Тема о противоречиях между религиозным и научным мировоззрениями была когда-то очень модной и для многих соблазнительной.

В значительной степени противоречие это неизбежно так как религиозное мировоззрение - явление устойчивое, принципиально вечное, а научное мировоззрение - явление неустойчивое, постоянно меняющееся в зависимости от новых открытий и развития научных воззрений.

Религиозное мировоззрение, осмысливающее жизнь и придающее ей определенное направление, не может меняться от того, что, например, атом в XIX веке считался недробимым, а в XX веке доказано, что он делим.

Научная же работа должна быть совершенно свободной в своих опытах, изысканиях и выводах. Она не может руководствоваться в этом никакими предвзятыми, вне её области созданными мыслями. Поэтому, строго говоря, научного мировоззрения, как величины постоянной, вообще не может быть. Это величина - всё время меняющаяся, в зависимости от успехов развития знания.

Но значит ли это, что полная разобщенность между религиозным мировоззрением и научным знанием должна всегда оставаться, что эти два источника понимания мира и его явлений несогласуемы между собой?

Совершенно нет, наоборот, такое расхождение - очень печальное явление, вносящее разлад и соблазн в человеческие души. Целостность и последовательность всего мировоззрения является драгоценным свойством, которым в полной мере обладали святые апостолы и великие отцы и учители Церкви древних времен.

Вопреки обычному представлению, такая целостность, такое единство миросозерцания достигалось ими совсем не тем простым приемом, который им приписывается вульгарными описаниями: обоснованием и своих религиозных, и своих научных представлений на одном Священном Писании. Вопреки распространенному представлению, такое упрощенное решение проблемы принципиально неправильно и с церковной точки зрения недопустимо.

Если относительно социальных вопросов мы знаем что Христос Спаситель со всей решительностью сказал вопрошавшим Его: "Кто поставил Меня судить или делить вас?" и этим отклонил от Себя непосредственное решение социальных проблем; если государственную область, по мыслям митрополита Антония, Господь предоставил свободной человеческой воле и не хочет ни в малейшей степени догматизирования в ней, то же самое можно сказать и относительно научной области. Церковь никогда не покровительствовала ссылкам на Священное Писание или на свое предание, как на справочную книгу по естествознанию и по другим отраслям науки. И если такие ссылки тем не менее делались, а Церковь за это не карала, то лишь по снисхождению к творческой слабости делавших эти ссылки, ибо от такого их образа действий непосредственного душевного вреда не происходило.

Но церковные творцы так не поступали. Апостол Павел знает греческую философию, знает талмудическую мудрость и при возникновении соответствующей нужды умеет обращаться с этими внецерковными источниками знания. Припомним для образца его знаменитую речь в Афинском ареопаге (Деяния Апостолов 17:22-31).

Еще более отчетливо это видно на примере св. Василия Великого. В своем Шестодневе в связи с изложением истории творения мира, конечно, по Священному Писанию, потому что это религиозная тема, научному опыту не доступная, св. Василий Великий, как только дело касается естественнонаучных тем, переходит на соответствующую научную почву.

Но все величественное богатство своих знаний подчиняет св. Василий Великий, также как и апостол Павел, мудрости высшей, мудрости церковной, принося ей извне добытое богатство, а не беря его просто от нее. Целостность мировоззрения св. Василия Великого, также как и апостола Павла, от этого нисколько не нарушается.

К сожалению, это, открывающее такие широчайшие горизонты, направление мысли было оставлено. Оно требовало очень большого напряжения мысли и гибкости ее, так же как и высокого духовного уровня. Оно требовало непрестанной умственной работы, ибо ее секрет заключается в постоянном проведении в каждый период новых связующих нитей между вечным христианским мировоззрением и постоянно меняющимся научным воззрением.

Упадок этой творческой соединительной работы произошел отчасти вследствие общего культурного снижения в средние века, но, отчасти, и вследствие того, что в течение наступившего сравнительно спокойного периода церковной истории христианское человечество не только в "юродивой," но и в "мудрой" своей части, "как жених замедлил, то задремали все и уснули" (Мт. 25:5). Гигантский взлет творческой мысли, такой поразительный в Василии Великом и его современниках, снизился. На пытливые вопросы человеческого ума стали следовать часто вялые ответы компилятивно составленные из ссылок на Священное Писание и предания Церкви. Такие ответы удовлетворяли в течение веков и спрашивавших и отвечавших. Непосредственного душевного вреда от этой сонности не было, опасностью для спасения не грозило. Нравственная правда этих ответов была обеспечена тем, что они давались вполне православно на основании непогрешимого источника. И мы ясно понимаем, что для вечной подлинной цели человеческого существования, для спасения его души и наследования им Царства Божия совершенно всё равно, круглая земля или плоская, вертится ли земля вокруг солнца или солнце вокруг нее, в шесть обычных дней или в шесть миллиардов лет Бог сотворил мир. Поэтому Церковь, занятая своей все превосходящей задачей и не беспокоилась о том, что на поставленные этой задачей вопросы - ответы даются по неверному методу.

