Никита Выграненко                             

В дни прощания со Святейшим Патриархом пришли на память два особенных случая, очевидно свидетельствующие, кто был нашим Предстоятелем в эти судьбоносные для Церкви 18 лет.

В страшные августовские дни 1991 года, во время путча ГКЧП, в самый острый период мы с другом сидели ночью в одной вильнюсской квартире и жадно вслушивались в сообщения из Москвы, которые передавались тогда по радио «Свобода» регулярно, каждые 10-15 минут. Волноваться было из-за чего… В ту ночь с 20 на 21 августа танки уже двигались по московским улицам, пришли сведения о первых жертвах. И вдруг передают: Патриарх Алексий II молится Пресвятой Богородице, и вот — текст этой молитвы:

«Матерь Божия! Примири нас между собой и с Божественным Твоим Сыном…» Через пять минут (!) приходит новое и главное сообщение: танки встали, все кончилось. Гнев Божий преложился на милость. И причиной тому — не удачная политика, не хитроумная дипломатия, но молитва Печальника земли Русской, Святейшего Алексия.

А в 1997 году, в конце июля, Святейший Алексий посетил с пастырским визитом Литву. Было это после неудавшихся переговоров о личной встрече Патриарха с Римским папой (либеральная пресса, естественно, всю вину за эту неудачу возлагала на православных, невзирая на абсолютно неприемлемые условия, выдвинутые Ватиканом). И вот Русский Патриарх приезжает в католическую страну, где, между прочим, в обществе и в законодательстве утвердилось весьма уважительное отношение к Православию, которое признано в Литве традиционной конфессией со многими вытекающими отсюда льготами (бесплатное выделение земли под строительство храмов, преимущественное право преподавания Закона Божия в русских школах и т. д.).

После праздничной литургии крестный ход во главе с Патриархом направляется к надвратной чудотворной иконе Божией Матери Остробрамской, которая, будучи общепочитаемой святыней православных и католиков, находится в здании соседнего с вильнюсским Свято-Духовым монастырем костелом Святой Терезы. Патриарх вместе с католическим архиепископом (ныне кардиналом) А.-Й. Бачкисом поднимается на балкон, и после молитвы пред чтимой иконой предстоятель католиков Вильнюса обращается с речью к высокому гостю и всем молящимся. Среди прочего он говорит и следующее: «Видите, сколь уважительно отношение к Православию в Литве, оно даже признано здесь традиционной конфессией. Хорошо бы и в России признать традиционной конфессией католичество».

Совершенно ясно, что эта тонкая провокация была заготовлена заранее. Патриарху же предстояло отвечать с ходу, без подготовки, в контексте своего собственного обращения. Рассуждая чисто логически, как ни ответишь — плохо. Но на то он и Святейший избранник Божий, чтобы мудро защищать достоинство Церкви в любых ситуациях. «Россия должна учиться у Литвы уважению к традиционным конфессиям»,— ответил Патриарх. Уровень ответа столь превосходил ожидаемое, что свидетель этого события, один близкий мой друг, скажет потом: «Я был горд тем, что здесь, в Литве, так говорят порусски».

Помяни, Господи, Молитвенника и Мудреца, раба Твоего и отца нашего Святейшего Патриарха Алексия во Царствии Твоем. Аминь.

Протоиерей Илия Шапиро

Душа моя плачет. Да и может ли быть иначе? Преставился Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий. Какими словами можно выразить ту скорбь и печаль, которой наполнилось мое сердце, не только мое, но и каждого верующего человека?

Совсем недавно, 3 ноября, Господь удостоил меня служить вместе с Патриархом в Богоявленском соборе. Как и всегда, служба была удивительной. Начальные песнопения и молитвы, а затем представляется возможность подойти к Святейшему под благословение. Расспрашивает, в каком храме служу, и, чуть наклоняя голову, благословляет. Запоминаются десница, к которой прикладываешься, через которую сходит благодать Духа Святаго на поставляемых епископов и священников и Святые Дары во время Евхаристии, и, конечно же, глаза: по-отечески добрые и любящие. Правда, иногда они бывают строгими, когда есть некоторые шероховатости в службе либо нестроения иного порядка; тогда и голос становится жестче. Ушел Святейший, и будто жизнь разделилась на до и после. Так бывает, когда из жизни уходит очень дорогой тебе человек. Не просто дорогой, но родной по духу, по всей своей жизни. Словно остановилось время… Для него уже времени нет, он переступил порог вечности. Видимо, это его состояние непонятным образом отражается на нас.

Последнее интервью, последние слова, последние кадры… А чем хуже первые, да вся его жизнь, запечатленная не только на экране? Три года назад на Епархиальном собрании Святейший говорил пять часов кряду с небольшим перерывом, почти без бумажек. Иногда делал какое­то замечание, а затем пауза — и в эту звенящую тишину каждый готов провалиться со стыдом и раскаянием. В каждом его слове боль и ответственность за всех, кого Господь дал ему пасти, за Русскую Православную Церковь, и, конечно же, радость о воскресшем Иисусе Христе в каждом из нас.

Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. Он жертвовал собою, потому что любил нас, потому что волки хотели расхитить словесное стадо, которое дал ему Господь. Особенно ярко это проявилось в дни празднования 1020-летия Крещения Руси. Мы все видели отношение Президента Украины к Святейшему, но и оно оказалось тщетным — единство Русской Православной Церкви осталось неколебимым, и кого любит православный народ, убедились все.

После кончины Святейшего мы все как­то духовно повзрослели. Так бывает, когда в семье умирает отец: дети становятся очень быстро взрослыми, наверное, для того, чтобы выжить. И все же нам легче. Мы веруем, что у Престола Божия появился еще один молитвенник и ходатай за Русскую Православную Церковь и за каждого из нас, потому что «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор 13. 8), потому что Святейший продолжает любить нас.

Священник Александр Шестак

Пятое декабря дома начиналось как всегда — суетой сборов на работу. Восьмой час утра, надо успеть заехать к врачу, а на автобусной остановке транспорта нет, народа много и маршрутки проезжают не останавливаясь. Договорившись, ловим проезжающую машину до метро, кто­то, неловко садясь вслед, толкает, сумка с моего плеча падает, но ничего, едем.

У врача понимаю, что нет сотового телефона — когда и где его потеряла? После приема у специалиста мчусь домой: вдруг он там. А если нет? Сотового дома нет, звоню на МТС и блокирую сим-карту. В это время на домашний отзванивает перепуганная подруга: с моего аппарата ей звонил кто-то с сильным кавказским акцентом; что говорил, она не поняла. А в подъезде консьерж сообщает мне о смерти Патриарха! С трудом верится, может быть, что-то не так услышал по телевизору? Все мысли только об этом.

На работе сотрудник просит меня перезвонить на мой сотовый: ему также звонили, хотят вернуть аппарат. Но куда теперь я могу отзвонить? Дел много, вечером архиерейская служба — престольный праздник Митофаниевского храма. А на сердце боль об уходе Святейшего. Сильное чувство сиротства и слезы.

Однако кавказец не отступает: с другого аппарата опять звонит сотруднику и просит, чтобы я с ним связалась. Слова, которые он произнес, меня потрясли: «Я знаю, что у вас умер Патриарх, мне чужого ничего не надо, я хочу вернуть телефон».

Сложно договориться о встрече — вечером и утром богослужение; даю адрес храма. На следующий день во время Божественной литургии добрый и честный человек привез мне потеряшку. Я попыталась отблагодарить его деньгами, хотя бы из-за затрат на бензин. Но не ради денег он приехал: «Я желаю только одного, чтобы у вас все было хорошо» — и стало понятно, что скорбь о потере близкого человека испытали многие люди в день кончины любимого Алексия II.

Е. К.

В ночь на воскресенье мы стоим у храма Христа Спасителя. Очередь, протянувшись по набережной, сворачивает к Пушкинскому музею. Многочасовое молитвенное стояние напоминает, как мы шли сюда, чтобы поклониться православным святыням. И вот теперь пришли, чтобы поклониться Патриарху, возродившему этот храм.

Непрерывно подходят люди, пристраиваются в конец. Кого только нет: и старенькие, с палочками, и молодые, с огромными букетами, про которых ну никак не подумаешь, что они причастны к Церкви. Россия прощается со своим Святителем...

В осиротевшем храме на возвышении перед алтарем — накрытый зеленой мантией гроб. Не останавливаясь, нескончаемой чередой идут люди, крестятся, кланяются. Цветы складывают на столе, и матушки то и дело уносят целые охапки — их пакуют в коробки и развозят по монастырям. Негромкое чтение Евангелия. Последний раз смотрим на дорогой гроб. Царствие Небесное Святейшему Патриарху Алексию...

...Все ближе день отпевания, и так хочется проводить Патриарха в последний путь. В храм будут пускать только по пропускам, а в Елоховский собор и подавно. И все-таки решаем ехать — а вдруг? Скорбь как-то удивительно соединяется с ощущением близости Святейшего, и изо всех сил прошу его: помоги!

Четыре ночи. У храма знакомая картина: все перегорожено, милиция, очередь, которой нет конца. И вдруг — чудо! Почти на углу, совсем недалеко от заветного поворота, знакомое лицо — Наташа. Добрый народ не возражает, милиционер тоже, и мы втискиваемся за заграждение.

Люди стоят уже пять часов, с одиннадцати. Перед нами — парнишка в куцей куртке и тонких башмаках. Его бьет озноб. Суем ему перчатки, уговариваем пройтись, чтобы согреться. Уходит, но тут же возвращается — как бы не опоздать.

