Вот какой славный подвиг совершил сей родимый батюшка для своей паствы, всепрощающе продолжая любить ее и заботиться о ней, несмотря на свое тяжкое страдание. Сострадая ее тяжелому горю - лишению благодатного общения с ним в храме, он широко раскрыл двери своего домика, как бы приглашая свою паству посещать его по мере надобности и духовного стремления.
     И многочисленные толпы скорбящих, угнетенных, обездоленных неудержимо устремились к благодатному домику, сильно смущая этим старую няню, не успевавшую докладывать, не успевавшую удовлетворять всех жаждущих повидать досточтимого пастыря или хотя получить заочно его милостивое слово и мудрое указание. Она плохо понимала, что светоч, зажженный Самим Господом, не должен был оставаться под спудом.
     Много высокоумных, назидательных рацей приходилось выслушивать скромным, незначительным посетителям от этой верной охранительницы батюшкиного покоя; много строгих укоров и упреков за недостойное злоупотребление добротой пастыря приходилось получать приходящим от этой верной рабы, возмущавшейся такими неисчислимыми требованиями от батюшки советов и указаний,- но ничего не помогало.
     Паства, по-детски привыкшая обращаться во всех важных случаях и обстоятельствах к своему руководителю, шла к домику, слезно моля Господа допустить ее до пастыря, дать возможность получить его благословение и мудрое указание на запросы и недоумения. И слабый, изнуренный, согбенный праведник, весь физически и нравственно измученный людскими неправдами, слабыми шагами выходил к народу, сразу обливая приходивших лучами своего благодатного света.
     Уже померкли, не видели внешние очи, но внутреннее духовное прозорливое око, как и прежде, сияло во всей силе, мощи и величии, приводя в благоговейное изумление посетителей. Светлый, лучезарный вид пастыря, благоухание его святости - все это было столь трогательно, величественно, необыкновенно, что никакими словами и выражениями невозможно описать всего, что чувствовалось при вступлении в эти светленькие, простенькие комнатки. Это было неземное наслаждение; кажется, так бы без конца все стоял и стоял в этой обители чудес и прозорливости старца, который еще заранее, по особенному откровению свыше, провидел, кто с какими нуждами и недоумениями придет к нему и о чем будет просить и беседовать.
     И вот праведника выводят - он в зале; подходят посетители, их называют по имени или фамилии. Старец мудро и прозорливо, иногда иносказательно, иногда грозно-карающе, иногда ласково-любяще принимал своих гостей и каждому с силою давал понять, что он должен дорожить его словами и наставлениями и точно выполнять его указания, советы или требования.
     11 и 12 часов были часы общего приема: тут бедные, богатые, низшие, высшие, малые, взрослые - все могли стучаться к пастырю и взывать к его милосердию. Никому не отдавалось особого предпочтения - здесь самый последний нищий ставился в ряды представительных посетителей, встречая ласку, привет и участие дорогого пастыря. Здесь самый недостойный, глубоко падший грешник становился для батюшки дороже всех сокровищ. Он обнимал его своими праведными руками, с любовью прижимал его к своей отеческой груди и великими усилиями, великими мольбами ко Господу приобретал в стадо Христово заблудшую овцу.
     Не гнушался сей дивный пастырь ласкать и целовать какого-нибудь погибающего человека, не гнушался его греховной непривлекательности, а начинал медленно и благодатно очищать и возрождать. Благоухание святости настолько было велико и целебно, что гнойность порока быстро начинала спадать с грешника и освобождать внутреннюю сердцевину души. Страсти, пожигаемые благодатным огнем, исчезали, уступая место добродетелям. Вера, лучезарная, прекрасная вера, насаждалась как первое необходимое, драгоценное сокровище, а за нею неудержимо стремились в душу и другие христианские добродетели. Вот доброта, кротость, терпение и смирение, как желанные дорогие гостьи, охотно вступают в просветленное сердце; вот жалость, сострадание, отзывчивость, как родные дружные сестры, тоже просят приюта и гостеприимства, а там горячая любовь ко Господу и к ближним, как ореолом, венчает главу, так чудесно и благодатно воздвигнутую из пропасти греха и падения...

Дом, где в последние годы жил отец Валентин

     Но каких слез, каких горячих молений стоили батюшке многие испорченные создания, каких неустанных хлопот требовали они при своем начинающемся духовном возрождении! Прежняя заманчивая греховная жизнь тянула назад, призывая к прежним светским утехам и отвлекая душу от веры и молитвы. Надо было помыслы этих слабых людей собрать воедино, направить к горнему, небесному, надо было приучить их к молитве и воздержанию, надо было смирить их гордость, кичливость, самолюбие - эти пороки с величайшим трудом вырывались из потаенного хранилища сердца; бурливые, извращенные натуры становились тихими, смиренными личностями, озаренными светом веры и Христовой истины.
