Митрополит Николай (Могилевский). ТАЙНА ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

Митрополит Николай (Могилевский)

ТАЙНА ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

ПОСЛУШАНИЕ ДИАВОЛУ

Не по гладкому и удобному пути идет человек в вечные обители Отца Небесного, а по тесному, узкому и тернистому пути борьбы, и скорбей, и труда, по отвалении тех камней, которыми завалили мы сами для себя вход в Царствие Небесное, по отверзении той нечистоты страстной, которой загружена наша душа.

Грехопадение наших прародителей для жизни всего последующего человечества имело принципиальное значение: им определяется вся последующая жизнь в ее основном направлении и существенном содержании. Чрез грехопадение в жизнь человека вносятся чуждые Богосозданной природе человека начала. В душе человека открываются иные родники — в них течет другая жизнь, и течет по другому руслу. Самое грехопадение делает природу человека поврежденной, и это поврежденное состояние является источником страстей.

В существе своем оно было «сознательной и свободной попыткой тварной природы утвердиться в своей автономии» [1]. «Прародителей наших хотя соблазнял сатана, но не связывал свободы, а только обольщал; потому и они, когда преступили заповедь, согрешили свободно, сами собою» [2]. «Адам по собственной воле преступил заповедь и послушал диавола», — говорит преп. Макарий Великий [3]. Человек согрешил, собственно, тем, что переставил центр своей жизни и деятельности от Бога на самого себя: вместо воли Божией началом жизнедеятельности он поставил волю свою. Самостоятельность человека выразилась в «стремлении его сделаться богом без Бога» [4].

Последствием такого стремления было то, что «Адам преступил заповедь Божию и, послушав лукавого змия, продал и уступил себя в собственность диаволу, и в душу — эту прекрасную тварь — облекся лукавый» [5]. Появление в душе человека нового, дотоле ему неведомого состояния — греха — было первым моментом нарушения воли Божией и послушания диаволу. Грех вошел в человека непосредственно после преступления. Сама душа как созданная по образу и подобию Бога не обладала грехом [6]. Он был сообщен в акте обольщения диаволом, а воспринят человеком в акте нарушения воли Божией — в преступлении. «Лукавый князь облек душу грехом». «Эту необходимую часть человека, этот необходимый член его — облек в злобу, т. е. в грех» [7]. И не одну душу только он увлек, чрез грех «лукавый осквернил и увлек к себе всего человека» [8]. «Грех взял его (человека) в свое подданство — и, вошедши внутрь, овладел пажитями души до глубочайших ее тайников» [9]; «все естество ее и всю ее осквернил, всю пленил в царство свое, не оставил в ней свободным от своей власти ни одного члена ее... но облек ее в порфиру тьмы» [10]. «Вследствие этого в нее (в душу) вошло лукавство темных страстей» [11]. Теперь «владычественный ум его, зрящий Бога, уязвлен и омрачен. И очи его, когда недоступны им стали небесные блага, прозрели уже для пороков и страстей» [12]. Душа человека «не может ни — сколько желает — любить Бога, ни — сколько желает — веровать, ни — сколько желает — молиться» [13]. «Она видится много и ужасно страждущею, влекомою туда и сюда на работу каждой страсти и всякого дела укорного. Приемля повеление от демона, она беспрекословно делает повеленное» [14], «потому что со времени преступления первого человека противление (Богу) и явно и тайно, но во всем овладело нами» [15]. «Тогда мало-помалу начало возрастать зло и воцарилась смерть» [16], так как «в грехопадении человек умер для Бога; живет же собственным своим естеством» [17], которое стало для него противоестественным. И «когда человек пал, то подвергся всестороннему расстройству и сам в себе, и в своих отношениях» [18].

В невинной природе человека, вышедшей из рук Творца, все потребности, стремления человека, выражающие природу и особенности его составных сил, были гармонически согласованы между собою — низшие служили интересам высших и ими регулировались, а над всеми возвышался и господствовал дух [19].

