Не могу не рассказать и об удивительном пастыре и подвижнике наших дней, смиренно и с огромной любовью несущем подвиг свидетельства о Христе на своем месте. И подвиг этот сопровождается несомненными и явными чудесами.

Когда в далеком 1994 г. новосозданный Центр Св. Иринея Лионского проводил свою первую международную конференцию, мои знакомые греческие сектоведы порекомендовали пригласить на нее митрополита Кидонского Иринея. Кидония — это древнее название города Хании на Крите. Митрополит Ириней приехал в Москву, и, хотя выступил на конференции всего лишь однажды, в конце, подводя итоги, для всех православных присутствующих как-то сразу сделалось очевидным, что именно этот белый как лунь старец (лишь брови его оставались наполовину черными) и был центром и сердцем всего нашего недельного собрания — такой мир, трезвение и любовь излучало само его присутствие. Подтянутый, статный и стройный, он двигался с какой-то особенной легкостью и воздушностью, и просторная ряса, казалось, не поспевала за его стремительными и вместе с тем плавными, даже царственными движениями.

Потом я еще несколько раз встречался с митрополитом на греческих конференциях уже как со старым знакомым и всякий раз подолгу беседовал с ним. Владыка расспрашивал меня о России, о моей жизни в Америке, о людях, которых я знал, и многие из них оказывались нашими общими знакомыми. Особенно близко к сердцу он воспринимал то, что наш Центр носил имя его небесного покровителя — св. Иринея Лионского. Неоднократно приглашал он меня и к себе на Крит, и вот однажды я действительно выбрался. Да не один, а с женой.

Паром вышел из Пирея вечером, а к пирсу ханийского порта причалил рано утром. Такси доставило нас до большого красивого старинного здания — митрополичьего дворца. Рядом возвышалась более современная четырехэтажная постройка — епархиальный культурный центр. Там нас ждали, провели в гостевую комнату и сказали, что после того, как мы расположимся, можно пройти к митрополиту: он ждет нас к завтраку. Владыка встречал нас в просторной кухне на первом этаже своей резиденции, где орудовал возле плиты. Он усадил нас за стол и стал прислуживать, подавая кофе, воду, свежайшие булочки и фрукты. Сам он за стол не садился, а наши попытки перехватить инициативу и поухаживать за ним на корню отвергал. Оказалось, во всем просторном дворце он жил один, без слуг и келейников, занимая небольшую келью близ кухни. Остальные помещения предназначались лишь для официальных оказий. Еду ему привозили из женского монастыря во имя иконы Божией Матери «Живоносный источник». Он сам ее разогревал и сам мыл посуду за собой и своими гостями.

За неделю, проведенную в Хании, мы кормились у владыки неоднократно. Всякий раз он подавал еду, накладывал все новые порции на тарелки и по окончании трапезы убирал все за нами. Владыка оказался необычайно радушным хозяином. Когда есть мы уже совсем не могли, он в комическом отчаянии разводил руками: «Ну вот, никакого послушания! Ни справа, ни слева!»

Сам владыка ел только сухой хлеб, который он размачивал в чашке с водой, и немного оливок. Когда мы с ним отправились на престольный праздник в близлежащее село и после торжественной литургии были приглашены в местное кафе на общую трапезу, там в качестве главного блюда принесли жаркое из баранины. Митрополит Ириней, строгий монах, не стал протестовать, что ему не подали вегетарианских кушаний, но просто выбрал с общего блюда одну картофелину и потихонечку ел ее в течение всего обеда, от души радуясь празднику со всей своей паствой.

Вставал владыка очень рано, а ложился позже всех — глубоко за полночь, после прямого молодежного радиоэфира, который он вел с полпервого до двух утра. Днем, в самые жаркие часы, когда вся Греция проваливается в сиесту и абсолютно безлюдные улицы городов кажутся вымершими, митрополит подтыкал подрясник за пояс, брал тяпку и шел работать в своем огороде и фруктовом саду.

Владыка всегда пребывал в ровном, радушном и веселом настроении, сообщавшемся его гостям и собеседникам. Но был он не прочь и подшутить над ними. Помню, как он пригласил меня на англоязычную часть сво­­его еженощного прямого эфира. Когда я зашел в студию, передача уже шла. Митрополит с группой молодежи обсуждал какой-то вопрос. Меня представили радиослушателям, и затем владыка, не дав мне шанса опомниться, огорошил вопросом: «Апостол Павел написал Тимофею, что все критяне — лжецы. Что вы думаете по этому поводу?»— а затем откинулся в кресле и с удовольствием стал смотреть, как я буду выпутываться из этого не совсем ловкого положения.

