В конце нашего столь "прогрессивного" и вместе с тем столь злополучного ХХ-го века – после жутких войн, революций, "строек", "ломок", "перестроек", после изощрённых преследований и гонений на веру, после лютой зимы атеизма и грубого материализма – неожиданно наступила как будто оттепель, вновь пробудилась в душах вера в Бога. Вдруг на Православную Церковь – до крайности угнетённую, со всех сторон притеснённую, малочисленную и истощённую – повеяло из мира человеческого некоторым как будто доброжелательством, участливостью, заботой и расположением. Очевидно, что материалистические идеи потерпели крах и их перехлестнула волна оживлённого интереса к чему-то возвышенному, мистическому, чудесному. Многие души обратились к поиску каких-либо духовных, стоящих выше вещества сил, способных дать стимул, вдохновить их жизнь, дать хоть какую-то целенаправленность, внести хоть какой-то смысл в совершенно, казалось, уже выродившийся, опустошившийся, одебелевший образ их существования. Как бы то ни было, стал приходить народ и в православные храмы, стали шириться приходы, восставать из руин церкви и монастыри, составилась уже целая армия из новообращённых христиан.
      Но... последует ли за этой "весной" "красное лето"? Или это только обманчивая оттепель, а впереди еще более лютые морозы? Многое оттаяло! многое ожило! – но не только доброе. Потянулся новый народ к Церкви, но с ним пришли и человеческие немощи, болезни, грехи: гордыня, самость, упрямство; подняли головы, казалось бы, уже забытые ереси, лжеучения, суеверия – как талые воды обступили они здание Церкви. И оказалось, что Православие наше в крайней опасности – более чем когда-либо! Каких только ошибочных понятий и мнений о вере не узнаешь сегодня! Каких только давным-давно отвергнутых Церковью ересей и лжеучений не услышишь сегодня в речах многих наших разговорчивых собратьев, и что страшнее всего – в заявлениях многих лиц, носящих священные саны!
      Когда атеистические власти гнали веру, тогда многие люди, хотя сами и боялись зайти в храм, и совершенно не знали христианского учения, но издали как-то уважали Церковь, любопытствуя узнать ее внутреннюю жизнь. Теперь они подступили к Православию, ближе узнали его учение, законы, образ жизни и... оно приглянулось далеко не многим. Уж слишком оно отрешено от мира сего, слишком уж идёт вразрез со всем современным стилем жизни, слишком от многого требует отречься, слишком многое разлюбить. И новоприходящие часто обнаруживают в себе многое вполне чуждым Православию и, не желая вести борьбу с собой, приписывают вину самому христианству. На беду, учителей, пастырей духовных, способных донести до этих сердец всю красоту, весь аромат Православия, так недостаточно! Дьявол же не дремлет, ему так на руку эти мутные воды – заблудшие, растерянные души, ищущие чего-то немного "возвышенного" (только – немного!), но и приземлённого в то же время; и вот нащупав эту благоприятную почву, он предуготовляет приход своего ставленника – царя над всем миром. Дьявол рад сеять семена новой религии – универсальной, модернистской, обмирщённой, которая не требовала бы от людей многого, но давала бы немалое; всех собирала бы и объединяла, никого не оставляла бы за своей оградой: для иудеев была бы иудаизмом, для язычников – язычеством, для христиан – христианством (так будет она искажать и лепить к себе слова ап. Павла – 1 Кор. 9).
      Характерно наше время какой-то чрезвычайной неразборчивостью в религиозных понятиях, учениях, законоположениях – всеядностью. Кажется, сегодня многие люди, вступающие в мир религии, уже в самом начале своего "духовного" поиска не ставят себе целью отыскание истины и истинного Бога, но подобно Понтийскому Пилату цинично отмахиваются от серьёзного поиска: "Что есть истина?" – чуть ли не: "Какая еще там истина?" – и согласны на любую более или менее удобную теорию, какой-нибудь "духовный" суррогат, лишь бы он как-либо сводил "концы с концами", т. е. оправдывал и разнообразил наш житейский комфорт, придавал бы ему некоторый аромат возвышенности и таинственности, немного затуманивал этот столь невесёлый силуэт надвигающейся смерти. Сегодня религиозные поиски, – это чаще всего поиски не Царствия Небесного, а некоего царства поднебесного, которое стелилось бы густым розовым туманом по поверхности всё той же, уже так слюбившейся нам, земли и дарило бы всё те же земные удовольствия, только без скорбей и без помех, без затрат сил и в изобилии.
      Удивительна такая беспринципная неразборчивость современных людей в вопросах веры, – а именно она особенно удобна и необходима тому, кто уготовляет путь лжехристу, лжемессии. Тот, кто имеет действительно силу и власть, – тот просто рушит одно и строит другое; тот, кто не имеет такой власти, – берёт лестью, обманом, подменой понятий. Так действововал дьявол и в Эдеме, когда обольщал наших прародителей, так действовал через иудеев, когда готовил убийство Богочеловека, так будет действовать и приготовляя престол антихристу. Но не могло бы зародиться такое смешанное, неразборчивое и вместе с тем такое увлечённое, оживлённое отношение к религии, если бы не предшествовал этому целый век общечеловеческого поклонения грубому, "дебелому" веществу; и не с этой ли именно целью чья-то цепкая рука так настойчиво влекла все народы земли на поклонение этому "тельцу, ядущему траву", заставляла их так наивно погрязать умом и сердцем в одних только материальных "благах"? Уже в XIX веке наблюдался необыкновенный хаос в вопросах веры и среди тех, кто именовался христианином, и даже православным, весьма редко обретался тот, кто мыслил и чувствовал действительно по-православному. Как часто уже тогда дух истины подменялся духом прелести, духом отступничества от Христа. Распространялись всевозможные лжерелигиозные учения, умножались опасные спиритические увлечения, со всех дверей в здание Церкви пытались проникнуть многообразные ереси, ложные мнения и понятия. Начало ХХ-го века ознаменовалось взрывом, небывалым всплеском какого-то отчаянного поиска новых "духовных" ценностей, что выразилось и в псевдорелигиозных, и философских, и творческих исканиях. И вдруг... чья-то жесткая рука спускает "железный занавес", сцена меняется на противоположную: пресекается всякая попытка "возвышенных" поисков, все опускают голову и начинают старательно месить глину, лепить кирпичи и строить города "земного счастья и благоденствия". Религия объявляется "опиумом для народов", а материалистическое житие-бытие – пробуждением от кошмарного сна и настоящей жизнью. Но и эта "религия науки и техники" истощается, занавес опять поднимается, на сцене – новые перемены, и опять поиск "возвышенного", новых "духовных" идеалов, только еще гораздо более хаотичных и беспринципных, чем в начале века. Но так ли случайны и непоследовательны эти перемены декораций? Действительно ли это поиск человеческой души, жаждущей истины? Или это забвение истины, отступление от нее, уход в дебри? Не присутствует ли в этих (казалось бы – творческих) поисках человечества некоторое заданное направление?
      Вот ведь всё это ошеломляюще эффектное продвижение человеческого разума в области покорения себе стихий мира, открытие тайн земли, повелевание законами вещества, – это тоже религия, религия со своим "всемогущим" богом, подвластным ему миром, подчинёнными ему силами и чудесами. Это религия самая практичная, очень понятная и близкая каждому человеку, слишком даже родная ему, – ведь это религия не какой-то безвидной души, а религия тела – такого ощутимого, так много жаждущего; религия обещающая телу рай – здесь и сегодня. И этот "рай" уже стучится в наши двери, он предлагает и раздает необыкновенно приятные ощущения: покой, радость, здоровье и, главное, – забвение смерти. Если отцы Православия говорили: "Отдай кровь, чтобы принять дух", то эта религия утверждает, что "в здравом теле и дух здравый". Самого человека в некотором обобщенном понятии эта религия выставляет богом (человека-творца, ученого и строителя), а мир кладёт у ног его – как бесконечный океан вещества, который вскоре будет находиться в полном рабстве у этого человека-бога. Разве сегодняшний человеческий мир, наполненный бездной самых разных хитроумнейших, самых привлекательных на вид вещей – буквально "чудес техники", разве это не храм, в котором воспевается громкая песнь-славословие человеку-умельцу, мастеру, удальцу, гению, Прометею, смелой дерзкой рукой похищающему "огонь у богов"? Все эти яркие, светящиеся, фантастически переливающиеся всевозможными зрительными эффектами, гудящие какой-то машинной, ритмичной музыкой, заряженные какой-то дикарской эмоциональностью и снабжённые суперсовременной техникой города, сплошь наводнённые товарами, – каждый магазин это своего рода сказочный великолепнейший мир, выставка чудес, парад гениальной человеческой изобретательности, – как всё это может не нравиться, не пленять, не пьянить? Мир Божий, природа земли, все её красоты, чудо гор и морей, лесов и полей, неба, звёзд, солнца и луны, дня и ночи, живых творений – всё это сегодня заслонено красотой, привлекательностью, удобством и практичностью мира вещей, сотворённого самим человеком; и здесь нет ничего отвлечённого, отводящего в какую-то загадочную даль – всё здесь конкретно и прямо служит удобству и приятности жизни, "рай" уже прямо на земле! Да, это религия! И религия, которая нашла много поклонников, стала центральной, главной, уже неотъемлемой от падшего человечества.
