Печать

№ 6
   ИЮНЬ 2008   
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ № 6
   ИЮНЬ 2008   
   Календарь   
ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ
ЕЖЕМЕСЯЧНОГО ПРАВОСЛАВНОГО ИЗДАНИЯ
Владимир Богатырев
Дальний звон
Путевые зарисовки художника


Видавший виды блекло-голубой автобус вздрогнул раз, другой и, тяжко вздохнув, замер. Шофер, длинный неулыбчивый парень в линялом тренинге и брезентовых сапогах, обошел машину и, лягнув зачем-то переднее колесо, хрипло объявил: «Кина не будет!» Потом ушел в тень на обочину и уселся там, видимо, навсегда. Немногочисленные пассажиры молча полезли наружу. Было часов десять утра, середина июля 1975 года. День был пригож, и известие о том, что предстоит пройти около восьми километров до цели, совсем меня не смутило.

Небольшая сумка «Аэрофлот» за спину, этюдник на плечо — и уже через четверть часа я остался совсем один на дороге. А белесая эта, бугристая и ухабистая дорога была совсем не простой и звалась Кирилловской — по старшему собрату, могучему Кирилло-Белозерскому монастырю. Издавна по ней ходили наши предки-богомольцы, отправлялись в походы воины, мчались гонцы с важными вестями, везли купцы заморские товары, а с ними — сказания о хождениях за моря, брели странники, разнося мудрость по свету...

На старой дороге не бывает пустынно — вот и сейчас впереди показалась ладная телега, на облучке — инок, в возке — зрелый муж, борода в проседь. Лицо серьезное без мрачности, задумчив, далек мыслями... В телеге плетеные короба с припасами, меченные кое-где пятнышками красок,— не иначе иконных дел мастера по пути к новым росписям. Рядом степенно шагают два крепких, схожих друг с другом молодца, негромко, серьезно обсуждают предстоящее дело. Слышны знакомые любому художнику слова: грунт, припорох, прорись, основной тон... Да, это они — Дионисий с сыновьями. Вот такие славные и великие люди ходили по этой дороге времени...

Было уже за полдень, когда сквозь поредевший березняк слева вдали блеснула озерная гладь. Пройдены редкие придорожные деревни. Последний пригорок у Басихи — и открылся ослепительной красоты вид. Так вот куда звала меня дорога — к Ферапонтову монастырю.

На высоком холме стоят белые церкви, опоясанные низкой каменной оградой. Вдоль нее вьется дорога, то припадая вниз к речке Паске, то подкатывая волной вверх — к монастырским вратам. Эта дорога неотъемлема от монастыря, она — его мирская часть. Спускаюсь и я вниз, к разбитому мостику. Монастырь все ближе, все величественней вырисовывается на уже вечереющем небе. Давлю в себе желание сейчас же начать писать: знаю, ничего путного не выйдет, нужно «войти в мотив», почувствовать его в целом, ощутить и самого себя в этом новом, чудесном месте.

Устраиваюсь на ночлег в бывшей баньке с видом и на Борадавское озеро, и на сам монастырь — лучшего не придумать. Туристов вроде не слышно — благодать!

В золотом вечернем сиянии бреду вдоль берега все дальше и дальше. Вот уже и не видны редкие избы, солнце село за дальним лесом, но свет, ставший теперь жемчужным, не кончился, а, как это бывает только на русском севере, разлился по всему небу и превратился в совершенно особенную тишину белой ночи. Раздеваюсь, вхожу в прохладную озерную мглу, тихо-тихо иду вглубь, раздвигая руками серебристые, похожие на марсианских рыб облака. Беззвучно плыву в отражения, в спокойно сияющее небо и начинаю не разумом, а всей душой понимать особую возвышенность и святость этого края...

