|
|
| В этих стенах стенали учителя |
Вечен Город, который вечно творим. Над провалом цирка царит звезда – но не об этом с тобой говорим... Узел коллизий – Колизея петля, шорох прошлого временем стерт. В этих стенах стенали – Учителя, и быть может даже апостол Петр, подбирая к лучшему раю ключи – а его поджидал перевернутый крест... И в раю Петр слышит как петел кричит и в раю он помнит предательский жест... Посох сломан, зато осталась сума. Пред церковной свечою душою горим. Пепел Города – соль на семи холмах, и далече от Третьего первый Рим. Дальше нет земли – по которой ступать, даже если походка осталась легка, значит строки мои потекут вспять, и в себя их примет времен река...
и зажигаешь светильник во тьме. Луч разрывает облака штору, и образ Твой Божий растет во мне. Лампадою светится сердце бедное, то тише теплится, то горячей. Что же молчишь ты, мой проповедник, зная, что жду я твоих речей? Ты же знаешь, земные мытарства вместе нам суждено пройти, знаешь, в любое пойду я царство вслед за Тобой – укажи пути. Метель последняя, в доме душно, ненужным пробелом тянутся дни... Сделай же чудо – в игольное ушко нить моей жизни, шутя, протяни...
Сорок строк узором жизни связаны. В доме для тебя одна божница, на тебя Господень перст указан. В житиях строка ликует веская, вязью перевитая литою. На земле была княгиней Чешскою - пребываешь в небесах святою. На земле твоя невестка ловкая, с бесовской личиною-изнанкой, обвила тебя венцом-веревкою, погубила матерь-христианку. Ты теперь - над небесами синими, о тебе в Минеях веско слово... Мы с тобой одним повиты именем – благодатным, как венец терновый...
ангел-тенью пройти за тобой, слово в слово и след во след, по земле, как Франциск святой. Мой последний в жизни каприз – так идти... Сюжет завершен. Над плащом – шелестенье риз над челом – крылом – капюшон. Под стопами дорог узлы – их распутаем, не спеша, станут мысли чисты, незлы, станет нищей даже душа. Под стопами сестра-трава, над плащом веет ветер-брат, вслед за ветром стихает молва, впереди двери райских врат, там земли обозначен край, там обрыв, над обрывом мост, за мостом застывает Рай, а над Раем – игранье звезд...
только дождь утешительно жалит, и крошится огрызок грифельный, и дрожит строка на скрижали. Строк – мучительно-святы оковы, дождь елейный еле накрапывает, каждый вздох, как итог дневниковый, темным грифелем нацарапанный. Колыбельные зыбки св’иты из полосок протяжно-лунных, и плывет в каждой лунке Учитель к фараоновой дщери юной... Над Рассеею свет рассеян, тот, что с тьмою борется где-то, мы стоим, как народ Моисеев пред жестоким Божьим заветом. Словно тенью, покрыты виною дней разрозненные страницы. Но береза горит Купиною, чтобы свет остался на лицах...
как мед, когда растопили. В час никем не назначенный в душе пробиваются были, словно лучи за тучами, линиями простыми. В жизни – усталые мученики – мы не стали святыми. Божье – легко нам бремя, если зовется судьбою. Не остановится время, пройденное тобою. Нет, не святые, но помощи перед иконою просим, молитва приникла к полночи лебединым вопросом. К вечности все же – причастны, время становится легче, жизнь нашу вскинет Пастырь, словно агнца – на плечи. |
