Впрочем, пребывая в царстве стабильности, едва ли возможно проснуться и что-то различить. Подданные этого государства слишком привычно и твердо стоят на ногах. Слишком заманчиво и уютно чувствуют они себя в теплых и светлых квартирах за толстыми стенами многоэтажных бастионов. Бесполезно говорить с ними о неожиданностях и превратностях этого мира. За ходом всех неожиданностей – за пожарищами, взрывами, наводнениями, катаклизмами – они с интересом следят по телевизионному выпуску новостей. Как дитя прячется на руках у матери, так человек стремится удержаться в люльке стабильности. И никакие силы никогда не заставили бы его добровольно бросить взгляд за пределы этого убежища, если бы не предстоящий опыт неотвратимого разрушения: опыт конца жизни, прямо надвигающийся на близких ему людей и на него самого.
      За пределами уютного и убаюкивающего повторения событий, за гранью объектов первого класса, за чертой "спасительной" науки и "всемогущей" техники мир становится грандиозен и непостижим. Перед лицом реального Космоса душа человеческая сжимается в смятении, смирении, в борьбе, тревоге и ужасе. Младенец, заглянувший через край своей люльки, в отчаянии взывает к матери. Ребенок, перебежавший через лестничную площадку и бьющий кулаком в дверь, вдруг, содрогаясь, обнаруживает, что "закон открывающейся двери" больше не действует (9, с.66). События, которые совершались вчера и позавчера и ранее, сегодня не происходят. Уютный мир повторяющегося опыта исчезает в прошлом. На смену ему приходит иная реальность: мир опыта личного, опыта уникального.
      Сфера сугубо личного или сугубо уникального опыта – это странная область, в которой невозможно освоиться, ибо каждый новый шаг в ней является поистине новым. Пытаясь как-то обозначить эту область и прикрепить к ней ради успокоения обиходное название, говорят обычно о духовном или религиозном опыте.

      В научной и философской литературе постоянно предпринимаются попытки сопоставить опыт утилитарного полузнания с духовным опытом. Попытки, естественно, немощные и нелепые. Укажем три характерных тупика, возникающих на этом пути.
      Очень принято, во-первых, противопоставлять науку и религию по признаку их достоверности. Это, пожалуй, самый мелкий и самый простительный абсурд. Еще более принято и еще более нелепо ставить их в два паралельных ряда, "вот область научного знания, вот – область религии; у них разные, отличные друг от друга предметы и методы". И уж, конечно, самой последней бессмыслицей является стремление включить религиозный опыт в разлинованные журналы культурных достижений человечества, "исследовать" и "изучить" этот опыт.
      Противопоставлять по признаку достоверности духовный и научный опыт явно абсурдно, потому что всякий свершившийся опыт достоверен. Здесь обычно происходит игра в словесные прятки. Обычно, рассуждая о достоверности, хотят попросту сказать, что уникальный опыт – это выдумка обманщиков, а повторяющийся опыт – свидетель объективной истины. На фоне всего прежде изложенного этот примитив не заслуживает дальнейшего обсуждения.
      С другой стороны, ставить науку и религию в два параллельных ряда еще более нелепо, ибо духовный опыт обращен к живой глубине мира, к непосредственному соприкосновению с этой глубиной, насколько оно вообще возможно, а опыт научного полузнания обращен к обследованию плоских и временных конструкций, к формальной словесной схематизации, т.е. к преднамеренному отказу от жизни и глубины. В этом смысле гораздо уместнее было бы говорить не о параллельных, а о разнонаправленных и разномасштабных устремлениях. "Предметы" у религии и науки всегда одни и те же – факты, события (внешние и внутренние), их значение, их последствия – а "методы" не разные, но просто нeсоизмеримые, взаимно трансцендентные, как хотелось бы выразиться.
      Что касается попыток включить религиозный опыт в сферу "культуры" и, в частности, подвергнуть его научному анализу, то эта окончательная бессмыслица возможна лишь в рамках расплющенной данности, внутри которой любой просвещенный литоморфист "звучит гордо". Если духовный опыт есть некое действительное прикосновение к глубине мира, значительное по своим последствиям для человека и человечества, то все остальные "двумерные" мелочи, вроде науки и культуры, выстраиваются у подножия этого феномена, исполняя там свою, положенную им, роль. Но для специалистов, которые религиозный опыт – эту уникальную попытку вырваться из тюрьмы научных понятий – рассматривают как безнадежный бунт внутри крепости, для таких специалистов какой же предлежит здесь предмет, достойный анализа и изучения? Безнадежность? Или, может быть, "бунт", который даже нельзя поименовать так, ибо он не продиктован никакой реальной надеждой на сокрушение крепостных стен (надежды ведь нет!), а продиктован одной лишь бессмыслицей. Итак, анализ и изучение бессмыслицы? Вот вполне подходящее занятие для законников и литоморфистов, отправляющихся во внегалактический рейс внутри своей расплющенной земной данности.