Но Господь дал человеку разум для сознательного взгляда на окружающий его мир и поэтому люди имели нравственное право задавать указанные вопросы и искать правильного, соответствующего объективной истине ответа на них. Именно это-то обстоятельство и использовала диавольская сила в своих неустанных нападках на веру, на Христову Церковь - цитадель спасения. Оторвав от Церкви известную часть ведущего мыслящего слоя, воинствующее безбожие через них бросило Церкви ряд дерзких вопросов о тех или иных явлениях внешнего мира, на которые церковные мыслители не сумели сразу удачно дать ответ именно потому, что дело св. Василия Великого было прервано, христианское целостное мировоззрение было сужено до чисто богословского мировоззрения, утрачен оказался метод христианских, нимало не компромиссных, всецело христианских, ответов на естественнонаучные вопросы, но не на богословской, а на естественнонаучной же почве.

Вопросы эти были иногда злонамеренными попытками унизить Церковь и внести смятение в христианские умы, но иногда это были и искренние недоумения.

Тот факт, что наиболее выдающиеся творческие умы науки, такие как Коперник, Кеплер, Ньютон, Фаррадей, Менделеев и многие другие были верующими людьми, мало помогал делу, потому что эти ученые были работниками в своей области и были не в состоянии выполнить обязанности церковных вождей - восстановить целостность христианского мировоззрения на почве научной так же, как и на всякой иной почве.

В настоящее время положение христианской апологетики в значительной степени улучшилось. Хотя целостного церковно-научного мировоззрения, каким оно было у св. Василия Великого, у нас все же нет, но на ряд важнейших научных вопросов мы имеем христианские ответы, строго обоснованные научно.

Иногда эти ответы даются самими учеными, как, например, в вопросах палеонтологии католическими монахами Тейяр де Шарден и аббатом Брейль; иногда они естественно вытекают из нового научного открытия при пробудившемся уже религиозном интересе в научной области, как это особенно наглядно видно на примере религиозных выводов из теории релятивизма проф. Эйнштейна или из новейших представлений о строении атома.

Нескольких таких удачных и глубоко проницательных религиозных ответов на научные вопросы оказалось достаточно, чтобы опровергнуть неверную и вредную мысль о неизбежности противоречия между религиозным и научным мировоззрениями. К настоящему моменту мысль о неизбежности такого противоречия совершенно устарела и никто не будет на ней серьезно настаивать.

Но в XIX веке, в период растерянности церковной мысли было создано антирелигиозное по своей основной задаче движение, основывающееся в своей антирелигиозной борьбе на этих, казавшихся непримиримыми противоречиях между религией и наукой.

Считая науку принципиально и неизбежно непримиримой с религией и провозглашая ее таковой, это антирелигиозное движение, взявшее название от своего главного идеолога - марксизм - провозгласило себя последователем и защитником научного мировоззрения.

Еще в дореволюционное время различные антирелигиозные марксистские движения, как например, памятные всему предыдущему поколению издания Бюхнера и Битнера, всячески обвиняли религию и представителей религиозной мысли в угнетении научных изысканий и рисовали картины расцвета научной мысли в век торжества "научного" социализма.

Этому вторили вожди марксизма, как, например, Сталин, который говорил: "Партия ведет антирелигиозную пропаганду против всех и всяких религиозных предрассудков, потому что она стоит за науку, а религиозные предрассудки идут против науки, поскольку всякая религия есть нечто противоположное науке... Партия ведет политику всемерного отстаивания науки" ("Вопросы ленинизма," стр. 194).

Пока в науке господствовали воззрения, применяясь к которым это антирелигиозное учение построило свои принципы, такой кажущийся его союз с наукой мог казаться прочным и вызвать при поверхностном суждении соответствующие неверные выводы.