      Интересно, что уже вскоре после изгнания Адама из рая, человечество разделилось на два потока: Сим – благочестивый потомок Адама – дал потомство, которое более отличалось духовными устремлениями: верой, послушанием Богу, смирением, молитвенностью. О симитах не говорится в Библии, что они преуспевали в житейских науках, в практической хитрости. Напротив, потомство братоубийцы Каина, который за своё злодеяние подпал под страшную клятву Божию: когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле (Быт. 4, 12), как мы видим, преуспевает в устройстве удобств для своего земного бытия. Уже сын Каина Енох строит "город", т. е., по-видимому, укреплённую усадьбу или крепость, его потомок Иавал изобретает музыкальные инструменты и становится отцом всех играющих на гуслях и свирелях. Тувалкаин – ковач всех орудий из меди и железа. После потопа уже потомки нечестивого сына Ноева – Хама – отмечаются в Ветхом Завете как особо преуспевающие в земных делах: так Нимрод отмечен как сильный зверолов и как первый земной царь, сильный на земле. Показательно, что и еврейский народ, покуда нёс на себе печать избранничества Божия и оправдывал его ревностной верой в истинного Бога, отличался от других народов знанием истинной религии и богослужения, сохранял завет с Богом, – тогда не отличался он никакими успехами в земных науках, в мирской мудрости, в искусствах. Но когда, отвергнув Истину – Христа Бога, потерял свое религиозное призвание, то стал особенно выделяться и совершенствоваться в земной мудрости, стал лидером в науках и искусствах, в житейском хитроумии. Из этого видно: когда человек оставляет Бога и "оставляется" Им, то, утеряв путь покаяния, смирения и плача, – вместо прошения милости у Всемогущего своего Отца Небесного, избирает путь самости, самодеятельности, в самоупоении, своими собственными усилиями старается устроить на земле эдемский сад. Некоторые вожди этого направления так прямо и заявляли: "Мы не должны ожидать милостей от природы, взять их у неё силой – наша задача". Итак, на протяжении всей истории человечества мы видим два противоположных направления человеческой деятельности: одно – восходящее от земли к горнему, признающее и оплакивающее немощь, повреждённость, болезненность человеческого естества, не отвращающее взгляда от этой болезненной, неприглядной картины, зрящее всю её глубину и ищущее от Бога врачевания этой немощи, понимающее своё странническое положение в мире сем – изгнанничество, и стремящееся к истинному своему отечеству, через глубокое покаяние ищущее примирения с Богом, возрождения, спасения. Другое направление – приняло своё изгнание с непреклонным надмением, с самонадеянностью, пожелало место своего изгнания сделать своим отечеством, пожелало лучше забыть Бога, чем преклонить пред Ним свою упрямую выю, пошло по пути развития своих повреждённых способностей, по пути самоупоения, самообмана и усыпления совести, к поиску иллюзорного счастья.
      И вот два этих потока часто сталкиваются на своих путях, противодействуют один другому, иногда частично увлекаются один другим, то на время останавливают свой бег, противясь друг другу, то вновь, вздымаясь, несутся прочь друг от друга. В наше время эти два направления особенно противостоят и мешают друг другу достигнуть своей цели, есть попытки слить их, но они не могут смешаться, как не смешиваются вода и елей. Как видно из пророчеств Священного Писания и святых отцов Церкви, в последние дни мира поток миролюбцев, поклонников "земного рая", поклонников мамоны как потоп захлестнёт всю землю. Найдёт он и своего владыку – всемирного царя, антихриста, который будет строить всё своё владычество, всё своё влияние и обольщение на двух столпах: с одной стороны, на земном плотском благоденствии, телесных удобствах и сытом довольстве, доставляемых хитроумной наукой, техникой и умелой организацией труда, ловкой политикой и дипломатией; с другой стороны – на "мистике", на расплывчатой универсальной религии, которая действительно будет "опиумом для народа", будет кружить головы приятными ощущениями, вселять в сердца восхищение и чувство восторга и благоговения перед великими магами, поражать умы видом неизъяснимых великолепнейших чудес и оковывать страхом души, осознавшие величие силы, которая повелевает стихиями и сводит огонь с небес. Поэтому ошибочно полагать, что увлечённые поиски XX века в области религиозной, его "ревностное" желание постигать "духовное", "надмирное", и скрупулезное углубление современного человека в мир вещества, все эти "чудеса" в области науки и техники, – что все эти процессы случайны и противоречивы. Нет, они вполне целенаправленно ведут человечество к одной цели и успешно дополняют друг друга. Цель их – создание новой религии, которая включит в себя "достижения" этих ложных направлений душевной деятельности человека: лжерелигии и лженауки.
      Обратим внимание на основные принципы такой "науки" и такой "религии", с точки зрения их влияния на душу человека – как они схожи! Лженаука изучает удивительнейшие законы природы, её взаимосвязи, силы, проникает в её тайники, находит тончайшие, сложнейшие закономерности, гармонию, цельность во всех направлениях – за что ни возьмётся в этом мире, но вслед за этим она не возводит нашего восхищения и благоговения перед чудом видимого – к его Творцу, даже ничего не говорит о Творце, но, всячески расхваливая это чудесное устроение, относит его как бы к случайности или отмахивается незнанием и нежеланием знать – откуда это всё и Кто это всё так увязал, мол это уже не область науки. Однако восторг, вызываемый в душах людей при виде раскрывающихся с помощью науки тайн мироздания, человек-учёный приписывает себе, относит его к человеческому гению, к человеку-творцу. Схожая тактика и у лжерелигии: она демонстрирует перед человеком явные знамения из другого, неведомого им, мира, причём всегда делает нажим на чудесность, на таинственность явления, заставляет ожидать и нетерпеливо желать ещё и ещё подобных же чудес. Лжерелигия также не говорит ничего определённого или же говорит очень расплывчато об источнике этих чудодейственных сил и этим самым располагает человека преклоняться и почитать неким божеством совершенно неведомое им "духовное" существо. Не надо думать, что дьявол всегда препятствует поиску "духовного", религиозного, божественного. Он чаще всего мешает правильному поиску, истинному богопознанию, а беспорядочное стремление к возвышенному использует в своих целях. Св. Григорий Палама говорит в своих "Триадах", что язычники, изучая творение, т. е. видимый мир, и его законы, "приходили к какому-то представлению о Боге, поскольку природа и творение дают к тому немалые основания, демоны же с бесовским умыслом не препятствовали тому, – ведь разве их почитали бы богами, если бы в человеческую голову не проникло никакого представления о Боге?" (Триада 1, 1, 18). Имея духовную силу, некоторую "власть" над материей, как силы бесплотные демоны по попущению Божию могут совершать немалые чудодейства, и, пользуясь духовной слепотой людей, часто выдают эту свою тёмную "духовность" за силу божественную, присваивая себе поклонение, подобающее только Богу. Так антихрист магией науки и магией религии покорит себе почти всё человечество, а так как объявит он себя богочеловеком, то и поклонение будет воздаваться ему двоякое: как "божественному чудотворцу" и как "гениальному мироустроителю". Очень многие процессы, происходящие сегодня в мире человеческом, в самых разных его областях: в политике, в науке, в искусстве, во всех направлениях религиозной жизни, в философии и культуре вообще, все они постепенно выравниваются друг на друга и, сговорившись, дружно устремляются к одной цели – к приготовлению гладкого пути и великолепного трона долгожданному всемирному царю-миродержцу.
      Итак, дьявол ни в коем случае не противник религии вообще, а скорее наоборот, он то и есть основатель большинства религий. Дьявол и правоверных христиан старается всегда уклонить не прямо в неверие, а в искаженную веру, – дьяволу нужна религия, только как можно более универсальная, аморфная, адогматическая, туманная, как можно более расплывчатая, чтоб привлечь возможно большее число людей к поклонению антихристу и в его лице самому сатане. Вот почему сегодня так часто слышится в среде строителей новой религии такое недовольство и фырканье в отношении догматов веры. Слова "догмат", "догматическое богословие" стали чуть ли не ругательством, как будто догмат – враг жизни. Адогматизм сегодня чаще всего не отрицает прямо истинности Божественных догматов, но "всего лишь" отрицает необходимость ясного знания догматов для нравственной, духовной, христианской жизни. Адогматизм отучает христиан мыслить, отличать истинное учение от ложного, а не вовсе верить в Бога и в нечто духовное и мистическое, – что как раз на руку грядущему антихристу.
