Вернувшись в Париж после поездки, я сделал в Экзархате подробный доклад о моих впечатлениях, о состоянии Церкви в России и о моих разговорах с митрополитом Николаем и епископом Никодимом. Известия о хрущёвском гонении, о котором на Западе в это время почти ничего не знали, всех в Экзаршем совете огорчило, а рассказы о моих встречах с епископом Никодимом усилили у нашего Экзарха отрицательное и даже враждебное чувство к его личности (которое впрочем, он имел и до этого). Скажу прямо, лично я этого чувства не мог вполне разделить. Конечно, роль епископа Никодима представлялась довольно некрасивой, ибо даже если он активно не участвовал в советской акции увольнения иерарха (а это наиболее вероятно в результате его пребывания в Англии), то он тем не менее и несомненно облегчил Куроедову и компании выполнение их намерений т.е. дав согласие занять место увольняемого митрополита. И Куроедов явно знал это заранее, знал также, что найдёт в лице епископа Никодима человека, более приемлемого для новых властей, чем митрополит Николай. Критика епископа Никодима в адрес уволенного митрополита Николая оправдывала во многом перед общественностью этот шаг. Тем не менее, объективность требует признать, что в этой критике личности и деятельности митрополита Николая епископ Никодим был во многом прав.
     Одна небольшая поправка к этому необходима, митрополит Николай, несмотря на все свои человеческие немощи, был очень талантливым образованнейшим человеком, выдающимся иерархом большого ума и обаятельной личностью! И самое главное, он был уволен вовсе не из-за своих личных или административных недостатков, а по требованию Советских властей, недовольных его борьбой с безбожием и его сопротивлениям хрущёвским гонениям.
     Епископ Никодим в будущем исполнил своё обещание, данное мне при нашем знакомстве и встречах, он был всегда доброжелательно настроен к Западно-Европейскому Экзархату и своё обещание держал.
     Тяжёлым камнем лежало, однако, на всех нас его вероятное участие в удалении митрополита Николая.
     Следующая встреча моя с епископом Никодимом произошла в Париже в ноябре 1960 года, куда он приезжал для участия в хиротонии во епископа Медонского архимандрита Алексия (Ван дер Менсбрюгге). Держал епископ Никодим себя скромно и ничем особенно не выдавался. Вполне естественно, - он был ещё только викарным епископом подольским. В алтаре он мне сказал, что осенью 1961 года состоится Всеправославное совещание на острове Родос и, что я буду назначен Патриархией, наряду с ним, быть представителем Русской Православной Церкви на этом Совещании.
     "Мы очень оценим, - добавил он, - Ваше участие в Совещании как человека, хорошо знающего греческий язык и вообще хорошо знающего греков, как прожившего много лет на Афоне. Надеюсь, мы будем сотрудничать по братски. "Я ответил, что он может на это рассчитывать и, что я сделаю всё, что в моих силах, на благо Церкви.
     И действительно я получил приглашение из Патриархии прибыть на Родосское совещание и в двадцатых числах сентября 1961 года вылетел из Парижа в Афины. Здесь я и встретился с владыкой Никодимом, незадолго до того возведённым в сан архиепископа Ярославского и Ростовского, а также с другими членами нашей делегации (епископом Алексием Таллиннским, протопресвитером Виталием боровым и т.д.) непосредственно прибывшими из Москвы.
     Должен заметить, что ещё до моего выезда раздался звонок А.С.Буевского (Моск.Патриархия) в Париж нашему Экзарху, владыке Николаю. Буевский спросил, будет ли приемлемо для меня, если во главе делегации будет поставлен архиепископ Никодим? Вопрос этот объясняется тем, что архиепископ Никодим был моложе меня и по епископской хиротонии, и по возведению в сан архиепископа, но вместе с тем ещё не был постоянным членом Синода, что давало бы ему старшинство. Владыка Экзарх, поговорив со мной, ответил от моего имени, что для меня это вполне приемлемо, ни за каким первенством я не гонюсь и даже считаю вполне нормальным, что во главе делегации будет человек непосредственно из Патриархии, знающий лучше меня настроения современной Русской Церкви и решения Синода в связи с Всеправославным совещанием. "Во всяком случае, - добавил Буевский - архиепископ Никодим будет во всём, совещаться с Владыкой Василием и действовать совместно с ним".
