Конец июня выдался каким-то особенно удачливым и погожим. Изредка наступает полоса в жизни, когда все хорошо: и дела складываются, и деньги, коих уже давно не ждал и рукой махнул, заплатили, и погода сказочная - тепло, но без жары, с дождиками, но по ночам и поэтому без грязи. Вот так примерно и случилось на этот раз у Николая Васильевича. Вдобавок ничего не болело, работа спорилась, и все картофельные грядки были окучены и ровными черно-зелеными рядами выделялись среди буйной невыкошенной травы. К тому же в запасе оставалось целых два дня, и в Москву можно было не торопиться.

В подполье деревенского дома лежала у Николая собранная двухместная байдарка, которая запросто доставлялась на реку с помощью небольшой тележки, сделанной из остатков детской коляски. Эта байдарка верой и правдой служила уже около сорока лет, поскольку изготовлена была в Германии и, судя по всему, на совесть. Давно уже он не садился в нее, а тут вдруг ни с того, ни с сего захотелось прокатиться вверх по реке, посмотреть на знакомые заводи, закинуть наудачу крючок с наживкой - благо, когда окучивал огород, червей попадалась уйма.

Утро было далеко не ранним, но в это время года поклевывает обычно целый день, да и потом рыба - не главное. Решено - сделано: байдарка была вытащена из подызбицы, корма ее уложена на тележку, деревянное весло с парой удочек брошены на дно, и, обхватив руками нос посудины, Николай зашагал к берегу. Путь недлинный, и тропинка нахожена - летом к реке сходишь не один раз за день: и на рыбалку, и за водой, и белье прополоскать. Колеса катили легко, и скоро пластиковый нос байдарки уже окунулся в воду. Сняв резиновые сапоги и засучив брючины, он забрел в теплую реку. Ноги тут же утонули выше щиколоток в холодном торфяном иле. Это было не очень приятно, но уже привычно. Такова уж особенность реки: истоком ее служило большое озеро, окруженное торфяными болотами, и текла она среди таких же болот, постепенно питаясь их водяными запасами. Деревня стояла как раз на границе - ниже по течению болота кончались. Обычные реки вниз по течению делаются глубже и солиднее, а у этой все наоборот: ниже она превращалась в мелководную, с массой каменистых перекатов речушку, а чем выше и ближе к озеру, тем становилась спокойнее, глубже и тем больше было мест для хорошей рыбалки. От деревни до озера по воде всего двенадцать километров, но километры эти труднодоступны, совершенно не заселены, а поэтому очень красивы и любимы.

Забросив тележку внутрь байдарки, Николай уселся на сиденье и оттолкнулся веслом от берега. С первым же гребком возникло давно не испытанное ощущение легкости - байдарка была не нагружена и плавно скользила по воде. Течение едва заметно сопротивлялось ее движению. Русло реки прихотливо извивалось между камышовыми зарослями и растущими у самой воды деревьями. Ширина его здесь такая, что, неаккуратно забросив леску на длинном удилище с одного берега, легко зацепиться за противоположный.

В молодые годы, еще до покупки деревенского дома, байдарочные путешествия были любимым видом их семейного отдыха. Плавали и летом, в отпуск или каникулы, и весной, на майские праздники, по половодью. После каждого такого похода кто-нибудь обязательно спрашивал, хороша ли река, и ни разу, пройдя по разным рекам около двух тысяч километров, не мог найти в них Николай какого-либо несовершенства. Все были красивы, и каждая неповторима. Постепенно понял он, что иначе и быть не может, как не может быть ничего несовершенного в этом мире: ни леса, ни болота, ни горы - до тех пор, пока не нарушит эту божественную гармонию нечуткая рука человека.

Ему подумалось, что как неизведанные леса отличаются от знакомых и ставших родными, точно так же и с реками. В одном случае тебя ожидает узнавание чего-то нового и неизвестного, в другом - встреча с давно любимым, а значит, мысленное возвращение в прошлое. Правда, эта речушка распозналась и полюбилась не сразу - уж больно чудная она какая-то была. Взять хотя бы воду: торфяная взвесь делала ее коричневой и абсолютно непрозрачной. Приезжих это обычно пугало, и они искали воду в каких-нибудь колодцах, но все местные пили ее совершенно безбоязненно, и считалась она даже целебной - говорили, что во время войны, при отсутствии антисептиков, торфяной ил накладывали на раны для лучшего заживления. И правда, вода была очень вкусная, и пила ее вся семья, включая и малых детей, сырой прямо из ведра. Только со дна не надо зачерпывать - там отстой.