Появляется милиционер, объясняет, что храм с четырех до шести закрыт на уборку, а потом будут пускать по билетам. Кое-кто дрогнул, решает уйти. Незнакомая женщина протягивает мне розы — отнести Патриарху, а если не получится, положить у храма. Наташа больше не может стоять: больные почки. На прощание говорит удивительно: «Мне кажется, я приходила, чтобы занять вам очередь. Я очень рада».

Читаем правило к причащению. Народ негромко поет молитвы. В полшестого впереди начинается движение — пускают! Слава Богу! Святейший, помоги!.. Мы в храме. Удивительно: приди мы раньше, и нас выгнали бы перед уборкой; приди позже — не встретили бы Наташу. Молимся за нее.

А впереди — снова радость: оказывается, череда нашего прихода и наши отцы читают Евангелие. Народ идет вереницей, как в Лавре у раки преподобного Сергия. Проходим мимо святого гроба. Вокруг — море белых роз.

Останавливаемся недалеко от дверей. Рядом жмется кое-какой народ. Идут и идут люди, некоторые с детьми. Время от времени набегают служители, просят не задерживаться, говорят, что в семь все равно всех выведут. Помоги нам, Святитель!

Вдруг — один из наших отцов. Подходит. Конечно, этого нельзя — но он не в силах отказать и ведет нас в служебное помещение! Никто не остановил! Неужели?! Здесь уже стоит наша прихожанка Лена. Комната завалена цветами, через нее входят по пропускам священники, игуменьи с сестрами.

Скоро семь. Что-то будет?.. Появляется батюшка Димитрий, говорит: «Ну а теперь можно приложиться». Захватывает дух. Спешным шагом идем за ним, огибаем сзади алтарь, мимо раки святителя Филарета проходим к гробу. Целуем деревянный крест в руках Святейшего. Господи, слава Тебе! Отче Алексие!.. Батюшка показывает, где нам встать. Впереди огороженное пространство — его постепенно заполняют высокие гости, дипкорпус. Иерархи прощаются с Патриархом, земно кланяются, прикладываются к руке. Из алтаря бесконечно долго парами выходят архиереи в белых облачениях, становятся по обе стороны гроба. Начинается литургия... Благословенно Царство... Кажется, что еще ночь: торжественная ночная служба — как в великий праздник.

И снова потрясение — на амвоне наш батюшка. В абсолютной тишине звучит проповедь — от сердца к сердцу. Вся наша скорбь и любовь в этих словах.

Выносят чаши. Оказывается, мы в западне: ждут Президента, и охрана заблокировала проход, не пускает к солее. Неужели в этот святой день мы не сможем причаститься?

Обегаем кругом. Напротив алтаря, за оградой, плотная толпа, за ней — владыка с чашей. С трудом пробираемся вперед. Алтарник пытается сделать проход — безуспешно. Передо мной втискивается женщина в мокрой куртке, на опушке капюшона и на лице капли дождя — ее только что чудом впустили в храм. Причащается, мы за ней — и владыка тут же уходит: Медведев с Путиным уже в храме, и сейчас начнется отпевание.

Сосед дает мне свечку... Со святыми упокой... Предстоятели Православных Церквей читают Евангелие, каждый на своем языке... По регламенту в час должно начаться погребение, а мы все молимся и молимся за нашего Патриарха... Отпевание... А может быть, прославление...

Долгое прощание. Толпа расступается. Какой-то человек упрашивает пропустить его вперед. Архиереи выносят гроб, за ним — бесконечная погребальная процессия. Путь Патриарха устилают белыми розами. Начинается крестный ход вокруг храма. Народ разбирает цветы, окружавшие гроб.

Дождь — небо тоже плачет. Пасмурно, как будто день сегодня не начинался. Закатилось солнце земли Русской...

Четвертый час. Гроб стоит на катафалке. Все рассаживаются в автобусы, подходим и мы. Лена говорит: а вдруг пустят? И снова — милость Божия. За что нам, недостойным?

Провожаем Святителя в путь всея земли. Движение до Елоховского собора перекрыто, вдоль тротуаров тянутся металлические перила, стоит милиция, кто-то отдает честь. И всюду — народ. Под зонтами, некоторые с зажженными свечами.

Вокруг собора — тоже оцепление. Вместе со всеми поднимаемся по ступеням и входим внутрь — мы уже почти привыкли к чудесам. Гроб стоит в центре, перед царскими вратами. После литии его по живому коридору переносят в правый придел. Под пение «Святый Боже» опускают в деревянную раку... Архиереи, священство, монахи, матушки, красные облачения кардиналов, какой-то важный человек в тюрбане... Прикладываемся к раке. Начинается лития.

Теми же автобусами возвращаемся к храму Христа Спасителя, с которым сроднились в эти дни. Все идут на трапезу. Охрана в два ряда проверяет пропуска, нас отсекают. Но Лена добывает билетики — это уж чересчур... На поминальной трапезе звучат речи. Патриарший Местоблюститель, Президент, премьер-министр... Вместе со всеми молимся за Святейшего Патриарха Алексия.

Вечная память.

Е. П.