|
| С нами Бог! |
|
|
|
|
О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ |
|
|
Уже прекрасное светило Простерло блеск свой по земли И Божие дела открыло: Мой дух, с веселием внемли; Чудяся ясным толь лучам, Представь, каков Зиждитель Сам! Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь, Чтоб к солнцу бренно наше око Могло, приближившись, воззреть, Тогда б со всех открылся стран Горящий вечно Океан. Там огненны валы стремятся И не находят берегов; Там вихри пламенны крутятся, Борющись множество веков; Там камни, как вода, кипят, Горящи там дожди шумят. Сия ужасная громада Как искра пред Тобой одна. О коль пресветлая лампада Тобою, Боже, возжжена Для наших повседневных дел, Что Ты творить нам повелел! От мрачной ночи свободились Поля, бугры, моря и лес И взору нашему открылись, Исполненны Твоих чудес. Там всякая взывает плоть: Велик Зиждитель наш Господь! Светило дневное блистает Лишь только на поверхность тел; Но взор Твой в бездну проницает, Не зная никаких предел. От светлости Твоих очей Лиется радость твари всей. Творец! покрытому мне тьмою Простри премудрости лучи И что угодно пред Тобою Всегда творити научи, И на Твою взирая тварь, Хвалить Тебя, Бессмертный Царь. 1743 |
|
|
|
|
|
О Ты, пространством бесконечный, Живый в движеньи вещества, Теченьем времени превечный, Без лиц, в Трех Лицах Божества! Дух всюду сущий и единый, Кому нет места и причины, Кого никто постичь не мог, Кто всё собою наполняет, Объемлет, зиждет, сохраняет, Кого мы называем: Бог. Измерить океан глубокий, Сочесть пески, лучи планет Хотя и мог бы ум высокий, - Тебе числа и меры нет! Не могут духи просвещенны, От света Твоего рожденны, Исследовать судеб Твоих: Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает, В Твоем величьи исчезает, Как в вечности прошедший миг. Хаоса бытность довременну Из бездн Ты вечности воззвал, А вечность, прежде век рожденну, В Себе Самом Ты основал: Себя Собою составляя, Собою из Себя сияя, Ты Свет, откуда свет истек. Создавый всё единым словом, В твореньи простираясь новом, Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек! Ты цепь существ в Себе вмещаешь, Ее содержишь и живишь; Конец с началом сопрягаешь И смертию живот даришь. Как искры сыплются, стремятся, Так солнцы от Тебя родятся; Как в мразный, ясный день зимой Пылинки инея сверкают, Вратятся, зыблются, сияют, Так звезды в безднах под Тобой. Светил возженных миллионы В неизмеримости текут, Твои они творят законы, Лучи животворящи льют. Но огненны сии лампады, Иль рдяных кристалей громады, Иль волн златых кипящий сонм, Или горящие эфиры, Иль вкупе все светящи миры - Перед Тобой – как нощь пред днем. Как капля, в море опущенна, Вся твердь перед Тобой сия. Но что мной зримая вселенна? И что перед Тобою я? В воздушном океане оном, Миры умножа миллионом Стократ других миров, – и то, Когда дерзну сравнить с Тобою, Лишь будет точкою одною: А я перед Тобой – ничто. Ничто! – Но Ты во мне сияешь Величеством Твоих доброт; Во мне Себя изображаешь, Как солнце в малой капле вод. Ничто! – Но жизнь я ощущаю, Несытым некаким летаю Всегда пареньем в высоты; Тебя душа моя быть чает, Вникает, мыслит, рассуждает: Я есмь – конечно, есть и Ты! Ты есть! – природы чин вещает, Гласит мое мне сердце то, Меня мой разум уверяет, Ты есть – и я уж не ничто! Частица целой я вселенной, Поставлен, мнится мне, в почтенной Средине естества я той, Где кончил тварей Ты телесных, Где начал Ты духов небесных И цепь существ связал всех мной. Я связь миров, повсюду сущих, Я крайня степень вещества; Я средоточие живущих, Черта начальна Божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь – я раб – я червь – я бог! Но, будучи я столь чудесен, Отколе происшел? – безвестен; А сам собой я быть не мог. Твое созданье я, Создатель! Твоей премудрости я тварь, Источник жизни, благ Податель, Душа души моей и Царь! Твоей то правде нужно было, Чтоб смертну бездну преходило Мое бессмертно бытие; Чтоб дух мой в смертность облачился И чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! – в бессмертие Твое. Неизъяснимый, Непостижный! Я знаю, что души моей Воображении бессильны И тени начертать Твоей; Но если славословить должно, То слабым смертным невозможно Тебя ничем иным почтить, Как им к Тебе лишь возвышаться, В безмерной разности теряться И благодарны слезы лить. 1784 |