     Действительность, однако, показала, что совместная работа с архиепископом Никодимом, оказалась очень трудной. Объясняю это главным образом тогдашней его молодостью, ему было менее 32 лет. Сказывалась неопытность, и даже незрелость. (Уже гораздо позже на встречах, Всеправославных совещаниях мы работали дружно и по- братски) А сейчас он чувствовал себя, очевидно непрочно в новой для себя роли главы столь представительной делегации, может быть, боялся, что я займу его место и поэтому хотел всячески показать свою власть ! Старался вести все переговоры с греками сам, даже не уведомляя меня об их содержании. Однако он недостаточно знал по-гречески; болтать на простые житейские темы он научился в свою бытность в Иерусалиме, но вести богословский разговор или понимать богословский доклад он был не в состоянии. (Это он сам признавал), Несмотря на это он почему то избегал моей помощи в переводе, видимо чтобы на допустить меня к своим переговорам с греками, и пользовался переводчиком Моск.Патриархии Алексеевым, который знал только английский язык и почти был не знаком с богословскими терминами. Всё это началось ещё на пароходе, который вёз нас из Пирея на Родос. Архиепископ Никодим вел во время этого путешествия долгие переговоры с двумя греческими "тузами "константинопольской делегации, митрополитами Мелитоном Халкидонским и Хризостомом Мирликийским (Константинидисом). Переводил Алексеев, ни я, ни епископ Алексий Таллиннский не приглашались. По прибытии на Родос я заявил архиепископу Никодиму: "Владыко, Вы всё время ведёте какие-то переговоры с греками, о которых я даже не осведомлён. Это неудобно, я такой же член делегации, как и Вы".
     "Вы не правы, - ответил архиепископ Никодим, - это частные закулисные разговоры, каждый имеет право их вести". Я рассказал об этом другому члену нашей делегации, епископу Алексию. Он тоже был недоволен образом действия арх. Никодима. "Но Вы Владыко, имеете передо мной то преимущество, что можете выказать Ваше недовольство Никодиму, а я не могу" - заметил он.
     На том же пароходе, неожиданно, ко мне подошёл член болгарской делегации, епископ Парфений, большой ревнитель Православия и вместе с тем противник архиепископа Никодима.
     "Вы знаете - сказал он мне, - что вчера арх.Никодим говорил нам
     (болгарской делегации) против Вас! Говорил, что с Вами нужно быть очень осторожным, ничего Вам не рассказывать, так как Вы человек Западной формации и сказанное Вам станет всем
     известным". "Может быть, - ответил я, - но я никогда не говорю, кто мне это сказал".
     Нужно сказать, что на образ действий арх.Никодима оказывал большое влияние и давление член нашей делегации служащий "иностранного" Отдела Патриархии , некто И.В. Варламов, пренеприятная и нахальная личность. Видимо он был чекист, во всяком случае, присланный органами советских властей, чтобы наблюдать за действиями архиепископа Никодима и прочими членами делегации. Он всё время занимался пропагандой и рекламой советских порядков, а с нашими архиереями говорил, почему- то в начальническом тоне. Со мною он был корректен, хотя относился ко мне с трудно скрываемым подозрением. Как бы то ни было, я решил после моего разговора с архиепископом Никодимом ни во что самому не вмешиваться, никаких услуг не предлагать, а оставить архиепископа выпутываться самому, как он хочет.
