Родился батюшка 1 сентября 1836 года. Он происходил из древнего прославленного рода Амфитеатровых, из которого уже вышли два великих светоча: Филарет, митрополит Киевский, его дядя, и преосвященный Антоний, епископ Казанский. Родители его были протоиерей Николай и Анна. Они тоже были озарены Божьей благодатью: батюшка сам называл свою мать святой женщиной.

Храм Святых равноапостольных Константина и Елены, или "Нечаянной радости", со стороны колокольни

     Среди лишений и недостатков укреплялся он и окрылялся духом веры и надежды на всесильную помощь Божию. "Я учился с сальным огарком и нуждался часто в самом необходимом" - так рассказывал батюшка об отроческом и юношеском периоде своей жизни.
     Окончив курс в семинарии, он перешел в Духовную академию, где и окончил курс. Потом он был облечен в пастырский сан, и первый приход его был при храме Благовещения в Калуге.
     За ревностное и истинное служение он скоро был переведен в кафедральный собор города Лихвина, Калужской губернии, с саном протоиерея, потом был назначен смотрителем духовного училища в Мещевске и наконец настоятелем храма Поливановской учительской семинарии близ Москвы. Отсюда батюшка был переведен в Москву в храм Cвятых Константина и Елены, или, как при батюшке его стали называть, "Нечаянной Радости".
     Пройдя весь курс высших духовных наук, вполне изучив древние языки, батюшка дальше пошел по пути самосовершенствования. Не говоря уже о его духовной мудрости, его великий светлый ум не знал предела и преграды. Жажда познаний настолько была велика, что он сам изучил до десяти новых языков. Масса иностранных книг и изданий покупалась и прочитывалась им, так что составилась у него большая всесторонняя библиотека - собрание весьма важных и ценных экземпляров духовной и научной литературы. Батюшка с любовью относился к своим книгам, сохранял их и берег, даже впоследствии, слабый и больной, он ощупывал их пальчиками и говорил: "Это все друзья мои".
     Невозможно понять, как это все успевал батюшка! Руководить многотысячной паствой, целить, наставлять, утешать и находить время для умственного труда и авторских занятий, так как батюшка постоянно составлял проповеди для народа и писал духовные сочинения - очерки из библейской истории. Истинно это был особый сосуд благодати и премудрости Божьей!
     И так дивный светильник батюшка - сама мудрость и всезнание - появился в Москве как благодатное орудие для спасения грешного, темного, погибающего люда.
     Маленькая церковь Святых Константина и Елены была еще мало кому известна: служит, бывало, батюшка, а народу почти нет. Но узнал народ про великого пастыря и неудержимо побежал под горку. Кто со скорбями бежит к доброму утешителю, кто в бедности, не зная где главы склонить, прося крова и приюта, кто, омрачаемый заблуждениями, просит совета и вразумления.
     И всех утешал, всех успокаивал, всех поддерживал батюшка! Кого наставит, кому поможет деньгами, кого устроит, даст приют и убежище, этого исцелит, того исправит, вразумит. С утра до ночи, без устали, трудился пастырь: ни в церкви, ни дома не зная покоя и отдохновения.
     Службы были ежедневные, продолжительные, почти до трех часов дня. Один, без дьякона служил он, точно на воздухе, озаренный светом благодатного сияния, всех любя, всех жалея. Зная, что лучшее средство духовного врачевства - это очищение души в таинстве Покаяния и освящение ее в благодатном таинстве Приобщения Пречистого Тела Христова и Честной Крови Христовой, батюшка старался как можно чаще приготавливать свою паству к этим великим таинствам: кого кротко, ласково вразумлял, исправлял, кого строго наказывал, обличал при всех за лень и нерадение. Иногда по семнадцати часов стоял он и исповедовал, с утра до ночи пребывал в храме, духовно врачуя заблудшие грешные сердца.
     И совершалось невиданное, неслыханное дело: тысячи людей рвались в храм "Нечаянной Радости", толкались, мучились, лишь бы только подойти к пресветлому батюшке, получить его благословение, а главное, вымолить у него разрешение прийти на исповедь. Но батюшка большею частию подолгу испытывал людей и год или больше не брал к себе на исповедь.
     Зато стоило только раз исповедаться у батюшки, как происходила дивная перемена: замена суетливого склада ума духовной жаждой христианской деятельности. Из пошлого, никому не нужного, бездеятельного человека являлся христианин, полезный член и деятель Церкви Христовой. Такого уж не собьешь и не подманишь ни на какие сделки и ухищрения. Такой уже увидал цель жизни, понял свое назначение и с горячей мольбой о высшей помощи бодро шел по скользкому житейскому пути, если и немного уклоняясь в сторону, то все-таки не поворачивая назад, не прельщаясь мирской пошлостью, надеясь на Господа Человеколюбца, на Его безмерное милосердие и всепрощение.
