|
![]()
Глава I
ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ ДЕТСТВА,
ОТРОЧЕСТВА И ЮНОШЕСТВА
![]()
Я родился 17 (4) августа в 1892 году в Нижнем Новгороде (г. Горький) и был последним, десятым, ребенком у моего отца Евграфа Федоровича Пестова от его второго брака.
Со стороны отца я был мещанином. Дед мой, Федор Кузьмич, в молодости был бурлаком на Волге. (В семье хранился и передавался из поколения в поколение бурлацкий ключ, за который бурлаки крепили бечеву к барже). И был он, очевидно, личностью незаурядной, так как сумел вырваться из нищеты и обосноваться в Нижнем Новгороде. Отец получил от него в наследство маленький магазинчик, но вскоре, будучи очень доверчивым и добрым человеком, был обворован своими же приказчиками и разорился. Магазин перешел в собственность компании «Арабажи», а Евграф Федорович стал в нем старшим продавцом. Компания «Арабажи» занималась в основном торговлей вином и сухофруктами. И магазин, в котором работал отец, торговал всевозможными винами и сладостями.
При моем рождении семья состояла из отца, матери, брата Владимира, трех сестер (Ольги, Зинаиды, Веры) и одной прислуги — моей няни Анны. Трое старших детей моего отца жили в других городах и двое умерли в раннем детстве. Своего старшего брата Александра я видел всего лишь один раз в жизни. Между нами была разница около 30 лет. Он работал на Волге в компании купцов Башкировых, торговавших мукой.
Коля Пестов 1895 г.
Своего отца я почти не помню, так как он умер, когда мне было всего 6 лет. Помню только, что он был очень добрый и часто болел. После смерти отца компания «Арабажи» платила нашей семье пенсию 25 рублей в месяц. На эти деньги, плюс еще заработок матери (она хорошо шила, и у нее было много богатых заказчиц), и жила наша семья.
Мать моя, Ольга Константиновна, происходила из купеческой семьи Баташевых и отличалась скромностью, трудолюбием, сердечностью и необыкновенной душевной теплотой. После смерти мужа она своими трудами содержала не только нашу семью, но помогала всем, кому чем могла.
Крестили всех Пестовых у Ильи Пророка на Ильинке, а меня у Похвалы Богородицы...
Духовным оплотом в семье была моя няня — благочестивая, уже пожилая старообрядка из заволжских лесов.
В семье справлялась Пасха с куличами и крашеными яйцами; в Великом Посту ездили всей семьей говеть в монастырь (верст 20 от Нижнего), где кормили очень вкусной рыбьей ухой; на Рождество в доме устраивалась елка; в Троицын день квартира украшалась зеленью. Но я не помню, чтобы кто-нибудь молился, кроме няни. Меня к молитве не приучали...
[2] В документах Николая Евграфовича сохранилась «Выпись из метрической». Она выдана 23 марта 1903 года для предоставления в реальное училище. Из этого документа видно, что Николай Евграфович был крещен 9 августа 1892 года; родителями его были «нижегородский мещанин Евграф Федоров Пестов и законная жена его Ольга Константиновна, оба православные». Восприемниками при крещении младенца были нижегородский купеческий сын Николай Матвеевич Башкиров из села Бор Семеновского уезда и крестьянская вдова Марья Ивановна Баташева. Таинство крещения совершал священник Иоанн Никольский с причтом (диакон Василий Лузин, псаломщик Федор Гокуев). О самом раннем детстве Николая Евграфовича известно очень мало. Впрочем, на эту первую пору его жизни проливают свет его собственные рассказы, черновые наброски, которые были найдены в посмертных его бумагах.
Вот один из этих отрывков:
В памяти моей сохранились лишь некоторые обстоятельства из моего раннего детства.
Когда случается мне вспоминать детство, прежде всего встает передо мной наш маленький домик в Плотничном переулке. Я до сих пор люблю такие домики: приветливые, уютные, со множеством пристроек, с простым забором из барачного леса и палисадником, в котором росли кусты сирени и жимолости. В памяти моей этот тихий уголок остался навсегда светлым синонимом удобства, домовитости и тихой беззаботной жизни. В светлых уютных комнатах с неуклюжими широкими печами, выложенными голубыми изразцами, с простой, но удобной мебелью прошло мое детство.
