До сих пор мои письменные сношения и личная встреча с митрополитом Николаем в 1956 году носили преимущественно деловой и скорее поверхностный характер. Так что если бы дело ограничилось только этим, я, может быть, не стал бы писать этих воспоминаний.
     В июле 1960 года, во время моей поездки в Москву, мне пришлось ближе встретиться с митрополитом Николаем и беседовать с ним с полной взаимной откровенностью. Это было время начала нового "хрущёвского" гонения на Церковь, о котором на Западе было ещё мало известно. Знали только о ренегатстве Осипова, об отлучении его от Церкви в декабре 1959 года, о смелой речи Патриарха в феврале 1960 года и о последующей вскоре за ней отставке Карпова. Всё это и в особенности отставка Карпова, о котором сложилось мнение как о человеке сравнительно хорошо относящемся к Церкви - вызывало тревогу. Но в реальности масштабов, силу и размеры гонений никто не представлял.
     Более того, всех нас как громом поразила внезапность и непонятность отставки (21 июня 1960 года) митрополита Николая от должности председателя Отдела Внешних Церковных сношений и замена его на этой должности на архимандрита Никодима (Ротова). Положение митрополита Николая на должности главы "иностранного" Отдела казалось настолько прочным, деятельность его в этой области была всецело в русле и линии политики Советского Правительства, а известность его за границей столь велика, что отставка его выглядела совершенно необъяснимой. Что-то важное происходит в стране, решили все, но что именно, было неясно. Вероятно, плохое!
     Прошло менее месяца после отставки митрополита Николая, и в этой тревожной атмосфере, полной неопределённости, я отбыл 16 июля самолётом в Москву по приглашению Патриархии. В аэропорту я был встречен епископом Никодимом, как всегда, любезным и приветливым, с которым я познакомился немного более месяца до этого в Англии, куда он приезжал ещё архимандритом во главе монашеской делегации по приглашению англиканских монахов. Разумеется, он тогда даже и намёком не говорил о предстоящем уходе митрополита Николая и о своём назначении на его место.
     Может быть, он даже этого и не знал?
     На следующий день по приезде, в канун праздника преподобного Сергия, я начал выяснять возможности встретиться с митрополитом Николаем. У меня было к нему поручение от нашего Экзарха, да и сам я очень хотел его видеть.
     Мне было сказано сопровождавшим меня протоиреем Матфеем Стаднюком, что митрополит Николай будет на празднике в Лавре, там его легче всего будет видеть, и что встречу с ним лучше всего сможет устроить наместник Лавры архимандрит Пимен (Хмелевский), нынешний епископ Саратовский и Волгоградский.
     В Лавру мы прибыли на машине в самый день праздника (5/18 июля), за час до начала литургии. В монастырской гостинице нас встретил архимандрит Пимен. Я сразу сказал ему, что мне нужно встретиться и поговорить с митрополитом Николаем. Как это лучше устроить?
     - "Хорошо, - сказал архимандрит Пимен, - это не трудно. Вы сейчас пойдёте в палаты (какие, точно не помню), туда придёт и митрополит Николай облачаться. Там Вы с ним и поговорите. А Патриарх придёт попозже".
     Так и произошло. Меня провели в "палаты" и оставили одного. Через несколько минут пришёл и митрополит Николай. Никого кроме нас в "палатах" не было. Я сразу, не теряя времени (так как не знал, сколько времени мы останемся наедине), обратился к митрополиту Николаю: "Приветствую Вас от лица нашего Экзарха и от всего нашего Западно-Европейского Экзархата и хочу Вам сказать, как мы все были глубоко огорчены Вашей отставкой. Мы все надеемся, что она будет только временной!"
     - "Да, - ответил митрополит Николай, - меня уволили так и так...!"
     И при этих словах он сделал два энергичных жеста правой рукой со сжатыми кулаками, сверху вниз, как бы наискось перед собою, будто бы рубил сплеча, (что он хотел выразить этим жестом мне до сих пор не совсем ясно). Вероятно, что его добивали со всех сторон.
     - "Почему, - изумлённо спросил я, - как это случилось?"
     - "Это не от Церкви. Между мною и Патриархом ничего не произошло. У меня с ним были остались самые лучшие отношения. Это от гражданских властей. Вы, наверное, слышали, что у нас за последнее время очень усилилась антирелигиозная пропаганда. Я с этим боролся в своих проповедях. Не в тех, конечно, которые печатались в ЖМП, а в церквах. А народ мои проповеди слушает и любит... именно это и было неприемлемо для наших сегодняшних властей. Им нужны архиереи, которые молчат и торжественно служат. А те, которые проповедуют и борются с безбожием, им не выносимы и не понятны. Вот меня и убрали! Конечно, внешне всё произошло по порядку, я уволен Синодом по собственному прошению, но я вынужден был его подать".
     - "Но Владыко, - заметил я, - тогда было бы естественнее уволить Вас от должности митрополита Крутицкого, а оставить Вас на должности председателя Отдела Внешних Церковных сношений. Тем более что Ваша деятельность в пользу мира была широко известна во всём свете и, вероятно, ценилась Советским правительством. Странно в таком случае, что поступили наоборот, оставили митрополитом Крутицким, а уволили из Внешнего отдела".
     - "У нас, как Вы знаете, - ответил митрополит Николай, - переменилось чиноначалие (намек на замену Карпова Куроедовым). Оно не знает хорошо моей деятельности в пользу Мира и потому не ценит её. А уволить меня от должности митрополита Крутицкого они не могли. Это не в их силах. Да и Синод на это никогда не пойдёт".
