Новомученики Павел, Иоанн, Петр, Авксентий, Николай, Сергий и Анастасия пострадали во время организованной большевиками кампании по ограблению храмов, которая проводилась под предлогом помощи голодающим Поволжья.
В августе 1921 года, задолго до того, как власти стали выказывать беспокойство по поводу надвигающегося голода, Святейший Патриарх Тихон обратился к Православным Патриархам, Римскому Папе, архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому, а также к народам России и всего мира: «Величайшее бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели, и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы. Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию, и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора. Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и хлебородная земля превратится в бесплодную и безлюдную пустыню, ибо не родит земля непосеянная и без хлеба не живет человек.

К тебе, Православная Русь, первое слово Мое: Во имя и ради Христа зовет тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата. Пастыри стада Христова! Молитвою у престола Божия, у родных Святынь исторгайте прощение Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию: да омоется покаянными обетами и святыми Тайнами, да обновится верующая Русь, исходя на Святой подвиг и его совершая,— да возвысится он в подвиг молитвенный, жертвенный подвиг. Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верою в благодатную помощь свыше призывы ваши к Святому делу спасения погибающих. Паства родная Моя! В годину великого посещения Божия благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге твоем святые, незабвенные деяния благочестивых предков твоих, в годины тягчайших бед собиравших своею беззаветною верой и самоотверженной любовью во имя Христово духовную русскую мощь и ею оживотворявших умиравшую русскую землю и жизнь. Неси и ныне спасение ей — и отойдет смерть от жертвы своей.

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос Мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь!

К Тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: пощади и прости; к Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ Твой руки свои и мольбу: прости и помилуй. Во имя Христово исходим на делание свое: Господи, благослови».

Тогда же по благословению Святейшего Патриарха был основан Всероссийский церковный комитет помощи голодающим. В храмах начался сбор средств. Видя, как Православная Церковь уверенно и авторитетно вставала во главе помощи голодающим, советское правительство потребовало роспуска Комитета и передачи всех собранных средств государству. Однако и полное устранение Церкви властям было невыгодно, и в декабре 1921 года правительство предложило Церкви вновь начать сбор средств.

19 февраля 1922 года Патриарх Тихон обратился к православной пастве с воззванием: «Леденящие душу ужасы мы переживаем при чтении известий о положении голодающих: «Голодные не едят уже более суррогатов, их давно уже нет». Падаль для голодного населения стала лакомством, но этого лакомства нельзя уже более достать. По дорогам и оврагам, в снегу находят десятки умерших голодных. Матери бросают своих детей на мороз. Стоны и вопли несутся со всех сторон. Доходит до людоедства. Убыль населения от 12 до 25 %. Из тринадцати миллионов голодающего населения только два миллиона получают продовольственную помощь («Известия ВЦИК Советов», № 5, 22, с. г.).

Необходимо всем, кто только может, прийти на помощь страдающему от голода населению.

Получив только на днях утверждение Центральной комиссии помощи голодающим при ВЦИК Положения о возможном участии духовенства и церковных общин в деле оказания помощи голодающим, мы вторично обращаемся ко всем, кому близки и дороги заветы Христа, с горячею мольбою об облегчении положения голодающих.

Вы, православные христиане, откликнулись своими пожертвованиями на голодающих на первый наш призыв.

Бедствие голода разрослось до крайней степени. Протяните же руки свои на помощь голодающим братьям и сестрам и не жалейте для них ничего, деля с ними и кусок хлеба, и одежду по заветам Христа. Учитывая тяжесть жизни для каждой отдельной христианской семьи вследствие истощения средств их, мы допускаем возможность духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслеты, ожерелья и другие предметы, жертвуемые для украшения святых икон, золотой и серебряный лом), на помощь голодающим.

Призывая на всех благословение Божие, молю православный русский народ, чад Церкви Христовой, откликнуться на этот наш призыв. У кого две одежды, тот дай неимущему; и у кого есть пища, делай то же (Лк 3. 11). Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк 6. 36)».

26 февраля власти издали декрет об изъятии «из церковных имуществ, переданных в пользование группам верующих... всех драгоценных предметов из золота, серебра и камней», в том числе всех освященных предметов. Декрет бесповоротно уничтожал добровольность пожертвований, а священство принудительно ставил в положение святотатцев.

Патриарх Тихон ответил на это еще одним посланием: «Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство — миряне отлучением от Нее, священнослужители — извержением из сана (Апостольское правило 73, Двухкратн. Вселенск. Собор. Правило 10)».

В январе Троцкий разослал по губерниям телеграммы, в которых объяснял подлинные цели изъятия церковных ценностей. Местные власти поспешили включиться в кампанию. Председатель Татарской ЧК Денисов прислал свои предложения: «Принимая во внимание чрезвычайную государственную важность и значение сосредоточения в руках государства золотой и серебряной валюты и изделий из золота и серебра... Вполне возможными и приемлемыми в этом отношении являются... конкретные меры:

Использование агитации духовенства: имея конкретную возможность... завлечь на свою сторону двоих или троих видных представителей духовенства в Казани, через них пустить среди остальной массы духовенства чисто христианскую мысль... призывать граждан к помощи голодающему и умирающему населению... в годину бедствия и нашествия голода на «православный народ» (аналогия с Мининым и Пожарским): здесь представляется возможность слегка сыграть на религиозных чувствах верующих...