Я ответил, что апостол процитировал языческого поэта, говорившего о критянах-язычниках, а когда жители острова просветились светом Христовой истины, то оставили прежние заблуждения и языческие нравы и дали Церкви множество святых. Более того, никто иной, как критский епископ Андрей обогатил мир образом покаяния, облеченного в строки его великого канона. Мне кажется, владыка остался доволен моей оценкой его родного острова и его земляков-островитян.

Познакомились мы там с нашими бывшими соотечественниками — понтийскими греками, духовными чадами владыки. Те поведали о своей первой встрече с этим удивительным архипастырем. Тогда они только переехали на историческую родину из Узбекистана. Их поселили в Хании. Приспосабливаться оказалось очень сложно. Язык они знали совсем плохо, денег не было, работы тоже. Их окружал совершенно чужой мир. Муж с утра уходил на биржу труда в надежде на любую, самую грязную работу, а жена оставалась дома с детьми, не зная, удастся ли растянуть остатки мизерного пособия на оставшуюся часть месяца. Так приходилось тяжело, говорила она, что даже не хотелось жить. В один из таких моментов в дверь постучали. Хозяйка открыла. Перед ней стоял пожилой седобородый священник в простой черной рясе. Женщина была совершенно нецерковной, но все же пропустила его в дом. Священник заговорил о ее проблемах, спросил, чем может помочь, что ей важнее всего, заверил, что все образуется, оставил некоторое количество денег и ушел. У дверей соседнего дома стояла соседка.

— Вы не знаете, кто этот священник? — спросила у нее понтийка.

— Да это наш митрополит, — ответила соседка.

Обещанная архиереем помощь прибыла. По его рекомендации нашлась работа, и жизнь стала устраиваться. Лишь потом женщина узнала, что владыка регулярно обходит самые бедные кварталы города и собирает информацию обо всех, кому нужна помощь, а затем организует ее. Чтобы никого не смущать при этом и не привлекать к себе внимания, он не надевает панагию, появляясь просто как анонимный священник.

Кстати сказать, женщина эта воцерковилась и даже стала проповедовать Христа окружающим ее людям. Не всегда ей это удавалось. Как-то доказывала она существование Бога одному упертому атеисту — хозяину ресторана, в котором тогда работала. Но ее аргументы на него не действовали.

— Вот бы вам поговорить с нашим владыкой, — сказала женщина.

— А когда мне с ним говорить? Ресторан заканчивает работу не раньше двух ночи, покуда все приберут и я могу запирать дверь, уже около трех, а с утра — опять на работу.

Понтийка передала слова атеиста митрополиту.

— Скажите вашему знакомому, что я жду его завтра в три часа ночи, — сказал этот удивительный человек.

Но это все предисловие к рассказу о том чуде, которое произошло в женском монастыре Хрисопиги («Живоносный источник»), расположенном в окрестностях Хании. Том самом, откуда владыке привозили еду и где он так любил бывать и служить. Монастырь этот особый, со своими обычаями и традициями. Например, все сестры в постриге там получают имена, начинающееся со слова Тео (Бог) — Теодора, Теофила, Теодула, Теоксения, Теология и т. д.

Помню, как сестры водили нас с женой в скит недалеко от монастыря. Мы поднялись в гору, спустились с другой стороны и очутились в окруженной скалами громадной чаше с красной почвой и нечастыми зелеными деревьями. В долине, казалось изолированной от всего мира, царила удивительная, можно сказать, звенящая тишина. В то закатное время, когда мы там оказались, не было слышно ни звука, ни шороха, ни скрипа. Хруст треснувшей под ногой ветки казался взрывом. Человеческий голос прозвучал бы святотатством. Мы подошли к небольшой, прижавшейся к скале церквушке и замерли в этой тишине, стараясь даже не дышать. Время остановилось. Был только красноватый свет на красной почве и особенное чувство Божьего присутствия в торжественном, радостном, пронизанном молитвой безмолвии. Сестры рассказали, что они несут тут дежурство по очереди и что побывать и помолиться тут для каждой из них — особая честь и особая радость.

Затем мы пошли назад в монастырь, где нам показали местные святыни. Особенное внимание привлекла большая старинная храмовая икона Успения Божией Матери. Увидев, что мы надолго остановились перед образом, сестры поведали его историю.

Оказывается, некоторое время назад икону, особо любимую и почитаемую насельницами монастыря, украли из храма во время службы. Митрополит Ириней сказал, что такая святыня не может пропасть, и велел сестрам усилить молитвы.