      Обратим внимание, Священное Писание предрекает как признак скорого пришествия антихриста и кончины мира – всеобщее, среди всех народов, распространение Евангелия. Христос говорит: И проповедано будет cue Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец (Мф. 24, 14); во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие (Мк. 13, 10). Другой признак скорого пришествия антихриста и кончины мира указывает нам Божественное откровение в некотором особенном отступлении от христианской веры, которое произойдёт, когда за умножение беззакония, изсякнет любы многих (Мф. 24, 12) и когда антихрист явится в собственном лице, облеченный всею силою сатаны, и воздвигнет последнюю жестокую брань против Христа, Церкви Христовой и христиан. Тогда будут предавать верующих на мучения и убивать верных последователей Христовых, и они будут ненавидимы всеми народами за имя Христово (Мф. 24, 9-10).
      Таким образом, пришествие антихриста, по предречению Спасителя, должно быть предварено повсеместным распространением проповеди евангельской, между всеми без исключения народами, во свидетельство всем языком, т. е. чтобы не остался ни один народ, ни один человек, который бы не слышал слова любви и истины, чтобы все имели возможность спастись, чтобы все, наконец, не принявшие истины и поверившие лжи были безответны в день Суда (2 Сол. 2, 12). Но обращает на себя внимание несколько странный момент: при всемирной проповеди Евангелия очень многие обратятся к истинной вере, значит – будет великое множество православных храмов, священнослужителей, монахов, значит – и христианских книг, икон и т.д. Но вдруг тут же, вскоре после этого – начнётся небывалое гонение на Православную Церковь, весь мир восстанет против истинных христиан, будут их убивать, мучить, изобретут новые ужаснейшие пытки для них: И будет время скорби, скорбь, якова не бысть, отнележе создася язык на земли, даже до времене онаго (Дан. 12, 1). Но как же произойдёт такая внезапная перемена в людях, как же так скоро весь мир, просвещённый святым Евангелием, станет лютым гонителем Церкви, из войска Христова так скоро и столь многие перебегут в стан антихристов и останется только малое стадо истинных сынов Церкви, которое вынуждено будет спасаться бегством в пустыню? Не означает ли это также то, что и проповедники веры последних времен не будут отличаться действительной горячностью веры, будут проповедовать не в духе смирения и покаяния, но подобно фарисеям и книжникам произносить красные речи, пленять народы красотой православной обрядности и восторженностью слов. Но мало кто из проповедников и из слушателей допустит слова эти до глубин сердечных. Тогда слово Божие будет сеяться изобильно – и много будет сеятелей, но жнецам не будет работы: семена будут падать на дорогу, на каменистую почву или среди сорных трав. Почти уже не обретаются клочки доброй земли, как предсказал о последних временах Дух Святый через пророка Давида: Господь с Небесе приниче на сыны человеческая, видети, аще есть разумеваяй или взыкаяй Бога. Вей уклонишься, вкупе неключимы быша: несть творяй благостыню, несть до единого (Пс. 13, 2-3).
      По-видимому, недостаток будет не во внешнем – формальном – знании буквы христианского учения, его правил, канонов, обрядов, даже канонического стиля православной иконописи и церковного пения (так Серафим Роуз говорит: "Пожалуй, и "образ зверя" будет написан с соблюдением византийских иконописных традиций"). Не незнание христианства уже и теперь главная болезнь мира, а всяческое удаление от истинно христианского, глубоко покаянного, смиренного, деятельного образа жизни – в духе прежних истинных христиан. Последнее христианство возьмёт от древнего только оболочку, содержание же незаметно будет подменено новым духом, иным стилем жизни, образом мышления и другими ценностями. Вспомним, как обличает Господь в Апокалипсисе именно Ангела Церкви последнего периода: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч!
      Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 15-17).
      И такое внутреннее искажение веры православной есть самое коварное, злостное, утончённое искушение; началось оно уже давно. Еще епископ Игнатий ясно подметил это искушение в середине XIX века: в одном письме он говорит, что "скорби, постигавшие малое Христово стадо [во все времена] очень различны. Сперва было явное гонение на христиан... Впоследствии... это явное гонение преобразилось в более тонкое, неприметное для каждого, но вполне ясное для умов очищенных: начали требовать гонители от христиан не отречения от Христа, а принятия ереси, столько же душепагубной, как и отречение, т.е. требовать не прямо нечестия, но злочестия. Далее гонение сделалось ещё тоньше: оставлено на произвол верование во Христа, а отвергнуто жительство по заповедям Христовым: – принято жительство противоположное им, отчего вера никак не может перейти из вводной в деятельную, тем менее в живую, т. е. духовную. Вера без дел веры, т.е. без исполнения заповедей Христовых, мертва. Самые вводные познания её остаются для человека крайне тёмными и сбивчивыми, как не объяснённые в нём и ему – деянием, паче – Духом Святым. В этом состоянии сбивчивости и темноты, мы видим в настоящее время многих, считающих себя христианами, и даже учителями Христовой Церкви, – из них иной не верит чудесам Христовым, исчисленным в Евангелии, – другой верит одной части учения Христова, а другую отвергает, иной не верит существованию демонов; опять иной думает, не умея различить дел веры от дел естества, что все спасутся за свои добрые дела, и проч. и проч. По этой причине весьма редко можно слышать истинное Слово Божие из уст человеческих, хотя и часто можно слышать поддельное" (Свт. Игнатий Брянчанинов. Собрание сочинений. Издание Донского монастыря и издательства "Правило веры". М., 1993. Т. VII. С. 93).
      «...Истинно, истинно говорю вам: ныне, когда дел уже вовсе нет и духовное мудрование крайне редко, ныне диавол столько ненавидит это мудрование, что хотел бы истребить его с лица земли, дабы Евангелие осталось у нас только для нашего осуждения, а не назидания: ибо мы будем судимы по Евангелию... Диавол готов нам придать вдесятеро здравого смысла и умножить тысячекратно наши практические сведения, лишь бы украсть у нас знание крестное, при коем можем стать одесную Бога" (Свт. Игнатий Брянчанинов. Указанное собрание. Т. VII. С. 82). "Священное Писание свидетельствует, что христиане, подобно иудеям, начнут постепенно охладевать к откровенному учению Божию; они начнут оставлять без внимания обновление естества человеческого Богочеловеком, забудут о вечности, всё внимание обратят на свою земную жизнь; в этом настроении и направлении займутся развитием своего положения на земле, как бы вечного, и развитием своего падшего естества для удовлетворения всем повреждённым и извращённым требованиям и пожеланиям души и тела" (Свт. Игнатий Брянчанинов. Указанное собрание. Т. 1. С. 455). "Ныне во многом люди дерзнули в установления Святого Духа ввести свои установления. По этой причине сделались установления небесные земными, духовные плотскими, святые греховными, мудрые нелепыми... Начало бедствий заключается в непозволительном и гордом презрении велений Св. Духа, в заменении их своими уставами..." (Свт. Игнатий Брянчанинов. Указанное собрание. Т. IV. С. 535).
      Заметим, Евангелие будет проповедано всем народам именно накануне пришествия антихриста, тогда, когда дьявол будет уже достаточно свободен в своей злой деятельности на земле и будет активно готовить воцарение своего ставленника. Почему же он не сумеет воспрепятствовать столь широкому распространению самого враждебного ему учения? Не очевидно ли то, что дьявол будет препятствовать не внешней, словесной проповеди Евангелия, а исполнению заповедей Христовых, углублению в саму суть христианства, всячески будет обмирщать, приземлять и рационализировать понятия веры Христовой? Само же по себе секуляризованное христианство, с обрезанными крыльями, не только не страшно дьяволу, но ещё и сослужит ему службу: ведь и антихрист будет выдавать себя за Христа, за Мессию, за Богочеловека.
      Многое прояснится, если мы вспомним, как встретил мир действительного Мессию, когда Он пришёл на землю, чтобы спасти род Адамов: ко времени явления Христова в народе иудейском, и даже среди язычников, Мессию ожидали с таким нетерпением, как никогда ещё, и, казалось бы, было невозможно, чтоб Он не был узнан. О Его пришествии молились в храме и в домах, рассуждали в синедрионе и синагогах, Мессию старались находить во всех сказаниях пророков. Чтобы избежать опасности – не узнать и отвергнуть истинного Мессию или принять ложного, иудейские книжники старались для сего извлекать из писаний пророческих все указания на Его Лицо и время пришествия. Ради того в синагогах составилось пространное учение о "признаках" истинного Мессии, т.е. о Его именах, происхождении, природе, свойствах, действиях, требованиях и проч., которое во всех синагогах излагалось с уточнениями, свойственными раввинской учености. Многое мнения и толки о Мессии неприметно перешли из школ к народу, так что уже самый последний простолюдин считал себя способным судить о Лице Мессии. При таком всеобщем и пламенном ожидании Мессии, при такой заботливости предохранить себя от заблуждений касательно Его пришествия можно ли было думать, что пришедший Мессия будет не узнан, отвергнут, осуждён, распят? Но так произошло на самом деле!