Путем агентурной разработки точно выяснить местонахождение наиболее ценного церковного имущества и повести работу по подготовке к успешному экспроприированию этого имущества путем разного рода налетов и нападений на церкви и нападений на хранилища церковного имущества и пр...»

Ознакомившись с этим предложением, заместитель заведующего агитационно­пропагандистского отдела ЦК Яковлев писал Молотову: «Проект... политически безграмотен и бестактен... Идея о проведении аналогии с Мининым и Пожарским недопустима. Идея... о проведении кампании... авторитетом представителей духовенства может привести прежде всего к вредному усилению влияния того же духовенства... Неизбежно поведет к огромному раздражению верующих... Представляет собой легализацию грабежа, который не может быть признан методом действия Советской власти в настоящий момент».

11 марта Троцкий сообщал Ленину, Молотову, Каменеву и Сталину: «Работа по изъятию ценностей из московских церквей чрезвычайно запуталась ввиду того, что наряду с созданными ранее комиссиями Президиум ВЦИК создал свои комиссии из представителей Губисполкомов и Губфинотделов. Вчера на заседании моей комиссии в составе тт. Троцкого, Базилевича, Галкина, Лебедева, Уншлихта, Самойловой­Землячки, Красикова, Краснощекова и Сапронова мы пришли единогласно к выводу о необходимости образования в Москве секретной ударной комиссии в составе: председатель — т. Сапронов, члены: .

Уншлихт (заместитель — Медведь), Самойлова­Землячка и Галкин. Эта комиссия должна в секретном порядке подготовить одновременно политическую организацию и техническую сторону дела. Фактическое изъятие должно начаться еще в марте месяце и затем закончиться в кратчайший срок. Нужно только, чтобы и Президиум ВЦИК, и Президиум Московского Совета, и ЦК Помгол признали эту комиссию как единственную в этом деле и всячески ей помогали. Повторяю, комиссия эта совершенно секретная. Формально изъятие в Москве будет идти непосредственно от ЦК Помгола, где т. Сапронов будет иметь свои приемные часы.

Прошу скорейшего утверждения этого постановления как обязательного для всех, во избежание какой бы то ни было дальнейшей путаницы».

Объясняя свою позицию по отношению к Церкви и духовенству, Троцкий писал: «Вся стратегия наша в данный период должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятии ценностей из церквей. Так как вопрос острый, то и раскол на этой почве может и должен принять очень острый характер, и той части духовенства, которая выскажется за изъятие и поможет изъятию, уже возврата назад к клике патриарха Тихона не будет. Посему полагаю, что блок с этой частью попов можно временно довести до введения их в Помгол, тем более что нужно устранить какие бы то ни было подозрения и сомнения насчет того, что будто бы изъятые из церкви ценности расходуются не на нужды голодающих».

13 марта Политбюро утвердило московскую комиссию Троцкого и приняло решение «о временном допущении «советской» части духовенства в органы Помгола в связи с изъятием ценностей из церквей». Но и после создания секретной комиссии дело двигалось плохо. Местные власти не знали, как к нему приступить. Прийти во время службы и начать громить храм, срывая иконы? Забирать после службы? Никому не хотелось сталкиваться лицом к лицу с возмущенной толпой. В официальную комиссию Помгола шли телеграммы от местных комиссий. Витебск: «Местная комиссия просит разъяснить порядок разрешения конфликтов в связи с требованиями групп верующих об оставлении части ценностей». Суджи: «Запрашивают о разрешении вместо церковных драгоценностей принимать хлеб от отдельных лиц». Вологда: «Запрашивают о возможности замены церковных ценностей домашними вещами, предметами роскоши и обихода». Пенза: «Группа верующих ходатайствует об оставлении риз чудотворных и особо чтимых икон, взамен обязуется внести стоимость хлебом или другими серебряными изделиями».

На заседание Политбюро были приглашены представители комиссии Троцкого, комиссии Президиума ВЦИК и Помгола, между которыми разгорелся спор. В конце концов Политбюро постановило: «Дело изъятия церковных ценностей еще не подготовлено и требует отсрочки, по крайней мере, в некоторых местах. Политбюро поручает т. Сапронову запросить мнение т. Троцкого об организации комиссии, ее составе и дальнейшей работе».

На следующий день Троцкий представил членам Политбюро инструкцию по проведению изъятия церковных ценностей, которая и легла в основу всей кампании: «Предлагаю следующие конкретные мероприятия:

1. В центре и губерниях создать конкретные руководящие комиссии по изъятию ценностей по типу московской комиссии Сапронова—Уншлихта. Во все эти комиссии должен непременно входить либо секретарь Губкома, либо заведующий агитационно­пропагандистским отделом.

2. Центральная комиссия могла бы состоять из члена секретариата ЦК или заведующего агит. проп. отделом ЦК из т. Сапронова, Уншлихта, Красикова, Винокурова и Базилевича. Комиссия имеет бюро, работающее ежедневно (представитель ЦК, Сапронов, Уншлихт). Раз в неделю комиссия собирается при моем участии.

3. В губерн. городах в состав комиссии привлекается комиссар дивизии, бригады или начальник политотдела.