      (Дальнейшее показало, как ошибался митрополит Николай в этом отношении. Видно, что он не предвидел всего, что его ожидало в будущем).
     Я спросил ещё митрополита Николая о нашумевшей речи Патриарха Алексия на заседании "Советского Комитета защиты Мира".
     - "Эту речь составил я, - ответил мне митрополит Николай, - Патриарх только её прочитал. А Вы знаете, что произошло потом? Когда Патриарх закончил читать речь, в зале раздались два-три жидких хлопка, а вслед за тем один за другим поднялись представители "общественности" и начали громить Патриарха... Вы хотите нас уверить, что вся русская культура создана Церковью, что мы ей всем обязаны, но это неправда и т.д. Произошёл целый скандал".
     Далее я передал митрополиту Николаю приглашение нашего Экзарха приехать во Францию, посетить наш Экзархат. "Это очень укрепит положение нашей Церкви во Франции" (добавил я). Насколько мне было известно, сама мысль о подобной поездке, по приглашению Экзарха исходила непосредственно от самого митрополита Николая (это была его идея), а может быть и его московских друзей. Они писали об этом в Париж нашему Экзарху, митрополиту Николаю (Ерёмину) с намёком, что такое приглашение, а тем более поездка во Францию укрепит положение митрополита Николая. Каковы были истинные намерения митрополита Николая, в то не простое для него время, трудно сказать. Но не думаю, что у него было намерение остаться во Франции, и стать "невозвращенцем". Как мы видели, в это время он ещё не предвидел, что его могут "уйти на покой", и скорее думал, что его "опала" временная.
     Митрополит Николай явно заинтересовался переданным мною приглашением и попросил меня поговорить об этом с Патриархом. Я ответил, что у меня уже есть к нему письмо-приглашение от нашего Экзарха на поездку во Францию.
     - "Это хорошо, - заметил митрополит Николай, - но было бы также хорошо, если бы Вы заговорили об этом приглашении в присутствии Куроедова, развили бы перед ним важность моего посещения Франции. Вы увидите его сегодня за обедом. Вы ведь туда приглашены, будет там и Патриарх."
     - "А что за личность Куроедов?" - полюбопытствовал я.
     - "Мы в нём ещё не успели разобраться",- дипломатически ответил митрополит Николай.
     - "А как нужно объяснять за границей причины Вашей отставки?"- спросил я.
     - "Скажите, что уволен по неизвестным причинам. Во всяком случае, не по состоянию здоровья. Опровергайте это. В прошлом я, правда, болел, но сейчас я чувствую себя физически лучше, чем уже много лет. Но о настоящей причине моего увольнения также не говорите. Сообщите также о моём уходе архимандриту Арсению (Шиловскому) в Вене и протоирею Феризу Берки в Будапеште. Им тоже скажите "по неизвестным причинам". ( Архимандрит Арсений и протоирей Берки были тогда в непосредственном ведении митрополита Николая.)
     В это время вошёл Патриарх Алексий, и наш откровенный разговор с митрополитом Николаем прекратился.
     Я передал Патриарху письмо Экзарха и устно подтвердил приглашение митрополиту Николаю посетить наш Экзархат во Франции. А митрополит Николай попросил Патриарха заговорить об этом за обедом в присутствии Куроедова. Патриарх согласился, но по виду его можно было усмотреть, что он довольно скептически думает об успешности нашего проекта. Не буду рассказывать о моём разговоре с Патриархом, так как непосредственно он не касался митрополита Николая.
     Праздничную литургию в Троицком соборе Патриарх служил с митрополитом Николаем и мною. Другие архиереи (а их приехало на праздник восемнадцать) служили в других церквах Лавры. К обеду у Патриарха были приглашены сослуживавшие с ним литургию и наиболее "важные" из гостей; всего человек десять-пятнадцать. Остальные обедали вместе с монахами в монастырской трапезе. Патриарх сидел во главе стола, по правую руку от него, сидел митрополит Николай, а по левую - Куроедов. Непосредственно ниже митрополита Николая сидел я, и ещё несколько ниже сидели епископ Подольский Никодим (Ротов) и помощник Куроедова - П.В.Макарцев.
     Куроедова я увидел впервые. Это был брюнет под 50 лет, средней интеллигентности на вид, державший себя с апломбом, но без нахальства или грубости. От времени до времени он разговаривал в довольно любезном тоне с Патриархом, и тот отвечал приблизительно также. Меня чрезвычайно поразило, что Куроедов, обращаясь к Патриарху, называет его не "Ваше Святейшество", а просто "Алексей Владимирович".
     Но что произвело на меня самое сильное впечатление, так это то, что Куроедов и митрополит Николай, хотя и сидели друг против друга, не только не обменялись за все время обеда ни одним словом, но даже избегали смотреть один на другого. Митрополит Николай сидел почти всё время, насупившись и молча, смотрел как-то вниз, не прямо перед собою, а всё время наискось в сторону Патриарха. Куроедов и митрополит Николай производили впечатление рассорившихся между собою людей, которых случай заставил встретиться, и которые избегают смотреть друг на друга (тем более разговаривать).
     И вот во время обеда Патриарх сказал Куроедову : "Мне пишет из Парижа наш Экзарх, что приглашает митрополита Николая посетить Западный Экзархат и что этот визит будет очень полезен для нашей Церкви во Франции".
     - "А чем, полезен? Мне это не совсем понятно" - спросил Куроедов.
     Патриарх попросил меня объяснить это.
