Хотя с отшествием старцев Бетания на время опустела, как бы лишилась теплившейся в ней жизни, осиротела, но не умерла совсем, она просто опять уснула зимним сном: умолкли духовные песни и молитвенные возгласы под сводами храма, покрылись пылью иконостас, аналои, подсвечники, стала зарастать кустарником и крапивой расчищенная под огороды и сады земля, стали ржаветь крыши, и по древним фрескам побежали струйки дождевой воды. Сторожил здания живущий в двух километрах от обители престарелый крестьянин: он снес все иконы и книги в одну из комнат дома, сложил там же и церковную утварь и закрыл все на замок. По-прежнему приходили туристы, однако теперь - только для того, чтобы осмотреть заброшенный, но "любопытный памятник архитектуры". Затем пришли и вскоре сделались тут "хозяевами" реставраторы и искусствоведы. Началась исследовательская работа над фресками, была проведена некоторая реставрация каменной обшивки стен, перестроена крыша храма, подремонтирован дом, где жили когда-то монахи, а теперь поселились художники и рабочие. Престол был сдвинут в угол храма и завален разным хламом; иконостас, иконы вынесены, и вся внутренность застроена лесами из необструганных сосновых бревен. Интерьер храма стал напоминать темную и сырую пещеру. Это пришлось по вкусу лесным птицам и животным. В храме поселились филины и летучие мыши, жуткие их крики, усиливаемые акустикой, неслись по ночам из дверей и окон церкви, те, кому случалось в те годы зайти внутрь, попадали как будто в страшный густой лес, наполненный таинственными животными. Вход в древнюю святыню теперь зиял пугающим черным пятном, обдавая проходящего мимо могильным холодом и каким-то давящим чувством скорби. Да в храм почти и не заходили - там было крайне неуютно и ничего нельзя было рассмотреть из-за темноты. Так и складывалось невольно на языке: "Мерзость запустения, стоящая где не должно".
     Так прошло 15 лет... В 1978 году Святейшему и Блаженнейшему Патриарху Илие II буквально чудом удалось послать в Бетанию двух монахов. Все еще атеистические власти опять-таки каким-то чудом согласились на это, хотя в то время, казалось, и речи не могло быть, чтоб открыть в Грузии какой-либо еще монастырь. Но Бетания и на этот раз оказалась исключением и стала первым мужским монастырем, открывшимся после долгой духовной зимы, первая она вернулась к жизни и пустила весенние почки, как предвестница грядущей оттепели. Только к концу 80-х годов - через десять лет после открытия Бетании наметились значительные перемены в государственном строе и обществе, изменилось отношение властей к Церкви, стали возрождаться храмы и монастыри. Но до той поры в Грузии Бетания оставалась местом по-своему единственным и исключительным, радостным и утешительным прибежищем для многих и многих верующих.
     Надо заметить, что к этому времени на арену жизни выступило новое поколение людей, значительно отличающихся от своих родителей, дедушек и бабушек. Это - поколение людей, выросших в некотором материальном довольстве и неге, избалованных вседозволенностью, воспитанных в условиях абсолютного духовного вакуума, не знающих и не желающих знать таких понятий как долг, нравственность, стыд и совесть, семейных, общественных обязанностей; поколение, которое известный христианский мыслитель XX века американский священноинок Серафим Роуз называет поколением "мне!", то есть людей беспредельно эгоистичных, душевно расслабленных и крайне сладострастных. Это поколение людей, потерявших всякие ориентиры, во всех направлениях и на всех уровнях жизни, потерявшее с ранних, буквально с младенческих лет детскую непосредственность, простоту и целомудрие, вкус к жизни, к добру, к какой бы то ни было упорядоченной деятельности, живущее лишь самыми яркими, самыми "щекочущими" ощущениями и переживаниями, которые только может предложить окружающий мир. Если их родители еще тешили себя какими-то ложными идеями, стремились к высоким целям, то они, громко осмеяв их наивность, сами ничего стоящего в этой жизни найти не сумели. Страшнейшая пустота и бесцельность, злое насмешничество и не знающая пределов распущенность нрава стали основными чертами, характеризующими современную молодежь.