     И такой образ действия принёс свои плоды, архиепископ Никодим был вынужден обращаться ко мне. Так на одном из первых заседаний Совещания, вернее даже перед началом его, он неожиданно даёт мне длиннейший документ на многих страницах и говорит: "Это официальная позиция Русской Православной Церкви по всем вопросам, касающимся Всеправославного Совещания. Я буду читать его по-русски абзацами, а Вы переводите по-гречески". Я мог бы, конечно возразить, что нельзя передавать такой важный документ в последний момент. Как член Московской Патриархии я должен быть заранее осведомлён и ознакомлен с ним, и то, что Вы от меня до сих пор его скрывали, некорректно. К тому же очень трудно и утомительно синхронно переводить текст такого сложного богословского содержания без предварительного с ним ознакомления....а поэтому (я подумал), обращайтесь к Вашему официальному переводчику Алексееву, он будет переводить на английский, а кто-нибудь из греков переведёт с английского на греческий. Но я не стал пререкаться с арх.Никодимом и согласился помочь ему переводом, сказав только, что сходу переводить трудно. На что он мне ответил "Ничего, я уверен, Вы справитесь". И действительно с Божией помощью я справился! Архиепископ Никодим это оценил и даже любил впоследствии рассказывать как точно я переводил, так как присутствующий на выступлении профессор Халкинской Богословской школы Фотиадис (знавший по- русски) имевший под руками текст выступления в оригинале, выражал удивление синхронности перевода и его правильности.
     Что касается самого содержания выступления арх. Никодима то оно носило, в общем, безупречно православный характер, ставило ряд вопросов важных для жизненных интересов Православия, отстаивало интересы Русской Православной Церкви в рамках всеправославного единства. К сожалению, там была и политическая часть с обычными полемическими выпадами против империализма, колониализма и т.д., сопровождаемыми очень резкими выражениями. Переводя эту часть доклада, я эти резкости систематически опускал. Архиепископ Никодим этого не заметил, но я ему сам потом сказал об этом: "я это сделал потому, что иначе Ваш доклад произвёл бы неблагоприятное впечатление "В ответ он сделал недовольную мину, но ничего мне не сказал. Он был достаточно умён, чтобы понять, что я говорю правду.
     Другой острый вопрос возник ещё в связи с обсуждением программы будущего Всеправославного Собора. Там бал пункт: Атеизм и борьба с ним. Был ещё пункт: Масонство и отношение к нему. Вопрос об атеизме и особенно о борьбе с ним обеспокоил арх. Никодима и ещё более "официального представителя "иностранного отдела" Варламова, так как он придавал ему политический характер как подспудному предлогу для борьбы с СССР и с советской властью. Поэтому арх. Никодим вдруг стал энергично хлопотать, но не на общих заседаниях Совещания, а в комиссиях, чтобы этот вопрос был снят с программы Собора и даже вообще не обсуждался на пленарных заседаниях.
     Неожиданно Он встретил решительного противника в лице Митрополита Алеппского Илии, в будущем Патриарха Антиохского. Последний горячо заявлял - я сам был тому свидетель, что борьба с атеизмом есть одна из главных задач нашего времени, и что архиерейская совесть не позволяет ему, чтобы этот вопрос был, вычеркнут из программы будущего Собора. И, тем не менее архиепископу Никодиму удалось (не знаю каким способом) переубедить Митрополита Илию, и он замолчал. Вероятно, арх. Никодим говорил ему, что обсуждение вопроса о борьбе с атеизмом может вызвать репрессии против Русской Православной Церкви и сделает невозможным её участие на предстоящем соборе. Вероятно эти же "веские" аргументы подействовали и на других участников Совещания, и вопрос об атеизме был просто, вычеркнут из программы, без всякого обсуждения на пленарных заседаниях.