     По разным местам России прошел слух о чудотворном образе Царицы Небесной и о дивном служителе-пастыре. Из разных отдаленных городов приезжали люди и были поражены величием и прозорливостью батюшки.
     Образ Царицы Небесной поставлен был батюшкой на самое видное место. Батюшка стал ежедневно служить молебен, читать акафист и горячо просить Царицу Небесную осенить сей святой храм покровом и заступлением. И услышала Владычица слезные мольбы Своего служителя - дивные милости, дивные исцеления посылала Она верующим, в скорбях и печалях прибегающим к Ней и молящимся перед Ее пречистым образом. Благоговейная служба, умилительное чтение акафиста возбуждали такое настроение в молящихся, что нельзя было без слез смотреть на всю эту толпу, теснящуюся перед чудотворным образом и с верою и надеждою взывающую к Царице Небесной. А лик Владычицы так и сиял, так и блистал! Кротко глядел он на всех, невидимо озаряя божественной благодатью, а пастырь стоял и молился.
     Сотни записок о болящих, скорбящих, озлобленных передавались ему. Он читал имена, и его тонкий, точно женский, голос раздавался на весь храм, и слышался в этих звуках не простой однообразный перечень, но глубокая горячая молитва за каждого, чье имя он называл перед чудотворным образом.
     Кончался молебен, начиналась долгая панихида. Опять бесконечное чтение записок, опять благоговейное внимание и слезное моление окружающих, опять беседа пастыря с Господом и мольба его принять и успокоить души всех усопших отец и братий наших, здесь поминаемых и повсюду православных.
     Кто удостоился быть в этой церкви, тот и теперь не может без умиления вспомнить об этих великих службах; это было что-то высшее, необъяснимое - веяние небесной благодати, великая духовная радость, ни с чем не сравнимая, ничем не заменимая!
     И раскрывался пастырь в этой церкви во всем блеске своей духовной красоты и прозорливости. Тысячи случаев его мудрости и провидения рассказывают его духовные дети; тысячи случаев, когда его мощный дух проявлялся во всем благодатном величии.
     Бывало, во время молебна идет он по церкви, несет большое Евангелие, подносит ко всем, чтобы прикладывались, а сам точно на воздухе, так весь и озаряется небесной красотой. Лучистые глаза его так и ласкают, так и согревают всякого. Такие глаза только и могут быть у особых избранников Божиих, давно уже поборовших власть плоти и мира и приобретших силу и благодать Духа Святаго. Никто из пришедших в этот святой храм не мог скрыться от этих глаз: всех, бывало, разыщут они, до всех доберутся!
     Вот там, далеко в уголке стоит несчастный, скорбящий. Тяжкое, неутешное горе посетило его: может быть, смерть жены, матери, может быть, безвыходная бедность; может быть, гнет пороков, преступных привычек повергли его в тоску и страдание. Точно окаменелый стоит он, бесчувственно относясь ко всему окружающему. Служба идет, пение, возгласы, но как будто не для него все это, как будто он здесь совсем лишний, ненужный! Для чего жить, для чего трудиться, когда все потеряно, ушло безвозвратно? Зачем пришел он сюда? Зачем стоит? Нет впереди просвета, нет цели в жизни! Долго, как бы в забытьи, стоит он, понуря голову, без мысли, без движения.
     Но вот что-то вдруг озаряет его, что-то заставляет его поднять голову и взглянуть на батюшку, а батюшка уже смотрит на него своими лучистыми глазами: они прожигают всю его душу, они проливают в его несчастное, исстрадавшееся, озлобленное сердце какую-то особенную благотворную радость и теплоту.
     Падает ниц несчастный страдалец, растаяла ледяная пагубная твердыня горя и отчаяния; вопли и рыдания полились из измученного сердца,- но это уже не безнадежность и озлобление, это уже не ужас гибели и омертвения - это животворный источник надежды и облегчения! Увидал горемыка, что еще не все погибло, не все пропало, увидал он великого пастыря-учителя и понял, что с его всесильной помощью еще можно идти по стезе бедствий и испытаний, и оставляет он свой дальний уголок, и бежит ближе к этим дивным глазам, которые так и греют, так и озаряют светом и радостью его скорбное сердце. А пастырь уже как будто давно ждет его: ласковыми кроткими словами он еще больше нежит и согревает несчастного, любяще увещевает образумиться и опомниться, обещает любить, помогать, молиться за него, а главное, утешает его надеждой на милость Самого Человеколюбца, Который радуется о всякой душе, смиренно приходящей к Нему.