Вследствие отчуждения от Бога — Верховного Источника жизни и бытия — в природе человека произошло коренное расстройство его потребностей, сил и способностей, проявившееся главным образом в нарушении их гармонического взаимообщения [20]. Дисгармония сил заменила собою гармонию; дух не мог быть властелином и регулятором души, а чрез нее и тела, но сам был увлечен в качестве служебной, орудной силы [21], так как душевные и телесные потребности стали заявлять себя настойчивее и осязательнее. И человек всем своим существом погряз в чувственности. В нем получила преобладание душевность и телесность, и стал человек душевен и плотян. «Нашедши превратно удовольствие в собственной свободе и отвергши служение Богу, душа лишилась прежнего повиновения со стороны тела; и так как по собственной воле оставила высочайшего Господа, то не могла удержать под своею волею низшего слугу, и никоим образом не могла уже иметь плоть в подчинении себе, как всегда бы могла иметь ее, если бы сама осталась в подчинении Богу. Ибо тогда плоть начала похотствовать на духа» (Гал. 5, 17) [22]. «И теперь чувства управляют рассудком в ущерб влиянию его на деятельность воли; сердце не подчиняется доводам разума, и между ними и в душе человека происходит полный разлад» [23]. Благодаря такой внутренней дисгармонии в душе первого человека создалась удобная почва для развития «дурных навыков» — страстей. С грехом «преступивший заповедь Адам принял в себя закваску зловредных страстей» [24], «удобную почву для сеяния бесами в нас зла» [25]. Такой почвой является «похоть» (concupiscentia), которая, по слову Антония Великого, «есть корень страстей, родственных тьме» [26]. Преподобный Иоанн Кассиан смотрит именно на похоть как на внутреннюю и общую причину всех пороков, страстей и вожделений, и это именно выражает название ее законом греха [27], сластию греховной [28] или, что то же, первородным грехом [29]; или, как выражается наш русский аскет еп. Феофан, — самость[ю]. Вместе с тем, как только человек произнес внутри решение: «так я сам устроюсь», — ниспал в самость, и в этой самости воспринял семя злых страстей, исходящих из сей самости и не коренящихся в естестве [30]. Эта «закваска страстей» сделалась причастной и всему роду человеческому, ибо не только «Адам принял в себя закваску зловредных страстей, но и родившиеся от него, и весь род Адамов по преемству, стали причастниками оной закваски [31]. И так закваска зловредных страстей заквасила род ветхого Адама [32]. Поэтому все мы, сыны этого омраченного, все причастны того же зловония. Какою немощию пострадал Адам, тою же пострадали и все мы, происходящие от Адамова семени [33]. Грех теперь является уже прирожденным; и он в каждой (душе) с младенчества вместе растет, воспитывает ее и учит всему худому» [34]. Таким образом, «зла и страстей по естеству нет в человеке» [35]. «Душа по природе бесстрастна. Страсти суть нечто придаточное — и в них виновна сама душа» [36]. «Страсти греховные не законом в нас вселены. Бог создал естество наше чистым от страстей. Они исходят и рождаются прямо из самости и ни на что естественное не опираются» [37]. Григорий Нисский говорит: «Несправедливо приписывать первые начала страстного расположения естеству человеческому, созданному по образу Божию» [38], «Каждый из нас приходит в свет сей только с семенем всех страстей — самолюбием. Сие семя потом жизнию и свободной деятельностию развивается, растет и раскрывается в большое дерево, которое ветвями своими покрывает всю греховность нашу» [39].

Короче, суждения аскетов могут быть сформулированы следующим образом: страсти присущи природе каждого человека в силу общего (преемственного) происхождения от согрешившего праотца Адама; во-вторых, в Адаме же они являются как характерное выражение расстроенной грехопадением всей природы Богосозданного человека.

В человеке, унаследовавшем от своего прародителя готовую почву для страстей, восприявшем от него «закваску зловредных страстей», самое развитие последних является делом свободной личности. «Позывы на то или другое греховное происходят из растления нашей природы, но удовлетворять ему — состоит в нашей воле» [40]. Общей почвой для удобного насаждения и развития страстей, как мы уже раньше сказали, является общечеловеческая греховность природы [41]. В частности, отцы-аскеты указывают на «падкий на помыслы» [42] и на «греховные воображения» [43] ум, из которого первоначально возникают страсти [44]. Св. Григорий Нисский утверждает, что все они, т. е. страсти, проистекают из худого делания ума, из помрачения разума [45]. «Худое делание разума» является почвою, необходимым условием, существенным фактором происхождения, укрепления и развития страстей [46]. Главным слагающим и образующим страсть элементом, так сказать, «семенем», из которого впоследствии вырастает целое дерево страстное, служит «дурной помысл и услаждение им». [47] «Когда восприимешь мечтание о каком-либо чувственном удовольствии, поберегись, чтобы не быть тотчас увлеченным им» [48], — советует Антоний Великий. В этом смысле «помыслы», по выражению Григория Синаита, «суть слова бесов и предтечи страстей» [49], так как приражения страстей начинаются тонкими помыслами [50]. Чрез эти самые помыслы, которым у отцов-аскетов дано название «злых и дурных помыслов», «нечистых, постыдных», «плотских, страстных» и тому подобное, — всякая страсть становится властелином порабощенного ею человека. «Если сердце ввергнется в омрачение нечистых помыслов, то уже будто насильно и против воли увлекается к страстному делу» [51]. Поэтому от подвижника требуется бдительность и осторожность, чтобы при нападении худых помыслов не впустить их до сердца, ибо от дурного помысла происходит уже грех [52]. Как и первоначальное зло наших прародителей состояло в том, что люди по собственной воле уклонились от достодолжного помысла, и душа, непричастная Божественной благодати, наполнилась великим зловонием лукавых помыслов [53] и постыдных страстей. Таким образом, начальным образовательным моментом всякой страсти является «худой помысл».