Выйдя на берег, развожу небольшой костерок, долго пью травник с медом, а свет все еще мерцает, все льется с небес, и вдруг слышу тихий-тихий дальний звон в три тона: бум... тарам... тирум... и снова: бум... тарам... тирум... Откуда звон, чей он, что значит в этот предрассветный уже час — не знаю и не хочу знать. Слышу его кожей, обратной стороной глаз, всем собой... И не важно, был ли этот звон, пригрезился ли усталому путнику — это был знак: душа готова, душа открылась навстречу дивной и вечной красоте...

Солнце стоит уже высоко, когда я поднимаюсь от озера к монастырю. Подхожу к святым вратам — над ними небольшие, изящные церковки-близнецы. С замиранием сердца вхожу в монастырский двор — запустение, никаких следов жизни, только у стены слева груда строительного мусора. Вдруг — живопись на фронтоне. Всматриваюсь внимательней, пытаясь разобрать сюжет. «Рождество Богородицы»! Вот так, с порога, вводит нас Дионисий в жизнь великой МАТЕРИ великого СЫНА. Анна на ложе в окружении грациозных прислужниц, рядом идут приготовления к купанию младенца, маленькая Мария покоится в колыбели, Анна и Иоаким нежно ласкают дочь. В этих эпизодах особая интимность, лиричность соединяются с величавостью, поэтической приподнятостью.

Собор Рождества Богородицы. Интерьер.

Развитие темы продолжается внутри храма, где фрески расположены в четыре ряда, сплошь покрывая стены и своды. «Благовещение» — Мария слушает весть, принесенную Ей архангелом Гавриилом. «Покров Богородицы» — торжественно возвышаясь на фоне храма, Царица Небесная осеняет человечество Своим покровом. Сцена «Страшного суда» — Богоматерь молит за человечество грозного Судию. Особая роль отведена изображению церковных песнопений во славу Девы Марии: «О Тебе радуется», «Похвала Богородице».

Дионисий любит сложные многофигурные сцены, где фигуры кажутся особенно легкими, изящными, движения их естественны, разнообразны, даже прислужницы и нищие обретают царственную осанку. Мастер никогда не изображает сильных страстей — чувства его персонажей сдержанны, исполнены благородства. Композиции сцен при всей сложности строго уравновешены, обладают четкой завершенностью, а мастерский рисунок, плавность линий придают росписи музыкальность. Все сцены подчинены четкому ритму, словно многоголосные напевы, в которых звучит единая величавая и нежная мелодия.

Однако наибольшей силой эмоционального воздействия отличается колорит. Дионисий как бы чуть приглушает цвет, высветляя палитру, отчего она обретает особую нежность, мягкость, какую-то сияющую чистоту. В богатой гамме гармонически переплетаются бледно-зеленые, золотисто-желтые, розоватые, белые, вишневые, серебристо-серые тона, и лейтмотивом всего цветового решения звучит небесно-голубая лазурь. Нарядность, узорочье росписи усиливается роскошью одежд с украшениями из драгоценных камней и жемчуга. Фрески органически соединяются с архитектурой. Изображения человеческих фигур и пейзажа, полностью подчиненные плоскости стены, прозрачность красок подчеркивают легкость архитектурных форм, как бы раздвигают стены храма, делая его более просторным и светлым, а обилие нежно-голубого цвета в сочетании с удлиненностью фигур, как бы не касающихся земли, создают ощущение невесомости, отрешенности от тварного, суетного, ежесекундного...


Сколько времени простоял я под куполом храма — не знаю: и миг, и вечность. И именно там и тогда понял великий смысл православной живописи — не для услаждения, а для молитвы! И сами фрески великого мастера представились мне дивным молением тысяч и тысяч безвестных русских людей, побывавших в этой святой обители. Всплыли сами собой в памяти стихи Николая Рубцова, написанные, возможно, где-то совсем рядом:

Ферапонтово

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно­земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, небывалой досель...
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле...

Я шептал и шептал последние строки, и тихие светлые слезы грели душу, отвечая давно отзвучавшему дальнему звону...

О, ГОСПОДИ !

Сестричество преподобномученицы
великой княгини Елизаветы Федоровны
Вэб-Центр "Омега"
Москва — 2008