|
|
|
|
|
На вечном троне Ты средь облаков сидишь И сильною рукой гром мещешь и разишь. Но бури страшные и громы Ты смиряешь И благость на земли реками изливаешь. Начало и конец, средина всех вещей! Во тьме Ты ясно зришь и в глубине морей. Хочу постичь Тебя, хочу – не постигаю. Хочу не знать Тебя, хочу – и обретаю. Везде могущество Твое напечатленно. Из сильных рук Твоих родилось всё нетленно. Но всё здесь на земли приемлет вид другой: И мавзолеи где гордилися собой, И горы вечные где пламенем курились, Там страшные моря волнами вдруг разлились; Но прежде море где шумело в берегах, Сияют класы там златые на полях, И дым из хижины пастушечьей курится. Велишь – и на земли должно всё измениться, Велишь – как в ветер прах, исчезнет смертных род! Всесильного чертог, небесный чистый свод, Где солнце, образ Твой, в лазури нам сияет И где луна в ночи свет тихий проливает, Туда мой скромный взор с надеждою летит! Безбожный лжемудрец в смущеньи на вас зрит. Он в мрачной хижине Тебя лишь отвергает: В долине, где журчит источник и сверкает, В ночи, когда луна нам тихо льет свой луч, И звезды ясные сияют из-за туч, И Филомелы песнь по воздуху несется, - Тогда и лжемудрец в ошибке признается. Иль на горе когда ветр северный шумит, Скрипит столетний дуб, ужасно гром гремит, Паляща молния по воздуху сверкает, Тут в страхе он к Тебе, Всевышний, прибегает, Клянет Тебя, клянет и разум тщетный свой, И в страхе скажет он: "Смиряюсь пред Тобой! Тебя – тварь бренная – еще не понимаю, Но что Ты Милостив, Велик, теперь то знаю!" 1804 |
|
|
|
|
|
О, милый друг, как внятен голос твой, Как утешителен и сердцу сладок: Он возвратил душе моей покой И мысли смутные привёл в порядок. Ты прав: Христос – Спаситель наш один, И мир, и истина, и благо наше. Блажен, в ком дух над плотью властелин, Кто твёрдо шествует к Христовой чаше. Прямой мудрец: он жребий свой вознёс, Он предпочёл небесное земному, И как Петра ведёт его Христос По треволнению мирскому. Для цели мы высокой созданы: Спасителю, сей Истине верховной, Мы подчинять от всей души должны И мир вещественный, и мир духовный, Для смертного ужасен подвиг сей, Но он к бессмертию стезя прямая, И благовествуя, мой друг, речет о ней Сама нам Истина святая: "И плоть и кровь преграды вам поставит, Вас будут гнать и предавать, Осмеивать и дерзостно бесславить, Торжественно вас будут убивать... Но тщетный страх не должен вас тревожить - И страшны ль те, кто властен жизнь отнять, Но этим зла вам причинить не сможет! Счастлив, кого Отец Мой изберет, Кто истины здесь будет проповедник: Тому венец, того блаженство ждёт, Тот царствия небесного наследник". Как радостно, о друг любезный мой, Внимаю я столь сладкому глаголу, И как орел на небо рвусь душой, Но плотью увлекаюсь долу. Душою чист и сердцем прав, Перед кончиною подвижник постоянный, Как Моисей с горы Навав, Увидит край обетованный. 1826 |
|
|
|
|
|
Отцы пустынники и жены непорочны, Чтоб сердцем возлетать во области заочны, Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв, Сложили множество божественных молитв; Но ни одна из них меня не умиляет, Как та, которую священник повторяет Во дни печальные Великого поста; Всех чаще мне она приходит на уста И падшего крепит неведомою силой: Владыко дней моих! дух праздности унылой, Любоначалия, змеи сокрытой сей, И празднословия не дай душе моей. Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья, Да брат мой от меня не примет осужденья, И дух смирения, терпения, любви И целомудрия мне в сердце оживи. 1836 |