Все «дурные помыслы» как «злотворное семя постыдных страстей», по учению аскетов, происходят у человека от диавола. «Враг влагает в нас нечистые помыслы: высокоумия, тщеславия, зависти, клеветничества...» [54]. Евагрий-монах говорит, что демоны вносят в душу представления чувственных вещей и по этим представлениям можно узнать, какой приближается демон [55]. Отсюда и самые помыслы называются «демонскими» [56], «диавольским насеянием» [57]. У отцов-аскетов мы находим довольно подробную демонологию — учение о действиях демонов на человека. И все они признают, что большая часть помыслов, и притом самых опасных, прикрытых видимостью добрых, внушается от диавола [58].

Суетные, худые помыслы тревожат нас против нашей воли и почти без нашего ведения обольщают нас, входя в нас так неприметно и хитро, что мы с трудом можем их узнать. Возникновение их не зависит от нас, но принятие их или отвержение в нашей воле [59]. «Чтобы помыслы тревожили душу или не тревожили, это не зависит от нас; но чтобы они оставались в нас надолго или не оставались, чтоб приводили в движение страсть или не приводили — это зависит от нас» [60]. Никто не может быть обольщен диаволом, если не захочет дать ему согласие своей воли [61].

«Демоны вселяют в нас только помыслы [62], стараясь при посредстве их вызвать душу на грех» [63]. «Лукавый помысл, если найдет себе доступ в душу, услаждает ее лукавыми помыслами, чтобы потом умертвить; и делается лукавый помысл как бы сетью в душе, и ничем не изгоняется из души, разве только молитвою, слезами, воздержанием и бдением» [64]. И если человек не изгонит, не удалит от себя лукавых помыслов, они, «закосневая в нас», делаются гибельными для души человека и прежде всего «омрачают ум», а потом «низводят его во всегубительство и пагубу» [65]. «Помыслы, избодая душевное око, ослепляют нас, чтобы мы и наилучшими из заповедей пользовались наихудшим образом» [66]. Они «развлекают ум земным и тленным, не позволяют возлюбить Бога, или памятовать о Господе» [67]. Они «уносят разумение сердца» и предают душу на расхищение [68]. Таким образом, страстный помысл становится «источником и опорою растления нашей души» [69], и самою приятностию помысла делает нас пленниками себе [70].

Всех главных помыслов восемь, от которых исходят все другие помыслы. Первый помысл — чревоугодия, и после него — блуда; третий — сребролюбия, четвертый — печали; пятый — гнева; шестой — уныния; седьмой — тщеславия; восьмой — гордости [71]. Полную, характеристику их дает монах Евагрий [72].

Помысл чревоугодия, говорит сей отец, предлагает иноку (или вообще подвижнику) отступить от подвижничества, изображая ему могущие возникнуть от этого разные болезни желудка, печени, селезенки, водяную или другую какую-нибудь долгую болезнь, скудость врачебных пособий и отсутствие врачей. Приводит на память примеры братий, подвергшихся ради названного воздержания точно таким же болезням. Иногда враг внушает самим братиям, пострадавшим от воздержания, прийти к постникам и передать, что с ними было от слишком строгого воздержания.

Блудный помысл возбуждает плотскую похоть и приятностью возбуждений отклоняет воздержников от воздержания, внушая им, что от него им не будет никакой пользы. Оскверняя душу, он понуждает ее на срамные дела; и делает так, что подвижнику как бы самое это дело представляется пред глазами, он его видит и слышит как бы некоторые слова. При этом он заставляет думать, что трудно удержать огонь естества, делать насилие естеству, что хотя и случится от этого грех, можно скоро и покаяться по заповеди, ибо закон христианский человеколюбив: легко прощает грех кающегося человека. При этом для большей вероятности обольстительного своего совета может представить примеры того, как некие пали этой страстью, покаялись и были спасены [73].