4. Наряду с этими секретными подготовительными комиссиями имеются официальные комиссии или столы при комитетах помощи голодающим для формальной приемки ценностей, переговоров с группами верующих и пр. Строго соблюдать, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации.

5. В каждой губернии назначить неофициальную неделю агитации и предварительной организации по изъятию ценностей (разумеется, не объявляя о такой неделе). Для этого подобрать лучших агитаторов, и, в частности, военных. Агитации придать характер, чуждый всякой борьбе с религией и церковью, а целиком направленный на помощь голодающим.

6. Одновременно с этим внести раскол в духовенство, проявляя в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступят в пользу изъятия.

7. Разумеется, наша агитация и агитация лояльных священников ни в каком случае не должны сливаться, но в нашей агитации мы ссылаемся на то, что значительная часть духовенства открыла борьбу против преступного скаредного отношения к ценностям со стороны бесчеловечных и жадных «князей церкви».

8. На все время кампании, особенно в течение недели, необходимо обеспечить полное осведомление обо всем, что происходит в разных группах духовенства, верующих и пр.

9. В случае обнаружения в качестве организаторов выступления буржуазных купеческих элементов, бывших чиновников и пр., арестовывать из заправил. В случае надобности, особенно если бы черносотенная агитация зашла слишком далеко, организовать манифестации с участием гарнизона при оружии с плакатами: «церковные ценности для спасения жизни голодающих» и пр.

10. Видных попов, по возможности, не трогать до конца кампании, но негласно, неофициально (под расписку через Губполитотделы) предупреждать их, что в случае каких­либо эксцессов они ответят первыми.

11. Наряду с агитационной работой должна идти организационная: подготовить соответственный аппарат для самого учета и изъятия с таким расчетом, чтобы эта работа была проведена в кратчайший срок. Изъятие лучше всего начинать с какой­либо церкви, во главе которой стоит лояльный поп. Если такой нет, начинать с наиболее значительного храма, тщательно подготовив все детали. (Коммунисты должны быть на всех соседних улицах, не допуская скопления, надежная часть, лучше всего ЧОН, должна быть поблизости и пр.)

12. Везде, где возможно, выпускать в церквях, на собраниях, в казармах представителей голодающих с требованием скорейшего изъятия ценностей.

13. К учету изъятых церковных ценностей при Помголах допустить в губерниях и в центре представителей лояльного духовенства, широко оповестив о том, что население будет иметь полную возможность следить за тем, чтобы ни одна крупица церковного достояния не получила другого назначения, кроме помощи голодающим.

14. В случае предложения со стороны верующих групп выкупа за ценности заявить, что вопрос должен быть рассмотрен в каждом отдельном случае в ЦК Помгола, ни в каком случае не приостанавливая при этом работы по изъятию...

15. В Москве работа должна идти уже установленным порядком с тем, чтобы к изъятию приступить не позже 31 марта.

16. Полагая, что для Петрограда можно было бы установить тот же приблизительно срок по соглашению с т. Зиновьевым, ни в каком случае не форсируя слишком кампанию и не прибегая к применению силы, пока политически и организационно вся операция не обеспечена целиком.

17. Что касается губерний, то Губкомы должны на основании этой инструкции, сообразуясь со сроком, назначенным в Москве, и под контролем Центральной комиссии назначить свой собственный срок, с одной стороны, обеспечив тщательную подготовку, а с другой стороны, не затягивая дело ни на один лишний день, и с таким расчетом, чтобы важнейшие губернии пошли в первую очередь».

В Политбюро поступали сведения о ходе изъятия церковных ценностей.

Харьковская губерния: «За последние дни наблюдается сильное возбуждение части населения, вызванное постановлением Совнаркома об изъятии Харьковско­Николаевской церкви из ведения православного духовенства и передаче Совету Автокефалистов; перед церковью собираются большие толпы, в большинстве состоящие из женщин. Под влиянием агитации к­р революционного характера озлобление против автокефалистов и евреев растет. Распространяются разного рода провокационные слухи о том, что якобы под видом помощи голодающим украинцы­евреи хотят захватить церковные ценности. Приняты решительные меры о недопущении сборищ и арест агитаторов».

Московский губернский отдел при ГПУ: «5 марта священником церкви Ивана Воина Христофором Надеждиным была произнесена проповедь к­революционного характера на тему о «гибнущей могущественной когда­то державе Российской» с призывом верующих к сплочению с церковью и противодействию политике Советской власти, которая, по его словам, способствует растаскиванию державы Российской. Проповедь произвела на слушателей сильное впечатление».

Смоленск: «Попытка приступить к фактическому изъятию ценностей Смоленского собора не имела успеха. Толпа верующих день и ночь находится в соборе и не допускает комиссию к работе. Все переговоры с выборными верующих ни к чему не привели. Беседовали по этому вопросу с Троцким. Получены от него руководящие указания, которые проводили в жизнь. Сообщите, нужно ли действовать решительно».

Владимирская губерния: «Комиссия по изъятию церковных ценностей приступила к работе не везде. Отношение населения к изъятию церковных ценностей враждебное».

Калужская губерния: «Работа комиссии по изъятию церковных ценностей в большинстве проходит нормально, в некоторых местах уже закончены работы».

