Теперь вопрос в том, может ли сотворенное существо, а именно человеческий дух, оставаться в таком нераскаянном ожесточении на всю вечность? Есть основание отвечать на этот вопрос положительно. Дух человеческий сотворен со способностью нескончаемого развития, возрастания и преуспеяния; и эту способность нескончаемого развития он может обращать как к добру, так и ко злу. Цель человеческой жизни есть уподобление Богу, отражение в себе совершенств Божиих.

Если свободное существо принимает правильное или доброе направление, то в нем открывается возможность нескончаемого усовершенствования в добре, безостановочного и вечного стремления к своей цели - к уподоблению Богу и теснейшему соединению с Ним. Точно так же, если оно принимает превратное или злое направление, в нем открывается возможность безостановочного стремления по пути зла, безвозвратного и нескончаемого стремления от своей цели,- удаления от Бога. И как любовь к добру, в своем нескончаемом стремлении к Богу, постепенно возрастает, крепнет и усиливается, так что, наконец, в свободном существе прекращается самая возможность зла, как прекратилась она в Ангелах и прекратится в душах, отшедших из сей жизни с верою и покаянием: так и злоба, в постоянном стремлении по своему пути, будет постоянно возрастать и усиливаться, так что в существе, погрязшем во зле, исчезнет всякая возможность добра. Как исчезла она в бесах, так, конечно, произойдет и в душах людей, отшедших отсюда и пребывающих там в ожесточении и нераскаянности.

Таким образом, по свойству человеческого духа, для него возможно и ему предназначено вечное преуспеяние и усовершение в добре; но возможно для него замедление и нескончаемое возрастание во зле. Человеку даны силы для постоянного развития и деятельности; но путь для своей деятельности избирает уже человеческая свобода, и какой бы ни был избран путь - путь ли добра или путь зла - человек имеет возможность идти по избранному пути нескончаемо и безвозвратно.

Правда, во время земной жизни, обыкновенная человеческая злоба представляет собой беспечность о спасении, а не сознательное отвержение и презрение ко всякой спасительной и благодатной помощи. Впрочем, бывают примеры ужасающей силы зла и в настоящей жизни. В продолжение жизни человек ничему не верит, живет так, как будто нет ни Бога, ни будущей жизни, издевается и ругается над верой, как над слабостью или мечтою, или, как говорит апостол, не почитает за святыню Кровь завета, которой освящен, и Духа благодати оскорбляет (Евр. 10, 29).

Приходит смерть, и при виде ее человек не вразумляется, а остается нераскаянным: презрением отвечает он на советы и убеждения обратиться пред смертью с покаянием к Богу. Злоба, достигшая такой напряженной силы в краткое продолжение земной жизни, за пределами сей жизни, конечно, скоро может созреть и усилиться до нераскаянного ожесточения. Судя по опытам настоящей жизни, естественно предполагать, что душа, вынесшая из сей жизни глубокое и закоренелое стремление ко злу, и за пределами сей жизни будет проявлять постоянно это стремление. Опыт неоспоримо свидетельствует, что нет для нас ничего труднее, как искоренение любимого греха, уничтожение в себе застарелой привычки; нет ничего труднее, как вырвать из души сроднившееся с ней убеждение и заменить его совершенно противоположным.

Чтобы увериться в возможности подобного ожесточения, нужно вникнуть в его внутреннее начало и сущность. Грех, который за свою нераскаянность будет осужден на вечные мучения, есть тот же грех, которым пал начальник зла и которым он увлек человека. Эта духовная гордость, дерзкое стремление твари к независимости от Бога, к равенству с Ним, самообожение, обоготворение себя.

Именно этот грех, постоянно возрастая и усиливаясь в мире существ нравственных, пред кончиной века откроется с особенно страшной силой и обнаружит в себе явную и открытую вражду на Бога, презрение ко всем Его дарам и обетованиям и до безумия гордое притязание твари на божескую честь и достоинство. Мир, по слову Спасителя, подобен полю, на котором до жатвы растут вместе пшеница и плевелы. Жатва есть кончина мира. Ко времени этой жатвы, на поле мира и пшеница и плевелы, и добро и зло достигнут полной зрелости: пшеница для небесных житниц, а плевелы для огня неугасимого (см. Мф. 13, 38-39).

Мрачными чертами описывает апостол Павел нравственное состояние людей пред концом мира. В последние дни,- говорит он,- настанут времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, враги добра, предатели, наглы, напыщенны и проч. (2 Тим. 3, 1-4). Но эти гордые и надменные враги добра, не имея силы благочестия, будут еще носить вид или личину благочестия (см. 2 Тим. 3, 5).