Из него, почему-то, мне врезались в память два факта или, вернее, два эпизода. Один из них — как я в первый раз, четырех лет от роду, вышел на задний двор нашего дома, на котором обычно отдыхали ломовые извозчики — здоровенные мужики с большими лохматыми бородами и красными лицами. На мне были надеты штаны. Их надели на меня впервые, и я был чрезвычайно горд этим. До этого времени одевали в платье, как и всех мальчиков в то время. Моему счастью не было границ. Послышались возгласы:
— Смотрите! Коля-то в штанах.
— Совсем большой стал!
— Мужчина!
И, взяв мою маленькую руку двумя пальцами, пожимали ее.
Другой — как я очень сильно плакал и упрашивал отца взять меня на проходившую за Окой ярмарку, куда отец собирался. Пока я так капризничал, мне в руки попалось маленькое семечко от подсолнуха. Не помню, как это произошло, но семечко оказалось у меня в носу. Прошло несколько дней. Однажды утром я почувствовал в носу резкую боль. Я стал плакать и жаловаться взрослым, но мой плач опять посчитали капризом. Через день нос распух и из него стала постоянно сочиться влага с довольно неприятным запахом. Тут уж на меня обратили внимание и повезли к доктору. Тот после нескольких хирургических манипуляций извлек у меня из носа проросшее семя подсолнуха. На моем носу с тех пор остался маленький шрамик.
Эти два случая я помню очень хорошо, как будто бы они случились со мной только вчера.
...Я очень рано выучился читать. Сначала дело шло довольно туго: помню, я никак не мог помириться с ъ и с ь, встречающимися в середине слова. Первыми моими книгами были произведения Пушкина и «Робинзон Крузо» Д. Дефо. Среди книг, прочитанных мною в детстве, были произведения Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность», Жуковского, Тургенева, Загоскина, Гончарова — многие из этих прочитанных книг сильно на меня влияли.
С семи лет я занимался с сестрами русским языком, литературой, арифметикой. Раз в неделю приходил диакон из Ильинской церкви и занимался со мной Законом Божиим.
Когда мне исполнилось 11 лет, мать и сестры решили меня отдать в Нижегородское «Владимирское» Реальное Училище. Выдержав успешно вступительные экзамены, я был принят в первый класс реального училища.
Шел 1903 год.
Будучи в 1-ом классе реального училища, я был в театре на спектакле «Князь Серебряный». Он произвел на меня сильнейшее впечатление.
Я узнал, что есть книга — повесть А. Толстого «Князь Серебряный», — и моей заветной мечтой стало приобретение этой книги. Бюджет нашей семьи был тогда ограниченный. Поэтому я постеснялся просить денег на покупку книги «Князь Серебряный» и стал копить деньги, даваемые мне на завтрак в училище по 3 копейки каждое утро.
Скопив 70 копеек, я купил книгу «Князь Серебряный» и теперь ее берегу как реликвию моего детства.
Образ князя Серебряного глубоко запал в мое детское сердце. Я преклонился перед его мужеством, прямотой характера и его доблестью при защите крестьян от царских опричников.
С юношеской горячностью я всегда чем-либо увлекался. Оформлял коллекцию бабочек, а впоследствии заполнял альбом с марками.
Помню, как на улице я с товарищами увлеченно играл в городки и бабки. Биту я кидал очень точно, и поэтому команда, в которой мне доводилось играть, всегда выигрывала.
Юношество
Летние каникулы я проводил в имении моей состоятельной тетушки на берегу Волги.
Здесь укреплялось мое тело: много приходилось грести на лодке, так как имение находилось в 3-х километрах от Волжской пристани.
Много купался и научился хорошо плавать. Проверяя свою способность в этом отношении, я дважды переплывал Волгу, на что потребовалось около получаса. Удочкой ловил рыбу и ночами раков: для последнего нужно было нащупать ногой их норы на берегу речек.
Рак хватал клешней за большой палец ноги. Я резко выдергивал ногу из воды, разнимал клешню и кидал рака в сетку.
В старших классах реального училища увлекался астрономией и много времени проводил на специальной вышке с большой астрономической трубой. Я мог целыми ночами просиживать на вышке, наблюдая луну, планеты и звездное небо.
Изучая химию, я завел дома химическую лабораторию. В этом мне помогала моя сестра-фармацевт. Это увлечение повлекло довольно неприятное происшествие.
Я собрал стеклянный аппарат Кипа для получения водорода из цинка и серной кислоты. Поместил его на полочке, подвешенной на веревочках в верху своей комнаты у вытяжки в дымовую трубу, около голландской печки. Среди ночи, при выделении водорода, брызги от серной кислоты попали на веревочку. Вся установка рухнула на пол, который был залит серной кислотой с осколками стекла.
