Священник Лев Шихляров. Избранные статьи.

     Замечено, что ближе к началу осени в России усиливаются беды, как будто несущие их духи злобы возвращаются из летних отпусков. В середине августа внимание всего мира было приковано к гибели в Баренцевом море атомной подводной лодки "Курск", затмившей повседневные проблемы. Представляется, что каждый россиянин, верующий или неверующий, глубоко переживает случившуюся трагедию, скорбит о моряках, сострадает их родным. Но гораздо более важно то, что трагедия сия выявила ряд существенных моментов, на которые нельзя не обратить внимания.
     Боль, страдание, смерть сами по себе не новы для нашего мира. Ежедневно убивают наших воинов в Чечне. Огромная масса людей гибнет в авто- и авиакатастрофах. Ежеминутно человек убивает человека. Христианство ясно видит в этом последствия отпадения от первозданной жизни с Богом. Призванные к иному бытию, мы приобщились к миру, для которого смерть обыкновенна, но она не естественна для нас; и потому даже атеист часто не может смириться с мыслью о полном исчезновении, а религия преодолевает смертность. "Мир во зле лежит", - сказано в Евангелии, и эту болезненную "озлобленность" мира далеко не каждый человек может осознать духовно. А психологически мы от этого осознания защищены, если горе достаточно далеко, иначе не было бы у нас ни улыбок, ни счастливых переживаний.
     Но с "Курском" - другое. Это глобальная катастрофа (одновременная смерть большого числа людей, невозможность предать тела погребению, огромный материальный и моральный ущерб, опасность радиоактивного заражения), это некий фрагмент апокалиптической беды, или, выражаясь языком пророков Ветхого Завета, знак "посещения Божьего". И тут становится очевидным, насколько по-разному реагируют на это посещение мир и Церковь. Реакция мира наиболее полно представлена различными каналами телевидения.
     …Скорее всего, наши военачальники предполагали или знали о том, что случилось непоправимое. Это можно было понять по первым же заявлениям командующего флотом о том, "что надежды крайне мало", ведь в иных случаях говорится более оптимистично. Но высшие чины боялись взять на себя тяжелейшую, жертвенную ответственность, чтобы произнести примерно такие слова: "К несчастью, с лодкой по непонятным пока причинам произошла катастрофа. Ведутся спасательные работы, но почти нет надежды на то, что кто-то остался в живых - разве что чудом.", и далее - слова о подвиге воинов и утешение близких. Огромной ошибкой оказалась тактика различных офицеров, дававших противоречивую информацию, порой бодро утверждавших о связи с экипажем и даже после объявления прекращения спасательных работ говоривших о некоторой надежде на воздушные пробки! Эта совершенно неверная с духовной точки зрения тенденция была размножена ежечасными выпусками новостей, державших всю страну в напряженном ожидании спасения будто бы живых моряков. Те, кто хотели таким образом постепенно подготовить родных и общественное мнение к истине о катастрофе (ее упорно называли аварией, что на техническом языке означает повреждение одной лишь техники), добились прямо противоположного результата: началась вполне понятная истерика, искусно подогреваемая некоторыми телеканалами, хозяева которых, обвиняя во всех бедах президента России, отыгрывались за свои личные неприятности. Вызывает отвращение "профессиональный подход" некоторых корреспондентов, которые, отыскав жен и матерей воинов, чуть ли не в горло им, рыдающим, всовывали микрофон и задавали вопросы типа "что вы сейчас чувствуете?". Известен случай, когда у одной из матерей попросили для газеты единственную фотографию ее сына в морской форме, но так и не вернули, а мать в суматохе не запомнила название газеты. В целом из бедствия было сделано настоящее страшное представление для зрителей.
     Не отстала от них целая армия психологов (а возможно и экстрасенсов), выехавших на север для работы с родственниками. Вот только два высказывания, данных психологами в интервью по ТВ (которые могли видеть и сами родственники):
     "сейчас в работе с ними стоит важнейшая задача постепенного перевода от состояния надежды к состоянию безысходности";
     "мы должны добиться того, чтобы они сейчас как можно больше плакали, чтобы выплескивали отрицательные эмоции и не замыкались в себе".
