Техническим эквивалентом полузнания является универсальное автоматическое устройство – компьютер. Не хватит никаких слов, чтобы описать всемирную славу и торжественное вступление в души обывателей двадцатого века этих новых некоронованных владык. Торговая реклама их назойлива, непрестанна, навязчива. Но гораздо острее, важнее и примечательнее интеллектуальная их реклама. Какие только возможности и перспективы не приписываются быстродействующим счетным машинам! Начиная от игры в карты и кончая мощными всплесками искусственного разума. В общее широкое употребление вошло даже хлесткое выражение "компьютерная грамотность". После этого кто же пожелает оставаться безграмотным?
      Необходимо отметить, что обычную технику так не пропагандируют и не прославляют. Зачем нагнетать социальные страсти вокруг автомашины, телевизора или холодильника? Их и так ценят с точки зрения бытового удобства и по мере возможности, т.е. до полного насыщения платежеспособного потребительского рынка, сразу же раскупают. Можно было бы и автомашине приписать неограниченную программу технического развития: сначала она начнет плавать, затем летать, потом раскладываться и складываться на ходу, превращаться в космический снаряд и пр. Мало ли что можно предположить и нафантазировать относительно автомашины, но в этом как-то нет надобности, каждому и так понятно, для чего она пригодна сегодня, а не завтра, тем более – не послезавтра. Ни автомашина, ни телевизор, ни холодильник, ни другие, входящие в домашний или научный обиход, технические устройства не нуждаются, так сказать, в идеологической артподготовке. А компьютер явно нуждается. В чем же здесь различие?
      В том, очевидно, что компьютер по самой сути своей связан с идеологией, как, скажем, некий кандидат, желающий выиграть выборную кампанию, связан с поддерживающей его партией. Партия литоморфистов, законников, убежденных адептов полузнания поддерживает продвижение компьютерной техники на мировоззренческом, научном, социальном фронте, а затем уж, в частности, – и на торговом прилавке. Может быть, и не стоит здесь в буквальном смысле говорить о партии, как о некоторой оформленной человеческой организации, но вполне оправданно говорить о ней в переносном смысле, как о чрезвычайно активном идейном – а на глубине своей, конечно, духовном – течении. Компьютер – это победный штандарт, возглавляющий стремительную кавалерию современного полузнания. Пока он манит и увлекает за собой войска, ничего для них еще не потеряно. Кавалерия будет продолжать свой полет, и оглянуться и одуматься будет некогда. Вот почему громопобедная реклама универсальной вычислительной техники постоянно держит общество под током высокого напряжения.

      Имеет смысл взглянуть на компьютер сначала как на чисто техническое, правильнее даже сказать, как на чисто механическое устройство. А уж потом оценить и понять его символическое значение, его особую роль в рядах провозвестников и пропагандистов воинствующего рационализма.
      В техническом плане, по основной идее, по замыслу и даже по схеме фактического устройства, компьютер больше всего, пожалуй, походит... на старый граммофон с большой зеленой трубой. В самом деле, все основные блоки механизма там и тут – налицо. Имеются и приспособления для ввода и вывода информации, и процессор, и периферийное устройство (в случае граммофона это, соответственно, вращающийся диск, воронка фонографа, механизм вращения, большая зеленая труба). Но самое убедительное, самое главное сходство: граммофон реализует программу (пластинку с записью), имеет пакет прикладных программ (пластинки, связанные общей темой) и блок памяти (библиотека имеющихся пластинок). Поэтому, вместо того, чтобы отягощать свой ум компьютерной грамотностью, постараемся ограничиться опытом обращения с граммофонами, патефонами или иными подобными устройствами. В дальнейшем, произнося слово "граммофон", условимся подразумевать: "компьютер".
      Без рассуждений понятно, что граммофон во многих случаях удобен, полезен, приятен. В каких именно случаях? Какой образ действий с ним приносит эффект? Демонстрировать свою граммофонную грамотность чрезвычайно просто, если пластинка находится под руками. Возлагаем ее на диск, заводим механизм и опускаем иглу. Программа работает, звуки льются.
      Если пластинка заранее не подготовлена, но под руками находится тематический их набор – пакет прикладных программ – то дело слегка усложняется. Пороемся в этом наборе, почитаем надписи, поищем нужный экземпляр. При этом необходимо, конечно, отличать Глинку от Чайковского. Требуется уже некоторая специализация.