|
|
|
|
|
Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой; Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон, Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он, - Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, - И счастье я могу постигнуть на земле, - И в небесах я вижу Бога. 1837 |
|
|
|
|
|
Царь небес! успокой Дух болезненный мой! Заблуждений земли Мне забвенье пошли И на строгий Твой рай Силы сердцу подай. 1840-е |
|
|
|
|
|
Шел сеятель с зернами в поле и сеял; И ветер повсюду те зерна развеял. Одни по дороге упали; порой Их топчет прохожий небрежной ногой, На них нападает голодная стая. Другие на камень бесплодный легли И вскоре без влаги и корня взошли, - И в пламенный полдень дневное светило Былинку палящим лучом иссушило. Средь терния пало иное зерно, И в тернии диком заглохло оно... Напрасно шел дождь и с прохладной зарею Поля освежались небесной росою; Одни за другими проходят года - От зерен тех нет и не будет плода. Но в добрую землю упавшее семя, Как жатвы настанет урочное время, Готовя стократно умноженный плод, Высоко, и быстро, и сильно растет, И блещет красою, и жизнию дышит... Имеющий уши, чтоб слышать, – да слышит! 1851 |
|
|
|
|
|
|
День ясный тихо догорает; Чист неба купол голубой; Весь запад в золоте сияет Над Иудейскою землей. Спокойно высясь над полями, Закатом солнца освещен, Стоит высокий Елеон С благоуханными садами. И, полный блеска, перед ним, Народа шумом оживленный, Лежит святой Ерусалим, Стеною твердой окруженный. Вдали Гевал и Гаризим, К востоку воды Иордана С роскошной зеленью долин Рисуются в волнах тумана, За слово истины высокой Голгофский крест предвидел Он, И, чувством скорби возмущен, Отцу молился одиноко: "Ты знаешь, Отче, скорбь Мою И видишь, как Твой Сын страдает, - О, подкрепи Меня, молю, Моя душа изнемогает! День казни близок: он придет, - На жертву отданный народу Твой Сын безропотно умрет, Умрет за общую свободу... Проклятьем черни поражен, Измученный и обнаженный, Перед толпой поникнет Он Своей главой окровавленной. И те, которым со креста Пошлет Он дар благословенья, С улыбкой гордого презренья Поднимут руки на Христа... О, да минует чаша эта, Мой Отче, Сына Твоего! Мне горько видеть злобу света За искупление его! Но не Моя да будет воля, Да будет так, как хочешь Ты! Тобой назначенная доля Есть дело вечной правоты. И если Твоему народу Позор Мой благо принесет, - Пускай за общую свободу Сын Человеческий умрет!" И моря Мертвого краса Сквозь сон глядит на небеса. А там, на западе, далеко, Лазурных Средиземных волн Разлив могучий огражден Песчаным берегом широко... Темнеет... Всюду тишина... Вот ночи вспыхнули светила, - И ярко полная луна Сад Гефсиманский озарила. В траве, под ветвями олив, Сыны Божественного Слова, Ерусалима шум забыв, Спят три Апостола Христовы. Их сон спокоен и глубок; Но тяжело спал мир суровый: Веков наследственный порок Его замкнул в свои оковы, Проклятье праотца на нем Пятном бесславия лежало И с каждым веком новым злом Его, как язва, поражало... Но час свободы наступал - И, чуждый общему позору, Посланник Бога, в эту пору, Судьбу всемирную решал. Молитву кончив, скорби полный, К ученикам Он подошел И, увидав их сон спокойный, Сказал им: "Встаньте, час пришел! Оставьте сон свой и молитесь, Чтоб в искушенье вам не впасть, Тогда вы в вере укрепитесь И с верой встретите напасть". Сказал – и тихо удалился Туда, где прежде плакал Он, И, той же скорбью возмущен, На землю пал Он и молился: "Ты, Отче, в мир Меня послал, Но Сына мир Твой не приемлет; Ему любовь Я возвещал, - Моим глаголам он не внемлет; Я был врачом его больным, Я за врагов Моих молился - И надо Мной Ерусалим, Как над обманщиком глумился! Народу мир Я завещал - Народ судом Мне