     - "Во первых, Митрополит Николай, - (так стал я исполнять это трудное поручение, ибо на самом деле, кроме желания помочь и поддержать митрополита Николая, других веских причин для его поездки во Францию не было)- крупная и всемирно известная личность. И как иерарх Русской Церкви, и как борец за мир, его приезд во Францию сразу увеличит и укрепит престиж Русской Церкви на Западе. Отразит нападение враждебных нам юрисдикций, в особенности карловчан. А, кроме того, митрополит Николай своей личностью и своим красноречием привлечёт к нам многих".
     Куроедов задумался.
     - "А всё же мне не ясно, почему поездка митрополита Николая стала нужна именно сейчас",- заметил он.
     - "Нет, она и раньше была нужна, - ответил я, - но тогда у митрополита Николая не было времени".
     Куроедов ничего не ответил и разговор о поездке прекратился. Митрополит Николай во время всего разговора напряжённо молчал.
     Уже после обеда, когда мы гуляли по коридорам патриарших покоев, ко мне подошёл Макарцев, и дружественно-любезным тоном обратился ко мне.
     - "Владыко Василий, как мы рады Вас видеть, мы так много о Вас слышали!"
     Начался разговор и скоро, как это у меня всегда бывало с Макарцевым, перешедший в спор. Он начал утверждать, что ОНИ не новые Победоносцевы и не хотят вмешиваться в жизнь Церкви.
     - "Вот что, - сказал внезапно Макарцев,- здесь нам нет времени подробно всё обсудить, да и неудобно. Заходите к нам в Совет (по делам Религий), мы там с Вами обо всём побеседуем и лучше познакомимся. Будем Вам очень рады. Всегда готов Вас принять, укажите, когда Вам удобнее".
     Я ответил уклончиво, что пока не знаю найду ли время его посетить. Да и не вижу в этом особенной необходимости, раз Церковь отделена в СССР от государства, то и дела церковные не должны его особенно волновать тоже. Макарцев очень настойчиво зазывал, но я также настойчиво уклонялся, и разошлись мы на том, что я подумаю и тогда ему сообщу. Мне хотелось прежде посоветоваться с митрополитом Николаем и удалось его поймать на минутку. Я рассказал ему о настойчивом приглашении Макарцева и спросил, нужно ли идти на это.
     - "А почему же нет?"- живо ответил митрополит Николай. - Плохого от этой встречи произойти ничего не может, а польза, может быть, и получиться. Принимайте приглашение и идите". Я вдруг, почувствовал, как по-разному (во многом) мы смотрим на одни и те же вещи, но по уважению и доверию к митрополиту Николаю решил исполнить его совет. После этого я сказал Макарцеву о своём согласии, и мы условились, что я буду у него в Совете, в пятницу 22 июля в три часа дня. Но эта встреча, как мы увидим ниже, так и не состоялась.

     В четверг 8/21 июля был праздник Казанской Божией матери, очень торжественно празднуемый в Москве. Всенощную накануне в Патриаршем соборе служили Патриархи Московский Алексий и Грузинский Ефрем. Сослужил митрополит Николай и другие архиереи, в том числе и я. В конце всенощной митрополит Николай обратился ко мне с лукавой, но милой улыбкой и сказал: "Вы епископ?" "Да",- отвечаю я.
     - "Вы епископ?"- с какой- то настойчивостью повторяет митрополит Николай.
     - "Да",- снова отвечаю я.
     - "Так Вы ничего ещё не знаете? Завтра узнаете. Сегодня я ничего не могу Вам сказать".
     Я догадался, что решено было, возвести меня в сан Архиепископа, но промолчал, и ничего не ответил митрополиту Николаю.
     На следующий день перед началом торжественной литургии с участием двух Патриархов сослуживавшие им архиереи собрались в алтаре Патриаршего Собора, чтобы облачаться там во время чтения часов. Патриарх Алексий должен был прийти немного позднее, а Патриарх Грузинский должен был облачаться посреди церкви.
     Я прибыл в алтарь ещё до начала часов, вскоре прибыл туда и митрополит Николай.
     Мы стояли рядом, и у нас неожиданно, начался интереснейший разговор о положении Церкви в современной России. Через некоторое время к нам подошли иподиаконы и начали нас облачать, но митрополит Николай продолжал разговор, нисколько не стесняясь их присутствием. Впрочем, они скоро ушли, закончив наше облачение.
     Наш разговор с митрополитом Николаем начался с того, что я спросил его, правда ли, что на Пасху этого года в Киеве во Владимирском соборе во время заутрени комсомольцы мешали богослужению. Прерывали его хулиганскими выкриками и прочими безобразными действиями (дело в том, что я об этом, прочёл в заграничных газетах).
     - "Не только в Киеве - ответил митрополит Николай, - но по всей стране на Пасху прокатилась волна грубейших и безобразнейших антирелигиозных демонстраций. Мне даже неловко описывать их, особенно здесь, в церкви, но я всё-таки скажу, чтобы Вы знали правду. В одном из городов на Украине, во время службы, в церковь ворвалась толпа молодых людей, они несли на руках обнажённую девушку. Толпа направилась к алтарю и пыталась через царские врата войти в него и положить девушку на престол. Конечно, это им не удалось, верующие вмешались и помешали, произошла общая драка в церкви и свалка".
     - "Но как же реагирует на это Патриархия? - спросил я, - протестует ли она? И что делает милиция, ведь она обязана по закону не допускать таких безобразий?"