      Главная причина такого гибельного ослепления следующая: для верного и сердечного принятия Того, Кто должен был прийти с неба именно для того, чтобы всех возвести за Собою от земли на небо, необходимо было народу иудейскому иметь хоть в некоторой степени чувство небесного, жажду вечного, стремление ко святому и освящающему. Но как раз в этом был недостаток: у большей части действительным богом души и сердца был не Иегова, а чрево и злато. Кроме того, древние пророки изображали Мессию в виде величайшего Пророка, Первосвященника, Ангела Завета, Святейшего святых, Жертвы всемирного примирения и проч., также представляли Его и под видом Царя, подобного Давиду, Который должен был восставить скинию Давидову, воцариться в дому Иаковля во веки веков и быть Владыкою всех народов от моря до моря, в Царстве Которого все перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы (Ис. 2, 4). Но пророки отнюдь не разумели Царства Мессии в смысле мирском. Целью пришествия Его понималось не временное, а духовное и вечное блаженство, состоящее в искуплении от грехов, в чистоте нравов и жизни, в мире с Богом, в восстановлении первобытного богоподобия и достоинства человека и прочее. Но народ иудейский недолго был в состоянии следовать за этим высоким, чистым и светлым учением пророков о Мессии и Его Царстве, и наконец, не стараясь уже проникнуть в истинный дух пророческих сказаний о Царстве Мессии, остановился на их букве и ещё более прилепился к превратным толкованиям сей буквы, приноравливая её к своим желаниям, ища пищу своему воображению и чувствам, самолюбивым чаяниям и ожиданию земных благ и преимуществ. Почти все начали ожидать в лице Мессии всемирного завоевателя, который для того и явится во всем могуществе посланника Божия, окружённый знамениями и чудесами, чтобы низложить и упразднить все тогдашние царства на земле, составить из всего рода человеческого единую державу, в коей иудеи должны занять первое место и быть его наперсниками. Плодами пришествия Мессии почиталось, между прочим, немедленное чудесное собрание в Палестину иудеев из рассеяния их по всему свету, изведение из ада и воскресение всех умерших иудеев, восстановление царства Давидова, обновление Иерусалима и устроение нового великолепного храма, покорение всех народов иудеям, учреждение великолепных вечерей, чрезвычайное плодоношение земли, уничтожение болезней и смерти и проч. При таком погибельном ослеплении умов и сердец, что могло произвести появление Иисуса Христа в народе иудейском: не с мечом, величием и славою земною, а в самом простом и смиренном виде народного учителя, окружённого не легионом воинов, а двенадцатью простыми и бедными учениками, с одною мирною проповедью о приближении Царства Божия и исцелением недужных, без обещаний свободы от ига иноплеменников, без всяких предложений каких-либо земных выгод, даже без обращения к главам народа? Мессия из Галилеи, из Назарета, откуда не ждали ничего важного и общеполезного, Мессия, вместо славы и побед проповедующий нищету и самоотвержение, не имеющий, где подклонить главу, и т.д., – такой Мессия казался лицом странным и неудобоприемлемым, противным и опасным (см.: Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. Одесса, 1857).
      Слово крестное для искателей и чтителей земного благоденствия показалось соблазном. Они сочли земное положение своё драгоценным, единственным достоянием, достойным всякой жертвы. Как удивительно: при наружном, таком тщательном, изучении всех пророчеств о Мессии, денно-нощном ожидании Его явления люди не узнают явившегося к ним во плоти Бога, гонят Его, распинают на кресте, осмеивают. Но очевидно, что таким же внутренне слепым, незрячим, при одном только внешнем, мнимом "просвящении" и "широте познаний" окажется и последнее "христианство". "Когда фарисеи отступили от Господа, тогда Он сказал ученикам Своим, что признаком кончины мира и близости второго пришествия Господня будет необыкновенное вещественное развитие: люди забудут Бога, забудут небо, забудут вечность и, в обольщении своём, как бы вечные на земле, всё внимание устремят на землю, на доставление себе на ней возвышеннейшего и неизменного благосостояния... Но всякий человек, пренебрегший познанием Бога и попечением о своем спасении, занявшийся всецело устройством своего временного положения по плоти и для плоти, непонятным и неприметным образом для себя, развивает своё падшее естество; свою невещественную душу соделывает как бы вещественною; омрачается, становится чуждым Бога; становится весь – грех, весь – плоть... Всеобщий разврат вместе с породившим его обильнейшим вещественным развитием будет знамением кончины века и приближающегося Страшного суда Христова... Грех достигнет своего полного развития, и тем он будет страшнее, тем владычество его будет тверже, что личина благочестия сохранится. Кто же поймёт, что в этом, по наружности цветущем благочестии уничтожена вся его сущность, вся сила? Так они уничтожены были в религии иудеев во времена Христовы, чего никак не мог понять народ, чего даже не сумели понять ни книжники, ни левиты, ни первосвященники иудейские, напыщенные своей учёностью и знанием. Но учёность эта и это знание заключались единственно в изучении закона Божия по убивающей букве, при жизни противоположной заповедям Божиим: такая жизнь соделывает веру мёртвую. Человечество не будет видеть своего бедственного положения в нравственном и духовном отношениях; оно, напротив того, будет трубить о своём преуспеянии, будучи ослеплено преуспеянием в вещественном развитии для времени и земли, отвергнув развитие христианское для духа, для вечности, для Бога... Отвергнув совершенно ту цель, для которой предоставлено ему [человеку] Богом странствование на земле", человечество изберёт цель самопроизвольную. "При этой цели кратковременная земная жизнь принимается за вечность, все силы души и тела истощаются человеком не для приготовления себя к вечности... истощаются они на устройство высшего плотского благоденствия и блаженства в гостинице земной, в темнице нашей, как бы в самом прочном, вечном жилище" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. IV. С. 271-274).
      На вопрос – как узнать антихриста, когда он придёт, – соловецкий старец Зосима сказал: "Когда услышите, что пришёл на землю или явился на земле Христос, то знайте, что это – антихрист". Ответ самый точный! Мир, или человечество, не узнает антихриста: оно признает его Христом, будет провозглашать Христом... Когда разнесётся молва, будет распространяться и усиливаться о пришествии Христовом – это послужит верным признаком, что явился антихрист, и начал совершать свое... служение" (там же у еп. Игнатия). Дьявол, уготовляя путь антихристу, будет заинтересован в распространении во всём мире обмирщённого, обезжизненного, формального христианства и даже все религии постарается "сдружить" с ним. Все религии признают свое "духовное родство" с христианством, и даже будут восхищаться высотой его учения, святостью его нравственных требований, красотой его символики и т.д. Многие, даже сами наивные христиане, будут рукоплескать, видя такое почтительное отношение мира к их вере и с горячим энтузиазмом, оставив на произвол свои страсти и духовные язвы, устремятся в порыве плотской ревности проповедовать всему миру свое секуляризованное христианство. Про таких проповедников говорит Писание: Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; Я не говорил им, а они пророчествовали (Иер. 23, 21).