угрожает, Я в мире мертвых воскрешал, - И мир Мне крест приготовляет!.. О, если можно, от Меня Да мимо идет чаша эта! Ты Бог любви, начало света, И все возможно для Тебя! Но если кровь нужна святая, Чтоб землю с Небом примирить, - Твой вечный суд благословляя, На крест готов Я восходить!" И взор в тоске невыразимой С небес на землю Он низвел, И снова, скорбию томимый, К ученикам Он подошел. Но их смежавшиеся очи Невольный сон отягощал; Великой тайны этой ночи Их бедный ум не постигал. И стал Он молча, полный муки, Чело высокое склонил И на груди святые руки В изнеможении сложил. Что думал Он в минуты эти, Как человек и Божий Сын, Подъявший грех тысячелетий, - То знал Отец Его один. Но ни одна душа людская Не испытала никогда Той боли тягостной, какая В Его груди была тогда, И люди, верно б, не поняли, Весь грешный мир наш не постиг Тех слез, которые сияли В очах Спасителя в тот миг. И вот опять Он удалился Под сень смоковниц и олив, И там, колени преклонив, Опять Он плакал и молился: "О Боже Мой! Мне тяжело! Мой ум, колебляся, темнеет: Все человеческое зло На Мне едином тяготеет. Позор людской, – позор веков, - Все на Себя Я принимаю, Но Сам под тяжестью оков, Как человек изнемогаю... О, не оставь Меня в борьбе С Моею плотию земною, - И все угодное Тебе Тогда да будет надо Мною! Молюсь: да снидет на Меня Святая сила укрепленья! Да совершу с любовью Я Великий Подвиг примиренья!" И руки к небу Он подъял, И весь в молитву превратился; Огонь лицо Его сжигал, Кровавый пот по Нем струился. И вдруг с безоблачных небес, Лучами света окруженный, Явился в сад уединенный Глашатай Божиих чудес. Был чуден взор его прекрасный И безмятежно и светло Одушевленное чело, И лик сиял, как полдень ясный; И близ Спасителя он стал И речью свыше вдохновенной Освободителя вселенной На славный подвиг укреплял; И сам, подобно легкой тени, Но полный благодатных сил, Свои воздушные колени С молитвой пламенной склонил... Вокруг молчало всё глубоко; Была на небе тишина, - Лишь в царстве мрака одиноко Страдал бесплодно сатана. Он знал, что в мире колебался Его владычества кумир И что бесславно падший мир К свободе новой приближался. Виновник зла, он понимал, Кто был Мессия воплощенный, О чем Отца Он умолял, И, страшной мукой подавленный, Дух гордый молча изнывал, Бессильной злобой сокрушенный... Спокойно в выси голубой Светил блистали мириады, И полон сладостной прохлады Был чистый воздух. Над землей, Поднявшись тихо, небожитель Летел к надзвездным высотам, - Меж тем всемирный Искупитель Опять пришел к ученикам. И в это чудное мгновенье Как был Он истинно велик, Каким огнем одушевленья Горел Его прекрасный лик! Как ярко отражали очи Всю волю твердую Его, Как радостно светила ночи С высот глядели на Него! Ученики, как прежде, спали, И вновь Спаситель им сказал: "Вставайте, близок день печали И час предательства настал..." И звук мечей остроконечных Сад Гефсиманский пробудил, И отблеск факелов зловещих Лицо Иуды осветил. 1854 |
|
|
|
|
|
О вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьёшься на пороге Как бы двойного бытия!.. Так, ты – жилица двух миров, Твой день – болезненный и страстный, Твой сон – пророчески-неясный, Как откровение духов... Пускай страдальческую грудь Волнуют страсти роковые - Душа готова, как Мария, К ногам Христа навек прильнуть. 1855 |
|
|
|
|
|
Над этой темною толпой Непробужденного народа Взойдешь ли ты когда, Свобода, Блеснет ли луч твой золотой?.. Блеснет твой луч и оживит, И сон разгонит и туманы... Но старые, гнилые раны, Рубцы насилий и обид, Растленье душ и пустота, Что гложет ум и в сердце ноет, - Кто их излечит, кто прикроет?.. Ты, риза чистая Христа... 1857 |
|
|
|
(Отрывок) IV. |
|
|
<...> И слышит грешница в смущеньи: "Она ошиблась, в заблужденье Ее привел пришельца лик: То не Учитель перед нею, То Иоанн из Галилеи, Его любимый ученик!" |
V.