     - "Патриархия делает что может, но без больших результатов. Каждый раз, как нам становиться известно о таких бесчинствах во время богослужений, а об этом нам сообщают с мест наши архиереи и духовенство или даже верующие миряне, мы протестуем и жалуемся Совету по делам Православной Церкви, на подобные безобразия. Просим принять меры против виновных и против повторения подобных случаев. Обыкновенно через несколько месяцев, приходит ответ, что расследование не подтвердило содержания нашей жалобы и что, следовательно, она неосновательна. Что же касается милиции, то она в подобных случаях просто исчезает и появляется только по окончании бесчинств".
     Мне было интересно продолжить начатый разговор, понять из первых уст о том, что же происходит сейчас в стране с положением Церкви и верующими.
     - "А правда ли, как я слыхал, что за последние шесть месяцев было закрыто свыше 500 церквей? И каким образом они закрываются? Ведь по закону для закрытия храма нужно согласие верующих?"- спросил я.
     - "Да, это правда, - продолжал митрополит Николай, - А ведь способов то закрыть церковь много. Вот, например, более мирный и якобы законный. В какой-нибудь церкви служит священник, ревностный и хороший. Он проповедует, устраивает крестные ходы и ...."
     - "То есть проповедует против безбожия? - прервал я митрополита.
     - "Нет, что Вы, просто проповедует. Другие то просто испугались и перестали проповедовать, а он ещё продолжает".
     - "А разве крестные ходы запрещены?"- удивился я.
     - "Почему же. Они разрешены, вокруг храма два раза в год. На Пасху и в храмовой праздник. Так вот, представьте, что этот священник продолжает читать проповеди и чаще устраивает крестные ходы. В результате, уполномоченный снимает его с регистрации или требует перевода в другой приход под угрозой снятия его с регистрации. Архиерей вынужден подчиниться, и назначает на приход другого священника. Но уполномоченный продолжает упорно отказывать в регистрации, нового священника, под разными предлогами, которого архиерей пытается назначить на этот приход. В результате в храме свыше шести месяцев не совершается богослужение, и власти закрывают храм как не действующий!"
     Я был потрясён услышанным и просил митрополита Николая продолжить свой рассказ.
     - "Могу Вам привести и более резкие способы закрытия храма. В один назначенный властями день, обыкновенно в воскресенье после окончания богослужения, когда народ уже разошёлся, около храма собирается толпа в несколько сот человек. Всё это коммунисты, комсомольцы и весь так называемый актив. Они вооружены соответствующими инструментами, и в течение нескольких часов физически разрушают и уничтожают храм! А церковную утварь, книги, облачения, иконы - грузят на грузовики и увозят в неизвестном направлении".
     - "Но это, вероятно, может происходить только в деревнях?- спросил я, совершенно убитый рассказом владыки Николая.
     - "Почему же только в деревнях. Это происходит даже в сравнительно больших городах", - ответил митрополит Николай.
     Далее я спросил его, что он думает о недавнем осуждении на три года тюрьмы архиепископа Казанского Иова (Кресовича) и справедливы ли предъявленные ему обвинения в финансовых злоупотреблениях, сокрытии доходов в целях неуплаты налогов и т.д. Об осуждении архиепископа Иова мы читали в газетах ещё за границей, а во время моего пребывания в Москве в газете "Советская Россия" появилась большая статья с резкими нападками на него и с описанием суда над ним.
     - "Поверьте мне, что все эти финансовые обвинения, - ответил митрополит Николай, - неверны или, во всяком случае, неверны на восемьдесят процентов. Истинная подоплёка дела с архиепископом Иовом не в этом. Он был деятельным архиереем, проповедовал, ездил по приходам, боролся с безбожием, противился закрытию приходов. Это, конечно, не понравилось гражданским властям, его решили убрать, но так как прямо обвинить его, за его церковную работу, было не удобно, то против него выдвинули обвинение в неуплате налогов. Дело в том, что у нас архиереи получают определённое содержание (скажем 5000 рублей в месяц) и, кроме того, на расходы по представительству (примерно 10 000 рублей). Это расходы на передвижение, оплата секретаря, машины и т.д. Повсеместно принято, что в финансовую инспекцию делается заявление только о содержании (жалования) и по нему уплачивается налог, а о суммах на представительство ничего не заявляется и налогом они совсем не облагаются. Это повсюду принято, уже давно существует и об этом прекрасно известно правительству. Никогда с их стороны не было никаких возражений. Так поступал и архиепископ Иов. И вот однажды, совершенно неожиданно он был арестован и предан суду за злостное сокрытие от финансовой инспекции своих "получений на представительство". Но ведь в этом можно обвинить всех архиереев, в том числе и меня. Более того, когда против кого-нибудь имеется обвинение, что он скрывает свои доходы, его никогда сразу не предают суду. Но вызывают сначала к фининспектору на объяснение, и если обвинение оказывается правильным, дают возможность в известный срок уплатить требуемую сумму и только в случае отказа привлекают к суду. А в данном случае архиепископ Иов был сразу предан суду, и хотя его сыновья-инженеры внесли за него требуемый налог, он был осуждён на три года. Это не слыханная мера наказания в налоговых делах. Обвиняли его также в неправильной отчётности, но самое большее, что можно сказать, - что отчётность велась небрежно, но злоупотреблений конечно не было. Вообще весь суд велся в безобразной и дикой обстановке. В газетах началась травля с полным искажением того, что происходило на процессе. Всё это дело, было затеяно с явной целью, запугать других архиереев, чтобы они сидели смирно и не боролись с безбожием. И кстати, против каждого из нас, может быть возбуждено подобное дело".