      Проповедуя приземлённое, приспособленное к плотской воле падшего человечества "христианство", эти "ревностные глашатаи слова евангельского" будут на самом деле отводить мир от Христа и склонять его на стезю антихристову. Но сами эти проповедники не заметят этого. Начнут они действительно с истинного христианства, с самых искренних, благочестивых настроений. Сначала они сами будут ревностно следовать учению отцов Церкви, держась подвижничества, молитвенности, богомыслия, дел милосердия и любви к ближнему, отвержения утех мира, всякого вещелюбия и сребролюбия и т.д. Но, по-видимому, они допустят только одну, но крайне губительную, ошибку: они не сумеют разглядеть в себе, при всем этом своём наружном благочестии, глубокой, основательной гордыни, духа самолюбования и самонадеянности. К сожалению, всё меньше и меньше люди умеют различать в себе это гордостное начало. Только тот, кто самой жизнью, действительно работая над очищением своего сердца (а не над созданием лицемерной личины благочестия), будет изучать писания святых отцов, заметит, что красной нитью через всё их учение проходит именно этот подвиг, – подвиг борьбы против гордости и самодовольства. Гордыня может уютно уживаться в душе при самой похвальной добродетельности человека, даже скорее получает от этих добродетелей особую силу. Иоанн Лествичник говорит, что "дух тщеславия [веселится], когда видит умножение добродетелей; ибо... дверь [ему] изобилие трудов" (ел. 22, 3). Радуется оно о всех добродетелях и ищет прилепиться ко всем подвигам (ел. 22, 5). Если возлюбить одну из страстей – гордость, то она одна может заполнить место всех прочих страстей (ел. 23, 5). Когда бес тщеславия видит, что монах приобрел хоть малое мирное устроение, тотчас побуждает его идти в мир и говорит ему: "иди на спасение погибающих душ" (ел. 22, 20). "Когда мы, на год или на несколько лет удалившись от своих родных, приобретем малое некоторое благоговение, или умиление, или воздержание, тогда суетные помыслы, приступивши, побуждают населять идти в отечество [для назидания и примера добродетельности]... а если мы еще богаты даром слова... тогда уже как спасителям душ и учителям, советуют они нам возвратиться в мир с тем, чтобы мы благополучно собранное в пристанище бедственно расточили в пучине" (ел. 3, II). Когда новообращённый христианин начинает свой путь в Православии, то первые его шаги всегда почти правильны: после долгой греховной жизни, дебелой и мучительной для совести, после изнурительного бесцельного "кувыркания" в шумном потоке сумятицы, вдали от спасительного корабля Церкви, обратившийся к вере, действительно, кается, смиряется, доверяется учению отцов Церкви, с восхищением открывает для себя мир возвышенных христианских законов, ревностно желает подвизаться и на опыте испробовать всё, чем упоилось его сердце при чтении житий святых подвижников, поучений отцов-аскетов и т.д. На этом отрезке пути все обратившиеся к вере бывают похожи, – все здесь достаточно добродетельны, послушны, ревностны, порядочны, строги к себе, все с радостью ходят в храм, молятся, читают святых отцов, стараются навыкнуть Иисусовой молитве. Но оканчивается этот этап пути и начинаются в душе христианина тайные, сильные брожения. Уже проходит та первая радость от встречи с новым и прекрасным, теряется первая свежесть впечатлений, наскучивает однообразное борение со своими страстями и верующий начинает искать новые пути и устремления в христианстве; и здесь перед ним предстает распутье. Один путь устремлён вглубь сердца, к внутренней, духовной, сокровенной трудоёмкой работе – как бы в глубокой шахте при тусклом свете свечи. Ищет человек в сердце своём сокровенные самородки, драгоценные камни веры, любви к Богу, но встречает в душе своей одни глыбы окамененного нечувствия, оледеневшие, омертвевшие останки убитого грехом добра. Но не отчаявшись, не убоявшись, положившись на силу благодати Божией, верующий покаянием, смирением, трудом, постепенно испрашивает, преклоняет к душе своей милость Божию и десница Небесного Врача шаг за шагом исцеляет, оживляет, восставляет душу, и только через многие-многие годы борьбы из тёмных недр души на свет выносятся светящиеся жемчужины даров благодати Духа. И это путь действительный, непрелестный, спасительный, ведущий ко Христу. И только прошедший этим путём может по-настоящему помогать другим людям познавать Христа. Но это путь крайне самоотверженный, скорбный, требующий истинного смирения и каждодневной смерти. Уже одно то, чтобы увидеть свои грехи, свои страсти, есть немалый успех в духовной жизни. Чаще всего человек хорошо видит только явные свои, делом совершаемые грехи, когда же перестает грешить делом, исповедует основные свои согрешения перед священником, а дальше уже не понимает, в чём ему ещё каяться. Грешником-то он себя признает на словах, но на самом деле уверен в достаточной своей добродетельности. Оказывается, для того чтобы только узнать о тайных страстях, гнездящихся в душе, уже необходимо отторгнуться мира, удалиться от его шума и молвы, несколько отмолчаться, остынуть, одуматься. Только после внутреннего удаления от суетности мира, от хаоса и страстей его, постепенно, не вдруг, отстаивается мутная вода нашего внутреннего самосознания, затихает гомон мирских многозаботливых помыслов и только тогда начинают очерчиваться, узнаваться силуэты многих и многих самых неблагопристойных страстей и страстишек, навыков и похотений, греховных желаний и сочувствий – всего того, чего человек даже и не мог подозревать в себе, будучи увлечён вихрем житейской суеты. Особенно бывает полезно внешнее удаление от мира в монастыре, при условии, что там будет преподано новообращённому правильное духовное направление. Как часто пришедший из мира в монастырь новоначальный христианин даже не знает, что ему и исповедовать; часто на исповеди можно услышать от него: "Нет, гордости у меня нет...", или: "У меня вообще-то особых грехов нет", "Простите, я не знаю даже, что мне исповедовать", или: "Ну уж зависти у меня точно нет", иной говорит: "Я люблю Бога и ближнего", или: "Я люблю свой народ и готов принести себя в жертву ради него..." и т.п. Интересно, что через некоторое время, если они остаются в обители, они уже затрудняются исповедоваться из-за того, что слишком много видят в себе зла и греха, хотя теперь уже они на самом деле грешат гораздо меньше, теперь они видят в себе не только гордость, не только отсутствие любви к самым близким людям, но и к Богу, видят себя крайне негодными и достойными святого наказания. И это не плод неправильной жизни в монастыре, а дар благодати!
      Говорит Макарий Египетский, что "человек, преступив заповедь и будучи изгнан из рая, связан двояким образом... в мире сем – делами житейскими, любовию к миру, т. е. к плотским удовольствиям и страстям, к богатству и славе, к имению, к жене, к детям, к родным, к отечеству, к месту и одеждам, одним словом, ко всему видимому" (Беседа 21), а в тайне души опутан он оковами тьмы духами злобы, отчего не может ни любить Господа, ни веровать, ни молиться – сколько желал бы. Противление Богу и явно и тайно во всём овладело нами. И когда, услышав Божие слово, вступит кто в подвиг, "отринет от себя дела житейские и мирские связи, отречётся от всех плотских удовольствий и отрешится от них, тогда, с постоянством устремляя мысль ко Господу, может он дознать, что в сердце есть иная борьба, иное тайное противление, иная брань помыслов от лукавых духов, и что предлежит ему иной подвиг. И таким образом, с несомненною верою и великим терпением непрестанно призывая Господа, ожидая от Него помощи, можно здесь ещё получить внутреннее освобождение от уз, тенет, преград и тьмы лукавых духов, т. е., от действия тайных страстей... Если же кто привязан к видимым вещам в мире сем, опутывает себя многоразличными земными узами и увлекается зловредными страстями, то не познает он, что внутри у него есть иная борьба, и битва, и брань... Если... не отречётся с усилием от мира, не отрешится всем сердцем от земных пожеланий, и не пожелает всецело прилепиться ко Господу; то не познает обмана сокровенных духов злобы и тайных зловредных страстей, но остаётся чуждым себе самому, потому что неизвестны ему язвы его, и, имея в себе тайные страсти, не сознает их..." (там же).
      Епископ Игнатий говорит, что Божественное действие в человеке "сперва показывает человеку грех его, растит в очах человека грех его, непрестанно держит страшный грех пред его очами, приводит душу в самоосуждение, являет ей падение наше, эту ужасную, тёмную, глубокую пропасть погибели, в которую ниспал род наш согрешением нашего праотца; потом мало-помалу дарует сугубое внимание и сокрушение сердца при молитве" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. II. С. 319).
      Чаще всего добродетели, совершаемые человеком в мире, смешаны с возношением и гордостью: бдения, пощения, неупустительное хождение в церковь, милостыня – совершаются под влиянием похвалы человеческой (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. VI. С. 103— 105). "Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его – хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрёкся от всякой дружбы со грехом, кто встал на бодрой страже во вратах дому своего с обнажённым мечом – глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приблизился к нему. Кто совершит великое дело – установит вражду со грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: Зрение греха своего. Блаженна душа, узревшая в себе грех! блаженна душа, узревшая в себе падение праотцов, ветхость ветхого Адама! Такое видение греха своего есть видение духовное, видение ума, исцеленного от слепоты Божественною благодатию. С постом и коленопреклонением научает святая Восточная Церковь испрашивать у Бога зрение греха своего" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. II. С. 122-123). Подвиг мирянина, живущего посреди мира, растит его "я" и умаляет перед ним Бога. "Надлежит исследовать, – говорит прп. Иоанн Лествичник, – почему миряне, которые проводят жизнь в бдениях, в посте, в подвижничестве, прешедши к жизни монашеской, в это поприще душевных опытов, удалённое от человеков, оставляют свое прежнее подвижничество, растленное и притворное. Я видел многие и различного рода древа добродетелей, насаждённые мирянами, напояемые тщеславием как бы гноем из помойной ямы, при уходе за ними являтельства (совершения дел напоказ или открыто пред человеками), при утучнении земли около них похвалами эти древа, будучи пересажены на землю пустынную, не посещаемую мирскими, не имеющую смрадной воды тщеславия немедленно посохли" (ел. 2, 6).
