При выяснении этого вопроса мы намерены держаться существующей восточно-аскетической системы св. отцов. Все громадное множество разнообразных страстей [122] отцы-аскеты обычно сводят к восьми главным. Эти восемь страстей перечисляются в одинаковом порядке: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордостъ [123]. Эти страсти всех нас тревожат и во всех людях находятся [124], и все согласны в том, что они составляют восемь главных пороков, которые угрожают подвижнику [125]. Перечисленные страсти называются «главными пороками» [126], «начальственными страстями» [127], «родовыми производителями зла», от которых происходят все другие страсти [128]. Преп. Иоанн Кассиан представляет даже примерную таблицу, как бы родословную, остальных наиболее заметных пороков, которые происходят от восьми главных страстей как от своих производителей и корней [129].

Все страсти принято разделять (по их природе) на две категории, на плотские и душевные [130]. Плотские (somatika) — это те, по определению Иоанна Кассиана, которые «собственно принадлежат к возбуждению и чувству тела, которыми оно услаждается и питается, так что возбуждает иногда и спокойные души и невольно привлекает их к согласию со своим желанием» [131]; к ним относятся чревоугодие и блуд. Таким образом, почву для себя плотские страсти находят в телесных потребностях и инстинктах, а душевные — в душевных [132]. Душевными (psychika) называются те, которые, исходя из души, не только не доставляют никакого удовольствия плоти, но еще поражают ее тяжким недугом и питают только больную душу пищею жалкого услаждения [133]. К этой категории страстей принадлежат остальные шесть: сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость.

Несмотря на такое деление, отцы-аскеты, однако, признают, что страсти телесные и душевные находятся во взаимоотношении. Преп. Исаак Сирин так рассуждает: «Если страсти называются душевными, потому что душа приводится ими в движение без участия тела, то и голод, и жажда, и сон будут душевными же, потому что и в них, а равно при отсечении членов, в горячке, в болезнях и в подобном тому, душа страждет и совоздыхает с телом. Ибо душа соболезнует телу по общении с ним и тело соболезнует душе; душа веселится при веселии тела, приемлет в себя и скорби его» [134]. На этом основании часто страсти чревоугодия и блуда, коренясь в теле, возбуждаются иногда без содействия души, влекут за собою и душу по ее связи с телом [135]. Взаимоотношение страстей объясняется всецело тесным взаимоотношением души и тела и их проявлений. И самые страсти телесные поэтому не могут быть рассматриваемы как акты физиологические, они скорее — состояния психо-физические [136]. Сами по себе отправления организма ни в коем случае не могут быть названы страстями в порицательном смысле — таковыми являются только душевные состояния сластолюбия, сладострастия [137]. Поэтому блуд и чревоугодие нравственному вменению подлежат не в качестве естественных отправлений организма, т. е. не в смысле явлений физиологических, но, собственно, как психические состояния падения, которые постольку греховны и гибельны, «поскольку помысл примешивается к духу и душа сочетавается с обольстительным в ней отпечатлением», т. е. поскольку названные страсти оказываются явлениями, принадлежащими к сфере психической жизни [138]. Центр тяжести их, как и страстей душевных, лежит собственно в душе [139], в духовной стороне человека. Св. Иоанн Златоуст так говорит по этому поводу: «Тело без души ничего не в состоянии было бы сделать дурного, а душа и без тела многое может сделать... Объядение бывает не по нужде тела, а вследствие невнимательности души: для тела нужна пища, а не объядение... добродетель души заключается именно в повиновении тела — душе, потому что само по себе тело ни хорошо, ни худо. Все остальное (кроме необходимых потребностей тела) принадлежит душе» [140]. Почему было бы весьма трудно, даже невозможно, провести заметную грань между физиологическим и психическим элементами [141] в страстях телесных [142].