Помысл сребролюбия указывает на долголетнюю старость, бессилие к рукоделию, голод, болезни, прискорбность скудости и на то, как тяжело принимать от других нужное для телесных потребностей [74].

Помыслы печали стараются привести на память (подвижнику) дом, родных и прежний образ жизни. Когда увидят, что душа не противоречит, а, наоборот, услаждается приятностью воспоминания, — тогда они погружают ее в печаль, по причине того, что нет представленных предметов, да и не может быть их по уставу той жизни, которую ведет подвижник. «И бедная душа, чем увлеченнее разливалась в первых помыслах, тем более поражается и сокрушается вторыми».

Помыслы гнева быстро приходят в движение и воспламеняются против того, кто нас онеправдовал или только кажется онеправдовавшим. Они все более и более ожесточают душу; особенно во время молитвы похищают ум и живо представляют лицо, нас опечалившее. «Бывает, что иногда они (помыслы), закоснев в душе и изменившись во вражду, причиняют тревоги ночью, терзание тела, ужасы смерти, нападение ядовитых гадов и зверей».

Бес уныния, который называется также «полуденным» (Пс. 90,6), тяжелее всех бесов. Он приступает к монаху (подвижнику) около десятого часа утра и «кружит душу его до часа осьмого» (второго пополудни). Он понуждает его часто посматривать в окно или даже выходить из келлии — взглянуть на солнце, чтоб узнать, сколько еще до девяти часов, причем не преминет внушить ему поглядеть туда и сюда, нет ли кого из братий. Тут он вызывает у него досаду и на место, и на самый род жизни, и на рукоделие. Затем наводит его на желание поискать других мест, где бы можно было меньше работать и было бы прибыльно. При этом часто внушает и такие мысли, что не от места зависит угодить Господу. Богу можно везде поклоняться. Связывает с этим воспоминание и о прежнем довольстве, пророчит долгую жизнь, представляет труды подвижничества и всякие употребляет хитрости, чтобы монах, наконец оставя келлию, бежал с поприща.

Помысл тщеславия есть самый тонкий. Он предстает пред теми, кои исправно живут, и начинает провозглашать их подвиги и собирать им дань похвалы у людей, представляя, как кричат изгоняемые бесы, как исцеляются жены, как толпы народа теснятся коснуться одежды его; предсказывает ему, наконец, священство, приводит к дверям его и ищущих его, которые, по причине отказа, уводят его связанного против воли, — и, возбудив в нем таким образом пустые надежды, отходит, оставляя далее искушать его или бесу гордости, или бесу печали. Бывает, что он и демону блуда предает сего, незадолго пред сим досточтимого и святого иерея.

Помысл гордости внушает душе не исповедать Бога помощником себе, но самой себе приписывать свою исправность и надмеваться над братиями, как невеждами, потому что не все так о ней думают.

Всеми этими и подобными помыслами враг старается ввести и душу в грех, поселить в ней зло и предать ее погибели. Однако не всякий помысл, прившедший от диавола, у человека является греховным, а только тот помысл, который удерживается человеком надолго у себя, ибо «лелеяние помысла срамного», по словам преп. Нила Синайского, есть то же, что идолопоклонство [75]. Помысл, который пробегает быстро, не оставляя следов греховных у человека, не есть сам по себе греховный; только положенный в сокровении может быть греховным [76]. Здесь представляется явная опасность помыслу попасть в область сердца и, усилившись там, перейти уже в страсть. Св. Петр Дамаскин говорит: «Когда страстный помысл долго остается в сердце, то образуется так называемая страсть» [77]. И это так потому, что отцы-аскеты, считая сердце центром духовной деятельности человека, в то же время смотрят на него как на источник, из которого «исходят помышления злые, которые и сквернят его» [78]. По слову Макария Великого, «в человеке есть зло обитающее и действующее в сердце, внушая лукавые и нечистые помыслы» [79]. Посему «помыслы, против нашей воли втеснившиеся и стоящие в сердце», настолько крепнут здесь, принимая греховный характер, что их обыкновенно из глубин помышления сердечного изглаждает только молитва Иисусова с трезвением.

[1] Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению. Спб, 1907, т. II, с. 220 (далее в сносках: Зарин С, Аскетизм...)

[2] Епископ Феофан. Начертания христианского нравоучения, с. 146 (далее в сносках: Еп. Феофан. Начерт.).

[3] Св. Макарий Великий. Беседа 12, вопрос 8 (далее в сносках: Св. Мак. Вел.; указываются только номера бесед и вопросов).

[4] Зарин С, Аскетизм..., т. II, с. 221.

[5] Св. Мак. Вел., 1, 7.