состоялось 31 мая. Среди почетных гостей были Государь с дочерьми и вдовствующая Императрица Мария Феодоровна.

М. И. Цветаева оставила яркие воспоминания об этом дне: «Белое видение музея на щедрой синеве неба. По сторонам входа — двойные ряды лицеистов... Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла — как страж — в нечеловеческий и даже не в божественный, в героический рост — микеланджеловский Давид. Гости в ожидании Государя разбредаются по залам.

...Старики, старики, старики. Ордена, ордена, ордена. Мнится, что сегодня вся старость России притекла сюда на поклон вечной юности Греции. Тройная белизна стен, седин, дам — только фон, только берега этому золотому неустанно ползущему старческому пактолу* галунов и орденов... Красная дорожка для Царя, по которой ноги сами не идут. Духовенство в сборе. Ждем. И что-то близится, что-то должно быть, сейчас будет, потому что на лицах подобием волны — волнение, и в тусклых глазах волнение — трепет, точно от быстро проносимых свеч. Сейчас будут... Приехали... Идут!.. Идут!..»

*Пактол — река в Лидии, в древности известная своим золотоносным песком.

... С тех пор прошло 95 лет. Некогда собрание музея насчитывало 9000 слепков; постепенно к ним прибавилось несколько коллекций подлинников. Сейчас в ГМИИ около 650000 экспонатов, и пополнение частными собраниями продолжается. Полотна импрессионистов, египетская коллекция, фаюмский портрет, золото Шлимана, живопись немецкого и раннего итальянского Ренессанса составляют золотой фонд мировой культуры. И если, по словам Марины Ивановны, профессор Цветаев являлся духовным отцом музея, а Нечаев-Мальцев — физическим, то, продолжая сравнение, крестными родителями его стали Сергей Александрович и Елизавета Феодоровна Романовы.

Не так давно небольшая группа энтузиастов, состоявшая из двух учителей школы «Свет», пятиклассников и примкнувшего к ним шестиклассника, посетила Пушкинский музей. Пятый класс — это новое поколение школы, осваивающее пространство ГМИИ. Выходя со станции метро «Кропоткинская», мы вспомнили, что стены ее, как говорят, были облицованы белым мрамором, снятым со стен первого храма Христа Спасителя, разрушенного в начале 1930-х гг.

Вот и музей. Из гардероба мы поднялись не парадным входом, а той маленькой лестничкой, о которой знают завсегдатаи. Бело-желтые стены, зеркала с подсвечниками и белые античные статуи — интерьер в стиле ампир. Так и видишь, как по этой освещенной золотистым светом лестнице не спеша подымаются в пышные высокие залы Александр Сергеевич и Натали Гончарова... Однако литературные ассоциации развеялись, «как сон, как утренний туман», едва пятиклассник справедливо поинтересовался: а какое отношение имеет Пушкин к этому музею?

…Удивительно, но знакомые с детства экспонаты выглядят иначе, когда смотришь на них вместе с другими, особенно если эти другие маленькие и пытливые.

Египетский зал, бесспорно, стал у наших детей фаворитом, и, когда мы направились к грекам, они попросили еще раз увидеть «девушку с лотосом» (запрос юного дизайнера), «кошку» (дружный девичий хор) и «мумию» (успех данного экспоната не зависит от пола, возраста и вкусов).

Статуэтки жреца Аменхотепа и жрицы Раннаи XVв. до н.э.		Фаюмский протрет "Юноша в золотом венке"

Наших любителей Египта ждал сюрприз: в зале фаюмских портретов появились новые саркофаги и еще одна мумия. Конечно, мы подошли и к фаюмским шедеврам: вот они, истоки формы православной иконы, и ни в одном музее мира нет такого собрания, как здесь!