      Уникальный духовный опыт не может быть закреплен с помощью повторяемых лабораторных экспериментов. Здесь кончается комфорт безопасности и начинается странная область: необходимо перешагнуть через борт лодки и дальше пойти по воде. Помощником на этом пути является не проверка прочности проконопаченного днища, а вера к Тому, Кто стоит впереди. Значит, сразу меняется размерностъ реальности, в которой мы обретаемся. На досках проконопаченного днища не требуется ничего, кроме пакли и смолы. Духовная координата зашкалена на нуле. Она ничего не решает, она просто отсутствует. И мир, который мы познаем, исчерпывается хорошо пригнанными друг к другу досками.
      Когда же в дело включается глубина океана, тогда приходит в движение и духовная координата. Она тоже, оказывается, существует. Не каждый человек способен верить, не каждому человеку можно поверить. Как в лаборатории, где свалены лишь испорченные приборы, невозможно положиться на результаты экспериментов, так в обществе, составленном из лжецов и мошенников, нет смысла искать религиозную правду. Вот почему в современных условиях столь трудно бывает человеку сохранять здравое разумение. Первоклассно оборудованную техническую лабораторию он встречает почти на каждом углу. А в полноценно обставленную духовную "лабораторию" удается войти лишь редким счастливцам. Ибо необходимо не только узнать ее адрес, но и самому стать носителем этого адреса – человеком, умеющим ходить по воде: "И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня". (Мф., 14, 29-30).
      Представление о иерархическом строе внутреннего мира человека, о многомерности (без употребления этого термина) его уникального духовного опыта с большой глубиной и убедительностью развивал И. В. Киреевский.
      "Живые истины не те, которые составляют мертвый капитал в уме человека, которые лежат на поверхности его ума и могут приобретаться внешним учением, но те, которые... дают жизнь жизни, которые сохраняются в тайне сердечной, и по природе своей не могут быть явными, общими для всех, ибо, выражаясь в словах, остаются незамеченными, выражаясь в делах, остаются непонятными для тех, кто не испытал их непосредственного соприкосновения".
      "Надо отыскать то внутреннее средоточие бытия, где... восстанавливается существенная личность человека в ее первозданной неделимости".
      "Тот смысл, которым человек понимает Божественное, служит ему к разумению истины вообще" [29].

      Стремясь прикоснуться к глубине мира, человек чаще всего не в силах понять или подъять именно свою долю участия в этом акте. Он не догадывается или не решается ступить на воду, ибо сразу начинает падать вниз и утопать. Тогда он пытается прибегнуть к привычному образу действий: плыть к Истине на лодке. Отсюда проистекают все многочисленные и до крайности разнообразные варианты богословских изысканий, незаметно соскальзывающих в схоластическую философию, а также и высокоумные философские системы, пытающиеся подняться до вершин богословия. Касаясь этой темы, И. В. Киреевский писал: "развилась сперва схоластическая философия вне веры, потом реформация в вере, и наконец, философия вне веры" [30]. Рационализм в области духовного опыта всегда был и остается практически неизбежным для тех, кто хотел бы освоиться в хождении по воде, т.е. приобрести уверенность, что каждый следующий шаг будет столь же успешен и прочен, как и предыдущий, что шагать придется по застывшей тверди, уже не зависящей от того, кто по ней шагает. Но освоиться, освободиться от своей тяжкой ноши не удается. Вера – это крест, а богословский рационализм во всех его грубых или изощренных формах и обличьях – суть бегство от креста. Именно по степени "освоенности" духовных территорий и по обилию рационалистических элементов, рассыпанных на них, можно ориентироваться среди разноименных религиозных учений. Знакомясь с сохранившимися из разных эпох свидетельствами, преданиями, поучениями и памятниками, добросовестные историки-богословы всегда отмечают поражающее единство глубокого духовного – по существу своего православного – опыта человечества. Как известно, православный опыт неразрывно связан с жизнью мистической Церкви Христовой. Но здесь уже начинается другая тема, раскрываемая во второй части этой работы.