     И именно этой молодежи оказывается необходима Бетания. Именно таких, духовно истощенных, потерянных, изнемогших от насилующего их греха, подбирает теперь этот "святой кораблик", невидимо управляемый и поддерживаемый небесными ходатаями - теми блаженными молитвенниками, которые столько скорбели и молились здесь именно за это заблудшее поколение, за этих несчастных детей, родившихся в полном мраке неведения Бога, никогда не видевших Свет Истины. Когда, бывало, при жизни старцев кто-либо из гостей заводил разговор об ужасном состоянии душ молодых, об их безобразной жизни, о пороках и страстях, царящих в среде молодежи, то о. Георгий запрещал осуждать их, но говорил: "Не судите молодых, они не такие плохие, как вы говорите, в них очень много еще добра. Надо учитывать ту бездуховную атмосферу, в которой они родились". А когда Святейший Патриарх Илия II, будучи тогда еще семинаристом, посетил старцев, то о. Иоанн, узнав, что юноша верующий и учится в духовной школе, так растрогался, что начал плакать. Как, значит, старцы эти болели душами за нас, за тех, кто шел им на смену! Безусловно, они усиленно молятся за всех нас и таинственно подкрепляют духовными силами каждую уставшую душу, притекающую в их обитель.
     Было время, когда можно было думать, что безбожие, бездуховность, беспросветный материализм навсегда воцарились в обществе, и уже невозможно никакое возвращение к истинной жизни, к Христианству. Но вот происходит чудо! Эти, казалось бы совершенно удалившиеся от Бога, уже с самого рождения своего оказавшиеся в безвыходном нравственном и духовном тупике люди, вдруг неведомыми судьбами Божиими, не под чьим-либо внешним воздействием, но по влечению, по искреннему чувству их истосковавшихся по Истине сердец, непостижимой силой Божией пробужденные, начинают искать, призывать Истинного Бога. Уже многие, многие молодые люди не удовлетворяются теми жалкими земными утешениями и преходящими лжеценностями, которыми пытается обольстить их богоотступнический мир. Их души все сильнее ощущают жажду истинного, вечного, нетленного и непреходящего. Начинается некоторое духовное возрождение: с искренним чувством раскаяния в соделанных грехах, с чувством омерзения к своей прошлой полуживотной жизни, с горячим желанием обрести свободу от этих оков греха и воскреснуть для истинной, полноценной жизни, надеясь обрести истинный смысл, цель своего существования, и к этой цели устремиться, отдать для достижения ее все свои силы, - с таким настроением все чаще стали приходить в монастырь молодые люди. Но нелегко отрешиться закоренелому грешнику от прежних навыков, не одним только желанием и усилием воли меняется человек. Необходимо приобщение к жизни Церкви, необходимы многие сопутствующие, поддерживающие, воодушевляющие благодатные силы, подаваемые в ее таинствах. Трудно, не меняя места жительства и привычного круга общения, вдруг отказаться от укоренившихся греховных привычек, связей, злых наклонностей. Не всегда бывает возможно в приходском храме подробно обсудить свои проблемы со священником, поделиться с кем-либо своими переживаниями, уединиться, отвлечься, перестроиться, начать все сначала, заново родиться через таинство покаяния, стать опять младенцем. Обитель же на редкость удобное место для того, кто желает пересмотреть свою прежнюю жизнь и сделать первый шаг в жизнь новую: здесь совсем иной мир, другие законы, ритм жизни, здесь все проповедует иные ценности, возвышает, открывает значительность того, что человек не замечал и о существовании чего даже не подозревал, и, наоборот, - разрушает лживых идолов, обманчивые прикрасы, изобличает пустоту и бессодержательность, нелепость и уродство тех вещей, которым человек поклонялся всю жизнь как бы неким великим святыням. Монастырь срывает одну за другой маски с этого вечно кривляющегося злого шута - мира, и обнаруживает, какие коварные орудия зла скрываются под его блестящим покровом. Многие люди за один день пребывания в святой обители менялись, и уходя, уносили в сердце новую закваску, которая со временем совершенно преобразила их. Таким образом Бетания сделалась первым в Грузии своего рода "горящим очагом", возле которого начали отогреваться после долгой лютой зимы призванные к духовному возрождению души.
     За последние годы очень многое изменилось: атеизм сдал свои позиции, коммунизм признан несостоятельным, общество ищет новые идеи и новые стимулы. Христиане же тем временем получили возможность открыто служить Господу, проповедовать свою веру, открывать храмы и монастыри, строить новые церкви. Выросла в считанные годы целая армия священников и монахов. И очень многие из сегодняшних настоятелей храмов, монастырей, архимандритов и даже епископов в Грузии начинали когда-то свой путь здесь, в Бетании. Они хорошо помнят эту дорогую для них обитель Рождества Божией Матери, говорят о ней с самыми теплыми чувствами. Отсюда, как от некоей чудесной лампады, Матерь Божия разослала огонек, от которого должны были возгореться другие древние светильники земли грузинской. Одна за другой возжигались свечи и расходились во все стороны. И по всей Грузии стали возрождаться из руин заброшенные монастыри и храмы, потянулся в них просыпающийся от тяжкого болезненного сна грузинский народ.