Симеоне Мартини (ок. 1284-1344). Святой Августин			Пизанский мастер. Мадонна с младенцем на троне. Около 1280

Идем дальше. Перемен множество: в середине декабря культурный мир получил необыкновенный новогодний подарок: в ГМИИ открылась новая экспозиция. Это не просто выставка — это принципиально иное, свежее, яркое наполнение музея. Родные, любимые стены обновились, оживились, почистились, посвежели. За счет появления новых зданий сотрудники музея смогли вынуть из запасников то, что ранее видели лишь редкие специалисты; многое отреставрировали, многому нашли удобное и логичное место. Заметно увеличилось количество картин. На месте золота Шлимана — изумительный зал, одна из жемчужин собрания: ранняя итальянская живопись и византийские иконы. Золото Шлимана уехало в зал за фаюмскими портретами — туда, где раньше было западное Средневековье. Расширилась и расширяется экспозиция немецкого искусства — буквально за месяц появились редкости, которых не было. Огромные полотна художников XVII в., в том числе ван Дейка, нашли место в анфиладе за немцами эпохи Ренессанса.

Античная мозаика

В разделе древнегреческого искусства веяло свежестью, царили чистота и свет и совершенно по-новому смотрелись великолепные краснофигурные вазы, мозаики, уникальная танагрская скульптура. Некоторые ее сюжеты с первого взгляда можно принять за работу европейцев ХVIII в. Вот юноша-пастушок (вспоминается немецкий фарфор, которым украшали королевские замки), а вот ангелочки с новогодней елки (при ближайшем рассмотрении оказалось, что это эроты — древнегреческие предки амуров). У сотрудников музея хватило вкуса подвесить скульптурки, а не заковать их в стандартном положение на витрине. Пятый класс старательно изучал надписи, елозил носами по табличкам (мельчайший шрифт тянется в самом низу витринок с трех сторон стеклянных кубов), сравнивал, вспоминал, восхищался, восклицал и намеревался повторить кое-что в собственном творчестве.

Амфора чернофигурная с изображением Геракла и Кербера. Около 530 г. до н.э.

Стоя в Греческом дворике, мы долго разбирались в тонкостях взаимоотношений античных богов, вспоминали героические подвиги Геракла. Впечатляет высота зала, в которую вписаны гигантские головы быков, портик с кариатидами, Афина со змеей и совой. Но неутомимые мальчишки уже рвались исследовать, что там, дальше…

Внизу с нами произошло маленькое приключение: сердобольная смотрительница из той породы московских бабушек, которая, к сожалению, уходит в прошлое, приняла нас за провинциалов и стала опекать, показывая, какие секреты вложили устроители зала в его конструкцию. Оказалось, что, если из глубины дворика смотреть только на верхнюю часть стены, перед зрителем предстает эллинский храм. При всей любви к музею и довольно отчетливом воспоминании о школьной экскурсии времен моего пятого класса не могу вспомнить, показывали ли нам этот фокус. Мужская половина «провинциалов» по рассмотрении скульптур высказала претензию, что в зале нет подлинников. Иван Владимирович и Сергей Александрович, вы ошиблись, вам нужно было закупить подлинники, чтобы удовлетворить эстетическое чувство пятого класса школы «Свет»!

...В полусумраке коридора, где-то за статуей страшного кондотьера недалеко от приемной директора, класс разделился. Мальчишки по-свойски прилегли на перилах лестницы в Итальянском дворике, изучая, что за штука на плече у Давида (кстати, до революции этот зал назывался Христианским двориком). Девочки затихли у копии с немецкого триумфального распятия ХIII столетия. В отличие от привычных нам распятий Богоматерь и Иоанн Креститель стоят здесь на фигурах — символах иудейства и язычества, упраздненных Новым Заветом (полуфигурные аллегорические изображения, подобные этим, можно увидеть на русской иконе «Распятие» письма Дионисия в Третьяковской галерее, но там они улетают прочь от Креста). Под Крестом полулежит еще один непривычный персонаж — старец с чашей в руках. Юная исследовательница истории доверительно и серьезно сообщила учителю, что чаша — это Святой Грааль и об этом хорошо рассказано в книге того, «кто написал про Алису» (К. Булычева).

