В сорока километрах от деревни Быково Тверской губернии, где наша семья проводит летние месяцы, есть деревня Коровино. Как видим, названия родственные. В Коровино прожил свои детские военные годы председатель правления Союза художников и народный художник России Валентин Михайлович Сидоров. До сих пор стоит там домик его родителей, который он изредка навещает, и большинство сюжетов его замечательных работ посвящены этой земле. Приходилось и мне бывать в этих местах, уже давно покинутых старожилами.

Коровино спрятано от основной проезжей дороги леском и расположено примерно в километре от нее, в низине, за небольшим безлесным бугром. Угадать неприметный поворот к деревне можно по остаткам храма Никиты Мученика - у самого тракта, ведущего на кладбище. Своды храма давно обвалились, но колокольня с высоким шпилем цела и издалека подсказывает путнику место, где надо сворачивать.

Задумал Валентин Михайлович построить в родной деревне на свои деньги часовню в память о мужиках, сгинувших в Великой войне. Еще мальчишкой провожал он их на фронт и помнил потом всю жизнь. Ко мне обратился с просьбой о проекте, и мы встретились в его мастерской на мансарде шестиэтажного дома у Покровских ворот.

Ехал я на эту встречу и мысленно пытался что-то сочинить. Трудное это дело - придумывать маленькие сооружения. Надо, чтобы было и просто, и выразительно, и индивидуально. Две часовни к этому времени уже были построены по моим проектам, и они мало чем отличались друг от друга, только некоторыми деталями. Одна часовня в Тульской губернии, а другая в Москве - поэтому не страшно. Тут же была задача особенная, я это понимал, но в голову ничего не приходило.

И вот сидим мы с Валентином Михайловичем, пьем чай за столиком среди составленных на стеллажи подрамников с холстами, и он мне рассказывает о своей родной деревне и лихом сорок первом. Рассказывает живо, сочным русским языком, называя поименно любимых земляков.

В те далекие годы между лесочком и деревней, на слегка вздыбленном околодеревенском поле лежал гигантский валун, который все называли родительским камнем. Была традиция в деревне: ставить на этот камень гроб с покойником, прежде чем донесут его до церкви Никиты Мученика. У этого же камня уезжавшие прощались с родственниками, кланялись родным избам. В сорок первом тридцать пять мужиков ушли из Коровино на фронт. Накануне обходили они односельчан, просили у всех прощения за какие-то невыполненные работы или сломанные грабли и обещали все исполнить по возвращении. А утром, перед тем как сесть на подводы и ехать в райцентр на сборный пункт, кланялись в землю вышедшей их провожать деревне и обнимали родительский камень.

Когда пришла первая похоронка, на этом же камне, налив в небольшое углубление маслица и затеплив фитилек, старушки как смогли без батюшки отпели погибшего: церковь давно была закрыта, а священники либо расстреляны, либо сидели в лагерях. Дальше пошли похоронки одна за другой, и вернулся в деревню из тридцати пяти - только один. Вернулся уже после развенчивания культа личности, пройдя два плена, штрафные роты и сибирские лагеря. Дома ждала постаревшая и больная жена, которая скоро и умерла, и сын, родившийся и выросший без отца и потому встретивший его с отчуждением.

Рассказывал мне Валентин Михайлович эту страшную историю подробно, и понял я, что шолоховская "Судьба человека" - рождественская сказка со счастливым концом по сравнению с этой чудовищной правдой. В хрущевские времена нашелся в деревне непутевый тракторист, который по злобе и, наверное, спьяна размолотил родительский камень на мелкие кусочки и скинул их в яму. Свою небесную кару получил этот изверг сполна, но почти святого для всей деревни камня не стало. Вот на этом-то месте и замыслил Валентин Михайлович возвести часовню.

Его неторопливый, спокойный, с подлинной любовью к родной земле и ее людям рассказ решил все. Мне стало совершенно ясно, как надо строить часовню. В ушах зазвучала песня на стихи Гамзатова, которую люблю:

Пройдут года, и с журавлиной стаей
        Я поплыву в холодной, синей мгле,
        Из-под небес по-птичьи окликая
        Всех тех, кого оставил на земле...

