Ранней весной 1922 года в одной из Кубанских станиц появилась нищенка, лет 50. Откуда она шла и куда направлялась, никто не знал, да вряд ли кто и интересовался ею, ободранной и забрызганной грязью. В рваном заплатанном пальто, с какой-то серой тряпкой на голове, в парусиновых истрепанных туфлях, она медленно шлепала по жидкой мартовской грязи, несколько раз окинула себя взглядом, почистила ноги и, взойдя по ступенькам крыльца к двери, нерешительно постучала. Старухе открыли и предложили войти на кухню. Она медленно переступила порог, вошла в коридор, затем в кухню и, остановившись у дверей, начала постепенно разглядывать помещение.
Учительница с недоумением смотрела на вошедшую нищенку и, видя ее смущенное и измученное лицо, спросила:
- Что вам, бабушка, нужно?
Та вздохнула и чуть слышным голосом ответила:
- Извините меня, пожалуйста, что я побеспокоила вас своим посещением. Первый раз в жизни мне приходится обращаться к людям за помощью. Надеюсь, вы меня поймете и простите...
Учительница внимательно слушала гостью и еще с большим недоумением стала рассматривать ее. Нищенка продолжала:
- Второй день я ничего не ела... Если можете, голубчик, дайте мне чего-нибудь поесть.
Учительница приветливо улыбнулась гостье, предложила ей сесть за стол, а сама стала доставать из печки обед.
- Будете есть наш борщ?
- Я же говорю вам: чего-нибудь...
Нищенка сидела за столом и очень медленно и тихо ела. Учительница сидела спиной к печке и с интересом следила за поведением гостьи. Затем, погодя, с любопытством спросила:
- Откуда же и куда идете, бабушка?
- Иду я из Екатеринодара, а куда иду - не знаю, голубчик. Хочу уйти от себя и от своего прошлого, и вот никак не могу уйти. Извините меня, хозяюшка, мне очень тяжело говорить об этом... не спрашивайте меня... Вы интеллигентный человек, должны понять сами... я вам вполне верю, - говорила она тихим голосом, продолжая есть.
- Спасибо вам, голубчик, за вашу помощь. Я никогда не забуду вашей доброты... Может быть, мы когда-нибудь встретимся с вами при другой обстановке... А это кто же у вас учится играть? неожиданно спросила нищенка, прислушиваясь к звукам пианино, долетавшим из другого помещения.
- Это моя дочь, - ответила учительница.
- На гаммах сидит еще девочка? - вновь спросила нищенка.
- А вы разве, бабушка, знакомы с музыкой? - удивилась учительница.
- Да, когда-то и мы учились играть! - ответила нищенка, останавливаясь на каждом слове.
- Вот как! - воскликнула хозяйка.
- Может быть, вы посмотрите на ее упражнения? У нас в станице нет никого, кто бы помог ей. А муж и сам-то дальше гамм не знает.
Через несколько минут нищенка проверяла девочку и показывала ей следующие упражнения.
- Девочка способная, но инструмент сильно расстроен, - определила гостья и сама села за пианино.
- Гражданка, бабушка, сыграйте что-нибудь из своего, - попросила учительница.
- Из своего? - переспросила гостья.
- Я хочу уйти от "своего", а вы хотите... Впрочем, всё равно. Для вас и вашей Олечки сыграю.
Она обвела руками лицо, вздохнула и тряхнув головой, словно отмахиваясь от какой-то назойливой мысли, медленно и красиво опустила руки на клавиши.
Только теперь, рассматривая профиль гостьи, учительница смогла заметить следы былой красоты и тонкие морщины на интеллигентном лице. В кухне оно выражало чрезмерную усталость и, возможно, какие-нибудь тяжелые испытания, а здесь, возле пианино, лицо у ней сразу стало одухотворенным, засияло внутренним светом, губы чуть-чуть шевелились.
Еще раз тряхнув головой, гостья взяла несколько предварительных аккордов и, устремив свой взор перед собой, заиграла.
Пораженные игрой ее, стояли рядом учительница с дочкой, через минуту вбежал в комнату и подошел к ним на носках и сам учитель, затем прибежали еще две - соседки учительницы, находившиеся за перегородкой. А она, не обращая на них никакого внимания, всё больше и больше увлекалась игрой, уходила в свой, только ей одной ведомый мир.
Все стояли, как очарованные и, затаив дыхание, с изумлением слушали игру.
Потом, в последний раз, задрожали клавиши - и музыка оборвалась...
Наступила тишина. Все молчали. Нищенка сидела с закрытыми глазами. Из-под дрожащих ресниц скатывались по лицу две слезы...
Затем она тяжело вздохнула, снова тряхнула головой и встала.
- Что же это вы играли, хоть скажите нам? робко спросила ошеломленная игрой жена учителя. Какай чудная и страшная вещь!
Нищенка словно очнулась от волшебных сновидений, обвела всех глазами и тихо ответила:
- Да, это страшная вещь! Страшнее жизни и смерти! Это музыка без названия... моя импровизация.
И быстро поблагодарив хозяина и хозяйку за пищу, нищенка поклонилась и вышла. На крыльце она тихонько сказала учительнице:
- Сегодня обо мне никому не рассказывайте, а завтра я буду далеко отсюда... Еще раз спасибо за всё. Извините и прощайте! И она ушла. Оставшиеся изумленно спрашивали у хозяйки:
- Кто она? Кто она? Прошло 14 лет.
На больничной койке Дудинского лагпункта умирала 65-летняя старуха. С большим трудом выговаривая слова, она подозвала к себе заключенную сестру Олю и сказала ей:
- Голубчик мой! Я умираю... В этом году ты, вероятно, будешь на свободе... В Краснодаре, найди, пожалуйста, моих знакомых, на улице Коминтерна, № 25... у них свой собственный домишко... Они живут одни... Передай им, голубчик, от меня, последнее прости... Скажешь им, что... Светланова... была арестована в 1927 году... с 10 годами побывала в 3-х лагерях... Скажи им, что я...
Старуха остановилась и умолкла. Лицо ее неестественно улыбнулось, глаза уперлись в одну точку, дыхание оборвалось... Через несколько минут она снова зашевелилась, взглянув на сестру, коротко вздохнула, потянулась и затихла...
Бывшая артистка Императорских театров скончалась.
Оля смотрела на умершую и, как в забытом сне, пыталась припомнить это странно знакомое ей лицо. И она вспомнила, осторожно перекрестилась и заплакала.