     И что же! Из полумертвеца, полуидиота созидается человек, новый воин правды и чистоты, новый истинный сын Церкви Христовой. О, как горячо любит он своего дорогого наставника, паче всех людей чтит и превозносит его!
     А вот подходит к батюшке бедненькая девушка, еще молоденькая, но больная. Но хочется еще пожить молодому созданью, тяжело расставаться с матерью, еще бодрой и не старой! Робко, боязливо подходит эта девушка к батюшке - кто-нибудь, видно, послал ее сюда,- еще неумело обращается она к нему, прося благословения. Но не может дорогой пастырь - сама любовь и милосердие - без жалости смотреть на юное существо, трогается его любящее сердце, и хочет он помочь этой больной девушке. Долго разговаривает он с ней, ласкает, утешает, и - Господи! дивны дела Твои! - огонь жизни опять возгорается в ней, болезнь проходит бесследно, и расцветает она в пышную красивую барышню, трудящуюся, жизнерадостную, на счастье и утешение всей семьи. Тысячи примеров были подобных чудесных исцелений.

Храм Святых равноапостольных Константина и Елены

     Помню тоже: одна очень хорошая интеллигентная барышня изнемогала от чахотки. Худая, безжизненная, она тоже обратила на себя внимание великого пастыря; пожалел он ее, видит, что она с верой и любовью обращается к нему, и захотел помочь ей. Но как он никогда и ничего не делал на вид, а творил чудеса втайне, то он стал незаметно, исподволь, проливать на нее благодать, подолгу беседовал с ней перед образом Царицы Небесной. Помню как сейчас ее худенькую, высокую фигурку, склоненную к батюшке. Болезнь брала свое, все более подтачивая организм. Трудно было ей выстаивать службы, все присаживалась, все слабела; надежды на выздоровление, по-видимому, никакой не было.
     Но батюшка не унывал! Он послал ее на лето в имение к родным. Многие со слезами провожали ее, навсегда прощаясь с ней, так как никто, конечно, не рассчитывал увидеть ее опять.
     Прошло лето. Вдруг все были поражены чудом: приезжает она в Москву здоровая, нет и признаков чахотки. Правда, еще худенькая, но зато бодрая, веселая, окрепшая, возрожденная. Всей силой своей молодой натуры отдается она на служение ближним и, благодарная целителю-батюшке, не оставляет его, горячо любит и чтит его и постоянно присутствует за его службами. Разве не дивно все это?
     Как же не плакать и не убиваться теперь тысячам людей? Лишиться такого пастыря-целителя - это ужаснейшее несчастие! Скончался он - и все померкло. Смущены несчастные, бездольные, одинокие сироты - а ничего не поделаешь, видно, так Господу угодно!
     Но не одними исцелениями славился дивный пастырь: он всецело посвятил себя на славное дело апостольского служения, он спасал души человеческие, вырывал их из терния грехов и пороков. Долгой, неустанной молитвой, мудрыми советами и наставлениями, грозными словами вразумления и обличения он духовно совершенно перерождал всякого приходящего к нему.
     Приходили к нему люди прямо из мрака светской пошлости, опутанные пагубными привычками, они так бы и влачили свою жизнь в праздности, суете, распрях, гордости, вдали от Бога, полуверующие, индифферентно относящиеся к религии и к установлениям Православной Церкви. Сходит в церковь помолиться такой человек, но как-то машинально, как бы совершает скучную обязанность: ни отрады духовной не чувствует, ни цели в жизни не видит. Машинально, как истукан, живет он: день прошел, и слава Богу! Поесть, поспать - и только, а о будущей жизни и о приготовлении к ней и помину нет. Да хорошо, если и этим ограничивается, а иной погряз в пьянстве, кутежах, ведет жизнь кутилы, мота, бросает жену, оставляет на произвол детей - и вот подобные люди приходили к батюшке! Они невидимо присылались к нему Провидением Божьим, все опутанные греховными сетями.