Спустя примерно год с монастырем связался один голландец, представился коллекционером и сказал, что недавно купил икону Успения критского письма, но сразу стал чувствовать какое-то внутреннее беспокойство, не только не покидавшее его, но все время усиливавшееся. Он понял, что икона, наверное, краденая, стал искать ее по каталогам и довольно быстро нашел. И вот он теперь звонит в монастырь, чтобы удостовериться, действительно ли такая икона ему принадлежала. Сестры подтвердили, что так оно и есть. Коллекционер тут же сообщил, что не хочет держать у себя краденого и готов немедленно вернуть икону в монастырь, как только ему выплатят сумму, за которую он ее купил. Сумма оказалась весьма солидной, у монастыря столько и близко не имелось, и к тому же почему сестры должны были возвращать деньги за то, что принадлежало им по праву и было украдено? По благословению владыки игуменья передала все эти соображения голландцу, и по всей епархии стали возносить сугубые молитвы о возвращении найденной иконы.

Прошло еще некоторое время, и голландский коллекционер вновь позвонил в монастырь.

— Вы знаете, — сказал он, — я не могу более держать эту икону у себя. Она плачет. Приезжайте и забирайте ее без всяких денег. Скажите, кто за ней приедет, и я куплю билет этому человеку.

В Голландию поехал митрополит Ириней. Голландец так проникся, что купил два билета на обратный рейс.

— Пусть икона летит в отдельном кресле, как полноправный пассажир, а не в багажном отсеке, — заявил он.

Однако у представителей авиакомпании имелось свое, особое мнение. Они сообщили, что крупногабаритному грузу (иконе) не положено лететь в салоне, и что хочешь или не хочешь, но ее нужно сдавать в грузовой отсек. Владыка с болью в сердце подчинился, но тут произошло новое чудо. Грузовой отсек на этом обычном, рядовом рейсе вдруг оказался настолько переполненным, что икона просто туда не влезала, и ее принесли назад владыке. Так она, как и хотел ее временный хранитель, полетела назад в пассажирском салоне в своем отдельном кресле.

А митрополита Иринея в 2007 г. избрали архиепископом Гераклионским и всего Крита. «И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф 5. 15—16).

Как-то, едучи на катере из одного монастыря в другой, я разговорился с соседом по лавке — светловолосым паломником средних лет. Он оказался датчанином, учителем средней школы. Узнав, что я на Афоне уже две недели и собираюсь пробыть еще столько же, попутчик вздохнул: «Какой вы счастливый, что имеете такую привилегию! Я ведь неправославный и могу пробыть тут лишь четыре дня. Каждый год я езжу сюда на четыре дня уже много лет подряд. И ради этих четырех дней я живу весь год. Я хожу на все службы, стою в притворе, где многое слышно (в афонских монастырях инославным не позволяется присутствовать на богослужениях — в храмы можно заходить лишь в небогослужебное время. — А. Д.), и молюсь, как умею. Как я мечтал бы стать православным! Но живу я на небольшом острове, где нет ни одного православного, а на всю Данию один-единственный православный храм — в Копенгагене, за много часов пути от моего острова. А как можно быть православным и не жить церковной жизнью? Я рассказываю своим ученикам о Православии, а когда мы однажды поехали на экскурсию в столицу, я повел их в храм, чтобы они увидели живое Православие, а не знали бы о нем только из моих рассказов. Мы зашли в удивительную по красоте церковь, но нас тут же оттуда выгнали, сказав, что неправославным в храме делать нечего. Я понимаю, что такое поведение не имеет ничего общего с настоящим Православием, но детям это было очень сложно объяснить. Поэтому, наверное, лучше, чтобы они знакомились с Православием по книгам, чем вживую. Как вы считаете?»

Я был поражен верой и смирением этого человека. Вспомнились слова Христа о женщине сирофиникиянке, что и в Израиле Он не находил такой веры. Надеюсь и уповаю, что молитвы моего попутчика были услышаны, его мечта исполнилась и он стал православным христианином. Ведь теперь в Дании уже три православных прихода: два в Копенгагене и один в Орхусе — плюс монастырь на небольшом острове, и, может быть, этот смиренный учитель смог переехать поближе к одному из них.

И наконец, история, связанная с обращением еще одного моего хорошего знакомого — голландца. Назовем его Тео Ван-дер-Хайек. Тео был сыном кальвинистского пастора из города Гааги. С детства он помогал отцу, играл на органе в его церкви. Когда мальчику было около пятнадцати лет, он впервые поехал в Париж. Гуляя по улицам французской столицы, он заметил необычное церковное здание, зашел туда и оказался в русском православном храме. Службы не было. На скамеечке сидел седобородый старец в черной рясе, который ласково поздоровался с юным голландцем. Так Тео познакомился с замечательным русским архиереем — епископом Александром (Семеновым-Тян-Шанским), кстати сказать, сыном знаменитого путешественника и первооткрывателя. Вскоре Тео принял Православие с именем Иоанн (в честь святого евангелиста Иоанна Богослова) и стал духовным чадом владыки.