Копия с немецкого триумфального распятия XIII в.

Девочка была права: чаша в руках старца (Иосифа Аримафейского) намекает на одну из тайн Средневековья, интерес к которой в наше время снова вошел в моду на Западе, а теперь возник и в нашей стране. Есть много версий относительно того, что на самом деле называли Святым Граалем: кельтский ли талисман, преображенный в святыню, когда на Туманный Альбион пришло христианство, или подлинную Чашу Тайной вечери, в которую Иосиф собрал кровь Спасителя... Беда в том, что к этим размышлениям примешивается масса дурного, опасного. На Западе есть мистические секты, разрабатывающие учение о Святом Граале; выходят книги и фильмы на эту тему, могущие повредить неискушенной душе. И в погоне за сенсацией, за удовлетворением любопытства люди забывают первоначальное значение этой легенды: святая Чаша символизирует Святые Дары, которые Господь не таит от нас ни в каких далеких замках, постоянно призывая человека на литургию... А распятие нам очень понравилось.

Сандро Боттичелли. Благовещение. 1490-е гг.

Дети устали, но очень уж хотелось показать им иконы и ранних итальянцев. Зал глубоко-малинового цвета, скорее, даже вишневого — сложно сразу определить, так бросается в глаза обилие других красок,— разделен на три части. Вначале — византийские иконы (в их числе дивный Спас Вседержитель ХV в. и «Благовещение» — редкий извод со служанкой), изысканная резьба по кости (Христос благословляет византийского императора), мозаики (Богоматерь, Младенец). Затем — изумительная подборка венецианской и прочей итальянской готики, несколько миниатюр, деревянные складни, иконостасы. В опоясывающей галерее и центре зала — Ренессанс и раннее барокко. В основном религиозные сюжеты и замечательные портреты. Диптих Боттичелли «Благовещение» и «Мадонна с Младенцем» Перуджино тоже там. Несколько полотен получили новую атрибуцию: в частности, один из портретов оказался принадлежащим кисти Тициана.

Какие дивные краски, особенно в готике! Какое недоступное нашему времени наивное восприятие мира, какое теплое отношение к Богоматери и святым! На одном из складней мы разобрали слова «Ave Maria». И все-таки, помня о том, что когда-то и на Западе было Православие, становится грустно. В музее мы воочию увидели, как быстро растеряли понимание языка иконы европейцы: даже неискушенные пятиклассники усмотрели странность в произведениях раннего Ренессанса, находящихся на границе между иконой и религиозной живописью.

Пьетро Перуджино (1445/1452 -1523). Мадонна с Младенцем

Но была там миниатюра с Иоанном Предтечей, предстоящим в молитве Богоматери с Младенцем. Светлая, написанная нежными красками — от нее не хотелось уходить. Видно, что художник с искренней верой писал свою работу. Будете в музее — посмотрите, и, если вы видели новгородские таблетки из Святой Софии Новгородской, параллель проведется сама.

На Тициана и других старых мастеров ребят уже не хватило. Два с половиной часа — это много и для взрослого. Пока женская половина класса восполняла потраченные калории в буфете, сидя по соседству с невысокой представительной дамой в черном — самой И. Антоновой, директором ГМИИ,— мужская половина уселась на выступе стены у ампирной лестнички. Оказалось, что экскурсия, во время которой мы прожили несколько тысячелетий, утомила исключительно мозг. Едва почуяв свободу, ноги сами стали двигаться в желании наподдать приятелю, а кулаки — чесаться, и никакие статуи и тетеньки-вахтеры не принимались во внимание. Пора уходить, не то примут за дикарей! На прощание участники нашей экспедиции просчитали длину галереи (88 мальчишечьих метров), снялись на память и получили в подарок буклетик, еще раз услышав имена Сергея Александровича и Елизаветы Феодоровны.