Горит, как купол, жизни круг
Я строчку выпущу из рук...
Я строчку выпущу из рук,
поймав ее – в конце скитанья.

Очерчен смело жизни круг –
смерть не имеет очертанья.

Об этом знаешь ты давно,
в туманность вечности поверя.

Влетаешь в жизнь через окно,
а покидаешь – через двери.

Последний шаг – не подстеречь,
в нем только ангелы виновны.

Жизнь – это вздох, как слово, речь,
а вечность – млечное безмолвье.

Жизнь – как движение руки
от края – к Раю, вдоль страницы

высоким берегом строки...
А вечность – поле без границы.

Жизнь – обжигающий туман
дней как в сне, ночей бессонных.

А вечность, может быть, обман –
глубин беззвездных и бездонных...

Я слово выпущу из рук,
оно тебя найти сумеет.

Горит, как купол, жизни круг –
смерть очертанья – не имеет...

Голос льется, за ним бы...
Голос льется, за ним бы –
укрощающим зло...

Обнимающим нимбом –
прядей взрыв над челом.

От рождения вьется
над лицом цепь колец,

каждый волос вольется
в жгут – закатный венец.

Жизнь – карнизом по кругу,
в центре – Божьи уста,

но нанизаны руки
на уступы креста.

Все же – Божья порода
от рожденья дана,

но второю природой
ворожит сатана.

В сад распахнуты двери,
змей, развившись, молчит,

страж-апостол, по вере,
доверяет ключи.

Ты войдешь ты очнешься,
скрипнет дверь за тобой,

ты, как ангел, качнешься,
встав над чьей-то судьбой...

Значит комната – келья...
Если строки, как ливень,
значит в небе исток.

Если дни, как пустыня,
значит время – песок,

значит слово не смеет
стать опорой строке,

проползет тонким змеем
та строка по руке.

Не чурайся смущенья –
Рай потерян давно.

Коль песок – искушенье
дням пустынным дано.

От былого веселья
в доме горькая гарь.

Значит комната – келья,
да икона – алтарь.

Над источником ива
из окошка видна,

но в пустыне, как Иов,
ты покинут и наг.

Чисто – поле для битвы –
недалеко идти,

только строчка молитвы –
как лампадный фитиль...

Бог далек, только Он услышит...
Есть услада – услад превыше,
силе этой – строка послушна.

Бог далек, только Он услышит
глас того, кто Далекому служит.

Кто из Божьих рук горечь выпьет,
а его – предадут и бросят,

как тебя – продадут в Египет,
где возвысишься ты, Иосиф.

Есть врата. Есть глухие оконца,
за которыми нет надежды,

где от страсти – жена царедворца
обрывает с раба одежды.

Но лохмотья становятся ризой,
за которую – бросят жребий...

Если ты, как Иосиф, призван,
то молитвы твои – на небе...

Ты – словно прекрасный Иосиф...
Мои прорастут вопросы,
как ворс твоей тишины,
ты – словно прекрасный Иосиф –
мои разгадаешь сны.

Тоскою всхолмлены складки
на ткани моей судьбы,
ты знаешь ее разгадки,
но вечной загадкой – ты.

Ты – понимаешь узоры
и мыслей цветущую вязь...
Дней наших прозрачны озера,
но прервана времени связь.

И если уйду я раньше,
ты следом пойдешь за мной,
мы вместе узнаем, что дальше,
что дальше – за тишиной...

Где душа?
Не витай вкруг меня, не выпытывай,
мои руки в ладонях сжав,
кем натянута, чем пропитана,
словно риза, моя душа.

Ведь душа моя во вселенной –
крик мгновенный в той тишине,
где рождается неизменно
Божество, что дрожит во мне.

Где душа? За звездным ли тыном,
или тянется с кем-то во тьму,
видишь – змейкой серебряной иней
пролагает вдоль ткани кайму.

Словно плат воздушный на ветках,
рассеченный млечным мечом,
эта риза звенит от ветра,
как крыло над твоим плечом...