|
|
|
| Людмила Колодяжная. Пиши о том, что близко, пред глазами... |
|
| ИЗ КНИГ 2004 – 2005 гг. |
|
|
|
Волхвы Тысячелетия прошли. Но эти три имени не стерты до сих пор. Волхвы идут, пока звезда им светит – Каспар и Бальтазар и Мельхиор. Священное число всегда нечетно. Идут волхвы, пока ведет звезда, ей видятся три точки – звездочеты – Каспар и Мельхиор и Бальтазар. Тот луч ведет их в тесную пещеру, волхвы несут дары, морозный пар, еще не понимая новой веры – и Мельхиор, и Бальтазар, Каспар. Что изменилось за тысячелетья – снег и холмы, и небо, и простор. Волхвы идут, пока звезда им светит – Каспар и Бальтазар и Мельхиор. *** Начиная с азов, тянем узы, как зов, жизни нити – лучами в ночи убывают, утром ранним тетради замкнем на засов, все равно, без молитвы – стихов не бывает. Отразившись, звезда не удвоит строки, соль земли не добыть из источника пресного, шеломянем напьемся из древней реки, тишиною окончим старинную песню. К Рождеству обрубаются хрупкие дни, видишь, в звездных лучах тени стали короче, Бог еще не родился, мы снова – одни на пороге декабрьском единственной ночи, в час, когда наступает означенный срок, повивальные вьются над миром метели, даже время мелеет, чтоб стал виден исток, Вечность снова висит над землей в колыбели. Отпираются двери, сброшен райский засов, звездный луч застывает натянутой нитью, где-то жизнь начинается с Божьих азов, где-то чудом становятся дни и событья... *** С улыбкой колыбель качну, лучом отмечена бессонным, и песнь неясную начну, где каждый звук еще спеленут, где выпит мёд из трав глухих... Окликнуты далеким зовом, бредут с отарой пастухи, и петухи поют над словом осанны птичьи и хвалы. Добыты злато, смирна, ладан, волнуясь,шествуют волхвы, и вечный путь в ночи угадан. Уже я сбиться не боюсь, ах, только бы не торопили, я к слову первому склонюсь – уже усталою – Марией. *** Но сердце – привыкло падать, окликнуто тишиною, где окон твоих лампады – над городом, надо мною, где я перешла пустыню к обрыву, к дому с терассой, с колодцем, где звезды стынут где твой последний оазис, и ты – тишины той сторож а я – лишь странник убогий, ты слышишь песка лишь шорох, ты ангел строгого Бога, и ты - тишины виновник на высоте туманной, а я – последний паломник у цели обетованной... *** Как тающая нить, таится горизонт. Чтоб луч во мгле хранить, мне нужен Божий зов. Быть может, путь – каприз, быть может, путь – урок, но если – шелест риз, то в путь уводит – Бог. И отблески лампад путевод'ят во мгле, и ангел, словно брат, спасает на земле. Спадает благодать на сгорбленный порог, и сына крестит мать, но в путь уводит – Бог. Доживши до седин, ты понимаешь суть, вернувшись, словно сын, сказав, что «Бог есть – путь...» *** Словами страница пропитана, словно земля Господня, разлуками мы испытаны – завтра, вчера, сегодня. Тропами восходим разными к единой над нами выси, но словно узоры райские, твои – надо мною мысли. И после любовных пыток, названных здесь судьбою, стихов моих верный свиток останется над тобою. Путями пройдем неравными, ты – прямо, а я нестрого, но вместе седые ангелы – предстанут седому Богу... *** Если ангел твой блуждающий, покружив, к душе причалит, станет данью – тенью тающий день, прошедший без печали. Вспомнит ангел окрыленный, что земля подобна тылу, как страницу опаленную, он заденет, даль бескрылую. Прошумев, он отступает, вновь задетый высотою, и звездою проступает той, что мечется мечтою. И как будто укоряя наступившее затишье, станут звуки якорями, если ты меня услышишь, если ты вздохнешь устало, провожая взглядом вечность, ту, что стрелками упала, заостряя тихо свечи... *** Небесный плотник вытесал те доски, как первую основу косяку, которым завершаются подмостки, я через жизнь к ним путь строки влеку. Тот крестный путь – длиннее, иль короче? Короче не бывает на Руси, чтобы успеть прощально – «Авва Отче» сказать, и следом – «Чашу пронеси...» Последний путь всегда восходит прямо, без репетиций вдруг играешь роль, с небесного листа читаешь драму, и от усилий проступает соль. Как будто знаешь распорядок действий, как поле – только сцену перейти, и приговора ждать – последней вести, чтобы успеть душою возрасти... Мироносицы Слова плодами лозы вскипают в тот день, о чем бы ни говорили, и шла Мария, и шла другая, и Саломея вослед Марии. Свет пробивался из каждой щели, день шелестел словно сонм крылатый, шли мироносицы, шли к пещере чредою ровною – с ароматами. Они у цели. – Но