     Но такова была только первоначальная миссия монастыря - служить местом прибежища, духовного отдыха и утешения для взыскавших Бога душ, школой познания начальных истин и законов христианской жизни. Однако духовная жизнь не может стоять на месте, она должна постоянно развиваться и углубляться. Первое время в обители жили только настоятель и двое послушников, остальные были лишь гостями - приходящими и уходящими, хотя некоторые из них и задерживались иногда в монастыре надолго. Но затем стали приходить сюда более серьезно и самоотверженно настроенные христиане, уже не желающие возвращаться в лежащий во зле мир. Однако жить в обители лишь наружно благочестивой христианской жизнью, как показало время, - недостаточно. Монах, остановившийся только на внешнем благочестии, не стремящийся к совершенству, то есть к глубокому сердечному очищению, к убелению ризы самой души своей, но предъявляющий к себе те же требования, что и христианин, живущий в миру, - такой монах очень скоро духовно изживает себя, успокаивается на достигнутом, становится теплохладным, самодовольным и безжизненным, он духовно умирает и уподобляется тем фарисеям, которых обличает Господь в Святом Евангелии. Монастырь сам начинает настойчиво требовать от своих насельников жизни, соответствующей духу этого святого места, то есть жизни действительно монашеской. Но это оказывается для нашего времени задачей крайне сложной. Между нами - современными молодыми людьми ХХ века - и прежними поколениями верующих обнаруживается огромное различие. Тем более дух монашества - даже прошлого столетия, даже первой половины этого, необыкновенно далек и непостижим для иноков наших дней. Да и тем отцам трудно было бы, наверное, понять нас. Физически, психически, нравственно, умственно - мы вскормлены, выращены, воспитаны совершенно на ином мировосприятии, на иных понятиях, вкусах, ценностях. Общественная жизнь даже 30-40-летней давности воспринимается нами как какая-то глубокая история: так сильно и быстро стал меняться мир. При том надо учесть, что все эти грандиозные превращения, все эти новшества, открытия, весь этот "прогресс" - есть не что иное, как пышно обставленный парад новых маскирующих костюмов, новых фальшивых ценностей, свежевылепленных и ярко раскрашенных новых идолов. Если мы хотим вернуться к истокам здоровой духовной жизни, мы должны отречься от всего этого нагромождения новейшей привлекательной лжи. Но беда в том, что фальшь эта не только вне нас, она проникла в самые глубины наших сердец, оплела густой паутиной наш ум, подобно наркотику, отравила самое сознание и все там вывернула наизнанку. Именно поэтому монашество, как самая трезвая, как самая беспрелестная, самая истинная жизнь, сегодня есть и самое сложное, самое тонкое и самое самоотверженное дело, какое только дано человеку, и вместе с чем - самое полезное, самое достойное, самое необходимое именно теперь, как никогда, в эту эпоху обольстившей весь мир коварной демонической лжи...
     ...Но вот мы пришли сегодня в стены пустых монастырей, в полуразрушенные храмы, в оскверненные безбожниками иноческие кельи с такими же опустошенными, разбитыми душами, сбросив с себя у порога тяжкую ношу грехов. Устраивать обители заново, восстанавливать разрушенные стены, очищать их от грязи и скверны, придавать всему благообразный вид - оказалось не так трудно. Но восставлять внутренние развалины, изгонять уродливое и безобразное из своих сердец, очищать и украшать внутреннюю клеть души - гораздо, неизмеримо труднее. Все внешние дела враг позволяет нам совершать без особого противления, так как при всем внешнем благолепии религиозной жизни он может наплести еще немало своих паутин и погубить в них множество душ, предать их еще более лютой смерти, подвергнуть еще большему осуждению. Но этот едва заметный паучок превращается в огнедышащего дракона, когда христианин приступает к очищению внутреннего своего храма - здесь враг восстает на душу со всеми своими жестокими орудиями, и только благодать Божия может охранить ее и укрепить в начатом святом подвиге. Поэтому-то главное в монашеской жизни не книжное знание, не тонкоумствование и не наружное благочестие, а те навыки, которые приобретаются в непосредственном опыте внутренней работы, таинственный опыт души, рождающийся в общении с Богом и в борьбе с дияволом. Но такое опытное познание невозможно передать на словах, о нем трудно рассуждать на языке наших привычных понятий. Вот почему монашеству всегда обучались, непосредственно соприкасаясь с жизнью уже приобретших этот внутренний таинственный опыт монахов, учились больше не со слов, не по внешним правилам и манере жизни (хотя и это очень важно), но черпали знание из того, что скрывалось под всем этим внешним и только просвечивало через наружнее: из глубокого, непостижимого умом, сокровенного рассудка, живого источника веры, который на духовном уровне видела и из которого черпала силы душа новоначального.
