|
|
|
| Людмила Колодяжная. Пиши о том, что близко, пред глазами... |
|
| ИЗ КНИГ 1975 – 1997 гг. |
|
|
|
*** Эти минуты с утра, до молитвы, до слов, до шепота «Отче наш», когда мысль не отвлечена от сна, в комнате светлой, залитой солнцем, которое с закрытыми глазами чувствуешь, когда птичьими голосами только нарушена тишина, эти минуты, когда не дремлешь уже, но боишься яви, и мира, его равнодушной славы душой отрешенною не приемлешь... Эти минуты – еще не время, но вечности капля, зерно и семя, что однажды, занесенное в душу, по мере того, как проходят годы, пробьется ростками покоя, свободы, траву земную забьет, заглушит... *** Поэзия – частное дело, с небесною лесенкой дом, блаженное слово задело – не тело, а душу крылом. Весны черно-белая гамма, снег возле проталин – белей, рябит серебром амальгама смиренных густых тополей. Паломницей – крона клонится над склонами дальних миров, душа переходит границы и никнет – без звуков и слов. Но крон очертание тает, и снова день темен и сух... Бессмертную плоть обретает – лишь слово, прочтенное вслух... *** Последним движением легким, прощаясь, меня отстрани, потянутся зимние дни, ты станешь чужим и далеким. Застынет, как стужа, весом, Столб мрака от замкнутых ставен, потянутся сны – ярче яви, а явь распадется, как сон. Мой взгляд затеряется в чистом просторе, в соседстве с зимой, и вступят в беседу со мной деревья, предметы, и числам, я, сбившись, забуду счет, лишь прошлое выступит резче – событья, забытые речи, что живы во мне еще. И солнце, играя в прятки, окрасит прядкой заход, в сугробы – ушедший год спрячется, сбудутся Святки, столпятся живые слова над новой страницей пустою – их полночь коснется Звездою морозного Рождества. *** Как звук тяжел, насыщенный заботой, бедой вчерашнею, тревогою земной, но перечти испуганные ноты, и перевесь тревогу тишиной, так, чтоб душа плыла, освобождаясь, как облако, темневшее дождем, чтоб звук, из звука заново рождаясь, прозрачным охранил бы нас крылом, чтоб знали мы, как жить, чтобы источник высоких чувств и доброты сберечь, чтоб смели слушать музыки подстрочник – небесный голос, ангельскую речь, чтоб звук летел так медленно, как время, души касаясь, как запретный плод, чтоб пальцы сына сдерживали бремя мелодии, прозрачных клавиш, нот... Орфей Рожденный музой может ли не петь? Пусть голос смертный ветром будет сорван, как мне стеснить дыханье, чтобы словом безбрежность мысли уловить успеть? Боль только песней можно заглушить, я жизнь твою оставил смерти – данью, чужое слово, словно окрик ранит, живу на свете без родной души. Ты в тех краях, где замирает слух. Как мне заговорить с твоею тенью? Дыханье Музы пусть продолжит пенье, чтобы достиг тебя отрадный звук, чтоб слово, легким пламенем застыв, волной ожило в новой перекличке, чтоб время удержало лепет птичий, твое дыханье, или дрожь листвы. Как мне стеснить дыханье, чтоб успеть безбрежность мысли ограничить словом? Пусть голос смертный ветром будет сорван, рожденный музой, может ли не петь? В форме старофранцузской баллады Как в жизни – нет, да и не надо сюжета, важен лишь намек... Но тем изысканней баллада растянет узел темных строк в тот нарастающий поток, что только памятью окован, лишь слово есть всему исток, спеши, мой друг, вернуться в слово. В тот мир, где славы нет и прозы, условностей, судьбы, преград, сквозь лабиринт метаморфозы спеши, мой друг, в тот дальний ряд, который будет тих, как сад, где обитает только Бог, где годы больше не летят. спеши вернуться в монолог. Забыв о ласке этих рук, спеши в немеющей горсти последний символ дней-разлук – тепло земное пронести, спеши, мой друг, произнести, когда войдешь в иные волны, ко мне летящее «прости» – последнее земное слово. *** Земная тяжесть исчезает, пути воздушные легки, душа над жизнью пролетает, все выше, все светлей круги. Тогда перо изранит руки, тоскуя, ток вскипит в крови, тот, уводящий от разлуки, тот, возвращающий к любви. Воде подобна эта сила, что жажду может утолить, вот так волна, коснувшись ила, способна жизнь его продлить. То, что зовешь ты вдохновеньем, не есть ли просто миг, когда так близко ангельское пенье, что оставляет нас беда. и забываешь о невзгодах, и новый открываешь путь, и узнаешь на миг свободу, что встретит нас когда-нибудь. не тот ли это миг из были, когда забыв про сон и страх Ученики заговорили на незнакомых языках. Так ты – в потоке дней безмолвен, не в силах слово уберечь, пока не хлынут к сердцу волны, преображающие речь... *** Мне кажется, что жизнь идет в невидимом сопровожденье той музыки, чей скрытый ход к небесному восходит пенью. Мелодии живая нить случайность дней в одно связует, как будто – быть или не быть – нам кто-то тайно указует. Без этой музыки мертва любая цель, событье, веха, как жизнь – без смысла, как слова без плача тайного, иль смеха. Ее закон, как тишина в пустынном храме – прост и сложен, высокой драме лишь верна, она зовется – Словом Божьим. Мы рождены – душой страдать в благополучье дней капризном, чтоб вместе с музыкой рыдать – о Боге, о себе, о жизни... |