     Я спросил митрополита Николая, можно ли и нужно ли сделать известным за границей то, что он мне рассказал. Митрополит Николай задумался на минуту (видно было, что мой вопрос его встревожил).
     - "Да, - сказал он, наконец, - можно и даже полезно. Но без всех подробностей и без упоминания моего имени. И может быть лучше, что не от Вашего лица, а то будет легко догадаться. А вот молодёжи, которая приехала с Вами из Франции, ей лучше ничего не рассказывать. Зачем смущать и соблазнять молодые души?"
     Митрополит Николай имел в виду группу молодёжи нашего Экзархата, которая приехала по приглашению Патриархии одновременно со мною, но хотя и независимо от меня, из Парижа. Я, конечно, подумал, что молодёжи как раз и хорошо бы знать правду о стране, но ничего не сказал владыке Николаю о своих размышлениях.
     - "Вот Вы говорите мне о преследованиях и тяжёлом положении Церкви в современной России, - продолжал я, - а всего несколько недель тому назад была в Англии монашеская делегация Русской Церкви с архимандритом, теперь епископом Никодимом во главе. И владыка Никодим на задаваемые ему англичанами вопросы отвечал, что Церковь в России свободна и никаких гонений или притеснений нет".
     Митрополит Николай грустно улыбнулся в ответ.
     - "Если бы я был на месте владыки Никодима, в поездке по Англии, то вероятно в Оксфорде стал бы говорить то же самое, что и он".
     Мне удалось задать митрополиту Никодиму последний вопрос. В это время нас уже почти кончили облачать, иподиаконы оставили нас одних, и мы сидели рядом друг с другом в мягких, покрытых белыми чехлами креслах, в алтаре собора.
     - "А скажите, можно ли доверять Вашему преемнику по Отделу внешних сношений епископу Никодиму? Этот вопрос задаётся у нас в Экзархате. И мне лично хотелось бы знать Ваше мнение".
     Тут митрополит Николай сделал своеобразную гримасу, как будто он попытался проглотить что-то очень неприятное и противное. При этом он крутил головой направо и налево, отчасти вниз и как-то странно чуть-чуть улыбался, но продолжал упорно молчать. Я вторично повторил этот вопрос: "Так можно всё-таки доверять или нельзя?" Ответа я так и не дождался. Вскоре нас позвали, пришло время начинать литургию, и мы вышли царскими вратами на середину храма.
     Чем объяснить умолчание митрополита Николая на мой вопрос, тем более после столь откровенных рассказов и ответов его на не менее опасные темы? Я об этом много думал. Может быть, его осторожностью или опасениями? Но тогда почему он не был осторожен и не боялся отвечать на другие вопросы? Вернее всего, при всей своей антипатии к епископу Никодиму (он выразил её своей гримасой) архиерейская совесть и чувство ответственности не позволяли митрополиту Николаю высказаться прямо, вслух, против епископа Никодима. Он не мог взять на себя столь тяжкое обвинение без достаточных к тому оснований. И хотя качание головой митрополита Николая имело, может быть, смысл, что он не советует нам доверять епископу Никодиму, но его молчание имело совсем, противоположный смысл.
     После торжественной литургии в Патриаршем Соборе с участием двух патриархов и множества архиереев все мы, сослуживавшие Патриарху Алексию епископы, были приглашены к нему на обед в помещение Патриархии в Чистом переулке. Были там и непременные в таких случаях Куроедов и Макарцев.
     Перед началом обеда Патриарх, обратившись ко мне, сказал: "Вы возводитесь в сан архиепископа Брюссельского и Бельгийского. Вот Вам об этом указ Синода. Там есть ошибка, та как вместо "Брюссельского и Бельгийского" написали второпях наоборот "Бельгийского и Брюссельского". Исправить, уже не было времени, Вы на это не обращайте внимания" (и добавил с чуть заметной иронией) "Вы, наверное, этого ожидали?"
     Мне было трудно ответить. До вчерашнего разговора с митрополитом Николаем мне и в голову не приходило, что меня могут возвести в сан архиепископа, ведь всего лишь год с небольшим, как я был хиротонисан епископом, но после разговора с митрополитом Николаем я почти догадался, но "выдавать" его мне конечно не хотелось. Поэтому я ответил: - "Нет, не ожидал".
     - "Вот как, - удивился Патриарх, - да ведь этот сан полагается по Вашему положению в Бельгии. Конечно, можно было ещё подождать, но раз Вы приехали, мы решили дать Вас сан архиепископа теперь же".
     И, обратившись к стоящему недалёко Куроедову, Патриарх стал объяснять ему, что они на вчерашнем заседании Синода дали мне сан архиепископа, так как этого требует положение о нашей Церкви в Бельгии. Куроедов промолчал. Лично я до сих пор убеждён, что инициатива моего ускоренного возведения в сан всецело принадлежала митрополиту Николаю.
     Уже совсем поздно вечером, того же дня, в номере, занимаемом мною в гостинице "Советская", раздался телефонный звонок. Я взял трубку "...говорит дежурная Патриархии. С Вами будет сейчас говорить митрополит Николай".
     И действительно, вслед за тем раздался голос митрополита Николая: "Вы завтра, как я слышал, будете у Макарцева. Очень прошу Вас, скажите ему то, что Вы говорили мне, - как широко известна за границей моя деятельность в защиту миру, как я лично известен, как ценят мои выступления и какое они имеют значение для Советского Союза и, что они подымают престиж этой страны! (Надо сказать, что дословно я этого никогда не говорил митрополиту Николаю. А говорил Куроедову (см. выше) из желания помочь делу с поездкой во Францию - А.В.) Очень прошу Вас это сделать, Вы тем самым много мне поможете". Я согласился, хотя и без большой охоты. Мне стало жалко митрополита Николая, ещё недавно чуть ли не самый влиятельный и сильный иерарх Московской Патриархии теперь просит помощи и защиты у приехавшего из-за границы епископа-эмигранта, значительно более молодого по возрасту и хиротонии.