      Но вот, если христианин, пройдя первой стезей начальной, вводной веры, не узрит всей глубины греха своего, не направит путь ко Господу через эту греховность, но в обход её, то у него сложится совсем иной настрой, иной дух, иная направленность всей деятельности, внутренней и внешней. Игуменья Арсения говорила: "Путь ко Господу в нас, через нашу немощь, через полноту греховности нашей. Да, это нелживый путь, невыдуманный, несочиненный" (письма к П. А. Брянчанинову, п. 4). Христианин, не вошедший в "клеть души своей" помолиться втайне Отцу Небесному, остаётся вовне не только себя самого, но и вовне христианства. Войти вовнутрь, значит болезновать душою, скорбеть, стенать. "Жесток путь спасения, – говорит мать Арсения, – жестоко бывает иногда и слово, высказанное о нём, – это меч, обоюдоострый, и режет он наши страсти, нашу чувственность, а вместе с нею делает боль и в самом сердце, из которого вырезаются они. И будет ли время, чтоб для этого меча не оставалось больше дела в нашем сердце? Нет, для него всегда будет дело, нет конца духовному очищению и во всяком сердце найдётся та частица нечистоты, которую нужно очищать... Без болезни просвещение души невозможно – это будет мечтательность" (письма к П. А. Брячанинову, п. 3).
      Оставаясь же вовне своего сердца, где и должна была бы совершаться вся основная деятельность христианина, он не может уже иметь ни малейшего представления о действительно христианской жизни. Но, к несчастью, эти сбившиеся с пути верующие люди целиком отдаются внешней деятельности, и чем менее им знаком путь покаяния, тем более они говорят, и учат, и зовут, и проповедуют. Но не зная вкуса покаяния, они не знают и аромата христианства. Не обретая гнезда, где положить птенцов своих (Нс. 83, 4), своим религиозным исканиям, не зная – куда направить порывы своего сердца и ума, они целиком отдаются круговращению в мире сем, растрясая на все стороны, безрассудно, "пшеницу евангельскую". Но не имея корней в земле сердечного покаяния, учение их, хотя по букве будто бы и христианское, по духу – крайне легковесно, поверхностно, неосновательно, лишено главной силы – Креста Христова, т.е. действительного оружия, проникающего до разделения души и духа, где только бы и мог иметь действительное приложение христианский подвиг, и "всё остальное приложилось бы к этому". Человек, не познавший внутренним опытом своего греховного повреждения, не изведавший в боли и скорбях лютой брани со своим собственным "телом греха", не постигший в полной мере бессилия внутреннего человека, немощности его, не понимает и значения подвижничества, молитвы, воздержания, хранения чувств. Всё у такого человека оказывается в перевернутом виде. Хотя он и называет себя грешником, но чрезвычайно спокоен за свою судьбу в вечности, весь путь спасения представляется ему далеко не сложным, грехи человеческие кажутся лежащими только на поверхности их жизни. В таком случае кажется достаточным посекать мотыгой только надземную часть сорных трав и сгребать их с поля, и можно уже любоваться его "чистотой". Вся деятельность здесь над поверхностью: вширь, врозь, вдоль и поперек, по горам и по долам. Манит таких деятелей не глубина, а простор.
      Таким образом, мы видим, как мельчает водоем христианской веры, растягиваемый на все большие пространства. Уже не слышно почти – ни среди мирян, ни среди монахов, ни среди иереев и архиереев – бесед о борьбе со страстями, о внутреннем делании, даже и о внешнем благочестии, а всё только и слышно о стройках, рукоположениях, о постригах, о праздничных торжествах, об организации каких-то общественных мероприятий, о машинах, о деньгах, о поездках и путешествиях, о визитах и приёмах, о миссионерских планах, "евангелизации" народов и т.п. Хотя мирянам ещё может быть "простительно" незнание внутренней жизни по Богу (хотя каков христианин без этой стороны жизни?), но и монахи сегодня уже знать не знают, что это ещё за "внутренняя жизнь": "Столько дел вокруг, мир гибнет, столько надо строить, восстанавливать, а тут какая-то "внутренняя жизнь"? – да ведь это эгоизм какой-то, христианство ведь жертвенно, надо прежде всего о других позаботиться". И вот монахи сегодня так же бросаются в бурливую реку жизни, впопыхах, с развивающимися мантиями – обращать, спасать, "евангелизировать". И случилось так, что вера теперь не затрагивает уже ничьих сердец, входит она через слух, пересматривается умом, слегка только касается сердца и, отшатнувшись от него, от его "окамененного нечувствия" к духовному, выходит через язык и обращается со всей горячностью на наших ближних. Знание веры, воспринятое одним умом, без укоренения в сердце, без сердечного болезнования – не может долго задерживаться в человеке, не находя себе применения, спешит выплеснуться наружу. Так ходит, странствует сегодня слово евангельское, не находит себе надёжного пристанища ни в чьём сердце: многие как-будто приветливо смотрят на него, пускают даже на порог своего дома, иногда в сени, но вселить его у себя не хотят. В конце концов, от одного и того же учения Православия пользуются истинное христианство и христианство бутафорное: одни и те же слова, заповеди, образы у обоих, но толкование и значение им даётся самое противоположное, понятия самые несовместимые. Хотя пока ещё эти два направления и уживаются вместе, но придёт время, когда разделение произойдёт и большая часть немощных христиан окажется на стороне лжецеркви, признает Христом – антихриста и начнёт вместе с ним люто гнать малое стадо истинных христиан. Уже теперь, хотя по букве эти люди православные, по духу они уже часто напоминают еретиков.
      То узнаётся протестантский дух, особенно в свободном обращении со Св. Писанием и Преданием святых отцов, в перенимании от протестантов манеры беспринципности в вопросах веры, свободы толкования и перетолкования учения Церкви и даже в сомнении, что истина только в Православии; то узнаётся дух католичества – в попытке заменить сознательное, свободное, всегда разумное отношение к вопросам веры и послушания, на слепое, раболепное подчинение иерархам со всевозможным возвеличиванием последних, со страхом как-либо поперечить им, если вопрос стоит даже об искажении догматов веры. Всё это явления далеко не случайные и вполне закономерные. Это не разрозненные процессы, а одна целенаправленная деятельность врага Божиего.
      Разделённое на языки человечество когда-то не смогло осуществить свою гордостную идею, символизирующую восстание против Творца своего, не смогло достроить Вавилонскую башню. Но идею этой башни каждый народ унёс с собой и на протяжении всей истории человечества материал для этой башни продолжает заготовляться. Царство антихриста и будет довершением Вавилонской башни. Разрозненные народы снова найдут общий язык для завершения древнего замысла. Все объединительные процессы нашего времени и в области политики, и экономики, и религии, и мировоззрения есть не что иное, как нащупывание единого понимания, крепкого, всеохватывающего, всесвязующего союза для возведения столпа гордости всем миром, – последняя попытка сатаны (когда-то возжелавшего "престол свой поставить превыше престола Всевышнего Бога») и человека (когда-то помыслившего быть "как Бог») объединёнными усилиями падших ангелов и человеков присвоить себе мир Божий, самим стать как бы богами и человекобогами.
      Искажение духовной жизни ведёт и к искажённому понятию о добре и любви, вообще к неправильному пониманию о положения человека в мире, к ложному, прелестному отношению человека к Богу. Во всём здесь начинает сказываться возвышение человеческого достоинства, великое снисхождение к его падшему состоянию. От незнания, непонимания своего собственного духовного уровня человек впадает в состояние прелестное, мечтательное. Он мнит в себе несуществующие добродетели, считает положительными, духовными, богоугодными – душевные, нервные порывы своей души. Вся душевная деятельность такого человека сосредоточивается в уме и на кончиках нервов, отсюда порывистый, взбудораженный, сумбурный образ всей его жизни. От такой наружной горячности происходит разгорячение чувств и помыслов, мечтаний и переживаний. Всё это делает человека "взвинченным", подвижным, активным, суетливым. В его голове рождаются тысячи планов и идей, в сердце – море желаний и чувств, но все они направлены вовне, в земной мир, на устройство и преобразование земной, мирской обстановки. И хотя, при поверхностном взгляде, вся эта деятельность как будто ориентирована на Бога, на Евангелие, – но на самом деле она вполне самодеятельна и самонадеянна. Бог, евангельские заповеди, уставы и правила церковной жизни, обряды и богослужения – здесь только оболочка, только фон и покрытие, в центре же всей своей деятельности такой "труженик" ставит себя и свою волю. Такой человек, не видящий и не понимающий на самом деле, кто он и каков пред Богом, мнит себя незаменимым слугой Божиим, апостолом и "другом" Господним. Он становится "перед" Богом, спиной к Нему, поворачиваясь лицом к народам, и изо всех сил начинает приглашать всех прийти и поклониться Богу, проповедуемому им, но вскоре уже забывает справляться у Самого Господа, что и как делать, и в уверенности, что его труд богоугоден, так увлекается, что забывает о Боге и начинает привлекать народ к себе самому. "Если же руководитель начнёт искать послушание себе, а не Богу, – говорит еп. Игнатий, – не достоин он быть руководителем ближнего! – Он не слуга Божий! – Слуга диавола, его орудие, его сеть! "Не будите раби человеком" (1 Кор. 7, 23), – завещавает апостол" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. VII. С. 151).
