Преподобный Нектарий
ПОУЧЕНИЯ
Смирение, любовь к ближним и покаяние преподобный
считал важнейшим на духовном пути.
«Положение Иова – закон для всякого человека. Пока
богат, знатен, в благополучии, Бог не откликается. Когда человек на гноище,
всеми отверженный, тогда является Бог и Сам беседует с человеком, а человек
только слушает и взывает: «Господи, помилуй!» Только мера унижения разная.
Главное остерегайтесь осуждения близких. Когда только
придет в голову осуждение, так сейчас же со вниманием обратитесь: «Господи,
даруй ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего».
С умилением старец говорил: «У меня плохо, зато у
благодати хорошо. Тем только и утешаюсь, что у благодати хорошо. А как дивно
хорошо! Когда посмотрю на себя и вижу, что у меня плохо, а у брата хорошо, то и
это меня утешает. У меня плохо, сознаюсь, но у благодати хорошо и у брата
хорошо. А я с братом одной веры. И «хорошо» брата и на меня переходит в
благодати: не мое хорошо, а брата». Здесь поразительны слова об одной вере с
братом, ибо это единство веры создает как бы среду для действия благодати.
Старец много предостерегал приходящих к нему против
уклонения от Православия, против «Живой церкви» и ложных мистических течений.
О «Живой церкви» он высказывался решительно: «Там
благодати нет. Восстав на законного Патриарха Тихона, живоцерковные епископы и
священники сами лишили себя благодати и потеряли, согласно каноническим
правилам, свой сан, а потому и совершаемая ими Литургия кощунственна». Своим
духовным детям старец запрещал входить в захваченные живоцерковниками церкви;
если же в тех церквах находились чудотворные иконы, например, «Иверская», то
заповедал, входя в храм, идти прямо к ней, ни мыслью, ни движением не участвуя
в совершаемом там богослужении, и свечи к иконе приносить из дому или из
православной церкви.
Но говорил: «Если живоцерковники покаются, в церковное
общение их принимать». О мистике же он говорил: «Мистика – это многоцветная
радуга. Один конец ее упирается в море, другой в землю, а сама она дугой.
Ученые мистики говорят, что мы упираемся в землю, а там что – одна грязь, а у
них остается море – высокая область… Что, поняли? – спросил он слушателей, –
образ моря в святоотеческой литературе – это образ неверного, колеблемого,
обуреваемого».
Особенно боролся старец с увлечением спиритизмом:
«Люди ученые часто увлекаются спиритическими учениями, искренне думая, что этим
путем можно найти спасение. Ан, нет! Вот отсюда-то проистекают болезни».
Быков, бывший когда-то видным спиритом, описал в книге
своей «Тихие приюты» свое посещение старца Нектария и привел слова старца о
спиритизме: «О, какая это пагубная, какая это ужасная вещь! Под прикрытием великого
христианского учения и через своих слуг бесов, которые появляются на
спиритических сеансах незаметно для человека, – он, сатана, сатанинской лестью
древнего змея, заводит человека в такие ухабы и такие дебри, из которых нет ни
возможности, ни силы выйти самому, ни даже распознать, что ты находишься в
таковых. Он овладевает сердцем, через это Богом проклятое деяние, человеческим
умом и сердцем настолько, что то, что кажется неповрежденному уму грехом,
преступлением, то для человека, отравленного ядом спиритизма, кажется
нормальным, естественным. У спиритов появляется страшная гордыня и часто
сатанинская озлобленность на всех противоречащих им… И, таким образом,
последовательно, сам того не замечая, – уж очень тонко (нигде так тонко не
действует сатана, как в спиритизме), отходит человек от Бога, от Церкви, хотя,
заметьте, в то же время дух тьмы настойчиво через своих духов посылает
запутываемого человека в храмы Божии служить панихиды, молебны, читать
акафисты, приобщаться Св. Тайн и в то же время понемножку вкладывает в его
голову мысли, что все это ты мог бы сделать и сам в домашней обстановке и с
большим усердием, с большим благоговением… И по мере того, как невдумывающийся
человек все больше запутывается в сложных изворотах и лабиринтах духа тьмы, от
него начинает отходить Господь. Он утрачивает Божие благословение. Если бы он
был еще неповрежденным сатаною, он бы прибег за помощью к Богу и св. угодникам,
к Царице Небесной, к св. Апостольской Церкви, к священнослужителям, и те
помогли бы ему своими св. молитвами, а он со своими скорбями идет к тем же
духам, к бесам, и они еще больше втягивают его в засасывающую тину греха и
проклятия. Наконец, от человека совершенно отходит Божие благословение, у него
начинается необычайный, ничем внешним не мотивированный развал семьи, от него
отходят самые близкие, самые дорогие ему люди… Наконец, когда дойдет несчастная
человеческая душа до самой последней ступени своего, с помощью сатаны,
самозапутывания, она или теряет рассудок, человек становится невменяемым в самом
точном смысле этого слова, или кончает с собой. И хотя и говорят спириты, что
среди них самоубийства редки, но это неправда. Самый первый вызыватель духов –
царь Саул окончил жизнь самоубийством за то, что он не соблюл слова Господня и
обратился к волшебнице».
Эти мудрые слова старца Нектария могут быть обращены
ко многим ложным мистическим учениям, так же запутывающим душу видимостью
общения с духовным миром (например, теософия).