Однако если религиозное мировоззрение, в принципе, желает быть вечным, то и антирелигиозное марксистское мировоззрение тоже неизбежно должно претендовать, если не на вечность, то по крайней мере на длительность, на устойчивость. Ведь оно по своему замыслу, так же, как и религия, должно определять собой всю жизнь человека и, следовательно, не может меняться во мгновение ока вследствие того или иного научного открытия.

Между тем, всё принципиальное построение марксизма связано с определенным уровнем научного знания, а именно с уровнем знания начала второй половины XIX века - периода преобладания материализма в научной мысли.

Но научный прогресс с того времени сделал очень значительные шаги вперед, а марксистское мировоззрение сильно отстало, будучи не в состоянии поспеть за ним. При этом в своем конфликте с наукой антирелигиозное мировоззрение оказывается в гораздо худшем положении, нежели религиозное мировоззрение.

Для религиозного мыслителя весь видимый мир является произведением Того же Творца, от Кого исходит и откровение, на котором религиозный мыслитель строит свое мировоззрение. Поэтому он априори знает, что коренного противоречия в понимании этих двух проявлений Одного и Того же Всемудрого Разума быть не может. Противоречия эти всегда появляются или по недоразумению, или по недомыслию, по человеческой ограниченности, или по злой воле противящегося Богу, заявляющего о таком противоречии исследователя.

Поэтому при возникновении спорных проблем религиозный мыслитель может быть спокойным, он может выжидать дальнейшего расследования предмета и применять при этом своё мировоззрение в качестве руководящего светоча. В этом мировоззрении он имеет ключ к узнаванию того, что более прочно и что менее прочно в научных понятиях.

Между тем, антирелигиозный мыслитель не имеет никакой опоры вне научных представлений. Он рабски зависит от каждого нововведения в науке, как бы мимолетно оно ни было. Под влиянием сегодняшнего открытия он должен перестраивать всё своё мировоззрение, с тем, чтобы завтра заново перестроить его, если сегодняшнее открытие будет завтра опровергнуто.

Следовательно, если антирелигиозное мировоззрение хочет быть добросовестным, научным, то в наш век быстрого прогресса всех видов науки, оно не может быть сколько-нибудь прочным. Иными словами говоря, оно вообще не может быть мировоззрением.

Следовательно, для того, чтобы существовать, оно должно быть недобросовестным. Таким оно и является.

Впервые эту свою научную недобросовестность вынуждены были проявить марксисты в самые первые же дни после захвата власти в России.

В 1915 году, как известно, были установлены А. Эйнштейном принципы релятивизма - относительности. В астрономическое представление о мире было введено строго обоснованное на теории релятивности понятие о конечности вселенной.

Развивая мысли Эйнштейна, бельгийский ученый, проф. Лувенского университета аббат Леметр, установил, что все туманности удаляются от нас с космической скоростью 100 километров в секунду, и, следовательно, материальные объекты, составляющие видимый мир, распределяются на все более и более обширное пространство. Указанное расширение мира, согласно вычислениям Эллингтона, должно увеличить вдвое размеры вселенной в течение 1300 миллионов лет, в течение полутора миллиарда лет плотность материи должна уменьшиться до 1/10, т. е. через полтора миллиарда лет с земли будет видно в десять раз меньше звездных туманностей.

Замолчать все эти устанавливающие новую эпоху в астрономии открытия даже советская власть не могла. Но марксизм должен был признать свое поражение тем, что обычными полицейскими мерами советским ученым было запрещено делать прямые выводы из этих научных идей.

Совершенно так же марксисты поступили в отношении другого важного открытия наших дней: нового представления о строении атома и, следовательно, всей материи.

В период создания марксизма в науке господствовала теория сохранения материи, т. е. представление о том, что материя никогда и ни при каких условиях не уничтожается, а только меняет свои формы в различных физических и химических процессах. Благодаря этой теории можно было для построения антирелигиозной материалистической концепции марксизма приписать материи одно из основных свойств Божиих, т.е. вечность.

По новейшим же научным теориям, при взрыве атома материя как таковая уничтожается, превращаясь в энергию. Такое превращение материи в энергию человеческими средствами стало осуществляться лишь недавно, сначала лабораторно, а с 1945 года и в широком масштабе для научных целей, но в недрах солнца и других звезд оно совершается постоянно в гигантских размерах. Причем, процесс этот не обратим, т.е., то количество энергии, которое мы получили из данного количества материи, нельзя превратить обратно в такое же количество материи, так как для такого обратного процесса пришлось бы затратить дополнительно значительное количество энергии.