Пред самым же концом мира злоба сбросит с себя всякий вид благочестия в лице антихриста. Этот человек греха, сын погибели явится открытым врагом Божиим, с богохульною дерзостью отвергающим всякую зависимость от Бога и всякое поклонение Ему (см. Фес. 2, 3-4). Таким же, конечно, духом горделивого богохульства и ненависти к Богу будут проникнуты и его последователи (см. Л к. 18, 8; Мф. 24, 12).

В таком-то ужасном состоянии ожесточенной вражды против Бога и ненависти к Нему нераскаянные враги Божий сойдут в место мучения. Таковая злоба есть злоба нераскаянная, которая никогда не может смягчиться, но будет продолжаться целую вечность и постоянно возрастать и усиливаться. Мы знаем, что и в продолжение здешней краткой жизни, если человек всем существом отдается какой-нибудь страсти,- она делается непреодолимой, и совершенно овладевает умом и волей человека. А гордость, особенно духовная, есть самая упорная и несокрушимая из всех человеческих страстей. И невозможно представить, по каким побуждениям закоренелая, горделивая вражда на Бога могла бы перейти когда-нибудь в искреннее смирение и в смиренное сознание ничтожества твари пред Творцом.

Существо, ожесточившееся против Бога, презирает Его дары и обетования, издевается над верой и молитвой, почитая их постыдной слабостью. Возможно ли, чтобы такое существо, горделиво презирающее самые дары Божий, примирилось с Богом за те мучения, которым оно будет подвергнуто по праведному суду Божию? Конечно, наказание или страдание имеет смягчающую и вразумляющую силу, но только над душами не загрубелыми во зле, которые, будучи поражаемы в своих земных привязанностях, обращаются к Богу и в Нем ищут себе утешения и упокоения.

Но так ли действует наказание или страдание на человека глубоко порочного и нечестивого? Оно не смягчает его, а только ожесточает. Под гнетом страдания, его прежняя холодность к Богу обыкновенно переходит в чувство враждебное, в ненависть, в богохульство. Такое же влияние будут иметь и адские мучения на ожесточенных грешников. И на земле видим примеры того, как человек, объятый гордостью, не только отрекается от благ, но и обрекает себя на тяжелые лишения и нищету из-за того только; чтобы не унизить своей гордости или чтобы не стать в зависимость, в подчинение другому, которого он считает если не хуже, то нисколько не лучше себя.

В лишениях и бедствиях, претерпеваемых из гордости, есть для гордого своего рода удовлетворение, какое находит человек в дорогих и тяжких жертвах, приносимых своему убеждению. Если так упорна гордость и на земле, уступчивее ли она будет в аду в существах, ожесточенных против Бога? Мысль о Божием всемогуществе не может также ослабить враждебного чувства к Богу в закоренелых грешниках. Эта мысль будет только усиливать их ожесточение. Они будут находить для себя пищу в сознании своего неподчинения и открытой вражды с Тем, могуществу Которого нет пределов.

Таким образом, если разумное существо на всю вечность может оставаться в состоянии непримиримой вражды с Богом, то, как существо, не способное к блаженному единению с Богом, оно должно быть удалено от Него и, как существо злобное, должно быть ограничено в своей злой деятельности, заключено в темницу, и притом на всю вечность: потому что и злоба такого существа есть злоба нераскаянная и непримиримая, которая никогда не прекратится, но будет продолжаться и усиливаться целую вечность.

В царствах земных и временных преступник, не показывающий надежды на исправление, изгоняется из общества или его заключают в темницу на всю жизнь, и он обрекается на так называемую политическую смерть. Человеческое правосудие находит это совершенно законным и справедливым. Что же несправедливого, если в вечном царстве Божием неисправимый преступник изгоняется из сего царства и обрекается на заключение в адскую темницу на целую вечность? Итак, для вечных и нераскаянных врагов Божиих должны быть вечные мучения также, как для неисправимых преступников на земле необходимы пожизненные изгнания или заключения.

Если дух человеческий, подобно падшим бесплотным духам, может пребывать в состоянии ожесточения и постоянно возрастать в своей злобе и ненависти к Богу, то теряют смысл указанные выше возражения против учения о вечности мучений. Противники этого учения стараются поставить его в противоречие со свойствами Божиими, с Божией премудростью, благостью, правосудием, всемогуществом, предведением и проч.; но нисколько не обращают внимания на природу человеческого духа, тогда как в этой-то природе есть особенность, могущая привести человека и к спасению, и к погибели.