Единство нашей души (человеческой) и та психологическая аксиома, что в душевной жизни одно психическое состояние тесно связано с другим, одно составляет необходимое условие для возникновения другого — эти два положения дали основание отцам-аскетам установить ту тесную связь, которую имеют между собою все восемь главных страстей. «Восемь страстей, — говорит преп. Иоанн Кассиан, — хотя имеют разное происхождение и разные действия... соединены между собою каким-то сродством и так сказать связью, так что излишество первой страсти дает начало последующей» [143]. Ибо от излишества чревоугодия необходимо происходит блудная страсть, от блуда — сребролюбие, от сребролюбия — гнев, от гнева — печаль, от печали — уныние. Остальные две страсти, т. е. тщеславие и гордость, так же соединены между собою и тем же способом, как и предыдущие страсти: от чрезмерного тщеславия рождается гордость. Но от тех шести первых страстей они совершенно отличаются и не соединяются с ними подобным союзом, и не только не получают от них никакого повода к своему рождению, но даже противным образом и порядком возбуждаются. Обыкновенно бывает так, что эти две последние страсти сильнее плодятся по истреблении первых и живее по умерщвлении их возникают и возрастают [144].

Итак, душевные страсти и так называемые телесные, имея общую психологическую основу, не только неотделимы друг от друга, но, напротив того, они находятся в тесной генетической связи. Это положение в дальнейшем будет иметь важное значение при определении приемов и порядка борьбы со страстями, а в ближайшем — оно является важным условием для анализа каждой страсти в отдельности.

[122] Доброт., II, с. 173, 72.

[123] Евагр. м., Доброт., I, с. 603; Ефр. Сир., Твор., II, с. 390; Нил Син., т. I, 201; Ин. Кас., Соб. V, 2; Ин. Леств., Доброт., II, с. 515.

[124] Ин. Кас., Кн. 5, 2.

[125] Его же. Соб. V, 18. Существуют и частные мнения, признающие главными страстями только три: чревоугодие, сребролюбие и гордость. Основанием для такого утверждения является искушение Господа Иисуса Христа в пустыне (Мф. 4, 3, б, 8, 9). Ин. Кас., Соб. V, 6; Ин. Леств., 23, 3 и 33; Симеон Новый Богослов, т. I, с. 208.

[126] Ин. Кас., Соб. V, 2.

[127] Григорий Синаит, Доброт., V, с. 198, 91.

[128] Ефр. Сир., Твор., II, с. 390, 55; Евагр. м., О восьми помыслах, к Анатолию. Доброт., I, с. 603, 1.

[129] Ин. Кас., Соб. V, 16. Количество произвольных страстей у отцов разное: Ефрем Сирин насчитывает душевных до 60, да не менее и телесных (см. Доброт., И, с. 370); Петр Дамаскин насчитывает таковых 298 (см. 1 кн. его Творений, с. 231-216).

[130] Евагр. м., Доброт., I, с. 574, 24; Ин. Кас., Соб. V, 4; Ефр. Сир., Твор., III, с. 394; Нил Син., Доброт., II, 290, 39; Григорий Синаит, Доброт., V, с. 193, 77; Еп. Феофан, Толк. на П. Ефес (11, 3) 139; Его же. Толк. на П. Римл. (6, 6) 341.

[131] Ин. Кас., Соб. V, 4.

[132] Евагр. м. Доброт., I, с. 574, 24; Нил Син., Доброт., И, 290, 39.

[133] Ин. Кас., Соб. V, 4.

[134] Ис. Сир., Слова..., III, с. 26.

[135] Ин. Кас., Соб. V, 5.

[136] Нил Син., I ч, 247-248.

[137] Симеон Новый Богослов, т. I, Сл. 23.

[138] См. Нил Син., т. I, 19 гл., с. 248.

[139] Ис. Сир., Слова..., III, с. 24-25.

[140] Ин. Златоуст, Твор., т. XI, ч.1 с. 46-48; ср.: Ефр. Сир., Твор., I, с. 340; Его же: Уроки о подвижничестве. Доброт., II, с. 469, 155-156.

[141] Там же, 4 сл. 28, 29.

[142] Мы не останавливаемся подробно на выяснении тех двух положений, что страсти телесные суть состояния психо-физические и что центр всех страстей лежит в душе. Это само собой выясняется далее при анализе страстей и при определении характера и свойств борьбы с ними; отчасти оно уже понятно на основании сказанного о грехопадении человека, об образовании страсти из помысла.

[143] Ин. Кас., Соб. V, 10; то же у .: Ефр. Сир., Твор., III, с. 215, 157; Евагр. м., Доброт., I, с. 618, 1.

[144] Там же.