Иваново-Вознесенская губерния: «В Иваново-Вознесенском уезде комиссия по изъятию церковных ценностей приступила к работе. В Шуйском уезде комиссии по изъятию церковных ценностей толпа народа не дала работать, были попытки произвести насилие над членами комиссии. Конфликты улаживаются, комиссии на днях приступят к работе. В Тейковском уезде отношение населения к изъятию церковных ценностей отрицательное. В Лежневском уезде к изъятию церковных ценностей крестьяне относятся враждебно. Крестьянами избит председатель волостного исполкома. Рабочие Лежневской фабрики к изъятию церковных ценностей также относятся отрицательно».

18 марта поступила телеграмма: «В Шуе 15 марта в связи с изъятием церковных ценностей под влиянием попов монархистов и с. р. возбужденной толпой было произведено нападение на милицию и взвод красноармейцев. Часть красноармейцев была разоружена демонстрацией. Из пулеметов и винтовок частями ЧОН и красноармейцами 146 полка толпа была разогнана, в результате 5 убитых и 15 раненых зарегистрировано больницей... К вечеру в городе установлен порядок...»

Это было то, чего ждали власти. На следующий же день Ленин диктовал свое печально известное письмо:

«Строго секретно Товарищу Молотову для членов Политбюро

Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои пометки на самом документе.

Ленин

По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим тоном борьбы в данном направлении. Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому я изложу свои соображения письменно.

Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением, которое недавно РОСТА переслало в газеты не для печати, а именно сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент.

Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы черносотенного духовенства этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе лишь одно из проявлений этого общего плана.

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99­ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько­нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы.

Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов, т. е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы именно в данный момент, именно в связи с голодом проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин— никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров. Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро еженедельно.

На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах.

Ленин

Прошу т. Молотова постараться разослать это письмо членам Политбюро вкруговую сегодня же вечером (не снимая копий) и просить их вернуть Секретарю тотчас по прочтении с краткой заметкой относительно того, согласен ли с основою каждый член Политбюро или письмо возбуждает какие­нибудь разногласия.

Ленин».

На этом письме Молотов начертал резолюцию: «Согласен, однако предлагаю распространить кампанию не на все губернии и города, а на те, где действительно есть крупные ценности...» В тот же день он послал всем Губкомам телеграмму: «Ввиду имевших место осложнений на почве изъятий церковных ценностей ЦК предлагает впредь до особых сообщений от ЦК приостановить проведение изъятий церковных ценностей... Дополнительные директивы ЦК даст двадцатого марта. Эта телеграмма не отменяет того, что установлено Вами совместно с Троцким». В Иваново­Вознесенск была послана особая телеграмма: «Секретарю Иваново­Вознесенского Губкома РКП. Ввиду событий в Шуе прошу своевременно сообщать дальнейшие сведения о политическом положении в губернии и принимаемых мерах. Для выяснения в Шую 19 марта выедет комиссия ВЦИК».

На следующий день Политбюро с небольшими поправками приняло проект Троцкого, не только руководившего изъятием музейных и церковных ценностей, но и создавшего монопольный синдикат по продаже их за границей. 23 марта он писал: «Для нас важнее получить в течение 22—23 гг. за известную массу ценностей 50 миллионов, чем надеяться в 23—24 гг. получить 75 миллионов. Наступление пролетарской революции в Европе, хотя бы в одной из больших стран, совершенно застопорит рынок ценностей: буржуазия начнет вывозить и продавать, рабочие станут конфисковывать и пр., и пр. Вывод: нужно спешить до последней степени».

Протоиерей Павел Михайлович Светозаров

События в Шуе, использованные властью для начала массовых гонений на Православную Церковь, развивались так. Шуйская комиссия по учету и сосредоточению ценностей была создана 3 марта. 11 марта настоятель Воскресенского собора протоиерей Павел Светозаров получил от нее официальное приглашение участвовать в составлении описи церковных ценностей.

(Протоиерей Павел Михайлович Светозаров родился в 1866 году в семье диакона, служившего в селе Картмазове Малиновской волости Судогодского уезда Владимирской губернии. С детства хотел стать священником. Окончил Киевскую Духовную академию и поступил псаломщиком в родной храм. Имел намерение принять монашество, но настоятель шуйского собора уговорил его жениться на своей дочери и принять настоятельство. Вскоре жена умерла, оставив о. Павла с маленькими детьми. До 1917 года он преподавал Закон Божий в шуйской гимназии. Когда преподавание было запрещено, перенес уроки в собор. Талантливый проповедник, о. Павел привлекал к себе сердца верующих. Первый раз он был арестован в 1919 году по обвинению в неподчинении распоряжениям Совнаркома. В 1921 году несколько месяцев просидел в тюрьме в связи с Кронштадтским восстанием как политически неблагонадежный. Несколько раз его арестовывали за проповеди.)

На следующий день, в воскресенье 12 марта, прихожанам объявили, что вечером состоится собрание и будут избирать представителей от храма, которые войдут в состав государственной комиссии. Собрание проходило под надзором начальника уездной милиции Башенкова, его помощника Владимира Ушакова и милицейского агента Капитона Филиппова.