     Встреча моя с Макарцевым, назначенная на 3 часа дня пятницы 22 июля, не состоялась. Я неожиданно был приглашён в 2 часа на банкет, устраиваемый епископом Василием Самахой, (представителем Антиохийской Патриархии при Патриархе Московском) по случаю его отъезда на родину. Всё это должно было происходить на епископской даче в Серебряном Бору под Москвой. Не буду много говорить о епископе Василии (это вне темы моих воспоминаний о митрополите Николае), скажу только, что у него была сомнительная репутация, как в нравственном, так и в политическом отношении. Об этом я слышал за границей и в некоторых кругах Антиохийской Патриархии. Не стану также описывать "банкет", весьма красочный и любопытный. Скажу только, что на нём присутствовали, кроме Патриарха Алексия, митрополита Николая и других церковных деятелей, Куроедов и Макарцев, а так же послы арабских стран и Персии.
     Сам епископ Самаха выступил с большой церковно-политической речью, в которой в духе восточного красноречия и льстивости воспевал дифирамбы всем присутствующим - Патриарху Алексию, Куроедову, Совету по делам Православной Церкви, Советскому правительству (за компанию), митрополиту Николаю и даже мне...
     Но всё это к делу не относиться. Отмечу только, что когда Самаха стал восхвалять митрополита Николая как великого борца за мир, митрополит Николай, сидевший до этого как-то в стороне, за небольшим столиком на два-три человека, с довольно насупившимся взором, вдруг привстал... почти вскочил, и каким-то истошным полуистерическим голосом воскликнул: "Да, за Мир я готов бороться до последней капли крови!"
     Банкет кончился около пяти часов вечера, в тот же вечер я должен был уезжать поездом в Ленинград. Мы условились с Макарцевым, что я встречусь с ним по возвращении моему в Москву, а точное время мы с ним обговорим по телефону. Мне почти не пришлось поговорит на этом банкете с митрополитом Николаем, и кто мог тогда предвидеть, что больше я его не увижу.
     В Ленинграде мне удалось откровенно побеседовать о митрополите Николае с настоятелем Никольского (Морского) Кафедрального Собора протоиереем Александром Медведковым, знакомым мне ещё по поездке 1956 года.
     - "Да, - сказал он, - нас всех как громом поразила, отставка митрополита Николая. О ней нам рассказывал наш митрополит Питирим (Свиридов, скончавшийся в 1963 году) по возвращении из Москвы с заседания Синода. Обсуждался вопрос о принятии Синодом прошения митрополита Николая об отставке: "Ваше Святейшество - заявил тогда на заседании Синода митрополит Питирим, - у меня скорее рука отсохнет, чем я подпишу постановление о принятии прошения об отставке митрополита Николая!" Как нам рассказывал митрополит Питирим, в ответ он услышал громогласное слово Патриарха - "Надо!" И что удивительно, сам митрополит Николай прибавил - "Надо". И мне пришлось подписать".
     В результате этого рассказа я спросил о.Медведского: "А почему же митрополит Николай подал сам такое прошение? Что могло его к этому побудить?"
     - "Трудно сказать. Вероятнее всего, ему предъявили такие требования, принять которые ему не позволяла его совесть. И он предпочёл уйти в отставку",- ответил мне о.Медведский".
     Я вернулся в Москву 28 июля. От встречи с Макарцевым я решил отказаться. Слишком много тяжёлого о положении Церкви в стране я услышал в Ленинграде. При этой встрече мне пришлось бы или скрывать мои впечатления (что я считал недопустимым!) или говорить откровенно и тем самым подвергать опасности лиц, с которыми я имел общение. И вообще я не желал "открывать свои карты" Макарцеву, давать ему понять, насколько я осведомлён о положении Церкви в современной России. На всё это было много веских причин. К сожалению "помочь" митрополиту Николаю, при открывшихся обстоятельствах, я считал невозможным. Поэтому на вопрос сопровождавшего меня протоиерея Павла Соколовского (погиб в авиационной катастрофе в 1973 году над Прагой), когда я думаю встретиться с Макарцевым, я ответил, что до отъезда у меня на это не хватит времени. Отец Соколовский остался недоволен, но ничего не сказал.
     На следующий день, во время утреннего чая в номере гостиницы "Советская", протоиерей Соколовский сказал мне, что меня кто-то хочет видеть. Я вышел в переднюю номера и увидел даму. Ей было около пятидесяти лет, как-то не по-модному одетая в коричневое платье, с интеллигентным лицом, если не ошибаюсь, в очках. Она попросила у меня благословение и передала письмо, сказав при этом: "Это от митрополита Николая". И ушла.
     Я вернулся в номер, и протоиерей Соколовский сказал мне: "Это Зоя Михайловна, секретарша митрополита Николая. Очень влиятельная при нём особа. Он всё делает только через неё".
     Видел ли о.Соколовский, что она передала мне письмо не знаю. Думаю, что нет, но, несомненно, догадался. Впрочем, я решил не скрывать этого и прочитать его сразу же.
