Митрополит Николай (Могилевский)
ТАЙНА ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

 

ПЛЕНЕНИЕ СЕРДЦА

Думается, что всякий, кому приходилось наблюдать за образованием в своей душе тех или других грехов, той или другой страсти, порока, замечал, как эти страсти, грехи и пороки постепенно прокрадываются в нашу душу и постепенно всю ее делают своею пленницею: сначала они пленяют ум, потом сердце, волю... и весь человек обращается в раба греху. Попадает (может быть, даже случайно) помысл «диавольский» на готовую почву греховности душевной, постепенно потом, если вовремя его не удалить, из этого незначительного семечка порочного вырастает целое дерево греховное. И это, конечно, так потому, что все наши греховные страсти образуются из греховных помыслов, как с несомненностью установили св. отцы-аскеты, в своих писаниях поведавшие нам о счастливых результатах своих наблюдений над образованием в человеческой душе всяких пороков. Нельзя думать, как думают многие, что помыслы человека не подлежат нравственной вменяемости, поскольку они приходят в человека от диавола, или что «помыслы не суть важное явление в нашей психике», — с этим, конечно, нельзя согласиться. Наоборот, наблюдения отцов-аскетов показали всю серьезную важность такого незначительного акта, как появление и присутствие помыслов в области нашего ума. Обратимся к ним.

Способ образования страсти из мысли в дело у св. отцов определен с точностию; с точностию также определено и значение в этом процессе каждого его момента. Самый ход дела изображается так: сначала бывает прилог, далее внимание, потом услаждение, а за ним желание, из него решимость и, наконец, дело. Чем далее какой момент от прилога и чем ближе к концу, тем он значительнее и грешнее. Самой большой степенью виновности обладает дело, и ее почти нет в прилоге [80].

Первый толчок к началу того психического явления, которое может окончиться возникновением в душе страсти, носит у аскетов обычно имя «прилога» — prosbole [81]. Этим термином обозначается простое представление вещи, от действия ли чувств, или от действия памяти и воображения представшей нашему сознанию [82]. Свв. Иоанн Лествичник, Филофей Синаит и другие прилогом называют всякий простой помысл или воображение какого-либо предмета, внезапно вносимое в сердце и предстоящее уму. Св. Григорий Синаит говорит, что «прилог есть происходящее от врага внушение: делай то или другое, как это было сделано Самому Христу Богу нашему: рцы, да камение сие хлебы будут (Мф. 4,3); или, проще сказать, — это какая-либо мысль, пришедшая человеку на ум» [83]. Этот психический момент нимало не выражает и не предполагает свободного участия человека [84], поэтому «здесь нет греха, — говорит епископ Феофан, — когда рождение образов не в нашей власти» [85]. Как таковой, прилог, по словам отцов, называется безгрешным: «не заслуживающим ни похвалы, ни осуждения, потому что он не зависит от нас» [86]. Все те впечатления и представления человека, которые возникают раньше движения его воли или вопреки воле, без всякого свободного участия в них последней, с нравственной стороны должны считаться «бесстрастными», «невинными» и никоим образом не могут быть названы «грехом» [87]. «Не то навлекает на нас осуждение, что помыслы входят в нас, но то, когда мы даем им худое направление» [88]. Поэтому «прилог, оставаясь без действия, не делает неправедным человека» [89]. И на него надо смотреть как на попытку духа злобы склонить человека на грех, нарушить ровное состояние его души введением в область его грехолюбивого сердца, с внешней стороны глядя, невинных образов и представлений. Хотя прилог сам по себе не делает человека ответственным за него, однако он является поводом к обнаружению той или другой настроенности нашей воли [90]. В добровольном склонении нашем в пользу того или другого мотива или повода, появившегося в нашем сознании, и проявляется собственно свобода человеческого выбора. Человек волен выразить свое сочувствие или ненависть тому или другому вторгшемуся в его душу прилогу [91]. Поэтому названный момент по своим дальнейшим последствиям, как повод к ним, является важным в нравственном отношении, так как он стоит на переходе от невольного и безгрешного к произвольному греховному. Переход к греховности начинается собственно с беседы с помыслами. Если подвижник вступает с вошедшим в него прилогом во внутреннюю беседу, то тем самым он выражает появившемуся гостю свое сочувствие [92]. В сочувствии или несочувствии помыслу уже сказывается некоторое участие воли, а где «соизволение — там начало греха» [93].