В дальнейшем я увлекся языком «эсперанто» и завел переписку с заграничными эсперантистами. Мне приходили письма из Швейцарии, Италии, Франции, Австрии и даже Южной Америки (Аргентины).
Перевел на «эсперанто» один из рассказов Чехова и послал в Итальянский журнал. Часто в старших классах реального училища воспитанники ставили любительские спектакли, в которых я принимал самое деятельное участие...
В альбоме племянницы Николая Евграфовича сохранилась фотография тех лет. На сцене — группа реалистов в костюмах к «Женитьбе» Н.В. Гоголя. В центре стоит невеста в белом платье и фате. Роль невесты играл Коля Пестов.
...К этому периоду относятся и мои первые юношеские романтические увлечения... Имел большой успех...
За Волгой были большие луга, где в изобилии росли фиалки. Я очень любил собирать эти цветы. Однажды, набрав букет фиалок, я решил подарить их одной барышне, которая мне очень нравилась. Решив сделать своей «даме» неожиданный сюрприз, я положил букет в фуражку, и надел ее на голову. Мой подарок был принят с восторгом. Вечером, ложась спать, я почувствовал за ухом боль. Дотронулся рукой и обнаружил небольшую опухоль. Оказалось, это в фиалках был клещ, который незамедлительно вцепился в мое тело, как только я надел на голову фуражку с фиалками.
Окрыленный своим успехом, я в тот момент не почувствовал боли, но потом... Несколько дней мне за ухом смазывали какой-то неприятно пахнущей жидкостью, пока, наконец, клещ не вышел из ранки. Боль и досада не давали мне покоя. Все эти дни из-за моего состояния я не мог показываться в обществе. Когда я поправился, то к своему вразумлению увидел, что мои фиалки забыты...
— А в молодости ты, Коля, был большой сердцеед, — посмеивались позже мои восьмидесятилетние сестры. В эти же годы происходила во мне сильная внутренняя работа. Меня волновали и мучили разные вечные вопросы, в том числе и вопросы религиозные.
К этому периоду относится мое знакомство с марксистской литературой, а также с трудами Ренана и других писателей и философов рационалистического направления. Именно книга Ренана «Жизнь Иисуса» сыграла роковую роль в становлении моего юношеского мировоззрения. Эта книга отвела меня от Бога, прочитав ее, я стал атеистом. Это и не удивительно. Семена веры не имели во мне достаточно корней, чтобы укрепиться, и вот выросли тернии и заглушили их. Все религиозное воспитание, которое я получал, сводилось лишь к чисто формальному исполнению обрядов и обычаев православия. Ни в ком из окружавших меня людей я не видел проявления христианской любви и добродетелей. Все делалось только напоказ, потому что так было принято, а на самом деле все кругом погрязло в пороке и разврате. Над верой смеялись...
В 1909 году я окончил семь классов реального училища [3] и поступил в дополнительный класс, окончание которого давало право на поступление в высшее учебное заведение.
4 июля 1910 года на торжественном акте в присутствии вице-губернатора мне вручили «Свидетельство об окончании Реального училища» [4].
Среди воспитывавших и окружавших меня людей я не могу не вспомнить своего родственника — мужа моей сестры Зинаиды — Эрвина Александровича Аллендорфа. Именно ему я обязан многими положительными чертами моего характера. В юношеские годы мне часто приходилось гостить у Аллендорфов, и Эрвин Александрович проявлял по отношению ко мне поистине отеческую заботу.
В 1895 году Эрвин Александрович окончил Императорский Дворянский Институт им. Александра II. По происхождению он был прусским дворянином. По неизвестным мне причинам его семья эмигрировала в Россию. Дядя Эря, как я его называл, официально считал себя лютеранином, но я не замечал в нем никаких признаков религии. Со мною на религиозные темы он никогда не говорил, как, впрочем, и все члены нашей семьи. Летом я часто жил у него на даче... Садясь за стол, никогда не молились ни у нас в семье, ни у дяди Эри. Детей у Зины не было. Эрвин Александрович преподавал в гимназиях русский язык. Он был очень добрый, деликатный, чрезвычайно аккуратный, благовоспитанный и всеми уважаемый человек. Все свои силы и знания он щедро отдавал своей педагогической деятельности. Мне было с кого брать пример... Во многом он заменял мне рано умершего отца [5].
|
