Глава XIV

Н.Е. ПЕСТОВ В ГОДЫ ВОЙНЫ.
(1941-1945 гг.)

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Наступило лето 1941 года, а с ним пришли и летние заботы. В этом году мы сняли дачу в Песках под Коломной километрах в 100 от Москвы. Дети успешно сдали экзамены и уехали на дачу. Мы с Николаем Евграфовичем по очереди навещали их, т.к. отпуска у нас еще не было.

Начало войны застало нас в Москве. Накануне, в субботу 21 июня, я была у всенощной в Елоховском соборе. Служил отец Николай Кольчицкий. Служил и плакал, а после окончания богослужения сказал, обратившись к народу, что завтра утром будет отслужена последняя Литургия, после чего храм закрывается, и ключи сдаются в исполком.

Дома я с плачем рассказала Николаю Евграфовичу о том, что узнала. Лицо мужа стало еще более серьезным. Он тяжело вздохнул, перекрестился и сказал: «На все Божья воля». Ночью он долго молился, стоя на коленях перед шкафом с иконами...

На другой день рано утром я уже была в храме. Народу было немного. Все стояли грустные и печальные. После окончания Литургии все ждали, что вот сейчас придут представители власти и собор будет закрыт. Но никто не приходил. Постепенно все стали расходиться. Ушла и я домой. Дома стала собирать вещи и продукты, чтобы ехать на дачу. Вернулся с работы и Николай Евграфович. Внезапно с лестничной площадки раздался шум. В дверь стучала соседка.

— Зоя Вениаминовна! Включите радио! Война!

Через несколько секунд я услышала голос Левитана, извещавшего о начале войны с Германией. Не знаю, чем это объяснить, но первое, что я произнесла, вбежав в кабинет Николая Евграфовича, были слова:

— Николай Евграфович, война! Колю убьют!..

— Зоечка, успокойся, какая война?! Я только что вернулся с лекций в институте. Ни о какой войне никто не говорил! — успокаивал меня Николай Евграфович.— Даже если и война, то Коле-то всего только что исполнилось 17 лет. У него не призывной возраст!

Но со мной происходило что-то странное. Меня била нервная дрожь, и я все повторяла: «Убьют Колю, убьют...».

А через несколько дней уже была первая воздушная тревога.

* * *

...Немцы вторглись в Россию и быстро оккупировали около половины ее европейской части. Осенью 1941 года фронт проходил уже на расстоянии около 30 км от Москвы. Москва стала прифронтовым городом. В октябре началась эвакуация московских предприятий и учреждений. Эвакуировался из Москвы и НИУИФ в г. Свердловск. Получил и я предписание на эвакуацию совместно с семьей, но решил остаться в Москве. Снова переезжать на жительство в Свердловск было для меня слишком тяжело...

Москва пустела буквально на глазах. Люди сотнями, тысячами покидали столицу. На улицах появились противотанковые «ежи» и надолбы. Участились воздушные налеты на Москву. Одна из бомб упала совсем неподалеку от нашего дома, но, к счастью, не разорвалась. Ежедневно мы усердно молились, читали акафисты, чтобы Господь сохранил нашу семью...

Профессор Н.Е. Пестов 1940-е годы.

От непосредственного участия в войне меня освободила хроническая и трудноизлечимая болезнь — бронхиальная астма. Первые приступы этой болезни появились у меня уже после гражданской войны. Болезнь особенно усиливалась в летние месяцы, если мне приходилось долгое время проводить в сыром климате около воды. Я окреп от этой болезни лишь после длительного лечения дыхательными упражнениями по системе йогов под руководством О. Лобановой. Последняя в свое время изучила в Германии у индусских йогов методы лечения туберкулеза и бронхиальной астмы. При таком лечении приходится делать специальные дыхательные упражнения три раза в день по 15-20 минут. Чтобы не вернулась обратно астма, упражнения больной должен делать в сокращенном виде до самой смерти. Я и сейчас их делаю во время прогулок...

...Война вызвала большие затруднения в снабжении населения пищевыми продуктами. Населению приходилось самостоятельно выращивать себе картофель и другие овощи. У нас было под Москвой два участка земли с моих служб, и еще несколько участков давали для этого знакомые около своих дач.

Чтобы сберечь картофель и овощи на зиму, наш сын Коля еще до ухода на фронт выкопал под кухней солидный погреб и провел туда электричество.

Туда каждую осень мы ссыпали около 10-15 мешков картофеля и других овощей, которых нам хватало до следующего урожая.