Вторым моментом, непосредственно наступающим за прилогом, является «сочетание» (syndesmos — сдружение) [94]. «Сдружение есть принятие помысла, внушаемого врагом, и как бы занятие им и с удовольствием соединенное собеседование с ним, происходящее по нашему произволению» [95]. Характерными признаками этого момента у св. Ефрема Сирина отмечены: «свободное принятие помысла» и «как бы занятие им и с удовольствием соединенное собеседование с ним» [96]. «Сочетанием св. отцы называют собеседование с пришедшим помыслом, т. е. как бы тайное от нас слово к явившемуся помыслу, по страсти или бесстрастно; иначе: принятие приносимой от врага мысли, удержание оной, согласие с нею и произвольное допущение пребывать в нас» [97]. Этот момент св. отцы почитают уже не всегда безгрешным [98], так как ему присуще чувство удовольствия, которое епископ Феофан называет «услаждением». «Оно приходит, когда вследствие внимания к предмету он начинает нам нравиться, и мы находим удовольствие в умном смотрении на него, имеем его в мысли». «Услаждение греховными предметами есть прямо грех. Ибо, — далее рассуждает сей святитель, — если сердце наше должно быть предано Богу, то всякое его сочетание с другими предметами есть нарушение верности Ему, разрыв союза, измена, духовное прелюбодеяние» [99].

Итак, этот второй момент является преступным в той мере, в какой его содержание или форма несообразны с чистотою сердца; и, во-вторых, постольку, поскольку «свободное принятие помысла» обнаруживает склонение воли в сторону последнего. В этот момент воля вступает в свое действие, хотя последнее не носит еще определенного содержания и характера. Она спускается как бы в тайники человеческой души на внутренний совет с помыслом. Полного нравственного вменения духовное состояние в этом случае иметь еще не может в силу своей неопределенности, но обличает уже некоторую неустойчивость воли, колебание ее между добрым и злым. Этот момент все же является как бы началом духовной болезни [100]: при несовершенстве нашей природы, при неустойчивости нашей воли у человека в данный момент чувство удовольствия, достигая высшей интенсивности, легко переходит в желание. «От услаждения — один шаг до желания» [101]. В желании воля более и более увлекается помыслом, склоняется к нему, так что в результате образуется решимость на деле осуществить то, о чем говорят уму — помысл, сердцу — удовольствие, и что с наслаждением предвкушается душой. В этом состоянии равновесие душевных сил нарушается, «потому что если сердце ввергнется в омрачение нечистых помыслов, то уже будто насильно и против воли увлекается к страстному делу» [102]. Момент этот у св. отцов называется synkatathesis [103] — «сосложение», «соизволение» — и определяется как «изъявление в помысле согласия на страсть [104] или как приклонение» — «согласие души с представившимся (помыслом), соединенное с услаждением» [105], «отчего происходит пленение, насильно и против воли увлекающее сердце к исполнению на деле» [106]. Поскольку в душе человека назревает волевая решимость, человек делает новый, решительный и важный шаг по пути приближения к греховной страсти [107]. Желающий изрек согласие на дело, но еще не придумал и не предпринимал ничего к достижению своей цели. Однако в принципе удовлетворение страсти в этот момент решено, грех в намерении уже совершен. Остается только привести в исполнение это намерение, и «является дело» — плод развращения, зачатого внутри и родившего беззаконие вовне [108].