     Казалось, невозможно было исправить таких заблудших, изуродованных людей! Но дорогой батюшка не колеблясь принимал их под свою могучую охрану, в свою благодатную, спасительную науку. Раз примет такого человека и уже не отпустит его на свободу греха и порока. Долго пересоздает он испорченного, исковерканного человека где лаской, где угрозой, зорко следит за каждым его шагом, не дает уклониться в сторону, поддерживает, подкрепляет и проливает на него благодать Святаго Духа, преподавая ему Святые Божественные Тайны - Пречистое Тело Христово и Божественную Кровь Его. Сам, дорогой руководитель, изнемогает с таким тяжелым человеком, сам, великий милостивец, несет за него тяжесть грехов.
     Не может такой человек превозмочь лень и невоздержание, не может должным образом попоститься и приготовиться - батюшка прощает ему, разрешает от поста. "Я приму все на себя",- говорит он, бывало, дорогой наш ангел-хранитель, и таким образом сам батюшка постится и страдает за ослабевшего, немощного.
     И вообще не любил батюшка одного наружного пощения, одной внешней молитвы; так, бывало, рассердится и заволнуется, когда услышит, что кто-нибудь принимает на себя непосильный, лицемерный пост. "Не животом, не едой спасайте свои души",- бывало, скажет батюшка. "Господу нужно наше горячее сердце, а не наружное пощение и лицемерное хождение по церквам, это все ханжество и заблуждение". "Пусть в тебе любовь будет да милосердие, а не наружная пустая набожность" - так, бывало, громит батюшка в своих проповедях, старается растопить сердце человека, требует от него внутренней чистоты, внутренних богатств добра, милосердия, кротости, смирения, терпения и покаяния.
     Проповеди говорил батюшка очень часто: в воскресенье после литургии, по субботам - Великим постом причастникам и во всенощную - под большие праздники. После смерти вышли его поучения в четырех изданиях:
     1. "Духовные беседы"; 2. "Воскресные Евангелия"; 3. "Великий пост (духовные поучения)"; 4. "Духовные поучения" и 5. "Очерки из библейской истории Ветхого Завета", т. I и II.
     Чудные проповеди говорил батюшка. Это такая была живая речь поучения и наставления, это такая была мольба покаяния и исправления, это такая была красота выражений и сравнений, что никакими словами невозможно передать того великого умиления и потрясения, которое охватывало всю душу при благодатных звуках его проповеднического голоса.
     Многие получали в проповедях ответы на свои думы, недоумения и замешательства, а многим ясно раскрывалось, как им поступить в их затруднительных случаях и обстоятельствах.
     В этих проповедях выставлялся весь ужас пороков, восхвалялось терпение, смирение и послушание. Духовная гордость, как самый ужасный бич духовной жизни, возбуждала особенное внимание батюшки: это зло, эту гадину батюшка всячески старался потоптать и раздавить в своих духовных чадах. Терпение, послушание и смирение - вот какие качества должен был развить в себе человек, если он хотел получить ласку и любовь батюшки; и горе тому было, в ком батюшка замечал своеволие и упрямство: бывало, так и обличит при всех провинившегося, так и разгромит в проповедях.
     Чтобы смирить гордость и кичливость человека, батюшка при всех, бывало, начнет пробирать его и выставлять на вид темные качества и дурные свойства его характера, а случалось, что иного непокорного гнал вовсе из церкви и запрещал показываться ему на глаза.
     Ничего не было тяжелее такого изгнания! Гнев батюшки производил такой ужасный гнет, такую душевную муку на каждого, что многие не выдерживали этого и, как малоопытные в духовном делании, уходили от батюшки. Другие же, как более преданные, решались лучше переносить тяжесть обличения и унижения, чем лишиться батюшкиной службы.
     Испытав и убедившись в преданности, батюшка обращал свой гнев на милость и принимал такого человека как уже верную овечку в свое духовное стадо.
     Так много тысяч людей вел дорогой пастырь, не оставлял без призора, вовремя поддерживал, если кто ослабевал, лелеял и охранял того, как слабого, беспомощного ребенка. Многих вел он больше двадцати лет, постоянно трудился над ними, неустанно воспитывал их.

Нижний сад в юго-восточном углу Кремля. На переднем плане храм “Нечаянной радости”.

     Все, кто были за батюшкиными службами у "Нечаянной Радости", единодушно утверждают, что таких чудных служб они нигде и никогда больше не видывали! Это было именно что-то особенное, райское, блаженное. Маленькая церковь, лучезарный образ Царицы Небесной, Ее кроткий божественный лик - это было что-то необъяснимое, несказанное, радостное! Стоишь, бывало, чувствуешь, что находишься где-то далеко-далеко от всего суетного, земного: ни тревог, ни смуты, ни волнений, стоишь и молишься, вся отдавшись чувству какого-то блаженного умиротворения, радости, покоя, а тонкий звучный голос пастыря возглашает молитвословия с такой верой и горячностью и как бы желает сказать всем, что милосердый Господь Сам принимает просьбы достойно и с любовию обращающихся к Нему людей, и нет слов передать, как дивно вся обновляешься, перерождаешься, всей душой стремишься к Господу, умоляешь Его, Человеколюбца, научить, как послужить Ему, чтобы не быть отвергнутой Им, но чтобы быть принятой Им, хотя в число самых последних наемниц Его.