Противники возражают: если будут вечные мучения, то Бог, по их мнению, не достигает цели творения или достигает ее не вполне. Но такая недостижимость цели возможна ли для премудрости Всемогущего? Правда, Бог воззвал к бытию разумные и свободные существа для вечного и блаженного соединения с Собою; но если Бог творит существа свободные, то эту первоначальную цель Он ставит в зависимость от свободы тварей. Свобода есть высокий дар Творца и высокое преимущество твари. Без свободы невозможно и нравственное блаженное соединение тварей с Богом, и их любовь к Нему, как стремление сердечное и непринужденное.

Свободное существо свободно должно идти к указанной ему цели, не влекомое какой-либо посторонней непреодолимой силой. И Бог, непреложный в Своих дарованиях, никогда не действует на свободу тварей силой одного только Своего всемогущества. Не насильно влечет Он и человека ко спасению. Следовательно, не падает вина на Божие всемогущество, если свободная тварь не хочет идти к предназначенной ей цели. Всемогущество все может, но не разрушает нравственного царства Божия, не превращает весь мир в машину, движимую силою необходимости, не отнимает у существ того преимущества, посредством которого они, как говорит прп. Марк Ефесский, могут не только управлять сами собою, но и уподобляться Всемогущему; и это преимущество так же необходимо для существ, одаренных умом и словом, как дыхание для животных. "Неужели же мы одни только из всех существ,- заключает св. Марк,- будем неблагодарны пред Богом и станем порицать свою природу, потому что знаем и некоторым образом сами определяем свои обязанности? Это было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь, будучи поставлен царем над всем миром, снял с себя порфиру и венец и вздумал вести жизнь низкую и развратную, а потом, когда бы его свергнули за это, стал бы жаловаться не на себя, а на того, кто дал ему власть?" [1]

Премудрость Божия требует, чтобы свободная тварь имела достаточные средства для достижения предназначенной ей цели. Совершенно достаточные средства даны были человеку невинному, и еще более достаточные дарования - человеку, вос-становляемому после грехопадения. Апостол Петр говорит, что Божественною силою Иисуса Христа, Господа нашего, даровано нам все потребное для жизни и благочестия (2 Пет. 1, 3). Следовательно, не Премудрость виновата, если свободное существо, имея все средства ко спасению и блаженству, не принимает этих средств, но отвергает их (см. Евр. 10, 29) и тем лишает себя блаженства. Виноват ли отец, который дал сыну все средства для благоустроенной жизни, а тот изжил свое состояние блудно и впал в нищету?

Таким образом, вечные мучения ожесточенных тварей нисколько не противоречат ни Божию всемогуществу, ни Божией премудрости. Бог достигает своей цели творения в такой мере, в какой достижение ее делает возможным свобода тварей; следовательно, достигает ее вполне: потому что и первоначально в уме Божием эта цель была не безусловная, но условливалась свободою тварей.

Находят вечные мучения невозможными после искупления человека. "Неужели,- говорят,- заслуги Искупителя не сильны еще покрыть пред Божеским правосудием все согрешения человеческие? Неужели и после искупительной жертвы, принесенной за людей Сыном Божиим, некоторые из них еще будут осуждены на вечные мучения?"

Отвечать на этот вопрос не трудно. Искупительная жертва, принесенная за людей Спасителем, действительно, бесконечно превышает все человеческие долги пред Божеским правосудием. Как бы ни были тяжки и бесчисленны грехи человеческие, все же они в сравнении с бесконечной полнотой искупительных заслуг Христовых - то же, что капля в сравнении с морем. Когда преумножился грех, стала преизобиловатъ благодать (Рим. 5, 20). Но благодать, приобретенная нам Искупителем, не есть сила, необходимо и насильно влекущая человека ко спасению. Благодать не действует насильственно, с непреоборимой силой. "Бог,- говорит преп. Иоанн Дамаскин,- не вынуждает добродетели и не силою похищает человека у смерти" [2].

Благодать требует со стороны человека свободного согласия, сочувствия и содействия. Путь ей в свою душу человек должен приготовить желанием спасения и покаянием во грехах, принять ее с верой, по крайней мере не затворять дверей сердца (Откр. 3, 20), когда она приходит, не противиться ей, не угашать и не оскорблять ее, когда она пришла (Деян. 7, 51; 1 Фес. 5, 19; Еф. 4, 30). Что же делать благодати с ожесточенными грешниками, которые не имеют ни веры, ни покаяния, но с гордостью отвергают благодатные средства и снова распинают Сына Божия, поносят и попирают Его, не почитают за святыню Кровь завета, которой освящены и Духа благодати оскорбляют (Евр. 6, 6; 10, 29).