|
Небрежно немощным обидам Внимал он девы молодой; И вслед за ним, с спокойным видом Подходит к храмине Другой. В Его смиренном выраженьи Восторга нет, ни вдохновенья, Но мысль глубокая легла На очерк дивного чела. То не пророка взгляд орлиный, Не прелесть ангельской красы - Делятся на две половины Его волнистые власы; Поверх хитона упадая, Одела риза шерстяная Простою тканью стройный рост, В движеньях скромен Он и прост; Ложась вкруг уст Его прекрасных, Слегка раздвоена брада - Таких очей благих и ясных Никто не видел никогда. И пронеслося над народом Как дуновенье тишины, И чудно благостным приходом Сердца гостей потрясены. Замолкнул говор. В ожиданьи Сидит недвижное собранье, Тревожно дух переводя - И Он, в молчании глубоком, Обвел сидящих тихим оком, И в дом веселья не входя, На дерзкой деве самохвальной Остановил Свой взор печальный. |
VI.
|
И был тот взор как луч денницы, И все открылося Ему, И в сердце сумрачном блудницы Он разогнал ночную тьму; И все, что было там таимо, В грехе что было свершено, В ея глазах неумолимо До глубины озарено. Внезапна стала ей понятна Неправда жизни святотатной, Вся ложь ее порочных дел - И ужас ею овладел. Уже на грани сокрушенья, Она постигла в изумленьи, Как много благ, как много сил Господь ей щедро подарил, И как она восход свой ясный Грехом мрачила ежечасно. И в первый раз гнушаясь зла, Она в Том взоре благодатном И кару дням своим развратным И милосердие прочла; И чуя новое начало, Еще страшась земных препон, Она, колебляся, стояла... И вдруг в тиши раздался звон Из рук упавшего фиала, Стесненной груди слышен стон, Бледнеет грешница младая, Дрожат открытые уста - И пала ниц она, рыдая, Перед святынею Христа. 1858 |
|
|
|
(Отрывок) |
|
|
Благословляю вас, леса, Долины, нивы, горы, воды, Благословляю я свободу И голубые небеса! И посох мой благословляю, И эту бедную суму, И степь от краю и до краю, И солнца свет, и ночи тьму, И одинокую тропинку, По коей, нищий, я иду, И в поле каждую былинку, И в небе каждую звезду! О если б мог всю жизнь смешать я, Всю душу вместе с вами слить; О если б мог в свои объятья Я вас, враги, друзья и братья, И всю природу заключить! Как горней бури приближенье, Как натиск пенящихся вод, Теперь в груди моей растет Святая сила вдохновенья. Уж на устах дрожит хвала Всему, что благо и достойно - Какия-ж мне воспеть дела, Какия битвы или войны? Где я для дара моего Найду высокую задачу, Чье передам я торжество Иль чье падение опл'ачу? Блажен, кто рядом славных дел Свой век украсил быстротечный, Блажен, кто жизнию умел Хоть раз коснуться правды вечной; Блажен, кто истину искал, И тот, кто, побежденный, пал В толпе ничтожной и холодной, Как жертва мысли благородной! Но не для них моя хвала, Не им восторга излиянья - Мечта для песен избрала Не их высокие деянья, И не в венце сияет Он, К Кому душа моя стремится; Не блеском славы окружен, Не на звенящей колеснице, Стоит Он, гордый Сын побед; Не в торжестве величья – нет - Я зрю Его передо мною С толпою бедных рыбаков, Он тихо, мирною стезею, Идет меж зреющих хлебов; Благих речей Своих отраду В сердца простые Он лиёт, Он правды алчущее стадо К ея источнику ведет. Зачем не в то рожден я время, Когда меж нами, во плоти, Неся мучительное бремя, Он шел на жизненном пути! Зачем я не могу нести, О мой Господь, Твои оковы, Твоим страданием страдать, И крест на плечи Твой приять И на главу венец терновый! О если б мог я лобызать Лишь край святой Твоей одежды, Лишь пыльный след Твоих шагов! О мой Господь, моя надежда, Моя и сила и покров! Тебе хочу я все мышленья, Тебе всех песней благодать, И думы дня, и ночи бденья, И сердца каждое биенье, И душу всю мою отдать! Не отверзайтесь для другого Отныне, вещие уста! Греми лишь именем Христа, Мое восторженное слово! 1859 |