     Я думал, что в этом письме не может быть ничего важного, вероятнее всего, подумал я предложение о нашей встрече перед моим отъездом. Словом, я сел за стол и прочитал его (конечно про себя, а не вслух). Я бережно храню это письмо в своём архиве, всё оно написано от руки, вот его содержание:

     Дорогой, возлюбленный Владыка Василий!

      По-Вашему возвращению из Ленинграда я многократно пытался найти возможность встретиться с Вами, а также с Ник. (Большаковым - он так же приехал из Англии в качестве гостя Патриархии. -А.В.) и молодёжью. Новый руководитель Внешнего Отдела и его помощник (Буевский - А.В) изолировали меня от Вас и всех вас. Мне не было предоставлено часа для этих встреч, и Вы, вероятно, сами не знали об этой изоляции. Как всё это грустно!
     Обнимаю Вас с горячей братской любовью!
     Передайте, пожалуйста, прилагаемые письма по назначению. Мне очень тяжело.
     Передайте С.Н-чу (Большакову - А.В) о моей невозможности иметь беседу с ним.
     Передайте Вашей молодёжи глубокую благодарность за присланную книгу и тёплое письмо. Так мне и не дали повидаться с ними!
     Вас лобзаю братски, всем остальным пересылаю моё благословение. Прощаюсь со всеми вами - увы! - на расстоянии.
     Если Пр. Экзарх или кто-либо будет мне писать, то только на домашний адрес: Москва 5, Бауманский 6 - мне.
     Счастливого пути! Богом благословенного успеха в работе, дорогой Владыка!
     Прошу святых молитв.
     Не понимаю происходящего со мной.
     Душой всегда буду со всеми вами.
     С любовью неизменной
     Ваш М.Н.
     29 июля 1960 г.


     Прочитав это письмо, я сразу начал действовать, чтобы встретиться или, по крайней мере, поговорить по телефону с митрополитом Николаем. Я сказал протоиерею Павлу Соколовскому, что мне непременно нужно видеть перед отъездом митрополита Николая, для того чтобы попрощаться с ним. Он позвонил в Патриархию, где ему сказали, что митрополита Николая нет, но он скоро будет и останется там до трёх часов. Я просил передать ему, что хочу его видеть. Попозже, когда я снова позвонил, мне ответили (кажется Буевский), что митрополит Николай был, но уехал раньше обыкновенного, провожать в аэропорт Патриарха, который в час дня улетал в Одессу. Передать ему о моём желании его увидеть не успели, но обещали сделать это на аэродроме. Позднее я снова позвонил в Патриархию, и мне сказали, что после отбытия Патриарха митрополит Николай сразу уехал к себе домой, так что ничего передать ему не успели. А до отъезда Патриарха было не возможно с ним переговорить, так как митрополит Николай на телефонные звонки не отвечает. После окончания служебного дня в Патриархии, он "запирается" у себя дома, и добиться его по телефону невозможно, даже в самых экстренных случаях. Более того, мне сказали, что даже на звонки у двери он тоже не отвечает и никому не отпирает дверь. Я понял, что у Патриархии в этом деле большой опыт. И действительно, я днём и вечером до позднего часа пытался звонить по телефону, на его квартиру, но безрезультатно. Никто не отвечал на телефонные звонки.
     Итак, в три часа дня я был в Патриархии, во Внешнем отделе (тогда он ещё помещался в том же здании, что и Патриархия, в Чистом переулке). Я хотел попрощаться и поговорить перед отъездом с епископом Никодимом (Ротовым). Мы долго с ним беседовали о делах Экзархата. Отчасти о моих впечатлениях и о положении Церкви. Как всегда (или почти всегда), беседа с ним была полуоткровенной, кроме деловой части, конечно. Я рассказывал ему о моих тяжёлых впечатлениях, которые почерпнул о состоянии церковной и приходской жизни в стране. От кого я получил эти сведения я, конечно, не говорил, да и митрополит Николай был далеко не единственным моим источником. Епископ Никодим в процессе беседы иногда соглашался, часто давал свои объяснения, делал поправки, опровергал или заявлял, что рассказываемое мною ему совсем неизвестно. Например, о безобразиях в Киеве во время пасхальной заутрени, я сказал, что слышал об этом ещё на Западе, от французов, которые были в Киеве на заутрене.
     - "Это интересный факт, мне он неизвестен. Его следовало бы проверить",- сказал епископ Никодим.
     Во время делового разговора некоторое время присутствовал Буевский, но потом епископ Никодим его отослал и сам начал со мною, каким-то особенно серьёзным тоном, разговор о митрополите Николае.
     - "Я знаю, что у вас в Западно-Европейском Экзархате митрополит Николай пользуется большой популярностью, и у вас многие думают, что отставка его вынужденная, и он скоро вновь вернётся на своё место председателя Отдела Внешних церковных сношений. Я должен Вам определённо заявить, и прошу Вас передать это официально от моего имени владыке Экзарху и всем в Экзархате, что отставка митрополита Николая окончательная. На свой пост он больше не вернётся. Вы должны это понять, перестать надеяться на его возвращение, ни в коем случае не предпринимать никаких шагов, чтобы он вернулся и в дальнейшем сотрудничать с лицами, назначенными Патриархией на его место. И Вы можете быть уверены, что встретите у нас ещё большее внимание и доброжелательство к Вашим нуждам и проблемам, чем у митрополита Николая".