Поселившись в этих местах, не раз соблазнялся Николай красотой тихих и глубоких заводей, пока не залезал в воду и не обнаруживал, что воды, годной для плавания, в них не больше полуметра, а остальное - все тот же черный, холодный ил. Но потихонечку и хорошие ямы с песчаным дном разведались. Конечно, не Волга, но плыви вдоль реки, да смотри, осторожно, за дно не зацепись - зато чистота воды гарантирована. Единственное, что отравляет речушку - моторки, которых в последнее время развелась уйма. Плавают на них в основном приезжие. В деревне кончается автомобильная дорога, зато начинается проходимая для моторок вода. Заводят тут они свои мощнейшие японские или американские тарахтелки и несутся по узкой речушке вверх, к рыбному озеру, выплескивая волной реку на берег. И хотя плавание по таким рекам на моторах запрещено, но кто и когда соблюдал у нас такие законы.

Вот и сейчас, несмотря на будний день, послышался вдалеке характерный звук. То затихая, то усиливаясь, сильно смещаясь в стороны, следуя за извивами реки, он приближался. Скоро из-за поворота выскочила лодка и обдала прижавшуюся к тростнику байдарку сизым, вонючим дымком и высокой волной. Даже одна такая встреча способна испортить все настроение: сидишь на берегу в тростнике, тишина, пошел клев, а прогрохочет мимо это чудовище - и прощай рыба минимум на полчаса. Даже трудно себе и представить, как она там, бедная, мечется в воде, спасаясь от этого кошмара. Вполне естественные для больших водоемов, эти чудеса современной техники нелепо и даже дико выглядят на тихих, малых речушках. Но ничего не поделаешь - прогресс.

Николай погреб дальше, направляя байдарку меж двух небольших, еще колышущихся островков с высокими камышинками. Это - еще одна интересная особенность реки. Сколько раз, бывало, среди речного безмолвия вдруг раздавался треск или громкий шорох, как будто волокут по тростнику груженую баржу, а немного погодя выплывал из-за поворота, по струе, остров, медленно поворачиваясь вокруг своей оси и покачивая ветками кустов и даже небольших деревьев. Иногда такие "плавуны" достигают трех-четырех метров в поперечнике, и надо срочно вытаскивать лески из воды - иначе оторвет. Плавучие острова каждый год меняют вид реки. Была глубокая, очень удобная для рыбалки заводь, а на другое лето ее уже нет - все забито приплывшими островами. Была протока с сильной струей - приплыл остров, закрыл ее, и пробила струя себе новое русло. Река живая.

Играючи отплыл Николай от деревни километра на четыре, и можно было бы уткнуться в любую камышовую заводь - места хорошие,- но греблось легко, река манила своими крутыми поворотами, и хотелось заглянуть еще и еще за один. Припомнился давний майский поход на Брянщине, по такой же вилючей реке с низкими берегами, украшенными живописными группами еще не распустившихся дубов. Компания тогда собралась большая - байдарок десять, и растягивались за день не на один километр... Вода высокая, поэтому, даже сидя в байдарке, видно далеко вокруг. Вот так гребешь, любуешься этой красотой и вдруг видишь, как над зеленеющим лужком, сбоку от реки, движутся навстречу головы и машущие веслами руки. А это твои приятели, которые плывут впереди примерно в километре. Река сделала длинную петлю и вернулась почти в ту же точку с перешеечком по суше чуть больше десятка метров. Иногда через такие перешейки начинает сочиться тощий ручеек. Еще год-другой, пробьет тут река новое русло, а прежнее превратится в старицу и будет потихоньку зарастать, давая корм рыбам и удобное пристанище рыбакам. Потому-то и нельзя дважды войти в одну и ту же реку, как мудро заметили древние: живет река, дышит, меняется. Особенно это заметно на небольших речушках, которые и называли "байдарочными", а среди них особо выделяли "весенние": по ним даже на байдарке можно проплыть только в половодье.