Апологетические горизонты, открываемые этими новейшими теориями и открытиями, чрезвычайно широки. Открытие возможности превращения материи в энергию в корне разрушает научный материализм. Его не спасет подстановка закона сохранения энергии, потому что энергия обладает иными свойствами, нежели материя. Всякий вид энергии стремится превратиться в тепловую энергию, а тепловая энергия стремится к равномерному распространению. На научном языке это называется стремлением к энтропии, т.е. к равномерному нагреванию всего пространства и, следовательно, к прекращению в нем всех и всяких химических и физических процессов. Значит, если бы материя существовала вечно, то уже вечность тому назад она частично превратилась бы в энергию, которая достигла бы равномерного распределения по всему пространству конечной вселенной, а следовательно, равномерно по всей вселенной нагретая материя была бы абсолютно безжизненной, без изменения и без движения.

Эти неоспоримые выводы из теории относительности и из теории разложения атома ясно доказывают что материя получила начало от вне материального Источника.

Сходные выводы можно сделать и из теории Леметра относительно расширяющейся вселенной. Если все туманности и звездные скопления удаляются друг от друга с постоянной быстротой в 100 километров в секунду, то 15 миллиардов лет тому назад материя имела бы в 10 миллионов раз большую плотность, т. е. звездные миры были бы в 10 миллионов раз более сближены между собой, а 200 миллиардов лет тому назад вся материя вселенной была бы сконцентрирована на пространстве нескольких кубических миллиметров.

Конечно, советская власть не позволяла даже обсуждать эти проблемы, и с теорией Леметра сколько-нибудь широкие круги бывшего Союза вообще знакомы очень мало.

Еще ярче, быть может, проявился этот конфликт между марксистско-антирелигиозной мыслью и наукой в споре по поводу биологической теории Менделя, закончившийся запрещением в Советском Союзе такой научной дисциплины, как генетики.

Теория Менделя является в биологии совершенно такой же составляющей эпоху, открывающей новые горизонты теорией, какой в свое время была теория Дарвина.

Григорий Мендель - чех, католический монах монастыря св. Фомы в Брно - в середине прошлого века, между 1856 и 1865 гг., проделал ряд интереснейших опытов по скрещиванию гигантских бобов с карликовыми, и желтого гороха с зеленым. Выводы из этих опытов, устанавливающие непреложность законов наследственности, он изложил в своей книге "Опыты над растительными гибридами," напечатанной в 1865 году. До 1900 года эта работа Г. Менделя оставалась никому неизвестной. Но в 1900 году три биолога, Деврие, Корренс и Чермак, встретились с сочинением Менделя и широко огласили его. Л. Кено во Франции и Батесон в Англии его развили, перейдя к опытам по скрещиванию животных по методике Менделя, а в 1910 году проф. Колумбийского университета в Америке Т. Морган со своими помощниками Мюллером, Бриджем и Трюрвентом, и независимо от них - проф. Вейсман, применяя те же методы над скрещиванием мух и их десятками тысяч поколений, добились еще более прочного установления законов новой науки - генетики, науки о наследственности.

Законы этой науки вкратце сводятся к установлению факта наличия в зародышевых клетках живых организмов особых молекул, являющихся носителями наследственности. Молекулы эти получили название генов. Они не могут смешаться или соединиться с другими подобными молекулами. Поэтому, с одной стороны, потомство наследует от того или иного родителя или от обоих полностью тот или другой наследственный признак, а с другой стороны -ни один признак, приобретенный родителями при жизни, хотя бы в ряде поколений, если от него нет соответствующего гена в зародышевой клетке, не может передаться по наследству. Проявление же новых наследственных признаков может быть объяснено лишь так называемым феноменом мутации, происходящим под влиянием необычных сильно действующих факторов. Например, в одном случае американским менделистам проф. Мюллеру и Хенсону удалось добиться мутации у плодовых мух воздействием на них Х-лучами.

Так как при дальнейшем развитии теории Менделя он совершенно отчетливо входит в столкновение с одним из основных принципов марксизма "бытие определяет сознание," утверждающим, что среда является решающим фактором в жизни организмов, и так как теория мутации широко открывает горизонты для религиозной апологетики, то советская власть повела сначала борьбу с менделизмом полицейскими мерами, а потом, вообще, запретила существование этой науки в пределах досягаемости ее власти.