|
|
|
|
|
Пусть все поругано веками преступлений, Пусть незапятнанным ничто не сбереглось, Но совести укор сильнее всех сомнений, И не погаснет то, что раз в душе зажглось. Великое не тщетно совершилось; Не даром средь людей явился Бог; К земле недаром Небо преклонилось, И распахнулся вечности чертог. В незримой глубине сознанья мирового Источник истины живет, не заглушен, И над руинами позора векового Глагол ее звучит, как похоронный звон. Родился в мире Свет, и Свет отвергнут тьмою, Но светит он во тьме, где грань добра и зла, Не властью внешнею, а правдою самою Князь века осужден и все его дела. 1894 |
|
|
|
|
|
Одна есть в мире красота. Не красота богов Эллады, И не влюбленная мечта, Не гор тяжелые громады, И не моря, не водопады, Не взоров женских чистота. Одна есть в мире красота - Любви, печали, отреченья И добровольные мученья За нас распятого Христа. 1893 |
|
|
|
(Отрывок) 5 |
|
|
От бедного листка испуганной осины До сказочных планет, где день длинней, чем век, Всё – тонкие штрихи законченной картины, Всё – тайные пути неуловимых рек. Все помыслы ума – широкие дороги, Все вспышки страстные – подъемные мосты, И как бы ни были мы бедны и убоги, Мы все-таки дойдем до нужной высоты. То будет лучший миг безбрежных откровений, Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман, На нас из хаоса бесчисленных явлений Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан. И, цель пути поняв, счастливые навеки, Мы все благословим раздавшуюся тьму И, словно радостно-расширенные реки, Своими устьями, любя, прильнем к Нему. 1899 |
|
|
|
|
|
Мы не жили – и умираем Среди тьмы. Ты вернешься... Но как узнаем Тебя мы? Все дрожим и себя стыдимся, Тяжел мрак. Мы молчаний Твоих боимся... О, дай знак! Если нет на земле надежды - То все прах. Дай коснуться Твоей одежды, Забыть страх. Ты во дни, когда был меж нами, Сказал Сам: "Не оставлю вас сиротами, Приду к вам". Нет Тебя. Душа не готова, Не бил час. Но мы верим, – Ты будешь снова Среди нас. 1901 |
|
|
|
|
|
И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной... Срок настанет – Господь сына блудного спросит: "Был ли счастлив ты в жизни земной?" И забуду я все – вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав - И от сладостных слез не успею ответить, К милосердным коленам припав. 1918 |
|
|
|
|
|
Час задумчивый строгого ужина, предсказанья измен и разлуки. Озаряет ночная жемчужина олеандровые лепестки. Наклонился апостол к апостолу. У Христа – серебристые руки. Ясно молятся свечи, и по столу ночные ползут мотыльки. 1918 |
|
|
|
|
|
В хрустальном омуте какая крутизна! За нас сиенские предстательствуют горы, И сумасшедших скал колючие соборы Повисли в воздухе, где шерсть и тишина. С висячей лестницы пророков и царей Спускается орган, Святого Духа крепость, Овчарок бодрый лай и добрая свирепость, Овчины пастухов и посохи судей. Вот неподвижная земля, и вместе с ней Я христианства пью холодный горный воздух, Крутое "Верую" и псалмопевца роздых, Ключи и рубища апостольских церквей. Какая линия могла бы передать Хрусталь высоких нот в эфире укреплённом, И с христианских гор в пространстве изумлённом, Как Палестрины песнь, нисходит благодать! 1919 |
|
|
|
|
|
В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали Словом, Словом разрушали города. И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине. А для низкой жизни были числа, Как домашний подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает. Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число. Но забыли мы, что осиянно Только Слово средь земных тревог, И в Евангельи от Иоанна Сказано, что Слово это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье омертвелом, Дурно пахнут мертвые слова. 1920 |