     Что же касается масонства - "то его в современной России нет, оно нам неизвестно, масонство существует только на Западе, следовательно, это вопрос не обще православного интереса, (а только местного) и потому его не следует помещать в программу обще православного Собора ". Так убеждал архиепископ Никодим, и его послушались. Вообще его больше интересовали церковно-практические вопросы (юрисдикция, константинопольские притязания, автокефалия и т.д.) нежели чисто богословские. Поэтому он предложил мне участвовать в богословской комиссии, где, в сущности никаких острых вопросов не было. Характерным эпизодом была пресс-конференция архиепископа Никодима. Активным организатором был всё тот же Варламов. Его "тактика "была цинично простая. "Мы предложим слушателям,- говорил он нам громко и не стесняясь, - побольше бутербродов с икрой, затем водки тоже побольше, и когда хорошенько нажрутся и напьются, тогда и начнём говорить. Так они лучше воспримут..." На пресс- конференцию я не пошёл, да архиепископ Никодим меня специально на неё и не приглашал. Передавали, что он говорил неплохо и находил всегда, что ответить, правду или неправду - это другой вопрос. А когда один западногерманский журналист спросил его, правда ли, что между Московской и Константинопольской Патриархиями натянутые отношения, он резко ответил: "Вы это спрашиваете, потому что желаете, чтобы эти отношения продолжали быть натянутыми и стали ещё хуже. Должен вас разочаровать, Вы этого никогда не дождётесь. Если между нашими Патриархатами и возникают иногда разногласия, то мы их братски улаживаем путём взаимных переговоров, а в будущем надеемся достигнуть полного единомыслия. "Такого рода ответы очень нравились грекам, и они начали провозглашать архиепископа Никодима "великим дипломатом".
     В конце Совещания архиепископу Никодиму ещё раз пришлось прибегнуть моей помощи. К нему обратился священник Сергий Хейц с просьбой принять его в юрисдикцию Московской Патриархии. В Константинопольскую его упорно не принимали по сложным каноническим причинам. Отец Хейц не был участником Всеправославного совещания, но приехал специально на Родос, чтобы встретиться и поговорить с архиепископом Никодимом, который и вёл с ним переговоры при помощи переводчика Алексеева. Но скоро они совершенно запутались и зашли в тупик, так как Хейц не знал по-английски, а Алексеев по-французски. Пришлось позвать меня на помощь.
     Молодой, полный сил и энергии Владыка Никодим не ходил, а почти бегал по коридорам и помещениям, где происходило наше Совещание, так что я с трудом за ним поспевал. Я ему заметил: "Владыко, не бегайте так. С греческой точки зрения это неприлично для архиерея. Архиерей должен ходить важно, медленно, степенно. А то Вас будут осуждать!" Но архиепископ Никодим не придал значения моим словам. Тридцать лет спустя, в июне 1973 года, после пережитого им первого инфаркта, я встречал его в брюссельском аеропорту, и на этот раз он шёл так медленно, что я должен был всё время замедлять шаг, чтобы не оставлять его позади. Я напомнил ему наш разговор на Родосе и как я советовал ему не бегать. "Да. Вы совершенно правы, - ответил он, - и теперь доктора запрещают мне быстро ходить." Отмечу ещё его умение разговаривать с людьми совершенно отличного от него духа. Тогда, на Родосе присутствовал в качестве корреспондента некий священник из Америки о. Георгий, фанатичный карловчанин и враждебно настроенный против Московской Патриархии и архиепископа Никодима в частности. По просьбе этого священника он был принят наедине архиепископом Никодимом. не знаю, что и как тот ему сказал, но о.Георгий в результате разговора попросил у него благословения и потом в Париже рассказывал, что встретил в лице Владыки Никодима подлинного архиерея. Наряду с такой психологической тонкостью в разговорах с совершенно иногда чуждыми ему людьми, не могу умолчать об одном эпизоде, свидетельствующем о некоторой незрелости архиепископа Никодима в ту эпоху.