      Серьезные трудности возникают, когда нужную пластинку приходится искать "в памяти", т.е. в имеющемся общем запасе – в фонотеке. Тут невольно задумаешься: а стоит ли тратить время? Слушать – три минуты, а искать – три часа. Как же организовать процедуру поиска? Как складировать фонотеку? По каким признакам целесообразно классифицировать пластинки? И сколько вообще существует различных признаков у звуковой записи? Относится ли она к объектам первого или второго класса?
      Становится очевидно, что техника воспроизведения звука – которой, собственно, и славится граммофон – отступает теперь на задний план, а на передний план выдвигается техника поиска. Иными словами, чем богаче репертуар граммофона, чем обширнее запас имеющихся пластинок, тем труднее исполнить одну из них, коль скоро возникает в этом реальная потребность.
      Но самый острый момент наступает тогда, когда мы хотим прослушать вещь, которая вообще нигде не записана. Необходимо, следовательно, исполнить эту вещь "в натуре", записать ее на пластинку, а потому уже – запускать граммофон. Но зачем же запускать его, если мы уже прослушали певца, пианиста, чтеца "в натуре"? Тут становится очевидно, что граммофон – это просто множительное устройство. Как клише служит для размножения рисунков, печатный набор – для размножения текста, штамп – для размножения металлических изделий, так граммофон служит для размножения звуковых композиций.
      Значит, граммофон удобен, полезен и приятен при соблюдении двух условий: если нам нужно повторить нечто, и это нечто, в одной из своих заранее заготовленных копий, уже находится под руками.

      А можно ли, пользуясь граммофоном, из отдельных звуковых композиций сформировать целый большой концерт? Разумеется, можно, когда имеется для этого достаточный запас пластинок. Если на каждой пластинке записан один короткий номер, то комбинируя их между собою, получим значительное разнообразие звуковых представлений – концертов – отличающихся друг от друга и по содержанию и по порядку следования номеров. Если же на каждой или на некоторых пластинках записано по два, по три номера сразу, то число комбинаций, естественно, уменьшится, зато формирование концерта упростится. В пределе можно помыслить одну пространную пластинку, на которой записаны все вообще номера. Формировать уже ничего не нужно, но концерт получается – один единственный.
      Желая напустить побольше научного тумана и придать особую солидность своей фонотеке, назовем ее музыкальным "языком". Пользуясь "словами" (пластинками) этого "языка", вы формируете различные "тексты" (концерты). Каждый любитель граммофона имеет свою фонотеку и, следовательно, свой "язык". Сколько любителей – столько возможно и разных "языков", это ведь понятно? Чем проще "язык", тем он уже, чем шире – тем сложнее. Кому что нравится, кому что подходит. Во всяком случае, этими элементарными соображениями, по-видимому, завершается наш технический ликбез в области граммофонных записей.

      Отправимся теперь вместе с граммофоном на какой-нибудь затерянный в океане остров. Встретив там племя туземцев, мы можем попытаться захватить над ними власть с помощью чудодейственного нашего инструмента. В этой ситуации граммофон сразу превращается из бытового технического устройства – в символ могущества, в орудие политики и пропаганды. Потребуется с твердостью внушать туземцам, что инструмент этот способен перевернуть их жизнь, что он в состоянии решать все вопросы, что он может петь, говорить, предсказывать, учить их уму-разуму, заменять им собеседника, освобождать от исполнения музыки, избавлять от труда... Во всех этих утверждениях содержится доля или какая-то капля правды, многое в них преувеличено или рассчитано на будущее, но самое главное: для того, чтобы туземцы поверили в граммофон и подчинили ему свои души, необходимо кое-что от них тщательно скрывать. Что именно?
      Во-первых, нужно будет скрыть проблему поиска. Если туземец поймет, что во многих случаях проще, вернее и безопаснее самому раскинуть умом и принять решение, чем искать в хранилищах пластинку с записью приятного баритона, дающего нужные советы, то ореол "властителя" сразу померкнет. Особенно резко он померкнет, если станет ясно, что дело упирается не только и не столько в продолжительность поиска, сколько в самую осуществимость его. Возможно ли определить, т.е. персонифицировать объект поиска? Если возможно, значит, это объект первого класса, если нет – то как же его искать? Найди то, сам не знаю чего? Вот ведь, оказывается, во что упирается проблема: туземец не должен догадываться о существовании объектов второго класса. Вот каким образом граммофон сразу же вклинивается в область идеологии!
