Людмила Колодяжная.  Пиши о том, что близко, пред глазами...
ИЗ КНИГ 1998 – 1999 гг.


Слушаю я, как ангелы плачут


К Успенью

Утром летним, дождливым, ранним-то,
видишь, ангелы делом заняты –

ризу влажную ткут – дождевицу,
Богородице – плащаницу,

чтоб нетленное тело тканию
утром летним – окутать – ранним.

В каждой капле заплачет колокол,
за апостолом послано облако,

чтоб успел каждый брат речистый
к дню Успенья успеть, к Пречистой...

Делом заняты ангелы важным –
дождевицу ткут Деве – влажную,

утром летним, дождливым, ранним,
чтоб открылось Фомы опозданьем

и ему, и апостолам-братьям,
что нетленное тело взято

в третий день по Ее кончине,
в небеса, одесную Сына...

Видишь, утром дождливым, ранним-то
плащаницу ткет Деве ангел-то...


***

Ангел на моем столе –
строгий абрис быстрых крылий,

обведенных без усилья,
будто бы лучом во мгле,

тем, рожденным в вышине,
тем, разящим в сердце метко –

дар небесный, статуэтка,
стала неземной вдвойне.

Обжигает вечный свет,
вещий луч, во тьме разящий...

Что же мне сказать в ответ
Силе, надо мной парящей? –

Ангел, в нищей тишине,
на простор небес похожей,

твой далекий Образ Божий –
пробивается во мне...


***

Капля ладонь прожгла,
капля, в пути осмелевши,
видно, смахнул с крыла,
ангел, вдруг пролетевший.

След небесный глубок,
ярок в ночи пустынной,
капли свет пересек
нить лесной паутины.

Первая нить тонка,
вряд ли завяжешь узел,
первая нить хрупка –
неба с землею узы,

те, что нарушат ха'ос
запаха листьев, тлена,
капли путь, словно ось
облетевшей вселенной.

Встань на этой оси,
может быть, Бог не сбросит,
ангела попроси,
чтоб не кончалась осень,

чтоб каждый лист летел
в облаке, словно в нише,
зная, его предел
не на земле, а выше,

чтобы лист с высоты
падал в ночи пустынной,
чтобы распутал ты
жизни нить-паутину.


Святая Вероника

Тень моя на твоем пути – тоже
веха, которая ждет, тревожит,
как
ориентир, осторожный знак

беды, или счастья... Знает кто же?
Время меня, иль пространство сгложет,
оставляя неизменной дистанцию –
в годах, если время,
в милях, если пространство...
---------
Веха, ветвь... Подними, урони-ка,
как различить-то издалека,
имя ли тронет мое – Вероника,
незаживающая века

рана, льнущая к дням легенда,
плат, продетый в ущелье-ушко
времени, ставший нетленною лентой –
эхо легенды летит далеко...

Тысячелетия стали далью,
стынет, тянется имя-вздох,
тени событий длиннее стали
в линзе льющихся вех-эпох.

Тенью тянусь я нощно и денно...
Кто я для тьмы? – одна из заплат...
Верная времени тень – нетленна,
верный тени – нетленен плат.


***

«И поверг Ангел серп свой
на землю, и обрезал виноград
на земле и бросил в великое
точило гнева Божия.»
Откр., гл.14


Чем дальше проходишь по
прахом пропитанной тверди,
туда, где плоти прибой
становится кружевом смерти,
пеной, что тает, плеща,
застывает мгновенной рамкой,
становится каймою плаща,
что влачит за собою ангел,
тот, что ласкает серпом
жизни былинки былые,
крылья сложив горбом –
пепельно-голубые...

Чем дальше проходишь, тем
ниже склоняешься, ниже
к былинке, к сухой черте,
последней, осенне-рыжей,
радуясь, что погиб
чувствуя свежесть льняного
савана, повторяя изгиб
лезвия светло-стального,
благословляя зубец
каждый, острие живое...
Веруя – жизни рубец
позарастет травою...


Комната-ангел

Нитка строки сгодится...
Соткан из пряжи-веры
Лучший клочок страницы...

Комната – тоже птица –
Крылья – окна, иль двери.

Дождик – Божьей водицей,
Слово – единым хлебом,

Комната – тоже птица,
Клин, клянущийся небом.

Рая равнина в рамке
Окон, в проеме двери...

Комната каждая – Ангел
На рубеже неверья,

В час тишины, усилий...
Столбик дольнего света –

Ангел – с порывом ветра –
Окон склоняющий крылья...


Ангел превращений

В рай возвращаясь, превращений ангел,
Роняет перья, словно листьев груду,
А ласточка-двойник, держась над прудом,
Дрожит как жизни радужная рамка.

В рай возвращенный – не способен к мщенью,
Пусть с высоты – советует, иль судит...
Без сброшенной листвы – уже не будет
Ни шепота шагов, ни превращений.

В разоблаченной облачной отчизне,
Осенняя пора, в природе – прочерк...
Все отлетает – листья, слово в роще,
Созревший плод – к подножью древа жизни.

Иль ангел превращений молвил слово,
Иль был полет торжественен и краток –
Но в слове стал отчетлив отпечаток
Слетевшей жизни – словно лист кленовый...


Ангел, окольцованный словом

Воробьиный щуплый
щебет-плеск
срывается на хрупкий
вороний грай.

Журавлей,
не существующих без небес,
заклинило во мгле,
низине рая.

Ангел – голоса
закидывает леску
в глубину души,
облокотившись о край
облачной кромки-волоса.

Не спешит,
кружит,
выматывая душу,
жизнью-движеньем
не тревожа,
образа Божья –
своего отраженья.

За словцом вылавливает словцо,
выбирает за словом слово,
свивает в вихрь-кольцо,
доволен, что окольцован,

знает: на свете том,
Он тебя встретит,
заденет легко
крылом...
И – узнаешь Его
по кольцу-примете...


Бессмертье – только шанс

За кем идет душа, когда уже не ропщет,
по строкам прежних слов,
висящих, как мосты,
над тропкой бытия, над пожелтевшей рощей,
где мгла глотает шест покинутой версты?
За кем идет душа неровною походкой
туда, где меж лугов мерцает луч-тропа,
стремясь к себе – другой, той, терпеливо-кроткой,
от той, что в днях земных была еще груба.
Зачем душа идет за Богом, как за равным,
вновь пробуждая жизнь и девственность, и страх,
одеждой золотых волос сменяя саван,
вдруг обретая то, на чем был смерти знак?
Зачем ее ведет тот Бог посланий дальних,
зачем она идет, земному вновь учась? –
дорога, восходя, спадет еще печальней,
когда душа поймет – бессмертье – только шанс...