     Но и теперь много еще предстояло дела дивному пастырю. Духовная гордость, этот бич подвижников, очень часто губит людей, направившихся на духовное делание. С этим ужасным злом особенно долго приходилось бороться славному пастырю. Иногда оно не уступало никаким советам, просьбам и наставлениям. Требовалось иное целение, требовалось уничтожение собственного "я" в человеке, требовалась особенная благодатная опека, которая могла бы постепенно преломить волю человека и привести его к смиренному сознанию своего бессилия.
     Как же выполнял славный пастырь такую мудрую работу? Он при всех карал, обличал самоуправство, гордость и кичение; он громил обличениями человека, выставляя на вид его темные качества, его самоволие, самочиние и тому подобное.
     Вот, например, подходит к батюшке молодой член семьи, который, будучи направлен им на духовные подвиги, в своем ослеплении слишком много возмнил о себе и не стал подчиняться родительской власти. Разве мог пастырь, видя такое извращение духа, допустить раздор в знакомой ему семье? Разве он мог допустить, чтобы юное гордое существо стало бы превозноситься над любящими его родителями, положившими на воспитание сына все свои силы и здоровье? И вот пастырь при всех строго обличает гордеца, укоряет, грозит гневом Божиим - одним словом, так усмиряет гордость юной души, что она бросает прежнюю кичливость и проникается смиренным сознанием своего недостоинства.
     Глас обличительной и любящей мудрости увенчивался всегда желаемым успехом - гордость уступала место смирению, привлекавшему благодать, по слову Писания: "Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (Иак. 4, 6). Вот этого-то так старательно и добивался славный пастырь, этого-то и просил сей преславный священнослужитель у Царя Славы для своих малых еще, слабых, неокрепших деток, вот это-то истинное христианское смирение, которое ему удавалось насадить в людях долговременными заботами и трудами, несказанно радовало и утешало его.
     Враг больше всего ненавидит смирение и посрамленный бежит от него, он не может уязвить кроткую, смиренную душу, так как она при всех своих слабостях и ошибках всегда устремляется ко Господу Владыке, Который Сам был величайшим образом кротости и смирения: "Яко кроток есмь и смирен сердцем" (Мф. 11, 29).
     Из таких-то сердец, как из мягкого воска, батюшка лепил "сосуды Божии" по указанию свыше: одних предназначал к непорочной девственности, других к доброй семейной жизни, третьих готовил к общественной деятельности.
     Все это тихо, скромно, незаметно совершалось в смиренном домике пастыря, очищавшего и возрождавшего целые тысячи погибавших несчастных людей.
     А совершаемые по его молитвам бесчисленные исцеления, как яркие звезды, освещали жизненный путь скорбящим и обездоленным людям. Это были такие дивные исцеления, что невольно приходилось изумляться силе благодати Божией. Скелет, полумертвец вдруг поднимался со смертного ложа и, глубоко потрясенный, просветленный, являлся опять в свет, прославляя милость Божию. Грозная чахотка, совсем уже приведшая свою жертву к вратам загробного мира, вдруг пресекалась на степени уже сильного развития, приводя в изумление медиков. Неизлечимый рак вдруг покорно приостанавливался и исчезал при одном только сообщении о нем праведнику. Всевозможные опасные тифозные страдания - и они не могли долго удержаться в человеке при великих, благодатных молитвах пастыря.
     Множество чудес совершал дивный пастырь и в области житейских невзгод. К нему шли обо всем бесчисленные личные и письменные просьбы. И он милостиво выслушивал, благословлял, утишал скорби, страдания, вопли, рыдания. Там бесконечные ссоры, распри, неурядицы поднимались широкой волной и ложились тяжелым гнетом на сердца людей. Отцы, матери, дети, падчерицы, пасынки, зятья, невестки - все восставало и шло друг против друга - надо было их всех уставить по местам, дать им должный "режим" и направление.
     Случалось, какие-нибудь недостойные мелочи, сплетни закручивали и приводили в великое смятение целые семьи; там напрасные доносы и жалобы доставляли душевное страдание несчастным людям; здесь обман и коварство приводили к гибели неопытных людей,- все это спешило для неотложного врачевства в смиренный домик пастыря с надеждой получить там мир душевный, счастье и отраду измученному сердцу.
     А больной страдалец-пастырь все больше и больше обременялся трудами над морем человеческих скорбей и страданий. "Не плачь, деточка,- кротко-любяще, бывало, успокаивает он несчастную, нравственно измученную личность,- я грехи твои на себя возьму". И любвеобильным благодатным врачевством снимает ее многолетнее греховное бремя.
     Такова была деятельность великого пастыря, очерченная только слегка и поверхностно; какова же была глубина и дивная красота ее тайного внутреннего богатства, сокрытого от внешних наблюдений!