Речные походы в самом начале мая всегда были особым, ни с чем не сравнимым праздником. После зимы, проведенной в сыром и грязном городе, с его гололедами, слякотью, толчеей, особенно остро ощущается чистота и красота Божьего мира. На северных склонах берега еще дотаивают остатки снега, а южные зеленеют и местами уже украшены голубыми россыпями колокольчиков-первоцветов или желтыми шапками мать-и-мачехи. Солнышко припекает, и надо беречь лицо, особенно нос: на воде, как и на горных снежниках, под прямыми и отраженными лучами можно получить серьезный ожог. Иной раз внезапно налетит холодный ветер и повалит снег, а потом опять солнце - и все красиво и радостно.

Теперь такие праздники уже недоступны для Николая: врачи запретили поднимать тяжести, а как без этого с полной байдарочной выкладкой добраться до верховий какой-нибудь речушки? Да с годами и большие, шумные компании малознакомых людей, которые в молодости воспринимаются легко и вполне естественно, перестали привлекать. В жизни, как и в реке, все меняется.

Река сделала очередной поворот почти на сто восемьдесят градусов, и по левому берегу открылся сваленный низовым пожаром лес. Лет шесть назад какие-то горе-рыбаки не затушили костер, и сосняк начал полыхать. Сильный ветер гнал огонь в сторону деревни и валил большие деревья, растущие на не очень прочных, болотных корнях. С тех пор из-за громоздящихся до уровня груди стволов с острыми обгоревшими сучьями ходить здесь стало практически невозможно. Много пройдет времени, пока зарубцуется устроенное человеком уродство.

Под бережком, у впадения в реку небольшого ручья, была знакомая глубокая заводинка. Цепляясь за прибрежные кусты, чтобы не хлюпать веслами, Николай подтянул байдарку и привязал к береговой ветке. Размотал небольшую удочку с мормышкой, насадил червя и закинул в воду. Эта снасть была тут самой удобной, но, так же как и реку, освоил и полюбил он ее не сразу. Постепенно выяснилось, что современные телескопические удилища с мудреными катушками тут совершенно не обязательны, поскольку вполне приличного леща можно вытащить из-под самого берега, с глубины сантиметров в восемьдесят. Достаточно срезать ореховую палочку, привязать к концу кивок от зимней удочки, пропустить тонкую леску с мормышкой - и лови себе на здоровье. Гибкий кивок очень чутко реагирует на самую слабую поклевку, особенно лещовую. В отличие от окуня или язя, лещ не тянет наживку вниз, а поднимает ее со дна - тут-то его, голубчика, и подсекай. Прозеваешь - все, выплюнет лещ наживку.

Мормышка ушла под воду метра на полтора. Почти сразу задергался кивок характерной окуневой поклевкой. Окуни были небольшие - с ладошку. Только на четвертом забросе кивочек, дернувшись, пошел вверх. Николай подсек и почувствовал приятную тяжесть на конце лески. Неплохой подлещик, примерно на полкило, сорвался с крючка и шлепнулся на дно байдарки. Минут через пять попался второй, а потом как отрубило. Еще одна особенность реки - на одном месте много не поймаешь. Хочешь побольше - меняй места.

Николай переплыл к другому берегу, где ветками в воде лежала перегрызенная бобрами береза. Следы зубов были достаточно свежими, а в ветвях запуталась пластиковая бутылка - еще одно напоминание о прогрессе. Николай выудил пару плотвиц и неплохого подъязка. Для одного на хорошую уху, и даже с жаревкой, уже достаточно.

Положив удочку на дно, а весло вдоль фальшборта, он предоставил байдарку на волю вялого течения. На первом же повороте она уткнулась в берег и развернулась кормой вперед, потом попала в тростниковые заросли и застряла. Пришлось браться за весло.

Лодочных моторов больше не слышно, и можно было расслабиться. Кружкой зачерпнув коричневатой запашистой воды, он с удовольствием попил. Это небольшое плавание невольно навевало воспоминания о других реках, с их особыми характерами, звуками, запахами. Когда-то давно, на своем родном севере, они с женой подплывали под нависающие над водой кусты смородины и, не вставая с сидений, собирали самые спелые и крупные ягоды. А когда пили почерпнутую за бортом чистейшую, холодную воду, было ощущение, что это смородиновый настой - такой густой стоял запах. Вода этой реки не прогревалась ни в какую жару, и поэтому водился в ней только хариус.