Прихожане предложили создать свою комиссию. Председателем ее выбрали Николая Николаевича Рябцева. Отец Павел в своем выступлении объяснил, что отдать богослужебные церковные предметы он не может, так как это святотатство и нарушение церковных канонов, но при изъятии ценностей правительственной комиссией сопротивления оказывать не намерен. И добавил, что после ухода комиссии храм будет заново освящен и в нем возобновится богослужение. Прихожане, особенно женщины, предлагали обменять церковное имущество на свои личные вещи. «Ценности церковные,— ответил Рябцев,— пойдут в Америку, а ваши платья и платки сочтут там за простые тряпки». Учитель Борисов предложил ходатайствовать перед властями о выкупе церковных вещей (ходатайство это власти оставили без внимания).

Подобные собрания прошли и в других храмах Шуи. Прихожане Троицкого кладбищенского храма (настоятель — семидесятилетний протоиерей Иоанн Лавров) поначалу решили представителей в комиссию по передаче церковной утвари не избирать и церковного имущества не отдавать, но, когда дошло дело до изъятия, все было отдано без сопротивления. В Крестовоздвиженском и некоторых других храмах постановили взамен церковных предметов собрать пожертвования.

В понедельник 13 марта великопостная служба в Воскресенском соборе закончилась к одиннадцати утра. Народу было немного, но к двенадцати часам люди стали прибывать, и, когда явилась комиссия, храм был полон. Послышались выкрики: «Зачем пришли?! Что вам надо, ведь Церковь отделена от государства!»

Председатель комиссии Вицин был пьян. «Смотрите, эти люди вошли в церковь пьяными, это оскорбление верующих. К тому же они вооружены. С оружием входить в алтарь нельзя»,— сказал Петр Иванович Языков.

(Петр Иванович Языков родился в 1881 году в городе Шуе Владимирской губернии. Воспитывался в благочестивой семье, с детства ходил в церковь и пел на клиросе. В юности обучился профессии литейщика и работал на шуйской фабрике объединенной мануфактуры сначала рабочим, а затем заведующим литейной мастерской. 13 марта по дороге на работу, увидев, что у собора толпится народ, и узнав, что представители властей будут переписывать церковные ценности, он зашел в храм.)

Комиссия прошла в алтарь, где находились представители церковной комиссии и о. Павел. — Прошу очистить собор! — с раздражением потребовал Вицин. — Я не имею права выгонять молящихся из храма,— ответил священник. — Но ведь вам было известно, что мы придем, и вы были обязаны заранее очистить храм после богослужения. — И однако молящихся мы удалять из храма не можем. — Ну что же,— угрожающе проговорил Вицин,— если вы сейчас же не очистите храм, то мы возьмем вас и вашу комиссию как заложников! Отец Павел вышел на солею: — Правительственная комиссия просит вас удалиться, вы ей мешаете. — Мы не уйдем, пускай они сами уходят откуда пришли,— раздались голоса. — Ваше поведение не принесет никакой пользы,— спокойно и с достоинством произнес настоятель. Вслед за о. Павлом к народу обратились члены церковной комиссии, один из которых, Медведев, просил: — Разойдитесь, а иначе они и нас арестуют, и отца Павла. — Если ты боишься, что тебя арестуют,— ответил Петр Языков,— то сними с себя полномочия, найдутся другие, которые сумеют разговаривать с властями.

Переговоры затягивались, прихожане покидать храм не собирались, повода для ареста настоятеля и членов церковной комиссии не находилось, но и приступить к описи при народе боялись. Пригласив представителей прихода к начальнику уездной милиции, члены комиссии удалились, сообщив, что придут 15 марта.

5 марта. Отец Павел отслужил молебен и предложил прихожанам всем вместе молиться до вечернего богослужения. Молились до вечера. После службы представители церковной комиссии пошли в милицию. Здесь им объявили, что они несут ответственность за то, что после обедни в храме остался народ, и приказали впредь после богослужения храм запирать, а ключи отдавать на хранение кому­нибудь из церковных служащих. Кроме того, сказали, что о приходе правительственной комиссии заранее объявлять не будут и 15 марта, как ранее было назначено, комиссия не придет.

В тот же день вечером на экстренном заседании Президиума уездного исполкома было принято решение: «восстановить чрезвычайные меры, связанные с военным положением, на котором губерния объявляется постановлением ВЦИК от 12 мая 1920 года, а потому:

1. Воспретить всякие публичные незаконные сборища как в городе, так и в уезде. 2. Лиц, способствующих и подстрекающих к беспорядкам... немедленно арестовывать и предавать суду Ревтрибунала. 3. Все настоящие дела должны рассматриваться без промедления. 4. Начальнику гарнизона и начальнику милиции... к лицам, нарушающим установленный порядок... применять решительные меры вплоть до применения оружия».

Дату, намеченную для изъятия ценностей, решили не менять. В среду 15 марта на соборной площади с утра стал собираться народ, в основном женщины. К десяти часам в управление милиции пришел Вицин и сообщил, что комиссия идет изымать церковные ценности и надо разогнать собравшуюся толпу. Начальник милиции Башенков отрядил 8 конных милиционеров. Людей разгоняли нагайками, однако они не расходились; кто­то начал выламывать из плетня колья, чтобы обороняться; из толпы в милиционеров полетели поленья. Башенков послал за подкреплением. Были присланы 14 вооруженных красноармейцев, но их попытки разогнать толпу тоже оказались безуспешны. Народ требовал, чтобы милиция и красноармейцы ушли от собора. Тогда женщин и детей стали избивать нагайками. Кто­то плакал, кто­то усердно молился, иные говорили: «Все равно умирать — умрем за Божию Матерь».