      Человек, не имеющий "зрения греха своего" (которое мы вымаливаем с постом и молитвою в дни Великого поста), но подвизающийся только в наружном благочестии, вскоре начинает считать себя избранным сосудом Божиим, носителем и проводником благодати, "светильником, поставленным на подсвечнике", "градом на верху горы", "солью мира". Такой человек сам ищет постоянно себе трудный подвиг, он бросается в самую гущу событий, уверенный, что с ним Бог, что во все стороны от него идут лучи света Христова, что он угоден и приятен Богу. "Блаженна душа, которая сознала себя вполне недостойною Бога, которая осудила себя, как окаянную и грешную! она – на пути спасения; в ней нет самообольщения. Напротив того, кто считает себя готовым к приятию благодати, кто считает себя достойным Бога, ожидает и просит Его таинственного пришествия, говорит, что он готов принять, услышать и увидеть Господа, тот обманывает себя, тот льстит себе; тот достиг высокого утёса гордости, с которого падение в мрачную пропасть пагубы" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. II. С. 123).
      Восторженность начинает мнить себя любящею Бога и человека, начинает много говорить о любви и милосердии, порывается всячески доказать свою любовь "самоотверженными" поступками, призывает всех любить Бога и ближнего, постоянно укоряет кого-то в недостатке этой любви. "Любовь", "милосердие", "желание добра", "забота о ближнем" – эти слова не сходят с уст таких "праведников". Но не знают они – как на самом деле далеки эти добродетели от них, какой подвиг самоотречения должна прежде пройти душа, чтоб хоть несколько к ним приблизиться. "Не подумай, возлюбленнейший брат, – говорит святитель Игнатий, – чтоб заповедь любви к ближнему была так близка к нашему падшему сердцу: заповедь – духовна, а нашим сердцем овладели плоть и кровь; заповедь – новая, а сердце наше – ветхое" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. 1. С. 121). "...Я грешник, мрачный грешник, как ни взгляну в себя, всегда вижу смешение добра со злом, доставленное человеческому роду его праотцом, дерзостно и погрешительно вкусившим от древа познания добра и зла. Кажусь я людям милосердым; но с точностью поверив себя, исследовав себя, нахожу в себе одну глупую личину милосердия. Милосердствует во мне тщеславие; милосердствует во мне пристрастие... милосердствует во мне кровь; но чтоб подвигала меня к милосердию заповедь Христова, чистая, святая, – этого я не нахожу в себе. Когда же я, мрачный грешник, опомнюсь на краткое мгновение и пожелаю быть милосердным сообразно заповеди Христовой: то вижу, что должен учинить сердцу моему ужасное насилие... Моё сердце согласно быть милосердым по движению крови; но быть милосердым по заповеди Христовой для него – распятие... Естественное милосердие, как произведение плоти и крови, не может быть Богоугодною добродетелью. Мало этого! оно враждебно заповедям Евангельским! Для посечения и умерщвления его принесён на землю меч Евангельский. Водимые естественным милосердием пребывают во мраке под влиянием лютого, всезлобного миродержца" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. VII. С. 36).
      Игуменья Арсения говорила: "О любви к ближнему: ближнего надо поставить на то место, где сам стоишь, значит: прежде надо сойти с того места, где стоишь. Где же это место, где стоишь? Это весь мир видимый и невидимый. Везде самость, захватив себе всё, ничего не хочет уступить ближнему, и как же может любить душа ближнего, когда чувствует, что он у неё всё отнимает, имея на всё такие же права, как и она. Когда она и видит его врагом своим и ненавидит его. Надо всё у себя отнять, чтоб уступить ближнему, и тогда-то, вместе с ближним, душа обретёт и Господа" (Иг. Арсения, п. 23. Свято-Успенский мон. 1994 г.).
      Вот как непросто говорят о любви те, кто действительно стяжал дух кротости и смирения, самовоззрения и внимания к себе. У верхоглядов же и в помине нет подобных рассуждений, а слышатся одни лозунги и бравые воззвания, геройские призывы.
      Не будем забывать, что и антихрист придёт в таком образе, "чтобы прельстить всех, придёт смиренный, кроткий, ненавистник, – как он скажет о себе, – неправды, отвращающийся идолов, предпочитающий благочестие, добрый, нищелюбивый, в высокой степени благообразный, постоянный, ко всем ласковый, уважающий особенно народ иудейский... и примет хитрые меры всем угодить, чтобы в скором времени полюбил его народ. Не будет брать даров, говорить гневно, показывать пасмурного вида, но благочинной наружностью станет обольщать мир, пока не воцарится" (св. Ефрем Сирин). Царство его будет совершенно земное, плотское, но постарается казаться небесным, духовным. Тем-то и замышляет антихрист затмить истинное учение веры христианской новым учением, новым порядком – более мягким, весёлым, приятным и сообразным с наклонностями плотского человека, – и будет всячески стараться выдавать себя за Христа. Всё, что Христос обещает дать в награду Своим последователям, пообещает тоже и антихрист, отменит только крест: и в этом вся тайна его коварной силы, причина – почему все царства и народы последуют за ним. Антихрист пообещает прославление тела без его умерщвления, прославление мира без его осуждения, пообещает самое Царство Небесное без всяких трудов и подвигов благочестия. Антихрист пообещает людям существование истинно человеческое, богоподобное, пообещает небо на земле, в котором легко совместятся знание, удобства и приятность жизни, искусства, разные изобретения и улучшения в материальной жизни. Нимало не признавая учения Христова, хотя по внешности и будет выдавать себя за христианина, он тем не менее будет действовать от имени Христа: отсюда и сила его и отсюда же та опасность, что он сможет увлечь даже избранных. Мудрость его будет вполне антихристианской, но она выдаст себя за наилучшее, за самое годное пособие для христианства по потребностям времени: она хочет привести христианство к разумной формуле, сделать его христианством более истинным, более чистым, более лёгким, более удобовместимым с наклонностями человека, отвергая все подвиги благочестия и считая их превышающими силы человеческие.
      Восстание лжепророка будет иметь окраску христианскую, будет выдавать себя за истинное христианство, но, усилившись и проникнув в массы народа, сбросит с себя покрывающую её маску и кончит изменою, отречением, преследованием и ниспровержением догматов христианской веры. Этот лжепророк будет говорить: "Формы, обряды Церкви и догматы веры суть вещи второстепенные, не имеющие никакого отношения к духу, дух – вот что важно". И под этим предлогом лжепророк обрежет в христианстве всё, что не будет принадлежать этому миру, – всё, что есть сверхестественного в истории спасения, в пособиях веры, в славных ее обетованиях, словом – всё существенное (см.: Последние судьбы мира. Киев, 1994. С. 92-129).
      Очень любопытны замечания об антихристе Владимира Соловьева: хотя многие труды этого мыслителя далеки от Православия, но описание личности антихриста вполне соответствует общему мнению святых отцов Церкви. – "Сознавая в самом себе великую силу духа, он был всегда убеждённым спиритуалистом, и ясный ум всегда указывал ему истину того, во что должно верить: добро, Бога, Мессию. В это он верил, но любил он только одного себя. Он верил в Бога, но в глубине души невольно и безотчётно предпочитал Ему себя. Он верил в Добро, но всевидящее око Вечности знало, что этот человек преклонится перед злою силою, лишь только она подкупит его – не обманом чувств и низких страстей, и даже не высокою приманкой власти, а через одно безмерное самолюбие. Впрочем, это самолюбие не было ни безотчётным инстинктом, ни безумным притязанием. Помимо исключительной гениальности, красоты и благородства высочайшие проявления воздержания, бескорыстия и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа... Столь обильно снабжённый дарами Божиими, он увидел в них особые знаки исключительного благоволения к нему свыше и счел себя вторым по Боге, единственным в своем роде сыном Божиим. Одним словом, он признал себя тем, чем в действительности был Христос... У него не было первоначально вражды и к Иисусу. Он признавал Его мессианское значение и достоинство, но он искренно видел в Нём лишь своего величайшего предшественника – нравственный подвиг Христа и Его абсолютная единственность были непонятны для этого омрачённого самолюбием ума. Он рассуждал так: "Христос пришёл раньше меня; я являюсь вторым; но ведь то, что в порядке времени является после, то по существу первее. Я прихожу последним, в конце истории, именно потому, что я совершенный, окончательный спаситель. Тот Христос – мой предтеча. Его призвание было – предварить и подготовить мое явление". И в этой мысли великий человек XXI века будет применять к себе всё, что сказано в Евангелии о втором пришествии, объясняя это пришествие не как возвращение того же Христа, а как замещение предварительного Христа окончательным, то есть им самим... Самолюбивое предпочтение себя Христу будет оправдываться у этого человека ещё таким рассуждением: "Христос, проповедуя и в жизни Своей проявляя нравственное добро, был исправителем человечества, я же призван быть благодетелем этого отчасти исправленного, отчасти неисправимого человечества. Я дам всем людям всё, что нужно. Христос, как моралист разделял людей добром и злом, я соединю их благами, которые одинаково нужны и добрым и злым. Я буду настоящим представителем Того Бога, Который возводит солнце Своё над добрыми и злыми, дождит на праведных и неправедных. Христос принёс меч, я принесу мир. Он грозил земле страшным последним судом. Но ведь последним судьёю буду я, и суд мой будет не судом правды только, а судом милости. Будет и правда в моем суде, но не правда воздаятельная, а правда распределительная. Я всех различу и каждому дам то, что ему нужно"...