Соизволение, приближаясь к делу и уподобляясь ему, подлежит полному нравственному вменению как грех, совершенный внутри — в намерении; ибо грех, по слову монаха Евагрия, «есть согласие помысла на запрещенную страсть греховную» [109]. «Соизволение ценится как самое дело, потому что основа делу полагается произволением. И Господь сказал, что соизволение на помыслы сквернит человека (Мф. 15, 19)» [110]. «Как дева, обрученная мужу, если ее обольстят другие, делается мерзкою в очах его, так и душа, увлекаемая нечистыми помыслами и дающая на них согласие, мерзостна небесному Жениху своему — Христу» [111]. «Если бы, — рассуждает преподобный Ефрем Сирин, — помыслы детей Иова не подлежали ответственности, то для чего бы приносить ему единого тельца за грехопадения помыслами» [112]. Очевидно, всю нравственную важность помыслы приобретают от нашего на них соизволения, которое и оценивается с точки зрения Божественной Правды как «самое дело»; ибо то, «что одобрило произволение, в том Бог требует отчета» [113].

При переходе от названного момента к моменту, именуемому «страстью», отцы-аскеты подметили у подвижника особое душевное состояние — борьбы. Характеризуется оно как взаимное противление помысла и ума, клонящееся «или к истреблению страсти в помысле, или к соизволению на страстный помысл, как говорит Апостол: плоть похотствует на духа, дух же на плоть: сия же друг другу противятся (Гал. 5, 17)» [114]. Противление происходит между страстными влечениями к известному объекту с одной стороны и противоположными добрыми влечениями и наклонностями природы с другой стороны: между представлениями добра и зла. Внутренняя борьба может быть более или менее продолжительной и сделаться причиной венцов или мучений [115], смотря по тому, насколько наша душа привязана к добру и готова противостоять греховному помыслу. Если же в душе успел образоваться определенный навык (т. е. навык дурной) к помыслу и греховная склонность уже глубоко проникла в природу человека, так что он постоянно думает и мечтает о предмете страстного позыва, — тогда воля человека скоро и охотно отдается делу удовлетворения страсти. Это состояние является как результат решительного наклона воли в сторону зла.

Страстью называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе и чрез навык сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама к нему стремится [116]. Человек приходит в это состояние самопроизвольно и самоохотно [117], поэтому он является нравственно ответственным за страсть, так как эта последняя во всех ее видах подлежит или покаянию, соразмерному с виною, или будущей муке [118]. Наконец и самая страсть может обратиться в злой навык, постоянный, гибельный для души [119], навык, в котором уже не воля господствует над страстным влечением, а это последнее над волею, насильно увлекая всю душу в самый предмет страсти. Такое состояние у отцов-аскетов называется «пленением» (aechmalosia), т. е. «насильственное и невольное отведение сердца (в плен), удержание в нем и слияние будто в одну жизнь с предметом пленившим, от коего (слияния) исчезает доброе наше состояние (теряется покой)» [120]. В этом моменте страсть является в своем полном развитии и решительном обнаружении как состояние души совершенно окрепшее, раскрывшее всю свою энергию и сделавшее душу человека полным пленником греха и смерти.

Таков, по изображению отцов-аскетов, способ и порядок образования из простого вражеского помысла злой страсти. В главнейшем ходе образования страсти заметно, как силы человека, одна за другой, сочетаются с грехом: в услаждении оскверняется сердце, в желании — воля, в решимости, чрез изобретение средств, становится причастником скверны и рассудок; в деле, наконец, и самые силы тела проникаются грехом; и стал весь человек грешен [121].



[80] Еп. Феофан, с. 156; ср. Нил Сорский, 24.

[81] Prosbole — от prosballein — означает «приражение, действие, когда брошенная вещь ударяется в то, на что брошена» (Филофей Синайский, Доброт., III, 417, 34). «И прилог, говорят, есть голый помысл, или образ какой-либо вещи, только что родившейся в сердце и представшей уму» (там же, 35 гл.); ср. прп. Исихий, Доброт., II, 168, 46.