Начальник гарнизона распорядился прислать 40 красноармейцев 146­го полка в полной боевой готовности под командованием Колоколова и Зайцева. Встречные уговаривали солдат не ходить к собору. На площади солдаты, рассыпавшись цепью, двинулись на толпу. Мальчишки проникли на колокольню, матери подбадривали и помогали им. Гимназисты постарше зазвонили в большие колокола, дети одиннадцати­двенадцати лет — в маленькие. Начался довольно громкий звон.

Вскоре подъехали автомобили с пулеметами и зазвучала стрельба. Стреляли сначала поверх голов, а потом и по толпе. Первым был убит молодой прихожанин храма Николай Малков. Остановившись недалеко от дома о. Павла, он крикнул: «Православные, стойте за веру!» — и был тут же убит выстрелом в висок. К упавшему юноше подбежали дети, но были оттеснены милиционерами. Один из них сказал: «Если вы не уйдете, стрелять будем». Дети забежали во двор и тем спаслись от теснивших их лошадьми милиционеров.

Второй убили девицу Анастасию. По пути на фабрику она остановилась у собора, вместе с другими поднялась на ступени — и там была застрелена. Были убиты также Авксентий Калашников и Сергей Мефодиев. Только увидев падающих от выстрелов людей, народ потеснился и побежал.

В это время служба в соборе подходила к концу. Памятуя, что власти обещали не производить изъятия 15 марта, о. Павел вышел на амвон и сказал: «Никакой комиссии сегодня не будет, вы можете спокойно разойтись по домам». Члены церковной комиссии также уговаривали всех разойтись. Но после того, что произошло на площади, никто не верил, что изъятия не будет. В храме собралось больше трехсот человек.

Чтобы избежать дальнейших столкновений, о. Павел решил уйти домой — в надежде, что без настоятеля изъятие ценностей не начнут. Когда он входил в свой дом на соборной площади, в полсотне шагов от храма, осведомительница Швецова, которую поселили у о. Павла для наблюдения за ним, пронзительно закричала: «Убивают!» Батюшка поспешно вошел в ее комнату. Квартирантка стояла у окна и, показывая на площадь, громко возмущалась православными. Отец Павел не выдержал: «Разве не вы виноваты в этом безобразии? Вы сами принадлежите к партии, которая проповедует непрерывную борьбу и злобу, и эта борьба и злоба выливается теперь на ваши головы».

Стрельбой, нагайками, лошадьми толпу перед храмом разогнали. Трупы убитых положили на паперть и никого к ним не подпускали. Священник Николай Широкогоров по просьбе прихожан совершил молебны Смоленской иконе Божией Матери, Николаю Чудотворцу и Иоанну Воину, затем члены церковной комиссии попросили прихожан разойтись. Трупы убитых увезли, раненых доставили в больницу. Среди верующих пострадало двадцать два человека, из них четверо было убито. Среди красноармейцев не было ни убитых, ни тяжелораненых. Изъятия церковных ценностей в этот день не было.

В три часа ночи состоялось экстренное заседание Президиума Шуйского исполкома и бюро уездного комитета компартии. Постановили: для ликвидации возникших беспорядков создать, наделив чрезвычайными полномочиями, революционную пятерку в составе председателя уездного исполкома Осинкина, начальника гарнизона Тюленева, начальника уездной милиции Башенкова, секретаря уездного комитета компартии Эдельмана и некоего Жохова. Запросили президиум губисполкома, который распорядился пятерку ликвидировать, а вместо нее организовать следственную комиссию.

20 марта на заседании Политбюро при участии Каменева, Сталина, Молотова, Троцкого, Цюрупы и Рыкова было решено принять предложение Ленина—Троцкого и в тот же день послать в Шую комиссию для расследования в составе Смидовича, Муранова и Кутузова. 23 марта комиссия составила заключение о происшедшем, признав действия вицинской комиссии правильными и согласованными с распоряжениями центра, а действия местных властей против собравшейся у храма толпы «правильными, но недостаточно энергичными». Комиссия предложила «губерниям и уездным властям принять меры к тщательным расследованиям... самое дело передать для окончательного разбора и примерного наказания в Ревтрибунал».

Делом занялось Иваново­Вознесенское ГПУ. Из Москвы прибыл следователь по особо важным делам Верхтриба ВЦИК Яковлев.

17 марта о. Павла вызвали для допроса и арестовали. Изъятие ценностей из Воскресенского собора происходило уже без него, 23 марта.

В соответствии с инструкцией Ленина—Троцкого следствие с самого начала пыталось доказать наличие заговора священнослужителей с целью сопротивления изъятию церковных ценностей. Однако придирчивые допросы администрации и рабочих Шуйской мануфактуры с очевидностью доказали, что заговора не было. Тем не менее распоряжением ВЦИК стали производиться массовые аресты. Обвинение в сопротивлении изъятию церковных ценностей было предъявлено священникам Павлу Светозарову, Иоанну Рождественскому, Иоанну Лаврову, Александру Смельчакову, старосте шуйского собора Александру Парамонову и двадцати мирянам. После окончания следствия к суду были привлечены девятнадцать человек.

