|
|
|
| Людмила Колодяжная. Пиши о том, что близко, пред глазами... |
|
| ИЗ КНИГ 2000 – 2001 гг. |
|
|
|
*** Наша встреча – игра, повторенье, вращенье по кругу, суета, безымянность, бездомность, пустыня, мираж. Голос клонит к земле, нас же клонит, как ветви, друг к другу, Так за темной строкой увлекается в путь карандаш. Нас друг к другу влечет – тишина так стремится к покою, так стремится в бездонность, устав от простора, река. Прикоснемся к вещам, прикоснемся дрожащей рукою, как ребенка обвив, тронем стебель невинный цветка. Сходит ангел с небес и крестом метит двери невинных. Так – не троньте – кричим, прикасаясь к обжитым вещам. Но кончается ночь, сонмы ангелов тянутся клином, тех, на ком нет штриха, как добычу, как жертву влачат. Так влечешь ты меня – я же славлю тебя неустанно, благодарная жертва, в твой темный окутана плащ... Помнишь – жизнь началась как молитва, как гимн, как осанна, знаешь – кончится жизнь как молитва, как гимн и как плач. О, когда я усну, ты об этом узнаешь заранье – к изголовью слетит, в серебро тихий ангел трубя. Но еще я успею в твоем раствориться дыханье, вместе с ветром ночным я еще долечу до тебя. Наша встреча – судьба. Это ангел ведет нас по кругу, так за темной строкой увлекается в путь карандаш. Голос клонит к земле, нас же клонит, как ветви, друг к другу, может быть, за меня ты еще свою душу отдашь... *** Вселенная упрямая – упруга, горнило неги в шелке-вышине, где шелестим мы, нужные друг другу в последней, голубиной глубине, где скоро лечатся укоры-речи, и зависти развитой шелуха, там вьется вестью точною, как вечный полет молитвы, первый прах стиха, где жизни нить – пока отрезок краткий – вживается в протяжную черту, хранящую от недругов, украдкой, до смирной смерти – слова чистоту, где шелестим мы, нужные друг другу в последней, голубиной глубине... Вселенная упрямая – упруга, горнило неги в шелке-вышине. *** Невзгоды клин продлим забвенья клином... Привычные – не ждем, не pопщем, друг друга кличем в былях тополиных, в проталинах осеpебpенной pощи, той, что в подпалинах земли ожившей, уходит в даль, сопpовождаясь птичьим высоким гласом... Рощи, обнажившей ветвей – как прочерк, краткое величье. Той рощи, где влекомые пpиpодой, стpемимся, незамечены, к сиянью, и медлим в незнакомом пеpеходе, вдыхая вечность, словно обещанье. *** «И – радугой – благая весть» М. Цветаева Луч над певучим листом – луч рукою склонила в сердце, чтоб полонила грусть об Архангеле том, девы о коем грустят, ждут, но приблизить бессильны... Легче в луче шелестят освобожденные крылья. Речи рождается ключ, крылья – прохладнее тени райской, отраднее кущ рощи с кличем весенним. Не говорит, а поет шепотом – чище лести... Вечно весною ждет Дева – летучей Вести. Голосом спутан сад, вьющийся, соловьиный, душу смущает взгляд, профиль его орлиный... *** Дай окружиться мне тобой, без лжи проговори, пропой – я этих звуков не сотру, будь, как молитва по-утру, будь как молитва на ветру, когда, не размыкая век, шепчу сквозь сон, гаданье, смех, когда день гулок, долог хлад, и нет вокруг иных услад, когда в мечты уходит суть, хотя бы ты молитвой будь – лети, кружись, не исчезай, хотя бы душу – обжигай... *** Нет, уже не уклониться от судьбы-удара, выпадает Божьей птице только Божья кара. Не испить уже водицы у ручья – той, чистой, где в ладонях отразится ангел серебристый, где была лишь крона клеткой, плачущей березой, где теперь роняет ветка листья, листья-слезы. Нет, уже не уклониться от судьбы, от вздорной. что же может сохраниться – камни лишь, да зерна. Как зерно меня уронишь в горстку пепла, снега... я когда-нибудь напомню пламенем-побегом. Ты не сможешь уклониться от призыва-жара... Выпадает Божьей птице только – Божья кара. *** «А в Библии красный кленовый лист заложен на Песне Песней.» А. Ахматова Вспомни – строки гибче становятся, свив, как гнездо птичье, любовный миф, привычно- старый, а все, как новый... Сохранить его – нелишне в памяти-нише, заложив лист в