кем отвален, какой нездешней, иль здешней силой у входа бывший недавно камень – друг другу жёны так говорили. Но в глубину потянулись смело, глядят – в подножьи и в изголовьи сидят два Ангела в ризах белых – подняты крылья, глаза – воловьи... Мария слышит – как бы из дали – и Саломея – как будто слово: Зачем средь мертвых вы здесь искали Того – воскресшего и живого? Мария, знай же, знай, Саломея, что слово Божие – не истает, и как обещано – в Галилее Христос Воскресший вас ожидает. И шла Мария, и шла другая, и Саломея вослед Марии, слова плодами лозы вскипали в тот день - о чем бы ни говорили... Церковь И церковь, в виде корабля плывет – и ей трава по пояс – порогом строгим жизнь деля на суету и свет покоя. Сюда, воспомнив страх и стыд, идем по тропке покаянья, где луч сквозь прорези абсид прольется – Божьего вниманья. Сюда – в единственный ковчег, прочь от житейского потопа, сойдет, как в вечность, человек – лучом певучим душу штопать... И церковь, в виде корабля плывет на зов, на млечный голос... И вновь – покажется Земля, и вновь слетит посланец-голубь... *** Я через тьму к тебе дойду... По пояс в тающем снегу я перейду в твои просторы, считая купола, венцы, вершин чернеющих зубцы, и каждый плат полей – узорный. Чтоб с каждым шагом вновь и вновь мне сердце ранила любовь, и возрастала боль и жалость, Чтоб от заката до зари тебя просила: подари мне этот путь, отрезок, малость. Еще не сдан последний грош, слова, как лепту, не вернешь, не остановишь звук крылатый, который рвется через край... Ведь мы еще от ада в рай не перешли мостом горбатым. Еще – две жизни на весах... Побеги первого овса пасхальным утром льнут к ладоням. И древо жизни во дворе зазеленеет на заре, и первый луч в листве потонет. Ведь линия луча – предел, в который голос возлетел, где купол горизонт венчает, – в той церкви были мы давно, там в жизнь иную есть окно, там Образ Божий проступает... *** Ладони сложены привычно – молитвы жестом в тишине, как бабочки, полны величья, сгорают медленно в огне – в окне летящего заката, вновь подводящего черту тому, что пройдено, что свято, что полнит жизни пустоту, что открывает смысл первичный, что поднимает на волне ладоней, сложенных привычно – молитвы жестом в тишине. Застывший жест, как слово, точен, он вечер – вечностью продлит и разомкнет тот круг порочный – огня, где бабочка горит, чтоб взгляд ушел за грань заката, где веер шелестит крыла, где длится жизнь, как сон, за кадром, как будто вовсе – не была... *** Не жрецы, не кудесники – а молитвы как новые, и в листы Песни песнею листья никнут кленовые. Нет не вехами –вешками путь белеется гибельный, что же делать – как Меньшиков перечитывать Библию. Дали входят, как ангелы, будят двери дубовые, и читаем Евангелье мы, на муки готовые. Собираемся горстками, делим тропы неторные, ходим в горы фаворские слушать речи нагорные... Дни растянуты строфами, звездным светом кончаются, но кресты над голгофами, как деревья качаются, не молитвами, стонами, льдом дороги окованы, вянут нимбы терновые над дверями – подковами, гнутся ивами-ветками над хранителем-ангелом, цифры тянутся вехами над строфами Евангелья... *** Твоих молитв так тих прибой – скорее плачет, а не кличет, и все, что связано с тобой, причастно небу словно притча. Она рассказана для нас в евангелие рыбарями, в тех строках, где назначен час того, что совершится с нами. Мы примем каждый день, как дань, судьбы слетит послушный голубь на голубую Иордань, на пышный снег, укрывший прорубь... О том, что станется в конце, еще не время знать, иль думать – в терновом ли пройдем венце, иль лавровом – широкошумном... Но втайне грезится о том, чтобы в любом обличье нищем в единственный вернуться дом, приняв сюжет любимой притчи. Прибой твоей молитвы стих, с песком времен волна граничит, завязан узел, крепок стык – грядущей жизни с древней притчей... *** «...