      Во-вторых, обязательно нужно скрыть от туземцев, что граммофон слишком подозрительно напоминает хорошо знакомого им попугая. Нельзя признаваться, что речь идет о копировальном и множительном устройстве, т.е. о принципиальной стабильности предстоящих нам ситуаций (ср.9, с.71). Если только туземец почувствует. что "властитель" не ведает ничего нового, то этим новым он немедленно его и поразит и свергнет с пьедестала. Значит, следует культивировать представления о завершенности мира, о полноте знания. Вот почему граммофон неизбежно становится предметом и орудием идеологической пропаганды!
      В-третьих, от туземцев придется скрывать элементарный смысл фонотеки – этой кладовки, где свалены куски различных заготовок для народных концертов. Придется прикрывать фонотеку лукавыми рассуждениями о "языках программирования". Никто не должен понимать толком, сколько существует различных языков и почему их так много. Почему "слова" такого "языка" абсолютно однозначны, почему они не требуют никакой условной (инвариантная неопределенность!) опоры, почему совершенно не обнаруживается в этой области тщета слов? Во избежание подобных вопросов будет объявлено, что "языки" подлежат обязательному изучению, по крайней мере для тех, кто готов ликвидировать свою граммофонную безграмотность. В результате освоение граммофонного дела надолго втянет в свою орбиту самую энергичную часть аборигенов, населяющих затерянный в океане остров.
      И, наконец, в-четвертых, полезно будет всячески отвлекать внимание туземцев от иглы фонографа, прыгающей по углублениям и бороздам вращающейся пластинки. Ведь в противном случае может явиться и окрепнуть мысль, что граммофон представляет собой тривиальный механизм, т.е. выражаясь грубовато и просто – груду металла, дерева, пластмассы и прочего. Вот почему полезно будет как можно чаще именовать его певцом, мыслителем, прорицателем и пророком, тем более, что он действительно может и петь, и прорицать, и пророчествовать в полном согласии с записями, процарапанными в пластмассовой "памяти".

      Все мы отлично понимаем, конечно, что граммофон и компьютер не тождественные устройства. Компьютер несравненно сложнее, изощреннее, богаче своими блоками, разветвлениями, деталями, элементами. Этим он и опасен. Для простодушных туземцев достаточно, может быть, граммофона, чтобы заставить их подчиняться идеологии полузнания: уверовать в завершенность, стабильность, повторяемость опыта, в его словесную выразимость. Для нас, отнюдь не простодушных, а высокообразованных евро-американцев, граммофона уже недостаточно, требуется компьютер. Вот он и стоит перед нами и совершает свои заманчивые псевдочудеса. Как механизм, как груда металла, пластмассы, кристаллов и прочего, он часто удобен, полезен и приятен. Как идеология – как всякая идеология – он лжив. По счастью, компьютер слишком незначительно отличается от граммофона в самом главном: в наличии некоторых остроумных, но несущественных по сути технических хитросплетений и в отсутствии защиты от "взгляда сверху", т.е. от простого постижения смысла данного устройства. А поскольку оба устройства имеют решающее сходство в центральном звене – в использовании программ – постольку представлялось вполне естественным говорить о граммофоне, подразумевая компьютер. Это позволило нам, избегая всех ненужных сложностей и сохраняя предельную наглядность, обозреть узловые моменты, характеризующие современную универсальную вычислительную технику. Мы могли понять, каким образом она втягивается в идеологическую борьбу, становясь ее незаменимым оружием, и какие именно "проколы" в технических паспортных данных должны быть непременно скрыты от взгляда профанов. Все это позволило нам обнаружить подоплеку социальной шумихи вокруг "компьютерной грамотности", осознав эту шумиху как проявление воинственных действий со стороны служителей литоморфизма, законничества и полузнания. Пока существует эта духовная тенденция, будут существовать и ее материальные технические эквиваленты и воплощения. Не приходится сомневаться, что и для туземцев двадцать первого века всегда найдется свой спасительный граммофон.