Кровь Искупителя, ими попранная, благодать Его, ими отвергнутая и поруганная, будут вопиять на них пред Богом и только усугубят вину их. Таким образом, и бесценные заслуги Искупителя не принесут спасения ожесточенным грешникам, не потому, что искупительные заслуги Христовы не сильны спасти их, но потому, что сами они своим произвольным упорством делают себя неспособными к участию в дарах, заслугами Спасителя приобретенных.

Неверие в вечность мучений думают основать на понятиях о Божием правосудии, благости и всеведении. "Правосудно ли,- говорят,- за кратковременные грехи земной жизни осуждать на вечные мучения?" Но скажем словами св. Златоуста: "Не по времени согрешения судимы бывают, но по естеству прегрешений" [3]. Притом, в вечных мучениях будут казнимы не только временные грехи земной жизни, глубоко повредившие и ожесточившие душу, но гораздо более нераскаянная злоба и непримиримая ненависть к добру, так что вечное мучение будет сопутствовать ожесточению твари и ее нескончаемому пребыванию в грехе.

Говорят: "Бог есть благость и любовь. Как же совместить с благостью Божией вечные мучения тварей, по благости призванных к бытию?" Действительно, Сам Господь свидетельствует, что любовь Его к человеку сильнее, чем любовь матери к своему младенцу (см. Ис. 49, 15) или любовь отца к своему сыну (см. Мф. 7, 9-10). Все, что только может сделать земной отец для воспитания и образования своего сына, все это совершенно ничтожно в сравнении с теми средствами, которые употребил Бог для умудрения и спасения человека.

При всем этом найдутся существа, которые отвергнут эти спасительные и благодатные средства, подавят в себе все семена добра и на целую вечность останутся в ожесточенной злобе и вражде против Бога. Ужели же и на такие существа благость Божия должна изливать свои дары и щедроты? Не значило ли бы это (что запрещает Господь апостолам), давать святыню псам, и бросать жемчуг пред свиньями (см. Мф. 7, 6). Еще могла бы снизойти благость Божия, как и нисходит к грешным, которые грешили по человеческой немощи, по неведению, к грешникам, которые каются в своих вольных и невольных согрешениях и просят прощения и помилования - но на вечные мучения будут осуждены нераскаянные грешники, враги Божии, презирающие дары и щедроты Бо-жией благости. Конечно, не от Бога зависит их погибель: благость Божия спасла бы их, если бы они только захотели принять спасение. Если гибнут, значит, отвергают спасение. Благость Божия есть такое свойство Его воли, по которому Бог сообщает полноту благ каждой твари, насколько она только может вместить по своей природе.

Что же благость Божия может сделать с такими существами, которые сами сделали себя неспособными к духовным благам и к благодатным дарам и еще с гордостью отвергают их? Благость Божия может только оставить им бытие, которое сами они наполнили бессильной злобой и страданиями.

Но,- говорят,- Бог знал несчастную судьбу таких существ: зачем же Он создал их? Не лучше ли было бы им вовсе не существовать, чем существовать в вечных мучениях? Представьте, что какой-либо отец имеет десять сыновей. Девять из них умны, благочестивы, совершенно счастливы, служат честью своего отца и украшением своего общества. Но один из десяти человек потерянный, неисправимый, впал в пороки и преступления и навсегда изгнан из общества.

Несмотря на гибель этого несчастного, можно ли не назвать отца девяти умных и благочестивых сыновей счастливым отцом? Конечно, горько отцу потерять и одного сына, но неестественно думать, чтобы отец, радуясь счастью и совершенствам девяти сыновей и скорбя об одном, стал жалеть, что он родил их всех на свет, и, если бы заранее знал судьбу сыновей своих, из-за одного отказался бы и от рождения девяти.

Пример этот представляет некоторое подобие отношения Творца к твари. Бог, конечно, еще до творения мира знал число людей, которые вместе с дьяволом и ангелами его подвергнутся вечным мукам; но Бог также от вечности провидел, что бесчисленное множество людей будут наслаждаться вечной блаженной жизнью. Если бы провиденная Богом погибель ожесточенных грешников могла остановить творческую благость, восхотевшую создать разумных тварей, то почему же и блаженство праведных и спасаемых, также провиденное Богом, не могло подвигнуть Его к творению? Неужели хотят, чтобы из-за злых Бог отказал в бытии и во всех его радостях и добрым? "В таком случае,- замечает прп. Иоанн Дамаскин,- зло победило бы благость Божию" [4].