     Когда мы ещё плыли на пароходе на Родос, помню, архиепископ Никодим и архимандрит Пётр (Люлье, будущий епископ Корсунский в Париже) сидели на палубе, громко разговаривали и хохотали. Отец Пётр издевался над нашим Экзархом в Париже, митрополитом Николаем (Ерёминым), изображая его как грубого, невежественного человека, как он выражался - "казака" ...а архиепископ Никодим громко хохотал. Так как отец Пётр в то время плохо говорил по-русски, а владыка Никодим недостаточно владел греческим, они попросили меня переводить их разговор (я сидел недалеко от них). Я начал было переводить, но быстро убедился, что разговор продолжает носить недопустимый характер издевательства над нашим Экзархом, да ещё во всеуслышание, прекратил переводить. Со стороны владыки Никодима здесь проявилось отсутствие чувства ответственности и сдержанности - качеств, которыми он стал обладать впоследствии, а о. Пётр знал, наверняка, что его разговор понравится архиепископу Никодиму. И как ни странно, несмотря на все трудности совместной (первой) работы с владыкой Никодимом, на его неопытность и самоуверенность, на его страх перед приставленным к нему Варламовым, его боязнь "провалиться" в глазах советских властей (не оправдать их доверие) что касалось его первого "выступления" во Всеправославном масштабе.... я готов признать, что он авторитетно, твёрдо, умело и вместе с тем тактично защищал на Родосе дело Православия в целом и достоинство РПЦ в частности. Особенно, что я оценил тогда, как он твёрдо противостоял притязаниям Константинополя на почти что "папский" примат, на его попытки монополизировать дело подготовки и созыва Собора. Он это проводил твёрдо по существу, но мягко и тактично по форме, так что единство Православия не только не было нарушено, но вышло даже усиленным. Среди греков, хотя и не всех, он приобрёл авторитет и уважение.
     Следующая моя встреча с владыкой Никодимом произошла уже летом 1962 в Париже, куда он приехал на сессию Комитета Всемирного совета Церквей. Находившийся в то время в Париже С.Н.Большаков, человек с большими связями и с которым я был хорошо знаком по Оксфорду, (мы были соседями), предложил мне устроить встречу между архиепископом Никодимом и кардиналом Тиссераном, с которым сам Большаков был в хороших отношениях. Тиссеран отдыхал в то время во Франции, в Лотарингии, недалеко от города Мец, откуда был сам родом. Я был тоже с ним знаком и поэтому ответил Большакову, что в это дело не хочу вмешиваться, не знаю согласится ли архиепископ Никодим на подобную встречу так как вопрос мог быть для него довольно деликатный. Я предложил Большакову, если он хочет устроить встречу, самому поговорить с арх.Никодимом. Большаков так и сделал и... владыка Никодим охотно согласился на знакомство и встречу с кардиналом Тиссераном. И действительно, после окончания сессии Комитета 18 августа 1962 года архиепископ Никодим и я, никем не сопровождаемые и никому ничего не говоря, выехали поездом в Мец.
     На вокзале в Меце нас встретил шеветоньский иеромонах о.Фёдор Штротман, и мы с ним отправились на квартиру друзей Большакова, где нашли кардинала Тиссерана. самого Большакова и ещё несколько католических духовных лиц. Нас ждали с обедом, но мы, архиепископ Никодим, кардинал Тиссеран и я, пошли сначала в соседнюю комнату поговорить. Большаков был ужасно огорчён, что его не пригласили присутствовать на беседе, он несколько раз стучался и врывался в дверь, говоря, что нас, ждут к обеду, но я твёрдо отвечал: "Пусть ждут". Мы как- то, не сговариваясь, сразу перешли к делу, к вопросу о посылке наблюдателей на Ватиканский собор, который должен был открыться через два месяца. Архиепископ Никодим сказал, что этот вопрос ещё не решён РПЦ, но что прежде чем принять то или иное решение, Патриарх и Синод должны знать, чем будет заниматься предстоящий Ватиканский Собор. Какова будет его программа и каковы задачи? Не будут ли на нём приняты решения политического характера в духе холодной войны, которые сделают присутствие на нём наблюдателей от Русской Церкви невозможным, и они будут вынуждены уйти? И лучше совсем не посылать никого, чем послать, а потом уйти и это меньше нарушит отношения между нашими Церквами. Кардинал Тиссеран ответил: "Никакого политического характера Собор не будет иметь и никакой политической борьбы против советской власти Собор вести не намерен. Правда, я не могу ручаться, что среди многочисленных епископов и участников Собора, не найдётся несколько человек, которые попытаются это сделать. Мы не можем им этого запретить, каждый свободен, говорить, что хочет. Попробуем их отговорить, от этого и Собор как таковой по этой линии не пойдёт. Скажу для примера, что в своих проповедях я вообще никогда не говорю о советской власти или о коммунизме, ещё реже о марксизме, зато постоянно выступаю против атеизма. Так и на Соборе будут говорить об атеизме, а не о советской власти" "Это ваше полное право, - ответил архиепископ Никодим, - против этого мы совсем не возражаем, наоборот. Нам только важно чтобы Собор не провозгласил крестового похода против коммунизма и советской власти. Ваши заверения нас скорее успокаивают".
