|
|
|
| Людмила Колодяжная. Пиши о том, что близко, пред глазами... |
|
| ИЗ КНИГ 2004 – 2005 гг. |
|
|
|
*** Браслет из сосновых бусинок повис на ладони узенькой. Горошин венок коричневый, капля – зерно горчичное, словно глазурью облито – для лазурной молитвы. Капля – ладонью обточена, словами бездонными точными. Слова свиваются вестями, браслет венчается крестиком. Повис на ладони узенькой – браслет из сосновых бусинок... *** Помнишь, в горнице пали ниц тени с тенями рядом в час тот, когда у окон-божниц звезды-зажглись-лампады. Вечность просвечивала в часах сквозь время, еще нечетко, но уже были сжаты в руках зерна узорных четок. Пальцы мерно, движеньем одним переходили к новой капле смуглой, застывшей, как дым, молитвы произнесенной. Так с тобою молились о тех, кто – был нашей отрадой, после минутных житейских утех, часами, молились рядом, перебирая мерно в руках верные вишенки четок... Время просвечивало в часах сквозь вечность – уже нечетко. *** Плачет Великий пост, благовест-звон, играй! – там, средь седых берёз, вход в одинокий рай. «Д'уше, д'уше моя!..» – плачем прервется тишь, влагой взорвется земля, «Возстани, душа, что спишь?» «Пом-ни!», – поет благовест, ангела вестью зовет, там, средь берез-невест, в райские веси – вход. Возстани! Что спишь, душа? – дней все ближе конец, душные листья шуршат, дужкой свивая венец. Возстани от снов своих, что тебе сны теперь? – там, средь берез седых в райскую долю дверь... Весеннею ночью нисана... В четырнадцатый день, весеннею ночью нисана, возьму я посоха тень, чтоб выйти тенью туманной. По медленной самой из троп – от порога, стертого ветром, строку окропит иссоп, и слово останется жертвой. Но мне не оттянет плеч груз Твоей скорби дорожной, все, что смогу увлечь – узел строк осторожных. Все, что смогу пронести, жар строки не остынет, если – перевести слова на язык пустыни. Тенью уйдя от теней, ангелом став изгнанья, через пустыню дней, выдержав срок испытанья. Выйти из тьмы, во мгле, небесной насытясь манной, чтобы прийти к земле – Тобою обетованной. От тьмы египетской прочь, с посохом Твоим, тенью выйти в нисана ночь, четырнадцатую, весеннюю... *** Уста разомкнув словами разлуки, сердце молиться еще не устало, не ослабели к усилиям руки, жизнь страницы не до листала. Весомы слова, что падут отвесно, смыслом налившись, волнующе-точным, к словам – обернемся птицей небесной, к путям сновидений, воздушных, непрочных. Вспомним, странник, о тех, кто не ищет земного праха, как птаха беспечен, словесные веси – его жилище, и нищей – душа отойдет навечно, тела темницу бездельем замучив, в дали, где голос твой – тихой наградой, ризу сшивает лучом летучим, взяв рисунок с земной заплаты... Посох, как часть креста, уже обжигал ладони... Вдали городов и сёл, на камне, в душной пустыне задумался Бог, присел рядышком с далью синей. Стопы попирали шар, Землею названный грешной, печаль вбирала – душа Его, становясь безутешной. Бог сжился уже с тишиной, с судьбою грядущей, тенью, зовущейся сатаной, готовящей искушенья. Над горизонтом чиста была еще даль бездонна, но посох, как часть креста, уже обжигал ладони... Горит, как купол, жизни круг... Я строчку выпущу из рук, поймав ее – в конце скитанья. Очерчен смело жизни круг – смерть не имеет очертанья. Об этом знаешь ты давно, в туманность вечности поверя. Влетаешь в жизнь через окно, а покидаешь – через двери. Последний шаг – не подстеречь, в нем только ангелы виновны. Жизнь – это вздох, как слово, речь, а вечность – млечное безмолвье. Жизнь – как движение руки от края – к Раю, вдоль страницы высоким берегом строки... А вечность – поле без границы. Жизнь – обжигающий туман дней как в сне, ночей бессонных. А вечность, может быть, обман – глубин беззвездных и бездонных... Я слово выпущу из рук, оно тебя найти сумеет. Горит, как купол, жизни круг – смерть очертанья – не имеет... Лампада пред образом Богородицы В кроткую роль вступая, порою, душа без риска подходит. Влага святая глаз твоих плещет близко. Порою вечерней увидишь в глазах, освещенных скупо, лампада плывет, иль Китеж свой опрокинул купол. Порой, будто слышишь стоны, колокол, ангела трубы, словно в глазах, от иконы, крест отражается грубый. Порой, сердце падает, падает в глаза твои, не остановится – там розовеет лампада пред образом Богородицы... Страница в Благовещенье А снег уже цвета извести, осыпавшейся со стен, мой ангел, пропавший без вести, на стенах твоя лишь – тень. На стенах, в глухом предместье, где лишь небосвод высок, сегодня – с Благою Вестью ты мне принеси цветок. И встань над страницей слева, и раствори уста, страница сегодня, как Дева, без песни твоей – пуста. Вспомни, как мы творили слово Благое – вслух, страница сегодня Мария, над коей витает Дух. Прочти же ту осторожную, растущую как прибой, в Евангелье, том дорожном, строку... Не прочти – пропой... «Сын для матери – Царь...» Молитва всегда с листа читается, с поля ветхого, синей над ней высота, иней вьется по веткам. К старинным путям – верста, к утренним травам – иней, к материнским устам – привита мольба о сыне. За вёрстами – лысый холм, Кедрон, голубая речка, и казнь, словно праздник, днем – наутро прибита дощечка. Заря над горою, хмарь, веток крест над рекою... «Сын для матери – Царь...» – синеет – одной строкою. К Успению На части две быль разделя – небесную, земную – знаю, Успенья Твоего земля там, где иконы даль резная... Я перед ней в мольбе, без слов, в день грустный августа склоняюсь, считая, скольких облаков апостольских расправлен парус, там, где спешит за братом брат из разных стран, земель и весей – небесный счет земных утрат, пытаясь разгадать и взвесить в тот час, когда колокола к рыданью перешли от пенья, когда с земли слетела мгла, смущенная лучом Успенья, когда стал ангела высок – склоненный к Деве стан лучистый, когда остался поясок в цветах, во гробе – от Пречистой... «Чтобы слово вернулось в высь...» От стиха до стиха – в приметы, словно жизнь – в летаргию лет, словно вечность – в уют предметов, погружен, безоружен, поэт. От стиха до стиха умирает строк строитель... Листы, черны, словно дни, в гордыне сгорают, не дождавшись дивных чернил. От стиха до стиха белеют на зрачках у ночи листки, словно в райской пустой аллее с древа-яблони лепестки. От стиха до стиха – сквозная ткань страницы знобится, легка, и поэт, вычисляя, не знает угол чистый строки-витка... От стиха до стиха, словно к битве, в строк кольчугу – вплетает мысль, как святой, врачуясь молитвой – чтобы слово вернулось в высь... Только избранники знают сроки Только избранники знают сроки дней, что прожиты иль сожжены, только поэты, словно пророки, Божьим светом – обожжены. Только тот, кто словом ужален, может безжалостным в слове быть, только поэту можно – скрижали перед народом безумным разбить. Только строка способна в пустыне новой тропой к горизонту расти, там, где дорога поэта не стынет, перерастая в Божьи пути... |