"Бог знал,- говорит свт. Иоанн Златоуст,- что Адам падет; но видел, что от него произойдут Авель, Енос, Енох, Ной, Илия, произойдут пророки, дивные апостолы, украшение естества, и богоносные сонмы мучеников, источающие благочестие" [5].

Что касается до того, будто вечные мучения ожесточенных тварей кладут пятно на творение Бо-жие, то всякий благомыслящий без труда согласится, что вечные мучения нисколько не противоречат ни Божиему всемогуществу, ни Божией премудрости. Премудрость дала все средства человеку ко спасению; всемогущество не разрушает свободы тварей, без которой невозможно было бы нравственное царство и блаженство тварей в союзе любви с Богом. И кто же из имеющих ум и свободу захочет, чтобы Бог превратил его в бессознательную машину?

Говорят, что вечные мучения, как наказание, не имеющее целью исправление наказуемых, есть бесцельная жестокость и мщение, недостойное Бога. Но что бы сказало человеческое правосудие, если бы ему представили следующее соображение: в обществе есть преступники ожесточенные и закоренелые; никакое наказание не исправит их; значит, налагаемое на них наказание есть бесцельная и бесполезная жестокость? Следовательно, такие злодеи должны быть освобождены от всякого наказания, и им должна быть предоставлена полная свобода действова-ния? И человеческое правосудие, опираясь на непреложный и всеми сознаваемый закон правды, не только обрекает злодея на пожизненное изгнание или заключение, но за великие преступления осуждает его на смертную казнь. Причем, конечно, уже не имеется в виду исправление преступника.

Закон правды требует, чтобы его нарушение получило возмездие, независимо от других целей, каковы, например, исправление наказуемого, устрашение других и проч. Цели эти могут быть и не быть; но прямая цель наказания есть воздаяние за преступления, требуемое законом правосудия. И сам преступник, в собственном сознании, принимает назначенное ему наказание не в виде исправительной меры, хотя оно и могло быть такою мерою, но принимает ее как возмездие за нарушение закона.

Наконец, в словах апостола Павла думают находить проповедь о всеобщем восстановлении всех тварей в состояние славы и блаженства. При начале царства славы Бог, говорит апостол, все во всем (1 Кор. 15, 28). А где Бог, там свет, жизнь и блаженство. "Где же,- говорят,- будет геенна, если Бог будет всяческая во всех?" Но что апостол не проповедник всеобщего восстановления, об этом он сам свидетельствует, когда говорит, что на последнем суде не познавшие Бога и не покоряющиеся благовествованию Господа нашего Иисуса Христа подвергнутся наказанию, венной погибели, от лица Господа и от славы могущества Его (2 Фес. 1, 8-9).

Не противоречит же сам себе апостол. Правда, где Бог, там свет, жизнь и блаженство; но только для тех, которые имеют очи видеть (см. Рим. 11,8, 10) и имеют чистое сердце, способное жить в Боге и наслаждаться блаженством лицезрения Божия (см. Мф. 5, 8). И естественный свет для больных глазами бывает тяжел и невыносим - тем паче нестерпимо Божественное сияние для душ, омраченных грехом. Для чистых сердцем Бог действительно есть свет и жизнь - для омраченных грехом Бог есть огонь по-ядающий (Евр. 12, 29). И тогда как первые будут вкушать неизреченное блаженство в лицезрении Божи-ем (Мф. 5, 8), последних одна мысль о Боге будет приводить в ужас и трепет (Иак. 2, 19).

"Да будет Бог все во всем, но от сего не будут блаженны неспособные к блаженству и недостойные блаженства. И естественный свет освещает все вещи видимого мира, но от того не делаются прозрачными и светящимися тела темные и непроницаемые светом" [6].

Итак, учение о вечности адских мучений, по суду здравого разума, нисколько не противоречит ни благости Божией, ни правосудию, ни премудрости, ни всемогуществу, ни всеведению. И слова Господни: пойдут сии (грешники) в муку вечную (Мф. 25, 46) так ясны и определенны, что невозможно никакое толкование их, кроме буквального. Посему Православная Церковь всегда веровала и верует, что мучения грешников будут вечны и нескончаемы.

[1] Христианское чтение. Ч.3. 1846.

[2] Прп. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. СПб., 1894.

[3] Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Иоанна. М., 1993. Беседа 38. С.241.

[4] Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. СПб. 1894.

[5] Цитата по: Библиотека патриарха Фотия, §377.

[6] О конечных причинах.