А.И. Осипов. Путь разума в поисках истины
Глава VI. Язычество


§ 1. Натурализм

     Под натурализмом (от лат. natura - природа, естество) в данном случае подразумевается такой жизненный принцип, согласно которому цель жизни видится в максимальном удовлетворении всех т.н. естественных потребностей человека - того, что апостол Иоанн Богослов определяет как "похоть плоти, похоть очей и гордость житейская" (1Ин.2,16). Подобная жизненная установка обычно связана с широкой моральной "свободой" личности. Она исходит из понимания человека как существа духовно полноценного ("человек - это звучит гордо") и потому нуждающегося лишь в соответствующих материальных и социальных условиях жизни и возможности самореализации. Поэтому христианское учение о поврежденности человеческой природы (т.н. первородный грех) и необходимости ее исцеления от страстей ("похотей") для достижения полноценной жизни чуждо язычеству. Язычник, напротив, доволен собой, своим умом, он ищет лишь внешней свободы "хлеба и зрелищ".
     Другой стороной натурализма является обоготворение природы, ее сил и явлений, в конечном счете, обоготворение самого человека. Этот характер язычества ясно отмечает св. апостол Павел, говоря, что язычники "заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца" (Рим. 1, 25). Даже в лице лучших своих представителей, языческий мир не мог преодолеть натурализма. Философские системы языческой древности не содержали в себе достаточной силы, чтобы окончательно порвать с натурализмом, душа язычника не могла "вырваться из рокового воспаленного круга бывания, чтобы достичь чистого бытия". [7]
     Однако идеал натуралистического язычества - максимум наслаждений и минимум труда, более чем призрачен. Не говоря уже о его мимолетности и безусловном конце для каждого человека и его зависимости от множества разного рода обстоятельств в течение жизни, наслаждение, ставшее целью жизни, по самой природе человека не может доставить ему безусловного блага. Страсти ненасытны и, будучи удовлетворяемы, растут, требуя все новых наслаждений, в том числе и противоестественных. Разлагая душу, они делают ее эгоистичной, гордой, бесчувственной, не способной ни к любви, ни к радости, ни тем более к духовным переживаниям. Идеал аскариды превращает человека в труп прежде смерти тела. О таковых Господь сказал Своему ученику: "Предоставь мертвым погребать своих мертвецов" (Мф. 8, 22). До каких мерзостей при этом может дойти человек-язычник, ярко показал, например, апостол Павел в послании к Римлянам (гл. 1).
     Один из последовательных критиков христианства Дж. Робертсон признает, что языческие культы были проникнуты "духом сексуализма". [8] Не случайно, Антисфен, друг Сократа, восклицал: "Если бы только я мог поймать Афродиту! Метательным копьем пронзил бы я ее за то, что она соблазнила у нас стольких почтенных и прекрасных женщин". [9]
     Соблазнительные и прямо развратные формы культа нередко являлись неотъемлемой частью язычества. Плутарх, например, считал "грязные" слова и такие же ритуальные действия средствами задобрить, удовлетворить демонов. Неоплатонический автор трактата "О языческих мистериях" пошел дальше - до идеализации культа фалла. [10] Храмы служили местом для любовных интриг, и, как говорит Минуций Феликс, блуд в языческих храмах развивался свободнее, чем в открытых публичных домах. [11] Лукиан упоминает об одной позорной похвале педерастии, которая произносилась в форме речи в храмах во время богослужения. Считалось также, что на праздниках Диониса более всего угоден божеству тот, кто больше всех выпьет. [12] У Теренция читаем, как некий прелюбодей в свое оправдание ссылается на грех Юпитера: "Если так действует бог, - говорит он, - то почему мне, человеку, не действовать так же?" [13]
     Не признавая, большей частью, бессмертия души и отрицая всеобщее воскресение, язычество, даже религиозное, окончательно лишает человека реального смысла жизни. Ибо смысл может быть только в жизни, в личной оценке и переживании своих деяний, а не в бесчувствии смерти. Только страхом перед голосом совести и нравственной ответственностью за свои поступки можно объяснить ту слепую, настойчивую веру в свою окончательную смерть (т.е. безнаказанность), в которой убеждает себя язычник. Отсюда и его отчаянное желание "пожить", "взять от жизни все". Но мгновение жизни продлить нельзя, и бессмысленная в язычестве трагедия смерти каждый раз развенчивает его близорукость, вскрывая пустоту тех призраков-идолов, которыми живет человек-язычник.



     [7] Арсеньев Н.С. В исканиях Абсолютного Бога, с. 15, 33, 39, 40.

     [8] Робертсон Дж. Первоначальное христианство, 1930, с. 64.

     [9] Несмелов В.И., проф. Наука о человеке, Казань, 1966, т. 2, с.

     [10] См. Н. Арсеньев. В исканиях Абсолютного Бога, с. 37.

     [11] М. Феликс. Октавий, 25, русс. пер., М., 1866, с. 89.

     [12] Никодим Милаш, еп. Правила Православной Церкви с толков., т. 1, СПб., 1911, с. 152-153.

     [13] Фаррар Ф. Первые дни христианства, СПб., 1892, с. 88.