В те годы места эти были совершенно безлюдны, а на самых красивых и удобных буграх стояли рубленые избушки - зимовья. Бывало, встречались в непогоду в такой избушке доселе незнакомые люди и коротали дружно время, пережидая ненастье за общим столом. Запомнилась одна ночевка, когда в плавание взяли уже своего первенца. Дождь зарядил дня на три, палатка промокла окончательно, и они причалили у зимовья. К вечеру приплыли еще две лодки с мужичками. На всю компанию на железной печурке, обложенной речными камнями, замастырили в большом котелке блюдо, которому названия так и не придумали. С одной стороны, это была уха из хариусов, но в нее положили подстреленного вальдшнепа и срезанные тут же, у избушки, белые грибы. Вкусовой букет был сложным, но наелись досыта.

Плавали они по этой реке несколько раз, благо, маршрут заканчивался во дворе дома, где прошло детство Николая. Особенно необычным был участок берега, где в сосновом бору голубели водой циркульно-правильные карстовые провалы земли. Эти озерца диаметром от двух десятков до сотни метров создавали ощущение чего-то неземного, почти лунного. Крутые и гладкие откосы "кратеров" покрывал серебристый ягель, на котором темнели шляпки нежных боровых подосиновиков и белых. Рыбаки говорили, что в центре воронки глубина неимоверная, и поймать там можно гигантского темночешуйчатого окуня.

Неплохо было бы выбраться туда и заново пережить удовольствие от общения с этим чистым, холодным потоком, бурлящим по каменистым перекатам посередине Тиманского кряжа, но, по последним сведениям, все там изменилось. Проложена по берегам реки новая автомобильная трасса, и от былой уединенности и всяческого природного изобилия ничего не осталось. Да и желания к перемене мест и поискам новизны с годами изменили свой масштаб. Наверное, свойство возраста. Если встречалась теперь где-нибудь дотоле неведомая лесная полянка или новая, не опробованная еще для рыбалки заводинка, радости было не меньше, чем в былые годы от сотен освоенных километров и ландшафтов.

Вот и сейчас, лениво пошевеливая двухперым веслом, почти не гребя, а только подправляя скольжение байдарки по течению и оберегая ее от торчащих береговых коряг, Николай любовался этой медленно поворачивающейся перед ним красотой. Все как всегда, все знакомо, и все - вновь.

Солнце перевалило уже за зенит, но день длинный - до сумерек еще далеко. Слева показалась знакомая большущая ольха. Она росла сразу на обрезе берега и своими ветвями накрывала почти половину русла. Николай несколько раз приходил к ней по тропинке - очень хотелось закинуть в яму удочку, но низкие ветки мешали, и ловить было практически невозможно. Зато для купания место отличное, с твердым каменистым дном, без ила. Он причалил и, раздевшись, нырнул головой вниз с крутого бережка. После долгого сидения на припеке это было то, что надо. Течения в ямине почти не было, и можно было плавать сколько угодно, кружа в тенечке под зелеными ветками. Создавалось ощущение купания в шалаше. Такое возможно только на таких вот малых, ласковых речушках.

Подставлять себя, мокрого, жужжащим над водой слепням Николаю не хотелось, и, не выходя из воды, он стащил в нее байдарку, пустил на струю, а сам поплыл следом. Через два поворота - песчаный бережок, куда любили прибегать теперь уже совсем немногочисленные деревенские ребятишки. Вытолкнув байдарку на пляжный берег и обломав прибрежную ветку, чтобы отмахиваться от надоедливых слепней, он выполз, как крокодил, на песок. Вокруг - ни души, тишина. Только щебет неведомых птичек да всплески рыбешек в свешивающемся с борта садке.

Перевернувшись на спину, он прижался к прогретому речному песку. В памяти всплыли слова некогда популярной советской песни, часто слышанной в детстве: "...Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна…" "Хоть и советская, а ведь правда, - подумалось Николаю Васильевичу, - действительно - не нужна".