     Архиепископ Никодим был явно доволен, разговор прекратился, мы перешли в соседнюю комнату обедать. За столом мы больше не касались будущего Ватиканского собора и общецерковных тем вообще. Несмотря на всеобщее любопытство и в частности Большакова мы совсем не раскрывали сути наших переговоров происшедших наедине.
     Помню, как за столом архиепископ Никодим высказывался против женатого духовенства, он его не любил, я возражал, а кардинал соглашался с владыкой. Здесь уже стали проявляться его католические симпатии. В тот же день мы с архиепископом вернулись поездом в Париж, и попали к началу всенощной на Преображение. И действительно, как следствие этой встречи архиепископа Никодима с кардиналом Тиссераном, наблюдатели Русской Православной Церкви два месяца спустя прибыли на ватиканский собор.
     Следующая моя встреча с владыкой Никодимом, незадолго до этого возведённым в сан митрополита, назначенного Минским и Белорусским, состоялась на Втором Родосском совещании в конце сентября 1963 года. МитрополитНикодим приехал на этот раз из Москвы один, его не сопровождали ни переводчики, ни какие бы то ни было "Варламовы". Я был вторым представителем Русской православной Церкви, других не было. Скажу прямо, весь его образ действия, манера держаться по отношению ко мне резко отличались от того как он действовал на Первом Родосском совещании. Он знакомил меня заранее с документами, советовался со мной, привлекал к переговорам с греками (даже "закулисным", как он их называл). Сохранилась фотография, где мы сидим впятером за отдельным столиком - митрополит Никодим, митрополит Мелитон Халкидонский, председатель Совещания, митрополит Юстин Ясский, ещё один константинопольский митрополит и я - и живо обсуждаем между собой программу Совещания. Чем объясняется такая перемена в поведении Владыки Никодима, точно сказать трудно, может быть, тем, что он был один и никто за ним не "наблюдал", но это объяснение мне кажется недостаточным. Скорее в нём самом произошла, какая - то внутренняя перемена, во всяком случае, в дальнейшем у меня не было с ним серьёзных трудностей.
     Второе Родосское Совещание, в отличие от Первого, было малочисленным, и главным пунктом программы была посылка наблюдателей на недавно открывшийся Ватиканский Собор. Кроме того Константинополем был выдвинут новый вопрос о начале богословского диалога с Римом. По вопросу о наблюдателях возникло много разногласий между Церквами большинство было против .В большой степени благодаря стараниям митрополита Никодима был найден компромисс. Решено было, что за каждой поместной Православной Церковью признаётся право посылать или не посылать наблюдателей. Владыка Никодим даже настоял на том, чтобы наблюдатели были бы не в епископском сане, так как положение наблюдателя несовместимо с епископством. Это свидетельствует о том, что в то время митрополит Никодим держался умеренных взглядов по отношению к римо-католикам. Относительно диалога с Римом было достигнуто принципиальное согласие, но так как этот вопрос не стоял в программе конференции, было постановлено передать решение на следующее Всеправославное совещание в будущем году . Не обошлось без трудностей в обсуждении проблемы , а именно со стороны митрополита Ловчанского Максима ( будущий Патриарх Болгарский). Он затруднялся принимать решение, которое предварительно не обсуждалось, и не было одобрено Болгарской Церковью. Он то и дело вскакивал с места, подвигался к митрополиту Никодиму и шептался с ним. Владыка Никодим советовал, настаивал согласиться, говоря, что решение только принципиальное . Наконец даже раздражился и митрополит Максим уступил ! ( потом митрополит Никодим говорил мне о своём недовольстве поведением митрополита Максима - "Это неприлично", - сказал он ).