приходит лукавый и похищает посеянное в сердце...» Мтф. 13,19 Слова, что я тебе сказала, взошли непрочно, при дороге – бессвязной речью... Все сначала начну я, пусть рука не дрогнет. Рискуя, набросаю вчерне, как россыпь зерен по странице – но нет, заглушит злобный терний, иль хищные восх'итят птицы. Нет, я сложу слова, как пламя, чтоб в вихре ветра не охрипли, чтобы взошли, но не на камне, и дав побеги, не погибли. Чтобы не стер их жест неточный, я прибегу к иному средству – я в чернозём их брошу прочный, в твое, чуть дрогнувшее сердце, чтобы слова, что я впитала, собрав с небес рассветной мглою, горели, жгли, звеня металлом, и метили твой путь иглою. *** С родным дыханьем, с дальним ранним ветром, ты мне принес зерно горчично, вложил в ладони. Царством незаметным вдруг древо возросло, и в жизнь привычно вошло. Теперь оно – повсюду, в любом событьи, в радости-печали. За много лет – нам примелькалось чудо, мы, измельчав, его не замечали. Ветвей его дрожала паутинка, и взгляд запутывался в жаркой пряже, в тени его измерили тропинки, их лабиринт не разбирая даже. Нам ускоряла путь земля сырая, и каждый шаг был, словно жизни мера, мы шли, еще не узнавая Рая, но из крупинки – возрастала вера, та, что по книгам виделась подробно, читалась в притчах, издавна привычных, та вера, что всегда была подобна крупинке соли иль зерну горчичну, которое ты мне вложил в ладони, принес с дыханьем гаснущего ветра, оно взросло ветвями непокорно, и встало Царством, взгляду незаметным... *** Тишиною твоей пленена и связана, не различая, где ночь, где утро. Окликни, окликни меня, как Лазаря окликнул Господь, совершая чудо, – чутким ли словом, иль грозной фразою, звуком, брызнувшим со страницы – окликни, окликни меня, как Лазаря, и я покину мою темницу. Стану покорною, вздорной, разною, стану верной, припав к коленам, только окликни меня, как Лазаря, чтоб тишина не казалась пленом, чтобы путь не казался праздным, не протянулся мостом сожжённым, только окликни меня, как Лазаря, чтобы вышла я – воскрешённой... *** Кто-то заколдован божьим кр'угом, Кто-то – плахою возвышен крестной, подгоняют к берегу друг друга строки, словно волны с перехлестом. Жизнь утешит до известного предела, но придет ли вечность ей на смену? Мысль, как бабочка, с руки слетела, я прощу ей ниточку-измену. О, суди иль покаянья требуй, может быть, спасут благие вести, живы мы – любовью, словно хлебом, но круж'ит над нами ангел мести. Жили мы, с судьбой почти не споря, и гадали – по полету птицы, если жить в стране, где столько горя, надо жить – последнею страницей, надо жить и жертвенно и просто, надо жить и весело, и скорбно, если ты – неверущий апостол, то вложи персты в строку, как в ребра. Память не хранит ни лжи, ни скверны в том раю – забыты все ответы, тьму покинув, ты увидишь, верно, только то, что почитаешь – светом... *** Выпала ровная соль, белы дороги, с былью – убавилась боль, сердце ли дрогнет. Добрая дебрь ноября, невод невзрачный веток, крохи горят в кронах прозрачных сбитых с дороги рябин, шепот морозный листьев – урон рябых бойких березок. Веером грифель крошу, ветер в тетрадях, мелкий хлам ворошу пламени ради. Дерзкой иглою луча ангел пронизан, свет скользит от плеча прячется в ризах. Маленький мой двойник нити развяжет, я запишу в дневник все что он скажет. *** По шатким от ветхости сходням, архангелом с облака спущенным, как праведники, переходим из прошлого в рощи грядущего, где бродят березы рябые, где кроны крылами расправлены, где мы выбираем любые скиты, где иконы оставлены нам – странниками минутными, молитву уже отстоящими, что в будущем ищут приюта, его не найдя в настоящем, где луч – продолжение ветки – звезду, словно стрелка находит, куда мы по шатким и ветхим мосткам – навсегда переходим. Песня А в высоком твоем окне нет ни факела, ни огня, а в далекой твоей тишине нет ни ангела, ни меня. Кто же, кто же тогда в ночи припадает прядью к плечу, чья же речь с твоею звучит, задевая вечно свечу? Кто же нежится у окон изучая снежный узор, кто же держит пост у икон, чтоб молитвой смывать позор? Кто уходит в далекий тыл, если жизнь наносит урон, чью звезду различаешь ты сквозь морозные сети крон? С кем же ты расходишься врозь в час предчувствья скорых потерь, с кем же ты пробираешься сквозь затаенную – Рая дверь? Кто же тенью рядом стоит в день, когда приходит беда, кто глядится в глаза твои, так, как я гляжусь сквозь года? *** Мне сказали, что ты был моей судьбой, мне казалось, что Ангел тебя лишь ближе, но я только учусь говорить с тобой, как листву, строка, каждый вздох нанижет. Ту, что кружит по жизни, спадая с дерев, в опустевших просторах твоих библейских, мы расходимся, слов сказать не успев, по разводам райским кругов житейских. Звук прощанья пращой сгорит вдалеке – в уходящую тень кто-то бросил камень – тот огонь – по словам твоим на песке пробежит, как мое последнее пламя. Пусть тебя вечерний очертит свет, осеняя грани уснувших комнат, чтобы я увидела твой завет – мирозданья уста – на иконах темных... |