     Но около нас, к сожалению, почти нет таких учителей, трудно найти теперь старцев, которые передали бы нам с рук на руки этот опыт внутреннего делания, научили бы примером, а не словом, всем тонкостям киновиальной жизни, вручили бы нам монастырский устав, родившийся из жизненного опыта, а не из теоретических измышлений. У нас есть книги, но все, что написано в них о монашестве, требует основательного переосмысления самой жизнью. Наше необычайное время, положение, внутреннее состояние не позволяют слепо копировать жизнь прежних монахов, но заставляют искать доступные именно нам формы монашества, требуют решения новых проблем и вопросов, очень тонких и труднопонимаемых, но крайне важных для нас вопросов, на которые нелегко найти ответ в книгах, написанных в далекие, давно прошедшие времена.
     Надо помнить и о том, что монастырь всегда устраивался не внешней мудростью, не одной только доброй волей его основателей, но молитвами, подвигами, многими скорбями, через долгую упорную борьбу с врагом, чрез претерпевание мучительных искушений - внутренних и внешних. Каждая пядь земли, каждый камень стенной кладки, каждое посаженное здесь дерево должны быть политы потом и слезами, освящены верой и молитвой, чтоб обитель стояла прочно и была крепким прибежищем для спасающихся. Тогда монастырь бывает подобен разогретому на огне медному котлу: ни одна вредная мошка не может прикоснуться к его содержимому. Какое еще место на земле может быть так ненавистно, так враждебно миродержцу дияволу в ХХ веке, как православный монастырь? Что может быть еще столь невыносимо для него в то время, как весь мир совершенно послушен ему, когда почти все человечество порабощено тьмой греха и беззакония, а сама земля напоминает грандиозную танцплощадку, где все безостановочно пляшет под лихую дудку хохочущего злодея?
     И потому можно представить, какие трудности возникают сегодня в только-только что возрождающемся монастыре, какие сложные задачи встанут перед настоятелем современной обители, который попытается направить вверенное ему братстсво по пути истинно монашескому. Но "невозможная у человек, возможна суть у Бога" (Лк. 18, 27). Мы верим, что и сегодня, в век отчаянного массового беснования, возможна самая серьезная, воздержанная, молитвенная и внутренне уединенная жизнь. Время идет, меняются люди, их нравы, мировосприятие, вкусы, взаимоотношения, но "Иисус Христос вчера и днесь тойже, и во веки" (Евр. 13, 8), заповеди Христовы остаются те же, те же - смысл, цель и назначение жизни человека, та же впереди смерть неминуемо ждет каждого из нас, те же придирчивые мытарства, те же блаженства или муки, та же ненависть и лютая вражда диявола, те же и даже более сгущенные и тонкосплетенные его сети и ловушки, а потому: те же необходимы подвиги, те же посты, молитвы, бдения, покаянные слезы, то же внимание к себе, то же внутреннее делание, может быть, еще большая ревность и горение веры, чем у прежних христиан. Все это нам потребно еще более, ведь тем настойчивее нужно стремиться к Небу, чем больше старается нас пригнуть к земле дух злобы, князь мира сего. Мы верим, что и в этом непростом начинании здесь, в Бетании изольется на нас неиссякаемая Милость Божия, всегда так обильно являвшаяся здесь, и под Покровом Матери Божией, по молитвам святых старцев, тут почивающих, Благодатью Духа Святого еще возродится в этой обители, хотя бы и на малое время, истинно монашеская жизнь. Ведь "идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать" (Рим. 5, 20).
     Аминь.

Настоятель Бетанского монастыря
архимандрит ЛАЗАРЬ
29 октября по ст. ст. 1994 г.