(Священник села Палех Иоанн Степанович Рождественский родился в 1872 году в селе Пармос Судогодского уезда Владимирской губернии. Был женат, но детей у них с матушкой не было, и все силы он отдавал прихожанам и храму. Двадцать пять лет ревностно служил о. Иоанн в Крестовоздвиженском храме, и прихожане любили своего священника.)

В воскресенье 19 марта о. Иоанн огласил послание Патриарха Тихона. Затем, отслужив после литургии молебен, сказал: «Вы слышали послание Патриарха. Знаете о декрете центральной власти об изъятии церковных ценностей. Я призываю вас, своих прихожан, не препятствовать отбору в случае прихода правительственной комиссии. Сам я как священник по канонам не могу отдать священные предметы. А присутствовать, когда их будут изымать другие, не хочу и не буду».

В Шуйское ГПУ тут же поступило донесение, что священник Иоанн Рождественский «в виде проповеди огласил воззвание Патриарха Тихона». 24 марта у о. Иоанна был произведен обыск и изъято послание Патриарха; на другой день он был арестован.

Вызванные для допроса свидетели, бывшие в тот день на службе, единодушно показали, что о. Иоанн увещевал не препятствовать изъятию ценностей. 2 апреля прихожане Крестовоздвиженского храма подали прошение, в котором говорилось: «политических тем священник Рождественский не касался за всю свою двадцатипятилетнюю деятельность» и 19 марта призывал к спокойствию.

Следователь усиленно добивался, откуда о. Иоанн получил послание Патриарха. Батюшка отвечал, что получил его по почте, но где сам конверт, какой на нем был адрес отправителя и штемпель, не помнит.

Следствие шло три недели, 11 апреля 1922 года всем арестованным вручили обвинительные заключения. 17 апреля прихожане Крестовоздвиженской церкви послали в Верховный Ревтрибунал прошение: «Свидетельствуем своими подписями о том, что священник нашего храма о. Иоанн Рождественский 19 марта сего года по прочтении Патриаршего воззвания не возбуждал прихожан противиться распоряжениям Советской власти по отбору церковных ценностей, напротив, убеждал спокойно отнестись к распространенному Правительством постановлению, в то же время разъясняя прихожанам, что духовенством села Палех предприняты все возможные меры к сохранению тех церковных предметов, которые имеют особенное археологическое значение».

Священник Иоанн Степанович Рождественский

На другой день прихожане собрали сельский сход и составили еще одно прошение в Верховный Ревтрибунал: «Принимая во внимание то, что о. Иоанн Рождественский много поработал как общественный прогрессивный деятель на пользу родного прихода и всего Палехского района и снискал себе всеобщее уважение, мы, собравшиеся, не можем остаться безучастными при обвинении его в агитации в проповеди против Рабоче-Крестьянской власти. Чтобы не быть голословными в утверждении за о. Иоанном репутации прогрессивного общественного деятеля, считаем нужным довести до сведения Ревтрибунала хотя бы то, что благодаря трудам и энергии о. Иоанна в селе Палех в разное время были открыты следующие общественно-полезные учреждения, как­то: 1) Палехское Общество потребителей, 2) Палехская библиотека-читальня, существующая и в настоящее время, и 3) Палехское кредитное товарищество. Отец Иоанн много содействовал распространению просвещения среди крестьянства. Палехская школа II ступени, рассадник знания нескольких волостей уезда, обязана своим открытием больше всех все ему же, о. Иоанну. Таковы его только главнейшие заслуги перед государством и местным крестьянским населением».

К тому времени обвиняемые были доставлены в Иваново­Вознесенск, поскольку будущему процессу власти придавали большое пропагандистское значение. Слушание дела по первоначальному плану должно было проходить в здании бывшей женской гимназии, но из­за недостатка места было перенесено в местный театр. Дело рассматривала Выездная Сессия Верховного Трибунала ВЦИК. Председатель — зампредверхтриба Галкин (в прошлом священник, после революции снял с себя сан), один из членов — председатель Иваново--Вознесенского Губревтрибунала Павлов.

Заседания проходили с 21 по 25 апреля. Отец Павел виновным себя не признал. Суд настойчиво пытался узнать, получал ли он инструкции от епархиального начальства и считает ли для себя обязательными распоряжения Патриарха. — Никаких инструкций от своего непосредственного начальства я не получал. Послания главы Церкви Патриарха Тихона считаю обязательными для исполнения. Мне было ясно, что ценности отдавать нужно, но я не мог их передавать своими руками. Могут брать, мы препятствовать не будем, но отдавать их своими руками мы не должны. Столь же независимо и твердо держался о. Иоанн. Виновным себя он не признал, подтвердил лишь то, что действительно читал послание Патриарха Тихона и сказал свое умиряющее слово. Петр Иванович Языков виновным себя не признал, повторив показания, данные на следствии. — Вы говорили, что правительственная комиссия пьяна? — спросил Галкин. — Когда мимо меня проходил Вицин, то на меня пахнуло перегаром. — Вы говорили об этом? — Если я и говорил, то только делился своими впечатлениями с рядом стоящими. — Вы верующий? — спросил обвинитель Смирнов. — Я — верующий. — Как вы относитесь к изъятию? — Изъятию подлежат только излишки.