В то же время, такими же полицейскими мерами в ранг непреложного научного закона было возведено мичуринское учение об изменяемости наследственных признаков под влиянием внешней среды. Провозвестником мичуринского принципа стал дотоле совершенно неизвестный в научных кругах некий Т. Лысенко, назначенный советской властью (Сталиным) вместо сосланного гениального Вавилова президентом сельскохозяйственной академии.

Первым актом нового президента (неуча) было закрытие Медико-Биологического Института, где производились интереснейшие опыты над человеческими и животными т. н. "идентичными" близнецами, т.е. близнецами, происшедшими от одной зародышевой клетки. Опыты эти установили, что наследственность имеет огромное значение в формировании психики, тогда как влияние внешней среды совершенно ничтожно. Институт был закрыт в 1937 году и все его руководители были арестованы, причем, большая часть их была расстреляна.

Никогда, даже в самое темное средневековое время никто не прибегал к таким кровавым мерам для подавления неугодной научной мысли. О причинах этой неумолимой ненависти, этого панического ужаса перед менделизмом довольно откровенно пишет советский журнал "Наука и Жизнь," издание Академии Наук СССР: "Мичуринское учение утверждает единство в организме зародышевых и телесных клеток, единство организма и среды, утверждает зависимость наследственных свойств организма от условий жизни и наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды обитания".

"Наоборот, реакционное вейсмано-менделе-моргановское учение в биологии утверждает, что живой организм разделен на автономное наследственное вещество и сому, являющуюся лишь футляром для первого. При этой концепции условия жизни не могут изменять наследственные свойства организма, отрицается наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды и таким образом отрицается единство организма и среды".

"Менделизм основой формирования наследственных свойств организма считает механическую по принципу случайности перекомбинировку неизвестных так называемых материальных носителей наследственности (по Моргану - генов), переходящих из поколения в поколение при скрещивании животных или растительных форм. Вейсманизм допускает изменения наследственного вещества лишь в форме новообразований - мутаций, как исключительные явления. Согласно Вейсману, мутации имеют имманентную обусловленность, ведущую в конце концов к признанию Творца".

"Вейсмано-менделе-моргановское течение в биологии - антинародное, лженаучное и вредное течение. Оно разрушает практику, ориентирует человека на смирение". "Основателями этого течения являются реакционные буржуазные биологи Вейсман, Мендель и Морган" ("Наука и Жизнь", № 9, 1948, с. 12-13).

По поводу такой постановки вопроса английский ученый проф. Эрик Эшби, в своей книге "Ученые в России - пишет он, - это "продукт средневекового ума, пользующегося средневековой техникой словесных фантазий".

Совпадение советских методов борьбы с наукой и средневековых не случайно, как мы и стараемся разъяснить это настоящей статьей. Но притеснение науки со стороны средневековой религиозной власти при всей жестокости и неправильности такого притеснения было актом честным, потому что средневековая религиозная власть не провозглашала себя поборницей науки, а исповедовала себя поборницей религии, которой и пыталась служить этим грубым, неверным, но принципиально честным и последовательным методом.

Советская же антирелигиозная власть основной своей целью провозглашала "всемерное отстаивание науки". Поэтому преследование ею научной мысли обнаруживалось с еще одной стороны ее онтологическую лживость.

Для нас же, верующих, в этом обнаруживается еще одна важная истина.

Когда-то Митрополит Антоний писал, что все доброе, всё хорошее, всё истинное, где бы оно ни находилось, по существу своему принадлежит Церкви Христовой и Ей свойственно. И мы видим несомненное подтверждение этому в том, что ничто доброе, ничто истинное даже в области посторонней Церкви не может быть сколько-нибудь прочно, сколько нибудь своим, для той страшной диавольской силы, которая наиболее полное свое проявление нашла в антирелигиозном марксизме.

Гонения на науку со стороны марксистов были многозначительным явлением.

Когда-то, в первый период господства коммунизма, многие честные люди ушли в научную работу, как в некий вид внутренней эмиграции. Страдая от духовного и политического гнета коммунизма в политическом мире и быту, многие из тех, кто имел возможность, уходили от широкой жизни в научные области, недоступные массам и политическим руководителям. Но сатанинская власть нашла их и там.

И в этой потаенной области требует она от ученых ответа на тот же вопрос, который под многовидными угрозами и соблазнами задает она всем своим жертвам во всех сферах: "с кем ты: - с Истиной (а истина всегда Божия) или с нами?" И снова так ярко убеждаемся мы, что с богоборческой силой ни в какой области не может быть мира никому, кто хочет остаться верен какой бы то ни было форме добра.