Отец, хоть и был недоволен выбором сына, не стал ему препятствовать (знаменитая западная терпимость!), и Тео, закончив университет, дальнейшее образование получал уже православное (Свято-Владимирская духовная академия, аспирантура, докторантура).

На пороге дома меня встретил бодрый и улыбчивый старичок, который, пожимая мне руку, спросил по-английски с сильным голландским акцентом: «Скажите, а вы тоже тринитарий?» Поскольку это был первый вопрос, заданный мне после того, как Тео сказал ему мое имя, а также и из-за его ак-цента я сразу, что называется, «не въехал» и переспросил, что он имеет в виду. «Вы тоже верите в божество Христа?» — перефразировал свой вопрос старичок. «Да, конечно, я тринитарий», — ответствовал я. «Вот и мой сын такой же,— широко улыбаясь, сообщил мне пастор, — а я — унитарий. Забавно, правда?» Тут мой ум вновь отказался зарегистрировать его слова, и я, решив, что ослышался, опять попросил его повторить. «Я не верю в божество Христа», — громко и как-то радостно информировал меня отец моего друга.

Действительно, в доме его не было ничего, что напоминало бы о профессии его хозяина — все-таки пастор как-никак! Ни креста, ни картины на библейскую тему, — ничего! Только на лестнице в узком витражном окне переливалась всеми цветами радуги шестиконечная еврейская звезда.

Тут я немножко понял ту готовность, с которой Тео обратился в Православие: сын пастора в нем впервые познакомился с настоящим христианством.

Сейчас он профессор в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже.

Чтобы закончить эту тему, расскажу еще о двух обратившихся в Православие людях, которым не помешал даже крайне неудачный опыт их первого знакомства с нашей Церковью.

Один мой знакомый православный англичанин когда-то, много лет назад, впервые приехал в СССР. Он тогда почти ничего не знал о Православии, а о России у него было самое романтическое представление: Достоевский, «Доктор Живаго», рублевская «Троица» и т. д. Стоял конец лета, Москва казалась почти пустой. Мой знакомый бродил по улицам, смотрел по сторонам и всему радовался. Вдруг он увидел православный храм с приоткрытой дверью. А ведь в то время большинство московских храмов (как и во всей стране) были, что называется, недействующими. Англичанин зашел в дверь и натолкнулся на полную даму в засаленном синем халате, моющую пол. Она стала сердито на него кричать, тесня его к выходу. Языка он не понимал совсем и чем вызвано ее раздражение, уразуметь не мог. По-русски он знал всего три слова и решил употребить сразу два из них.

«Христос воскресе!» — воскликнул он, широко улыбаясь разгневанной даме. «Нет!» — отрезала она, выпихнув его на паперть и хлопнув дверью ему в лицо. Это было третье тогда известное ему русское слово.

Впрочем, столь неласковый прием не вызвал у него обиды. Дома, в Лондоне, он отыскал православный храм и вскоре стал членом Церкви.

Похожая история случилась с другим моим знакомым — православным американцем по имени Марк. И произошла она у него на родине, в США, в городе Сиэтле.

Как-то он заметил на улице здание весьма необычной архитектуры. Его шпили почему-то были увенчаны куполами странной луковичной формы. На фасаде он прочитал, что это православная церковь — деноминация, о которой он до этого ровно ничего не слыхал. Из любопытства он зашел внутрь и понял, что попал на службу. Внутреннее убранство этой церкви поразило его своей необычностью. Все пространство посередине было пустым — столь привычные скамейки отсутствовали. Впереди мерцало тусклое золото стены из священных изображений. Они виднелись повсюду — на стенах, на специальных подставках, но стиль их был Марку совершенно не привычен. Молящихся в храме он вообще не заметил — может быть, там и было несколько человек, но они не запечатлелись в его памяти. Невидимый хор (очевидно, он размещался наверху) пел странные, совершенно неземные мелодии. Прошел бородатый священнослужитель в странной парчовой накидке, кадя весь храм по окружности. Но несмотря на эту пустоту, мой знакомый явно ощутил Божественное присутствие в этом храме. Так он стоял, не зная, где находится — на небе или на земле, как вдруг увидел древнюю старушку. Тяжело опираясь на свою палочку, она зашла в храм и направилась к иконам. Поцеловав ту, которая была помещена на центральном столике со скошенной крышкой, старушка стала прикладываться к изображениям, висевшим на стенах храма. Видно было, что ходить ей трудно, но она продолжала свой многосложный паломнический путь. Обойдя все иконы, старушка направилась прямо к моему знакомому, одиноко стоявшему посреди пустого храма. Когда она подошла вплотную к молодому человеку, тот широко улыбнулся ей и хотел было поздороваться, но она довольно ощутимо ударила его своей клюкой по ногам и сказала с резким русским акцентом: «Это мое место!»