В ноябре-декабре 1941 года немцы были разбиты под Москвой и угроза захвата Москвы миновала. Вскоре из эвакуации вернулись НИУИФ и МИЭИ. В декабре 1941 года я возобновил свою работу в этих учреждениях.

Из воспоминаний дочери

Война отразилась на лицах родителей озабоченностью и скорбью. Но мы в 13-15 и 17 лет еще не понимали серьезности положения. Нам было все интересно и ново: и дежурство на крышах, и отдаленная пальба, и зарево огня. Мы не бегали в бомбоубежище во время бомбежки Москвы, но ложились спать, помолившись, и с твердой верой, что без воли Всевышнего «не пропадет и волос с головы». В первые осенние месяцы войны, когда учреждения эвакуировались, народу в столице осталось мало, мы все занимались чем попало. Мама устроилась в артель плести авоськи (сумочки), но норма, чтобы получить «рабочую» карточку, была большая, и нам всем приходилось маме помогать. Папа тоже освоил плетение и по вечерам усердно работал челноком. Он сложил печурку-времяночку, вывел в окно трубу. Вместе с папой мы с энтузиазмом добывали топливо, раскапывали во дворе ямы, куда в первые месяцы войны зарыли все снесенные (во избежание пожара) заборы и сараи. Мы привозили дрова и со складов, заставили поленницами весь папин кабинет, который не отапливался. Вся семья первую зиму ютилась на кухне и в столовой, где была сложена печурка. Плюс 15 считалось уже совсем тепло, температура падала и до +5. Но нам даже завидовали, потому что другие совсем замерзали, достать дров в Москве было трудно. Однажды мы с папой и Сережей везли самодельные сани с дровами по заметенным снегом улицам. Склад был в Лефортове, за кладбищем, и мы в районе Немецкого рынка совсем уже выбились из сил. До дому было еще около 3-х километров. Сказалось постоянное недоедание, сил не хватило. Мы все чаще и чаще останавливались, папа задыхался, мы с Сережей были мокрые от пота, а мороз все крепчал. Но вот дошли до небольшого подъема в гору, и тут сани наши с березовыми поленьями врезались в сугроб и застряли. Было еще светло, но улицы были пусты и покрыты глубоким рыхлым снегом, который недавно выпал. Тут, видно, папа горячо помолился. К нам вдруг подошел какой-то офицер, взял веревку саней и зашагал с ними в гору так быстро, что мы еле за ним поспевали, а потом даже отстали. «Куда?» — спросил военный. «К Разгуляю», — ответил папа.

Военный довез нам дрова почти до самого дома и ничего с нас не взял, хотя папа хотел отблагодарить его. Тут нас встретила мама, «Помяни, Господи, раба Твоего, — сказала она, — если бы не этот офицер, то папино сердце не выдержало бы».

Научная работа Николая Евграфовича в войну не прекращалась. Вскоре вернулся из эвакуации Инженерно-Экономический Институт, где папа преподавал химическую технологию. Правительство заботилось о профессорах, и для них была отведена столовая в центре, где они ежедневно получали прекрасный, сытный обед. Но профессора, помня о своих семьях, съедали в столовой только суп, а хлеб, закуску, второе блюдо и даже стакан вина и компота умудрялись сливать в баночки и брать с собой. Тогда (для желающих) столовую заменили карточкой, называющейся «сухой паек». Для отоваривания её выделили специальные магазины, хорошо снабжавшиеся продуктами из Америки: беконом, яичным порошком, копченой рыбой и т.п. В этот «закрытый» (для других людей) магазин разрешали прикреплять и отоваривать карточки членов семьи профессора. Тогда мы вздохнули облегченно, ибо с тех пор питались совсем неплохо (с начала 43-го года).

Большим подспорьем в хозяйстве служили папины огороды, землю под которые давали учреждения, где работали родители. Всего у нас было около пяти огородов, расположенных по разным железным дорогам. На полях мы сажали картофель и капусту. А на участках, данных нам в аренду нашими друзьями, у которых мы раньше снимали дачи, мы выращивали и помидоры, и огурцы, и всякие другие овощи. Папа очень увлекался огородами, удобрял их химией и всегда получал удивительно большие урожаи. Мы все помогали отцу, он нами руководил, учил сеять, полоть, прорежать и т.д.