     - "Владыко, - ответил я, - конечно, мы будем лояльно и по-братски сотрудничать с Вами, это наш долг. Ведь мы служим не "лицам", а Русской православной Церкви. Для нас достаточно, что Вы назначены Синодом и Святейшим Патриархом. И мы уверены, что встретим в Вашем лице внимательное и доброжелательное отношение к нашему Экзарху. Но это не мешает нам искренне сожалеть об уходе митрополита Николая, от которого мы видели постоянно добро и заботу. Более того, мы высоко ценим его как выдающегося деятеля Русской Православной Церкви. Мы скорбим о случившемся".
     - "Напрасно, - сказал епископ Никодим, - у вас на Западе создалось неправильное представление о митрополите Николае. Вы его недостаточно знаете. Как бы его характеризовать? Вы слышали, наверное, о ходком у нас выражении "Культ личности"? Так вот, митрополит Николай был типичным выражением этого культа. Культа своей собственной личности, конечно. Посмотрите на последний номер ЖМП, вышедший перед его отставкой. Половина журнала занята приветственными письмами и телеграммами, которые он получает к праздникам. Это вдвое более места, чем приветствия Патриарху. А его проповеди, которые постоянно печатаются в ЖМП! Допустим он хороший проповедник, но ведь не единственный в Русской Церкви. Есть и другие. Почему такая монополия? И так во всём. А в деловом отношении митрополит Николай ничто. Посмотрите, что делается в Московской епархии, которой он в качестве митрополита Крутицкого и Коломенского управляет! Ни одна епархия Русской Церкви так не запущена, как она. Вообще он никогда не заканчивает ни одного дела, бросает всё на пол дороге. Вот Вам один пример - воссоединение Русско-Константинопольского Экзархатов в 1945 году. Почему, скажите, он не добивался признания этого воссоединения от Константинопольской Патриархии? Это ведь было в те времена вполне возможно. И в результате провал".
     - "Да, но митрополит Николай, широко известен на Западе, очень популярен там, в инославных кругах и нельзя, по-моему, с этим не считаться", - возразил я.
     - "Как раз наоборот, - воскликнул епископ Никодим.- Своими крайними, ненужными выступлениями он вызвал всеобщее недовольство, стал одиозной, неприемлемой фигурой. И это было одной из причин его увольнения".
     Наш разговор с епископом Никодимом был интересным для меня и многое проясняющим. После его окончания я направился к выходу, собираясь уходить. И тут меня неожиданно поймал у дверей А.С.Буевский, увлёк в самую глубину двора Патриархии, где нас никто не мог слышать, и, волнуясь, захлёбывающимся голосом быстро начал говорить о митрополите Николае. Разговор наш продолжался более часа!
     Хочу кратко передать его содержание.
     "Вы, вероятно, осудите меня и, выражаясь высокопарно, "Вычеркнете меня со скрижалей Вашего сердца" (начал Буевский), за то, что я, многолетний ближайший сотрудник митрополита Николая и во многом лично ему обязанный, сразу после его отставки начну говорить Вам против него. Но я не могу молчать, совесть требует от меня сказать всю правду. Прямо скажу Вам, что если бы Он не ушёл, все мы должны были бы уйти. Всякое сотрудничество с ним было невозможно и невыносимо. То взрыв бурной энергии, то вслед за тем долгие депрессии, прострации, когда все дела останавливались. И все он хотел делать сам! Он не желал иметь никаких настоящих сотрудников. За долгие годы его возглавления Отдела Внешних церковных сношений он не сумел и не захотел создать кадры сотрудников-специалистов этого ответственейшего Отдела. Хотя многие ему указывали на эту крайнюю необходимость. Какой позор, что я мирянин и мало подготовленный к этой работе, был единственным сотрудником Отдела. Скажу Вам, что ради личного честолюбия и славолюбия он был готов идти на всё, на любое унижение Церкви и себя лично. Так, например он не довольствовался многими орденами, которые у него были, ему вздумалось ещё получить от Советского комитета по Защите Мира, "Ленинскую Премию Мира". И вот он не раз посылал меня в комитет, где я должен был говорить о его заслугах по борьбе за Мир и добиваться присуждения ему этой премии. Как мне это было тягостно и стыдно исполнять это поручение митрополита Николая. И как он унизил и опозорил своими домогательствами Русскую Церковь получением этой Ленинской премии... но конец был ещё позорнее. Дело в том, что Советское Правительство наградило Патриарха Алексия "Грамотой за Защиту Мира", а митрополита Николая обошло. Так митрополит Николай обиделся и послал меня в Комитет заявить, что он отказывается от Ленинской Премии!
     В ответ на это мне с иронией заявили в Комитете, что митрополит Николай напрасно беспокоиться, никто и не думает присуждать ему премию". Так закончил свой монолог А.С.Буевский.
      Вечером того же дня в пятницу 29 июля в ресторане "Прага" был устроен банкет в честь отъезжающих гостей. На следующий день мне исполнялось 60 лет, и этот факт тоже отмечался на банкете. Среди присутствующих были епископ Никодим и протопресвитер Виталий Боровой, с которым я впервые познакомился. Отсутствовал Макарцев, который обычно бывал в таких случаях. Видимо он "обиделся", что я у него так и не побывал.
     После окончания ужина мне удалось на минуту подсесть к столику, за которым сидел А.В.Ведерников - лицо очень близкое к митрополиту Николаю (и как показало дальнейшее, оставшийся ему верным, в его опале, до конца).
     Я тихо спросил его: - "Скажите, какие подлинные причины отставки митрополита Николая?"
     Ведерников неожиданно для меня под столом сделал знак ногою и тихо произнёс мне почти на ухо: "Он Вам сам всё рассказал!"
     На следующее утро, 30 июля 1960 года я улетел в Париж.