Вечер жаркого июльского дня. Я, пятилетний мальчик, несусь что есть мочи с реки домой. Неглубокая Чибьюшка достаточно безопасна для детворы, и летом, в жару, туда можно бегать без спросу. Но послышалось далекое громыхание, на небо поползли тучи - мне, самому маленькому в компании, становится страшно, и я спешу под защиту бревенчатых стен нашего барака. Босые ноги шлепают по очень теплой и глубокой пыли проезжей дороги. Дом уже рядом, осталось только пересечь небольшую ложбинку, в которой синеет большущая лужа. Еще несколько шагов - и я бегу по этому опрокинутому на землю небу. В тот же момент по воде расходится несколько кругов от крупных капель дождя и отражается молния, ударившая в землю где-то впереди и чуть правее. Страшный гром гремит почти одновременно со вспышкой...

Всю жизнь эта картина отчетливо стоит перед моими глазами, и, более того, уже тогда я, несмышленыш, знал, что эту лужу с пузырями не забуду никогда и моя память всегда будет возвращаться к этому мгновению. Несколько секунд бежал я по воде, нарушая ритмическую гармонию пузырчатых кругов, и в эти секунды во мне совершилось великое открытие: я понял, что земная жизнь конечна. Пройдут годы - и умрут мои мама с папой, а потом через много-много лет умру и я сам. Осознание этого важнейшего факта вошло в мой детский ум как озарение, яркое, мощное, сопровождаемое вспышкой молнии и раскатами грома. В тот же миг возникло какое-то удивительно объемное представление о жизни как о чем-то огромном и неизвестном. От всего этого сделалось и радостно, и страшно, и больно.

Далеко впереди возраст, когда я узнаю мудрое изречение "Помни о смерти", а внутренняя работа по осознанию этой данности уже началась. В итоге пришла убежденность, что эволюция отношения человека к миру, к жизни может быть оценена отношением его к смерти, и диапазон этот весьма велик. Тут никак не обойтись без попыток, как правило тщетных, понять, что же такое время. Бытует мнение, что это - четвертое измерение пространства. Определение красивое, но и только. Время все равно остается самой таинственной категорией бытия. Многие месяцы и даже годы не оставляют в памяти никакого следа и делаются как бы не бывшими, а какие-то мгновения превращаются в события важнейшие. Живут они в тебе, из них ты состоишь, и они - твоя память и твоя суть.

Если бы человек в конце жизни мог подсчитать количество времени, оставшегося в его сознании, то, вероятно, с удивлением обнаружил бы в сумме всего несколько лет, а может, и месяцев. За многие мгновения стыдно и их хочется забыть, но это невозможно - все твое. А иногда что-то, казалось бы, совершенно неважное и даже лишнее сидит в мозгу, как заноза, и периодически всплывает в сознании. Это может быть пустяковая фраза, сказанная тобой или кем-то, кусочек пейзажа, запах или звук. Замкнулась цепь ассоциаций - и включился механизм памяти. Это умные люди уже давно объяснили. Но вот почему человек может иногда сказать или сделать то, что никак не вытекает из логики всей предыдущей жизни, зато абсолютно точно укладывается в жизнь будущую?

Было и такое.

Мне двадцать один год. Мы с женой - студенты четвертого курса МАРХИ и живем недалеко от пересечения Ленинградского проспекта с Беговой улицей. В те годы проспект не нуждался в подземных переходах, а по заснеженным аллеям, разделяющим его на три проезжие части, по вечерам можно было вполне комфортно кататься на лыжах.

В один из солнечных весенних выходных мы взяли рисовальные принадлежности и отправились на пленэр в сторону метро "Динамо", за которым тянулись пустынные аллеи Петровского парка. Снег на асфальте уже растаял, но горы его еще лежали на газонах. Позади Петровского путевого дворца, за зеленым забором с колючей проволокой по верху, возвышался неизвестный нам храм с колокольней. Окна восьмерика с частично сохранившимися белокаменными деталями были заколочены железными листами, а в главный портал упирались уродливые фермы с подвешенным передвижным краном - тельфером. Однако стены храма в своей обшарпанности выглядели очень колоритно. Местами штукатурка отвалилась и виднелись ряды красного кирпича, где-то сияли яркие, охристо-терракотовые пятна стеновых "заплат", темнели подтеки от таявшего на плоской крыше снега. Карнизы сохранились частично, а купола не было вообще. Для живописи то, что надо. Я разложил этюдник, встал в сугроб и принялся за работу. Писал темперой с акварелью, а Наташа цветными карандашами рисовала деревья.

Часа через полтора этюд был готов. Я не стал изображать зеленый забор и металлические безобразия за ним, а в довершение реалистической неправды пририсовал храму плоский шлемовидный купол, водрузив на него простой четырехконечный крест. Когда я собирал кисти с красками, у меня за спиной появился какой-то прохожий-зритель. Он внимательно рассмотрел пейзаж и совершенно резонно заметил, что креста-то на храме нет. Я повернулся к нему и спокойно, тихим голосом ответил: "Будет".

Вот и объясни тут что-нибудь. Тогда никому и в голову не могло прийти, что настанут времена возрождения храмов. Я был атеистом, и до первого чтения Евангелия, поразившего меня, оставалось более десяти лет, а до обретения веры и воцерковления - намного больше. А я это сказал. Сказал и забыл.

С того весеннего воскресенья прошло ровно двадцать четыре года. Весной девяносто первого наш настоятель отец Дмитрий сообщил мне радостную весть о том, что Благовещенский храм в Петровском парке передается нашему приходу и поэтому ко мне просьба - подумать о проектировании навершия, то есть купола с крестом. Я сказал, что эскизный проект у меня уже есть и сделан он давно. Тут же пошел домой, достал папку со старыми работами, и через полчаса этюд был утвержден в качестве архитектурного эскиза. Оставалось только сделать рабочие чертежи, что и было выполнено достаточно быстро. Скоро над храмом уже сиял шлемовидный купол, а над ним - простой четырехконечный крест.

Спрашивается: кто же тогда, более двадцати лет назад, моими устами выражал уверенность в водружении креста над нашим храмом? Или это был все-таки я, но только будущий? Вот вам и четвертое измерение!

Поди-ка разберись.