С ранней весны и до снега папа просто пропадал на огородах, удобряя землю навозом, хвойным перегноем из лесу, устраивая парники. Отец учил нас работать тщательно и с любовью. Он сам прекрасно разбирался, какие вещества вносить под помидоры и салат, какие под корнеплоды, где нужны калийные, а где фосфатные соли. Ведь «слеживаемость и гигроскопичность» удобрений была одной из его научных работ. Он водил нас в сараи, где хранились горы каких-то солей, сам насыпал нам в рюкзаки тех или иных веществ, сам запирал и отпирал склады, ключи от которых ему давали на месте. Мы усердно трудились, и к осени наш подвальчик под кухней ломился от картошки, бочек и ящиков с овощами. Хранить и солить помогала нам бабушка, с которой у папы были всегда дружественные отношения. Она была монахиней, 27 лет жила в чуланчике при нашей кухне, стряпала, стерегла дом, одевалась в обноски, как нищая, питалась остатками от стола, по праздникам ходила в храм. Папа всегда заботился, чтобы у бабушки был сахарный песок, лекарства и все ей необходимое. Папа относился к старушке с большим почтением, которое она и заслуживала. К весне, когда запасы наши истощались, бабушка варила нам щи из лебеды и крапивы, пекла лепешки из отрубей, смешивая их с картофельными очистками, которые она всю зиму сушила. Однако голод и труд мы все переносили бодро, головы не вешали.

Нас постигла великая скорбь, соединившая нас со страданиями всего русского народа, когда мы потеряли нашего Коленьку.

Осенью, в 43 году, папа, войдя в комнату, увидел на столе открытку, в которой сообщалось о том, что его сын убит в бою. Часа 2-3 папа был один, я запаздывала из института, ходила на лекцию в Третьяковку. Папа открыл мне дверь и убежал, не взглянув на меня. Я кинулась вслед за отцом, поняв, что что-то с ним происходит. Он встал лицом к иконам, держался за шкаф, а от меня отворачивался и весь судорожно вздрагивал, не говоря ни слова.

— Папочка, что с тобой? Что случилось?.

Он молча показал мне рукою на стол, где лежала открытка, а сам зарыдал громко, навзрыд. Мы долго сидели обнявшись на маминой кровати, я тоже обливалась слезами, но все же старалась папу успокоить. Он долго не мог от рыданий ничего говорить. Первое, что он сказал, было: «Как трудно мне было произнести: «Слава Богу за все!»

Из дневника Николая Евграфовича

Октябрь 1942 года.

...10 сентября 1942 года Колю призвали. Ушел из дома 11 сентября. Регулярно получаем от него письма из колхоза.

Декабрь 1942 года.

Коля в Ярославле, в воинском училище. Присылает очень интересные и содержательные письма.

17 октября 1943 года.

11 октября мы получили сообщение о смерти Коли. Коля убит 30 августа 1943 года в бою под Спас-Деменском Смоленской области.

Сегодня отпевали нашего Колюшу. Днем Зоя, утомленная переживаниями, заснула и видела сон:

«Коля стоит рядом. Одет в военную форму, как в день отъезда на фронт. С досадой, с печалью, с укоризной, с любовью смотрит на меня и протягивает белую бумажку, где было на отпевании написано «воина Николая» и говорит: «Рядом павших забыли, надо было рядом павших», — и такое ударение на «рядом». А хор (где же он? откуда пение?) поет «Не рыдай Мене Мати, зряще во гробе». Плачу и просыпаюсь в слезах».

Помяни, Господи, души усопших — раба Твоего, убиенного воина Николая, и воинов, рядом с ним павших...

Николай Евграфович излил свое горе, написав книгу «Светлой памяти Колюши» или «Памятник над могилой сына». Позже он переименовал свой труд, назвав его «Жизнь для вечности».

Воспоминания сослуживца профессора К.М. Б-го

Годы войны явились для Н.Е. Пестова годами интенсивной научной и педагогической деятельности. Его работы печатались и у нас в стране, и за рубежом. Некоторые аспекты его научных трудов имели непосредственное отношение к оборонной промышленности, что было чрезвычайно важно в годы тяжких военных испытаний для нашей Родины.

...Приказом ВЦИК от 4 ноября 1944 г. Н.Е. Пестов награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Выписка из Ведомостей Верховного Совета СССР за 1944 год № 68

Из дневника Н.Е. Пестова

3 мая 1945 года.

Приближается Пасха, в этом году поздняя. Скоро и конец войне. В Богоявленском соборе сегодня, в Великий Четверг, служил наш новый Патриарх Алексий.

6 июня 1946 года.

Работа в институте занимает очень много времени. Пост зам. директора по научной работе заставляет быть в курсе всех последних достижений химической науки...

...Работаю много и увлеченно...

...Знание языков помогает мне в знакомстве с последними зарубежными достижениями в области технологии минеральных удобрений.

В 1946 году Николай Евграфович был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».