Возник образ часовенки, напоминающей взмахи журавлиных крыльев. Стоит она на бугорке, посреди поля, окруженная с четырех сторон арочными контрфорсами, в которых висят четыре колокола. Колокола накрыты треугольными "крыльями" и как бы захватывают окружающее пространство. Подойдет путник, увидит на стене икону и доску с надписью: "В память о мужиках деревни Коровино, отдавших свои жизни...", сотворит краткую поминальную молитву о тех, "имена коих Ты, Господи, знаешь Сам", и ударит в колокол. Поплывет звук через поле к лесу и небесам, и пойдет человек дальше...

Главная работа была сделана. Оставалось только дойти до кабинета и изобразить идею в макете и чертежах, что и было вскоре выполнено. Валентину Михайловичу проект понравился, и, как только оттаяла земля, началось строительство.

Пока не увидел я часовню в ее конструктивной основе, посещали меня сомнения: угадал ли размер, меру деталей и масштаб - эту самую важную и коварную категорию архитектуры. Размельчишь форму - и будет дом как уменьшенный макет крупного сооружения; не хватит пластической разработки - получится грубо. Оказалось, все слава Богу: и силуэт близок к начерченному на бумаге, и объем большое пространство поля фокусирует на себе, держит.

Через год работы были полностью завершены, и Валентин Михайлович пригласил меня на освящение. Подъезжаем к Никите Мученику, сворачиваем с дороги, я с нетерпением жду встречи. Очень хочется увидеть задуманное во всей полноте: беленые стены с колоколами, крытую медью кровлю с главкой и крестом. Наконец вижу, и уже издалека что-то неприятно "царапает" глаз. Сначала не могу понять: в чем же дело? Завершение шатра не получилось - ошибка! Наверху вместо изящной медной главки, которая должна органично завершать тонкую, "журавлиную" шею, сидит уродливый арбуз из "золотого" нитрит-титана. Но ведь было же не так! У меня же есть фотография готового шатра с главкой в дереве. Я-то был спокоен - а напрасно. Оказывается, руководители строительства, само собой люди шибко православные и находящиеся в постоянном молитвенном общении с Богом, глянув как-то поутру на деревянное навершие, решили, что архитектор не прав, он ошибся: главка слишком худая. Не говоря ни слова этому полуграмотному архитектору, а заодно и заказчику, на чьи деньги велось строительство, они решили улучшить проект. Благо, по их разумению, тут большого ума не надо. Бедолагам и невдомек, что рисование кривой, образующей силуэт главки, является тончайшим искусством, и иногда только по ней можно судить о мастерстве архитектора.

Часовня во время строительства

С новой главкой

И что тут поделаешь? Свойственно человеку думать, что он разбирается и в экономике, и в медицине, и в архитектуре, потому что все это его касается, а главное, это ясно и просто: это вам не ядерная физика. Ладно еще, если этот человек простой плотник или каменщик, а если глава большого города?

Архитектура - искусство соборное, все участвуют: и заказчик, и архитектор, и исполнители. Вот тут-то и проявляется то, что называется общей художественной культурой. Попробуйте найти в любом сооружении шестнадцатого века что-нибудь раздражительное для глаза - ничего не выйдет. Привыкшие к немыслимым безобразиям новейшего времени, мы будем только любоваться этой совершенной гармонией. И это понятно: в те давние времена человек еще не научился делать что-нибудь некрасиво. Об этом свидетельствуют предметы быта, изготовленные простыми крестьянами и способные украсить собой любой музей. Для постижения некрасивости потребуются столетия "прогресса". В этом, наверное, заключается горькая истина. Вот и будет стоять много-много лет посреди поля, на краю деревни "журавлиная" часовня с рахитичной главкой на тонкой длинной шее.

А с другой стороны - стоит же, и колокол один висит, и доска закладная с текстом. И уже можно помолиться и ударить билом, и поплывет звук к небесам.

Вот такая у меня профессия - порой сильно огорчительная, а все-таки замечательная.