Песне Песней – кленовый... Влейся слухом в Соломоново соло, в перебивающий его тихий, кажущийся духом голубиным – голос Суламифи... Вернись – к папирусно-папиросной страниц россыпи, переверни, перечти главы, сочтя число их в Книг Книге, к которой никнет, кротко чело... *** То, что в памяти я утеряю, ты припомнить мне помоги, ты идешь к тонкой двери рая, а во мне, словно эхо, шаги. Те слова, что напишем, не скажем, те, что скажем, не сможем сберечь, невесомым дрожаньем однажды вдруг моя отзовется речь. Над листвой отзвук жизни – кроток, он тревожит твой слух и взгляд, до не пройденного поворота ты идешь, к двери тонкой, в Сад. В прошлый мир наш войдем, доверясь, о потерях ли говорить? – ты идешь к самой тонкой двери, я должна ее отворить. Вспоминать никогда не поздно, словно пламя ловить в золе, мы пройдем сквозь звенящий воздух и в осеннем канем тепле. Жизнь, как слово, немного стерта, но остался вкус на устах, по листве мы ступаем мертвой к тонкой двери, вздымая прах, В облаках просвет, словно дверца, переступишь – застынет кровь... Напоенная светом сердца, помнишь, как горела – любовь... *** Призрачнее, отдаленней г'олоса в растущем ветре, голос твой сегодня клонит к слуху моему, как ветку. Нитку голоса как пряжу, в зыбкий я сберу клубочек, только ты об этом даже не узнаешь, голубочек... Жизни нить – не задевая, стану ткать рисунок вечный, вечерами создавая образ твой, еще беспечный... Голос горлицы из рая – слух той музыки взыскует, от которой замирали, дань взымая поцелуя. Голос – жаркой тишью слижет, растворит в растущем ветре, голосом к тебе приближусь, к слуху твоему, как ветка... *** Обрамленный дымкою, рамкой, рой березок вьется вдали стайкой, легкою, словно ангелы, отряхнувшие прах земли... Что простором одарит? – Ветер, на листву растративший пыл... Растревожив ветвь на рассвете, улетев, о листве забыл. Ветру ропота нет преграды, и, не зная других забав, стоны листьев зурной цикады пробираются среди трав, чтобы в сердце упав, как в точку, слово-правда иль слово-лесть, тишины пройдя оболочку, возродилось, как слово-весть о тебе... Снова – жизни ветер, вешний ветер, растративший пыл – он ли нас бередил на рассвете, оживляя прошлого – тыл... Звука нить, невесомый волос сохраняет капли росы, отягченный росою голос отзывается, как призыв... *** Не распутаны узы словесные, сети, неисповедимы не пройденные пути, с точки зрения музыки, строки эти, Орфей мой ласковый, не суди, радуйся! душе-Эвридике, – просторно на молчании-рубеже, безлистные – тихи, растеряны кроны, бессловесной – глуше душе. Отговорившие уроним сети – вместе... Не пройденный путь – ощутимый успех, слова не тронув, умножим жесты ветвей, навеки влекомых вверх... С точки зрения музыки, строки эти, Орфей мой ласковый, не суди, не распутаны узы словесные, сети, неисповедимы не пройденные пути... *** Мы кружим по воздушной тропе, сонным солнцем чужим освещенные, каждый шагом, молитвой – к судьбе обращенные. В дни-отдушины – падает вниз камень, сердце иль слово, остывши, над воздушной тропою склонись, словно тяжесть былую забывши. Ветра слушай осмысленный свист, наблюдай лепестка дольку-лопасть, словно души, сорвемся, как лист, даль легка, как осенняя пропасть... По воздушной тропе, чуть дыша, я иду, сонным солнцем залита, отводящий беду, каждый шаг обращен к тебе, как молитва... *** Слова – пути, мы троп чужих скитальцы, с которых не сойти, не убежать, пространства лен, натянутый на пяльцы, нам, странствуя, ни разредить, ни сжать... На петлях Бог повесит колыбели, чтоб к ветру ближе жизни стал приют, замедлен к ночи сольный плеск капели, к рассвету чаще смена вех-минут... Минут святых, что в память вбиты-вброшены – полету их ты направленье дал, чтоб улей снежный ангелов тревожа, они коснулись слов, что Бог шептал... Ведь, вспоминая, ты еще пророчишь тенями слов, забыв живую речь, чтоб поняла я – речь теряя, хочешь хоть очертанья берегов сберечь... Ведь слово-лен натянуто на пяльцы, пусть выжат звук, но