      Своим новым сочинением ["Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию"] он привлечёт к себе [всех]. Эта книга... покажет в нём небывалую прежде силу гения. Это будет что-то всеобъемлющее и примиряющее все противоречия. Здесь соединится благородная почтительность к древним преданиям и символам с широким и смелым радикализмом общественно-политических требований и указаний, неограниченная свобода мысли с глубочайшим пониманием всего мистического, безусловный индивидуализм с горячею преданностью общему благу, самый возвышенный идеализм руководящих начал с полною определённостью и жизненностью практических решений. И всё это будет соединено и связано с таким гениальным художеством, что всякому одностороннему мыслителю или деятелю легко будет видеть и принять целое лишь под своим частным наличным углом зрения, ничем не жертвуя для самой истины, не возвышаясь для неё действительно над своим я, нисколько не отказываясь на деле от своей односторонности, ни в чём не исправляя ошибочности своих взглядов и стремлений, ничем не восполняя их недостаточность... Никто не будет возражать на эту книгу, она покажется каждому откровением всецелой правды. Всему прошедшему будет воздана в ней такая полная справедливость, всё текущее оценено так беспристрастно и всесторонне, и лучшее будущее так наглядно осязательно придвинуто к настоящему, что всякий скажет: "Вот оно, то самое, что нам нужно; вот идеал, который не есть утопия, вот замысел, который не есть химера". И чудный писатель не только увлечёт всех, но он будет всякому приятен, так что исполнится слово Христово: "Я пришел во имя Отца... и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете". Ведь для того, чтобы быть принятым, надо быть приятным" (Краткая повесть об антихристе. Издательство Сретенского монастыря. М., 1995). ;
      Все поучения отцов Церкви об антихристе, многие версии и размышления о нем философов и мыслителей – должны крайне насторожить нас: очевидно, что приближается время самой тонкой, хитросплетённой лжи, когда самое крайнее зло облечётся в самые благовидные, добронравные, милые, радушные, приветливые обличия. Уже сегодня создаются образ мышления, характер жизни, направленность деятельности, дух религии, соответствующие и благорасполагающие демоническому обольщению, готовящему воцарение антихриста. Многое из того, чему мы сегодня радостно рукоплещем или несколько сдержанно улыбаемся,– как обнаружится завтра,– было также сетью, западнёй, приманкой и тонким коварством врага человечества.
      К примеру, как много сегодня говорят о мире во всем мире, о единении народов и государств, о политических, экономических, культурных и религиозных содружествах и братстве народов. Действительно, что может быть вожделеннее мира для каждого более или менее здравомыслящего человека,– ведь как мы устали от злобы, от войн, от распрей. Вся история человечества,– это история сражений, битв из-за власти, из-за "куска хлеба", из-за золота, из-за расовых предрассудков, из-за религиозных убеждений и вообще из-за ничего, просто по какому-то закону жестокости и вражды. Неужели же и современный "прогресс" не может решить эту проблему? ведь отношения между людьми "совершенствуются", становятся всё "гуманнее"? – так сегодня рассуждают многие добропорядочные люди. Зная эту слабость человеческую, т.е. что народы устали от войн и жаждут мира, – многие и политики, и проповедники религии спекулируют понятиями мира и благоденствия. Сегодня даже многие христиане думают, что тот "мир во всем мире", "миру мир", "мир, труд, май", "дружба и мир народов", что так часто мы слышим у коммунистов и у экуменистов, и наш Христов "мир всем", наши молитвы "о мире всего мира" и "о соединении всех", – что это одно и то же чаяние и одной сути понятия. Многие начитают думать, что идеалы и поиски сегодняшнего "прогрессивного мира", его гуманистический дух и целеустремления, также "духовные" идеалы и чаяния, и цели, и надежды христиан – сынов Церкви, – это два совершенно согласных, всё более сближающихся течения человеческой высшей нравственной, душевной, разумной деятельности и они непременно соединятся, встретятся, – как родные братья. Но "мир" в мирском понятии и "мир" в понятии христианском – крайне противоположны по смыслу и по значению! Говорит Господь: мир Мой даю вам; не так, как мир даёт, Я даю вам (Ин. 14, 27). Ещё: Думаете ли вы, что Я пришёл дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение (Лк. 12, 51). Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. 10, 34—37). Cиe сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16, 33). "Мир" мира подразумевает соединение и братание всех людей без разбору – о каком же разделении говорит Господь? Почему меч? Почему "домашние" враги человеку? Что же значит тогда "мир Христов"? Как же тогда "мир – всем"? Ответ на этот вопрос очень многозначителен!
      Мир Христов – это то примирение человека с Богом, которое стало возможно через искупление Крестом Господним, через страдания и смерть Богочеловека на Кресте, чрез святое воскресение Христово и чрез несение верующими своего креста вслед за распятым и воскресшим Христом Спасителем. То есть – через веру и жизнь во Христе, через приобщение жизни во Христе в таинствах Церкви. Как говорит апостол: оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа, через Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим (Рим. 5, 1-2). И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе (Флп. 4, 7). Но следование за Христом, несение креста должно быть понимаемо прежде всего как отвержение своего ветхого человека, своей страстной, греховной воли. Учение Христово, все святые заповеди Спасителя для истинного ученика Его соделываются для него крестом, на котором он постоянно распинает своего ветхого человека со страстьми и похотьми. Чтоб принять на плечи свои крест, нужно "прежде отказать телу в его прихотливых пожеланиях... должно признать свою правду лютейшею неправдою пред Богом, свой разум, совершенным неразумием, и, наконец предавшись Богу со всею силою веры, предавшись непрестанному изучению Евангелия, отречься от воли своей" (Свт. Игнатий Брячанинов. Указанное собрание. Т. 1. С. 354).
      Аще кто хощет по Мне ати, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (Мф. 16, 24). Именно через крест и через самоотвержение христианин приобщается и ко Христу, в Нём находит совершенное примирение с Богом и со всею тварью. Вне искупления Христова нет мира, человек всё ещё под клятвой, во власти вечной смерти, весь мир с ним во вражде и он со всем миром. Не только всё внешнее противится ему и не в мире с ним, но и весь его внутренний состав в разладе с самим с собой, во внутренней борьбе, в смятении, в непостоянстве. Говорит Макарий Египетский: "Как пшеница в решете у просеивающего бьётся и взбрасываемая непрестанно в нём переворачивается: так князь лукавства земными делами занимает всех людей, колеблет, приводит в смятение и тревогу, заставляет приражаться к суетным помыслам, гнусным пожеланиям, земным и мирским связям, непрестанно пленяя, смущая, уловляя весь грешный род Адамов" (Беседа 5). Отцы говорили: "Примирись с Богом и примирятся с тобою небо и земля".
      Вот ошибка современных людей: они, не примирившись с Богом, что возможно только во Христе и в лоне Православия, пытаются примирить все разделения и разногласия погибающего, отпадшего от Бога мира. Действительно: "мир Христов" всем предлагается, но не все его вмещают, не все хотят потрудиться для стяжания его. Мир Христов требует от нас отдаления от "мира сего": не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак.4, 4). Отдаление от мира подразумевает удаление от греха, от всего греховного, от людей, зараженных грехом, не кающихся в грехе своем. Это неизбежно связано с разделениями, с разногласием, с борьбой,- с "мирными" отношениями. Попытка устроить мир на земле в обход этих разделений, этой борьбы, означает закрытие глаз на противостояние греха и добродетели, игнорирование заповедей Божиих, потворство безнравственности и всякой духовной нечистоте, всевозможным страстям.
      Такое "миротворчество" грозно обличает Священное Писание: Я простру руку Мою на обитателей сей земли, говорит Господь. Ибо от малого до большого, каждый из них предан корысти, и от пророка до священника – все действуют лживо; врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: "мир! мир!", а мира нет. Стыдятся ли они, делая мерзости? нет, нисколько не стыдятся и не краснеют. За то падут между падшими, и во время посещения Моего будут повержены, говорит Господь (Иер. 6,12-15).
      Времена становятся всё лукавее, а сладкие, обольщающие речи всё "медоточивее", яд же под "устами их" всё смертельнее, волки всё чаще одеваются в овечьи шкуры. Ложь всё ширится, тучнеет, усугубляется и всё более прикрывается личиной правды. Горячность веры всё более снисходит к теплохладности, а по привычке нашей к ней, она кажется нам уже "горением любви". И не понимаем мы, что мы несчастны, и жалки, и нищи, и слепы, и наги (Апок. 3, 17). Но что же нам делать? Сам Господь отвечает:
      Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам (Апок. 3,18-22).


      © Сретенский монастырь