     К слову сказать, наша врачебная этика, унаследованная от советских времен, в отношении к смерти особенно далека от религиозного мировоззрения. Умирающего больного врач обязан до последней минуты убеждать, что у него ничего особенного не обнаружено, и он должен найти в себе силы жить. Совершенно по-другому поступает священник. Прямо или косвенно, в зависимости от веры и духовности тяжко болящего, он начинает готовить его к смерти, зная, впрочем, случаи, когда Господь творил чудо выздоровления. Но батюшка будет говорить о смерти не как о конце, а о таинстве перехода и предстояния пред судом любящего Бога. В принципе, в случае духовно-доверительных отношений между больным и православным врачом последний, когда медицина уже бессильна, также может провести определенную подготовку к принятию смерти. Но часто приходится наблюдать картину, аналогичную гибели "Курска": не умея научить принятию трагедии, боясь взять на себя ответственность и жертву, специалист притворно говорит о надежде…
     Каким же диссонансом на фоне всё более нагнетавшегося нервного напряжения, безысходной скорби и стремления найти виноватых зазвучал голос Церкви! С самого начала Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий призвал участников проходившего в храме Христа Спасителя архиерейского собора совершить молебен о находящихся в водном плену. И в том, что вначале, не владея фактической информацией, епископы молились о спасении моряков, а в конце недели Святейший благословил совершить панихиды по усопшим воинам, нет никакого противоречия: в обеих ситуациях Церковь молилась о том, чтобы совершилась и открылась воля Божия; и если моряки погибли, чтобы души их были спасены благодатью святого Духа. Церковь как бы говорила: "мы не знаем, где они сейчас, в каком месте жизненного странствия, но просим Господа, чтобы Он был с ними".
     Нельзя не заметить, что описываемые события происходили на фоне юбилейного архиерейского собора, главным деянием которого стала канонизация Российских новомучеников - епископов, священников и мирян, пострадавших за веру во время большевистских гонений. И в этом совпадении можно усмотреть духовный урок. С одной стороны, православное сердце радуется тому, что тысячи подвижников и мучеников за веру узнаны и прославлены на земле, чтобы быть на небесах помощниками Российскому отечеству. Россия должна смело встать на путь духовного обновления своего исторического бытия, а для этого необходимо осознать нынешнее время как время глубокого покаяния. И тогда связь с новомучениками будет давать реальные плоды - ибо велика сила их пролитой крови. Но именно покаяния, как нового благодатного видения жизни и соответственного этому творчества, в далекой от Церкви массе народа пока не происходит. Трагедия с "Курском" показала, что временное сплочение людей, часто безмолитвенное и, строго говоря, безбожное, не приводит к изменению общественного сознания. Срабатывает всё та же психологическая защита, выражающаяся фразой "конечно, горе, но жизнь продолжается".
     Уже после всех событий на вечерний диалог со зрителями канала ТВ6 был приглашен архимандрит Иннокентий, правнук святителя Иннокентия Аляскинского, сам в прошлом потомственный морской офицер. Ему задавали вопросы о том, почему всё это произошло, как к этому отнестись, кого в этом винить. Свои ответы старец предварил торжественным и необычным для подобного телеэфира началом "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!", словно объясняя, что будет говорить не от своего имени. Отец Иннокентий не стал высказывать богословские гипотезы о причинах этой и иных бед, но несколько раз повторил: "Мы себе не представляем, сколь великое благо и счастье есть Господь и пребывание с Ним. Всё произошедшее нужно понимать только как действие Божественного промысла, и промысел этот нужно принять. Какое счастье, что Он принял в свои объятия души наших дорогих деток!". Можно догадаться, какую бурю возмущения - против старца, против Церкви, против  т а к о г о  Бога - могли бы вызвать эти слова в сердцах гневно настроенных людей. Но никто не посмел возразить бывшему морскому офицеру: во-первых, он говорил всё это не фарисейски-рассудительно, а плача - слезы непрестанно текли по его лицу, ибо и сам он в жизни страдал неоднократно, и потерял на этой подлодке своего юного родственника (кого именно - он не стал говорить); во-вторых, он говорил с глубокой верой в тот самый Промысел, говорил "как власть имеющий", как знающий Бога не понаслышке…
      Замечательные слова произнес отец архимандрит, беседовавший и молившийся с родными погибших воинов (погибших только в земном смысле), кажется, его имя Аристарх: "Я видел разрушенные дома в Видяево, где жили эти моряки, откуда они уходили в опасные походы, чтобы защищать дом, которого у них фактически нет, защищать страну, которой пока нет, которая для них только в мечтах. Это действительно подвиг!"
     Поклонимся и мы, братья и сестры подвигу этих и многих других людей, по слову Христа полагающих душу свою за друзей своих. Может быть, неисповедимым образом случившаяся беда всё-таки положит в жизни народной начало серьезному религиозному переосмыслению современного состояния. Упокой, Господи, их души во царствии Твоем!