слово-ткань – не сжать... В полон пелен – воздушных троп скитальца – тебя зову... Тебе – не добежать... *** Ты вернешься, молчанием полный – чья победа и чья тишина, чем закончилась эта война – Одиссей мой далекий, не помню. Мы – причастники, участь такая... Вестью раннею разум изрань, ожиданья туманную ткань днем плету, тенью став, расплетаю. Строчек-стрел звуком сдержаны волны, сцена – жизнь, я – пылинка кулис, ты вернешься, усталый Улисс к точке-вечности, временем полный, разрывая пространства рубаху, в плоть ладони возьмешь колосок – детской речи ручей, голосок – в жизнь взлетевшего – Телемаха... Телемах мой далекий, не помню – чем закончилась эта война, чья победа и чья тишина... Ты вернешься, молчанием полный... *** Молитвою твоей защищена от пустоты – от троп безвестных ада... Слов бестелесных немощна стена – для сети-смерти – нет живей преграды... Нет скорбнее и проще рубежа – чем створки рук, восставших для полета... Воронка раны все еще свежа на слове, ставшем беженкою-плотью. Долина раны все еще видна в ладонях-листьях бедных рук-ветвей... От жизни-казни я защищена последнею молитвою твоей. Семь дней разлуки (кольцо сонетов) 1 Вдогонку дням гоню венок, Ращу – из крох, из строк-былинок, Прими, роняя, дань былины, Пусть рухнет прах ее – у ног, Как стебель тот, что изнемог, Как блажь, иль тяжба пряжи длинной, Былинный кубок, блик, клубок, Протяжный выгиб лебединый. Воспоминанием одень Ступень, где медлил уходящий, Чтобы разлуки праздный день Сник – ночью, птичьей, говорящей, Прощальной пустотой горящей, Но охлаждающей, как тень. 2 Но охлаждающей, как тень Крыла – покров летящий... В пути – выпутываться лень Из рифм, из беспощадной чащи, Без-пение мертво, как пень, И потому чадят все чаще Созвучий свечи, речи слаще, И строф внушительней ступень. Второго дня – гранит, границы, Еще прерывисты, видны, Росточки ласточек, как спицы, Мелькают в петлях тишины, Их точки тонут, чуть ясны, Как строчки будущей страницы. 3 Как строчки будущей страницы, Как странницы, из глубины Влекомы ритмом, чтоб не сбиться, Но знать, что в ритмах – мы вольны... Так мысль – подобие волны – Догнав ушедшую, стремится, Столкнуться с ней, чтоб охладиться, Застынуть фразой новизны, Узором, тянущею сетью... Чтоб луч – в ячеях чахлый злак – Рассеяв слов растущий мрак, Укором-вехою отметил Дня третьего угасший прах Но не размел его, как ветер. 4 Но не размел его, как ветер... Прах – вьется, реет, терпит крах... Храни же, голосистый петел, Четвертый день. Пусть крыльев взмах С ветвей взметая мелких птах, Так – возвещает о рассвете, Чтоб рой росы ожил, заметен, На кипах – гибнущих листах. Росистый след – благословлю, Как влагу первую-святую, Твои скитанья памятую, О странствующих – всех – молю, Прощанья властный звук ловлю, Тяну молитвы нить простую. 5 Тяну молитвы нить простую, Как передышку, утро длю, Благодаря календарю, С страниц вчерашних пепел сдую, Как отворяют дверь тугую, Обложки крылья растворю, И чисел лествицу крутую Отрадным взглядом уловлю. День каждый тяжек стал, как дата. Лишь то хранимо, что теряю... Дорога, обрываясь к раю, Рябит – теней и света пятна... Заметой сей стираю пятый Сонет, созвучьями играя. 6 Сонет, созвучьями играя, Плетет строку, как вид расплаты... Строка, растущая утратой, Блестит в раю, от слез сырая, Где мысль звездой летит, сгорая, В простор, за облака, в прохладу, В траву, в волну, еще куда-то, Себя, как эхо повторяя, К тому, что кажется мечтой, Что без мечты неуловимо, Как купина неопалима, Венка тернового настой... Субботний будний день, шестой, Конец трудов, настал незримо. 7 Конец трудов настал незримо. Воскресный день истлел листвой, Но хор пернатых – новизной Напоминает серафимов. В разлуке, видно, уязвима Душа мелодией простой, Как будто снова стала той, Душой невинной и ранимой... Точится камень от теченья Строк, не дающих утешенья, Но говорящих: ангел-Бог Спасает тех, кто одинок, Чтоб жизней не рвалось сплетенье – Вдогонку дням гоню венок... |