После окончания судебного разбирательства Галкин сказал: — Я думаю, что в последнем слове некоторые подсудимые выскажут свое раскаяние перед властью в своих преступных деяниях. Это может дополнить судебное следствие и осветить полнее происшедшие факты. Вот Рождественский может сказать, откуда он получил письмо с посланием Тихона. — Я не знаю, откуда получил письмо,— ответил священник. Обвинитель потребовал расстрела для четверых обвиняемых. Председатель еще раз предложил: — Признание и искреннее раскаяние — это лучшая защита. Суд это безусловно будет учитывать.

— Стоя перед казнью,— сказал о. Павел,— я лгать не могу. И повторяю, что участия в сопротивлении изъятию не принимал. Если в чем и виновен, то разве в неопределенной своей позиции. Мое положение было между властями и Церковью. Власти требовали свое, а от Церкви не было вполне определенных разъяснений, как поступить. Но никакой кровожадности, на которую тут указывал обвинитель, у меня не было. Прошу не применять ко мне высшей меры наказания — не ради себя, я к смерти готов, а ради детей, так как моя казнь поразит главным образом детей, у которых не будет отца, как нет и матери.

Отец Иоанн повторил, что не знает, откуда получил послание Патриарха Тихона, и что к сопротивлению властям при изъятии ценностей он не призывал.

25 апреля был оглашен приговор: «а) гражданина Коровина Сергея Ивановича, священников Лаврова Ивана Степановича и Смельчакова Александра Феодоритовича заключить в тюрьму сроком на два года, но ввиду их раскаяния и преклонного возраста наказание это считать условным (оба священника были впоследствии освобождены, так как полностью признали правильность изъятия церковных ценностей и заявили, что церковные каноны, оценивающие такие изъятия как святотатство, им неизвестны.— Прим. ред.); б) гражданина Парамонова Александра Михайловича заключить в тюрьму сроком на один год (он обвинялся в том, что не остановил детей, когда те звонили на колокольне.— Прим. ред.);

в) граждан Шаронова Ефима Федоровича и Гуреева Ивана Иларионовича заключить в тюрьму сроком на два года каждого; г) граждан Медведева Михаила Владимировича, Горшкова Александра Агеевича, Корзенева Александра Андреевича, Трусова Алексея Васильевича, Бугрова Константина Михайловича и Афанасьева Василия Корниловича заключить в тюрьму сроком на три года каждого; д) граждан Борисова Харитона Игнатьевича, Крюкова Ивана Васильевича и Ольгу Столбунову заключить в тюрьму сроком на пять лет каждого; е) граждан Языкова Петра Ивановича, Похлебкина Василия Осиповича, священников Рождественского Ивана Степановича и Светозарова Павла Михайловича приговорить к высшей мере наказания — расстрелу, но, принимая во внимание чистосердечное раскаяние Похлебкина и его малосознательность, заменить ему, Похлебкину, расстрел пятилетним тюремным заключением».

Перед ВЦИК было возбуждено ходатайство о помиловании приговоренных к расстрелу. 26 апреля прихожане Палеха послали в Верховный трибунал телеграмму с просьбой не приводить приговор в исполнение до решения ВЦИК. В тот же день ВЦИК затребовал к себе копию приговора и заключение следователя.

Рассмотрев дело, Президиум ВЦИК принял решение о помиловании приговоренных к расстрелу. Калинин запросил согласие Политбюро. 2 мая Сталин распорядился опросить членов Политбюро. Ленин, Троцкий, Сталин и Молотов проголосовали за расстрел. 4 мая на заседании Политбюро смертный приговор был официально утвержден. На следующий день его утвердил Президиум ВЦИК.

10 мая председатель Иваново­Вознесенского трибунала Павлов отправил срочную телеграмму председателю Верховного трибунала Крыленко: «Приговор над Светозаровым, Языковым, Рождественским приведен в исполнение 10 мая 1922 года в 2 часа утра».

Перед расстрелом осужденные держались мужественно. Священники совершили отпевание по себе и Петру Языкову. Последняя молитва о. Павла была об остающихся сиротах. И Бог услышал его прошение: всю жизнь дети священника прожили под благодатным Божиим покровом. Младшая дочь о. Павла скончалась в конце 1980­х годов в преклонном возрасте в родительском доме, из окна которого так же, как много лет назад, открывался вид на величественный собор, где ее отец всю жизнь прослужил священником и откуда в Великий пост 1922 года начался его крестный путь на Голгофу.

В 2000 году Юбилейным Архиерейским Собором Русской Православной Церкви священники Павел Светозаров, Иоанн Рождественский, миряне Петр Языков, Авксентий Калашников, Николай Малков, Сергий Мефодиев, девица Анастасия прославлены в лике Новомучеников и исповедников Российских. Память их совершается 10 мая по новому стилю.

^* По: Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Тверь: ООО «Издательский дом “Булат”», 2001. Книга 2. С. 37—53.