Он говорил: «В последние времена мир будет опоясан
железом и бумагой. Во дни Ноя было так: потоп приближался. О нем знал Ной и
говорил людям, а те не верили. Он нанял рабочих строить ковчег, и они, строя
ковчег, не верили, и потому за работу свою они лишь получали условленную плату,
но не спаслись. Те дни – прообраз наших дней. Ковчег – Церковь. Только те, кто
будет в ней – спасутся».
Старец определял духовный путь, как «канат, протянутый
в тридцати футах от земли. Пройдешь по нему – все в восторге, а упадешь –
стыд-то какой!»
С тихим вздохом сказал однажды старец: «Общественная
жизнь измеряет годы, века, тысячелетия, а самое главное: «Бысть утро, бысть
вечер, день един». Самое твердое – камень, самое нежное – вода, но капля за
каплей продалбливает камень. Человеку даны глаза, чтобы он глядел ими прямо».
Он говорил о высокой постепенности духовного пути, о
том, что «ко всему нужно принуждение. Вот если подан обед, и вы хотите покушать
и обоняете вкусный запах, все-таки сама ложка вам не поднесет кушанья. Нужно
понудить себя, встать, подойти, взять ложку и тогда уже кушать. И никакое дело
не делается сразу – везде требуется пождание и терпение».
«Человеку дана жизнь на то, чтобы она ему служила – не
он ей», – то-есть человек не должен делаться рабом своих обстоятельств, не
должен приносить свое внутреннее в жертву внешнему. Служа жизни, человек теряет
соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное
недоумение; он и не знает, зачем живет. Это очень вредное недоумение и часто
бывает: человек, как лошадь, везет и везет и вдруг на него находит такое…
стихийное препинание».
Преп. Нектарий много, с любовью, говорил о молитве:
«Молитвой, словом Божиим, всякая скверна очищается. Душа не может примириться с
жизнью и утешается лишь молитвой. Без молитвы душа мертва перед благодатью.
Многословие вредно в молитве, как апостол сказал.
Главное – любовь и усердие к Богу. Лучше прочесть один день одну молитву,
другой – другую, чем обе зараз. Одной-то будто бы и довольно!»
Это не значит, что старец ограничивал молитвословие
или ежедневное правило одной молитвой. Он говорил о мере новоначальных, которые
имели силу сосредоточиться только на одной молитве, а другие читали рассеянно.
Это снисхождение к немощи, что старец и пояснил дальнейшим примером: «Спаситель
взял себе учеников из простых безграмотных людей. Позвал их, – они все бросили
и пошли за Ним. Он им не дал никакого молитвенного правила – дал им полную
свободу, льготу, как детям. А Сам Спаситель, как кончал проповедь, уединялся в
пустынное место и молился. Он Своих учеников Сам звал, а к Иоанну Крестителю
ученики приходили по своему желанию, – не звал их Креститель, а к нему
приходили. Какое он им давал правило, это оставалось прикровенным, но молиться
он их научил. И вот, когда ученики Иоанновы пришли к Спасителю, они рассказали
апостолам, как они молятся, а те и спохватились – вот ученики Иоанновы молятся,
а наш добрый Учитель нам ни полслова не сказал о молитве, и так серьезно к Нему
приступили, как бы с укором, что, вот, ученики Иоанновы молятся, а мы нет. А
если бы ученики Иоанновы им не сказали, то они бы и не подумали об этом (это
последнее заметил старец, поглядывая на одну послушницу, которая попросила у
него молитвенное правило, узнав, что другим ученикам старец такое назначает). А
Спаситель им сице: «Отче наш». И так их научил, а другой молитвы не давал.
Есть люди, которые никогда не обращаются к Богу, не
молятся, и, вдруг случается с ними такое – в душе тоскливо, в голове
мятежность, в сердце грусть, и чувствует человек, что в этом бедственном
положении ему другой человек не поможет. Он его выслушает, но бедствия его не
поймет. И тогда человек обращается к Богу и с глубоким вздохом говорит:
«Господи, помилуй!» Казалось бы, довольно мы в церкви говорим и три, и
двенадцать, и сорок раз. Это за тех страдальцев, которые даже не могут
вымолвить: «Господи, помилуй!», – и за них говорит это Церковь. И Господь
слышит, и сначала чуть-чуть благодать, как светоч, а потом все больше и больше,
и получается облегчение».
Одному духовному сыну преподобный сказал: «Аз возжегох
вам светильник, а о фитиле вы позаботьтесь сами».
О шестопсалмии: «Шестопсалмие надо читать не как
кафизмы, а как молитвы. Значение шестопсалмия очень велико: это молитва сына к
Богу Отцу».
Преподобного спрашивают, как молиться о тех, о ком
неизвестно, живы ли они? «Вы не ошибетесь, если будете молиться, как о живых,
потому что у Бога все живы. Все, кроме еретиков и отступников. Это мертвые».
«Вот вам наказ: когда готовитесь к Святому Причащению,
поменьше словесности и побольше молитвенности».
Одна женщина говорит старцу: «Батюшка, сильно раздражаюсь»,
а он отвечает: «Как найдет на тебя раздражение, тверди только: «Господи,
помилуй!» Ищи подкрепления в молитве и утешения в работе».
Старик-возчик Тимофей падает перед батюшкой на колени.
Лицо у Тимофея все преображается верой, умилением и надеждой: «Батюшка, дайте
мне ваше старческое наставление, чтобы ваш теплый луч прогрел мою хладную душу,
чтобы она пламенела к горнему пути, – после этой мудрой фразы он просто
говорит, – батюшка, у меня слез нет». А старец с чудесной улыбкой наклоняется к
нему: «Ничего, у тебя душа плачет, а такие слезы гораздо драгоценнее телесных».
|