[82] Еп. Феофан, Начерт., с. 157.

[83] Нил Сор., 24, ср. Ефр. Сир., Твор., III, с. 394.

[84] Ефр. Сир., Твор., III, с. 397.

[85] Еп. Феофан, Начерт., с. 157; ср. Ин. Леств. 14 сл., 73.

[86] Нил Сор., 25. То же в: Петр Дамаскин, Творения, кн. 1, с. 217.

[87] Варс. и Ин., вопр. 429.

[88] Древн. Патерик, гл. 22, 19.

[89] Нил Син., Мысли и увещания. Доброт., II, 294, 64.

[90] Марк Подвижник, Доброт., I,469, 2; Еп. Феофан, Толк. на Посл. к Гал. (VI, 4), 426.

[91] Марк Подв., Доброт., I, 470, 2.

[92] См. Еп. Феофан, Начерт., с. 158.

[93] Ин. Леств., 15, 73.

[94] Syndesmos — содвоение; «внимание сковано предметом, так что только и есть что душа да предмет приразившийся и ее занявший...» (Филофей Синайский, Доброт., III, с. 417, 34). «Сочетание, когда наши помыслы и помыслы лукавых демонов смешиваются» (Исихий, Доброт., II, с. 168, 46).

[95] Ефр. Сир., Твор., III, с. 397.

[96] Ср. Ин. Леств., 15, 73.

[97] Нил Сор., 24; Ин. Леств., 15, 73; Петр Дамаск., 1 кн. 217.

[98] Там же.

[99] Еп. Феофан, Начерт., с. 158.

[100] Там же.

[101] Еп. Феофан, Начерт., с. 159.

[102] Нил Син., Доброт., II, 294, 64.

[103] «Сложение (предмет приразившийся и внимание занявший возбудил желание — и душа согласилась на то — сложилась) — Филоф. Син., Доброт., III, с. 417, 34.

[104] Ефр. Сир., Твор., III, с. 398.

[105] Ин. Леств., 15, 73. «Сложением св. отцы называют уже благосклонный от души прием помысла, в нее пришедшего, или предлога, ей представившегося». — Нил Сорский, 26.

[106] Петр Дамаск., I, 26.

[107] Там же; Еп. Феофан, Начерт., с. 159.

[108] Там же.

[109] Евагр. м., Наставления о подвижничестве. Доброт., I, с. 578, 47.

[110] Ефр. Сир., Твор., I, 17. И далее: «Если помыслами соглашаться на дело, то оскверняешься самою нечистотою». Там же.

[111] Ефр. Сир., Уроки о подвижничестве. Доброт., II, с. 464, 131.

[112] Ефр. Сир., Твор., I, 171.

[113] Там же, с. 172. Ср. Доброт., II, с. 462, 127.

[114] Ефр. Сир., Твор., 390; ср. Ин. Леств., 15, 73.

[115] Ин. Леств., 15, 73. Филоф. Син., Сорок глав о трезвении. Доброт., III, с. 418, 35.

[116] Страсть — Pados — болезнь души, частым повторением (удовлетворением одного и того же желания) и привычкою (к делам, коими оно удовлетворяется) вкачествовавшаяся в душе (ставшая чертою характера). Филоф. Син., Сорок глав о трезвении. Доброт., III, с. 417, 34. Там же, см. Ефр. Сир., Твор., III, 398; Нил Сор., 28; Петр. Дамаск., 1 кн., 218.

[117] Нил Сор., там же.

[118] Там же; Ин. Леств., 15, 73. Доброт., III, с. 418, 36; Петр Дамаск., I, 218.

[119] Авва Дорофей в Поучении И указывает на примере одного брата, как страсть обратилась в навык.

[120] Филоф. Син., Доброт., III, с. 418, 35; Ин. Леств., 15, 73; Ефр. Сир., Твор., III, 398; Авва Дор., 11; Нил Сор., 27.

[121] См. Еп. Феофан, Начерт., с. 160.