|
|
|
(Отрывок) |
|
|
А медведь вот Серафиму служит... Радуйся! Чего нам унывать, Коли нам лесные звери служат? Не для зверя, а для человека Бог сходил на землю. Зверь же раньше Человека в Нем Христа узнал. Бык с ослом у яслей Вифлеемских До волхвов Младенцу поклонились. Не рабом, а братом человеку Создан зверь. Он приклонился долу, Дабы людям дать подняться к Богу. Зверь живет в сознанье омраченном, Дабы человек мог видеть ясно. Зверь на нас взирает с упованьем, Как на Божиих сынов. И звери Веруют и жаждут воскресенья... Покорилась тварь не добровольно, Но по воле покорившего, в надежде Обрести через него свободу. Тварь стенает, мучится и ищет У сынов Господних откровенья, Со смиреньем кротким принимая Весь устав жестокий человека. Человек над тварями поставлен И за них ответит перед Богом: Велика вина его пред зверем, Пред домашней тварью особливо. 1929 |
|
|
|
|
|
В каждом древе распятый Господь, В каждом колосе тело Христово. И молитвы пречистое слово Исцеляет болящую плоть. Кого когда-то называли люди Царем в насмешку, Богом в самом деле, Кто был убит – и Чье орудье пытки Согрето теплотой моей груди... Вкусили смерть свидетели Христовы, И сплетницы-старухи, и солдаты, И прокуратор Рима – все прошли. Там, где когда-то возвышалась арка, Где море билось, где чернел утес, - Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой И с запахом бессмертных роз. Ржавеет золото и истлевает сталь, Крошится мрамор – к смерти все готово. Всего прочнее на земле печаль И долговечней – царственное слово. 1945 |
|
|
|
|
|
Мерцаньем звезд далеких безразлично Был поворот дороги озарен. Дорога шла вокруг горы Масличной, Внизу под нею протекал Кедрон. Лужайка обрывалась с половины. За нею начинался Млечный Путь. Седые серебристые маслины Пытались вдаль по воздуху шагнуть. В конце был чей-то сад, надел земельный. Учеников оставив за стеной, Он им сказал: "Душа скорбит смертельно, Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной". Он отказался без противоборства, Как от вещей, полученных взаймы, От всемогущества и чудотворства, И был теперь, как смертные, как мы. Ночная даль теперь казалась краем Уничтоженья и небытия. Простор вселенной был необитаем, И только сад был местом для житья. И, глядя в эти черные провалы, Пустые, без начала и конца, Чтоб эта чаша смерти миновала В поту кровавом Он молил Отца. Смягчив молитвой смертную истому, Он вышел за ограду. На земле Ученики, осиленные дремой, Валялись в придорожном ковыле. Он разбудил их: "Вас Господь сподобил Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт. Час Сына Человеческого пробил. Он в руки грешников Себя предаст". И лишь сказал, неведомо откуда Толпа рабов и скопище бродяг, Огни, мечи и впереди – Иуда С предательским лобзаньем на устах. Петр дал мечом отпор головорезам И ухо одному из них отсек. Но слышит: "Спор нельзя решать железом, Вложи свой меч на место, человек. Неужто тьмы крылатых легионов Отец не снарядил бы Мне сюда? И волоска тогда на Мне не тронув, Враги рассеялись бы без следа. Но книга жизни подошла к странице, Которая дороже всех святынь. Сейчас должно написанное сбыться, Пускай же сбудется оно. Аминь. Ты видишь, ход веков подобен притче И может загореться на ходу. Во имя страшного ее величья Я в добровольных муках в гроб сойду. Я в гроб сойду и в третий день восстану, И, как сплавляют по реке плоты, Ко Мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты". 1949 |
|
|