     Господи! Не отвергни меня от лица Твоего, научи меня, как послужить Тебе, чтобы при Твоем втором славном пришествии не быть мне в числе тех юродивых дев, которым Ты изречешь Свой праведный суд: "Истинно говорю вам, не знаю вас" - вот слова, которые, бывало, невольно льются с языка.
     А пастырь и рад, что так умиляются сердца молящихся с ним, так и рвется он то к одному, то к другому, желая навсегда возжечь в своих духовных чадах такие чувства любви и благоговения к Господу: то к одному подойдет после службы, то с другим заговорит, так и воспламеняет светильники их, чтобы они сохранились до конца их жизни и не погасли бы безвременно.
     Как истинный чудный страж, он всех охранял от нападений исконного врага - дьявола, который, яко лев, рыкает, ища, кого поглотити. Да! Не давал дорогой пастырь в обиду ему своих малых бедных овечек, всех укрывал от этого лютого зверя, всех охранял своей защитой и помощью.
     И хорошо же жилось им при таком пастыре! Ни нужды, ни холода, ни болезней, ни несчастий: все утишалось его святыми молитвами. Чуть только бывало заметит где горе и уныние, сейчас же спешит на помощь и выручку.
     И многим раскрывался тогда батюшка во всем своем величии, во всей своей прозорливости. Все-то было ему известно, кажется, ни одно волнение души, ни одно смятение не укрывалось от его духовно видящего взора. Горячие, пламенные слова молитвы, исходящие из верующего любвеобильного сердца, восходили прямо к небесам, к Престолу Всевышнего, и низводили токи милосердия Божия на грешный собравшийся люд.
     Знатные и ничтожные, богатые и бедные, взрослые и малые - все здесь сливалось в одно великое верующее духовное стадо Христово. Слезы несчастной вдовы-матери, вопль духовной слабости, неудачи семейной жизни - все эти бесчисленные скорби, вся эта путаница житейского круговорота, бедность, болезни и прочее,- все это благодатно очищалось, утешалось дивным ходатаем - пастырем, который своей праведной молитвой, своими скрытыми от всех великими духовными подвигами низводил на притекающих к нему особое благоволение и милосердие Божие.
     Вот тяжкая болезнь готова уже привести в отчаяние семью: неизбежность разлуки с любимым, дорогим лицом повергает иногда в такой ужас и горе членов семьи, что они готовы впасть в отчаяние, но милосердый Господь, не хотяй смерти грешников, чудесно направляет их к пастырю, который своею молитвою и мудрыми наставлениями утешает и вразумляет несчастных. Своею любвеобильной лаской он согревает омертвелое сердце грешника, он ласкает его, как больное измученное дитя, ободряет словами веры и надежды и наполняет скудную душу духовными сокровищами.
     О незабвенный, дорогой пастырь! Сколько непостижимой мудрости было в твоих благодатных пастырских действиях! Спасать души человеческие, вырывать их из пропасти греха и падений, трудиться над их испорченностью, очищать, омывать, исцелять их - о! это такая трудная задача, что только при особой благодати Божией можно браться за нее. Но отец Валентин всю свою подвижническую жизнь посвятил на исполнение сего многотрудного, величайшего христианского подвига. Весь исстрадался он нашими грехами и беззакониями и медленно угасал под невыносимым бременем людского безумия.
     Возревновав о спасении людей, он неотступно исполнял этот долг и со славою совершил свою великую миссию. Громадная паства - сыны и дщери Церкви Православной,- все это плоды творчества его мощной благодати, его сильной всеобъемлющей любви. Самоотверженная душа его не знала покоя ни днем, ни ночью. Днем в трудах, ночью в молитве она страдала и распиналась за всех несчастных и теперь на небе утешается воздаянием блаженства и райского веселия. Спасать - так спасать до конца,- вот какой великой целью задавался почивший пастырь и, задавшись этой целью, не отступал от нее до конца, бесконечно преумножая данные ему от Бога таланты пастырской молитвы и мудрого водительства своих духовных чад.