Таково было первое знакомство Марка с Православием. Оно тоже с весьма благополучным концом. Через пару лет он принял церковное крещение.

Простой крестьянский здравый смысл в столкновении с нашей благоприобретенной книжной «премудростью», с нашей зависимостью (в том числе и интеллектуальной) от «благ» цивилизации всегда действует отрезвляюще и очень полезно. В связи с этим мне вспоминается история, рассказанная одним православным французом. Думаю, стоит ее здесь воспроизвести.

Итак, мой знакомый православный француз — назовем его Пьер — как-то прожил около года в монастыре Св. Екатерины на Синае. Так как он знал несколько языков, ему дали послушание водить экскурсии — ведь монастырь является и важным местом для паломничества, и туристическим «объектом». За несколько месяцев синайской жизни он сумел слегка освоить и арабский — во всяком случае, в достаточной степени, чтобы общаться с местными жителями. Когда пребывание Пьера на Синае уже близилось к концу, его навестил старый приятель Том, православный американец. Пьер устроил другу подробнейшую экскурсию по всем достопримечательностям. И вот им повстречалась группа бедуинов, которые уже успели узнать француза и даже немного подружиться с ним. Вежливые восточные люди поинтересовались именем его гостя и страной его происхождения. Услышав, что тот — американец, обычно весьма сдержанные сыны пустыни стали хихикать и подталкивать друг друга локтями: «Спроси у него!» — «Да нет, ты спроси». — «А почему я, лучше ты!» и т. д.

Американец Том поинтересовался, что все это значит, и Пьер стал играть уже привычную для него роль переводчика. «Спроси у него, — потребовали бедуины, — правда ли, что американцы летали на Луну?» «Разумеется, правда, — ответил Том, приосанившись, — и, между прочим, не один раз». Реакция — совершенно неожиданная — последовала незамедлительно. Бедуины чуть не свалились на землю от хохота. «Вот видишь, — кричали они друг другу, — говорил же я тебе! Американцы, они такие, они всему верят. Что им ни скажи, поверят сразу, даже любой чепухе». Том вначале опешил, а потом обиделся. «Не вижу ничего смешного, — сказал он. — И вообще-то, я сам видел по телевизору, как американские астронавты ходили по Луне». Тут бедуины начали хохотать так, что, наверное, было слышно на другом конце пустыни: «Они такие, эти американцы! Они верят всему, что им покажут по телевизору! Какую дрянь ни покажи, они ей поверят. Даже и не задумаются, насколько все это невероятно!»

Если подумать, то ведь простодушные кочевники были совершенно правы! С их точки зрения, все понятно: луна маленькая, висит на небе, человек если даже до нее и долетит, то не поместится на ней, да и не сможет стоять вверх ногами. Пусть мы знаем, что это не так. Но ведь мы действительно готовы поверить чему угодно, если нам об этом заявляют авторитетно со страниц газет, журналов, книг или с экрана телевизора. И например, бешеная популярность «новой хронологии» предприимчивого шарлатана Фоменко — тому свидетельство.

Помню, как-то раз в Узбекистане ведущий специалист их Минюста, кандидат юридических наук, молодой и прогрессивный «новый узбек» спросил меня, что я думаю про инопланетян. Я ответил, что в них не верю. «Как же вы не верите, — поразился мой собеседник, — когда не далее чем вчера я сам видел по телевизору американский фильм про них?» Но ведь если хорошенько подумать, то окажется, что и мы совсем недалеко ушли от этого чрезмерно доверчивого к «голосу цивилизации» человека.

А истиной чаще всего оказывается то, что с точки зрения этой самой современной цивилизации выглядит наиболее абсурдно. Такова, например, монашеская жизнь на Афоне. Да и, наверное, в жизни каждого человека выпадают моменты, когда он ощущает, обретает, видит Истину совсем не в том, что считается «нормальным», «естественным» и «бесспорным» в этом мире. Хватает ли у него мужества переменить после этого свою жизнь — это уже другой вопрос.