"Пасха" в переводе с еврейского - "переход".

Последние дни батюшки были днями больших приобретений, новых духовных постижений для его души и наших убогих душ. Он обладал незаурядным даром слова, но еще более чем проповедью, обучал, направлял и исправлял безмолвием своих молитв о нас, грешных. То, что мы получили в месяцы, когда он уходил, будем оценивать и, капля за каплей, еще сильнее воспринимать, постигая нарастающей собственной болью - до предсмертных дней, до последнего своего вздоха. Отец Владимир оставил нам живой незабвенный образ достойного расставания с этим миром. Каждый день его жизни любовь побеждала смерть. И - победила до конца.

"Совсем недавно, - рассказывает матушка Ирина, - я услышала эту историю от духовных детей батюшки Димитрия и Ольги. Незадолго до того, как отцу Владимиру был поставлен диагноз, они привезли из Нижнего Новгорода к батюшке своих знакомых, молодых супругов. Оба неверующие, далекие от Бога и Церкви. Молодой человек едва ли не в последней стадии рака, прошел множественные курсы химиотерапии, от которых полностью облысел. Батюшка уделил этим людям много внимания и сил. Беседовал с ними, посоветовал немедленную генеральную исповедь, Причастие, благословил поездки на источники. Принял его первое покаяние. Они исполнили все им предложенное.

Через считанное время узнаем: раковый больной, которому врачи подписали смертный приговор, полностью исцелился. Врачи в недоумении. Никаких признаков, даже остаточных, страшной болезни. Это было в августе. В сентябре у батюшки диагностировали рак. Когда отца Владимира похоронили, жена исцеленного приехала к Димитрию, который некогда привез их в Дивеево, и рассказала ему, что муж, узнав о смерти отца Владимира, поведал ей о сокровенной части своего общения с ним. Он не сомневался, что умрет, был в глубоком отчаянии. Вдруг отец Владимир в конце его явно недостаточной исповеди произнес: "Не бойся. Ты полностью исцелишься. Я возьму твои грехи на себя"".

Не отношусь к людям, которые сочтут, что батюшка умер оттого, что взял грехи, и вместе с ними болезнь Евгения на себя. Но, безусловно, и эта судьба была частью непомерной ноши добровольно взятых на себя батюшкой человеческих скорбей. Подобные ситуации в его жизни регулярно повторялись. Вспоминаю, как приезжаю к отцу Владимиру, после литургии сижу напротив батюшки за широким и длинным столом, вечно заполненным людьми. Среди общего разговора, когда он, общаясь со всеми, начинает слушать и меня, выпаливаю ему не только о себе. Рассказываю о сложных и трагических ситуациях близких мне людей. Среди них есть и раковые, в которых он активно участвует уже многие годы - и люди, наперекор врачебным представлениям, продолжают жить. Если бы "раковые" ситуации были самыми тяжелыми из всего, во что включаю батюшку одна я... И сколько у него - нас таких?! Батюшка никогда не прерывал течение рассказа о чужом горе, не только внешне, ведь можно легко остановить меня - внутренне. Например, перестать слушать со вниманием, и сразу же не сможешь продолжать. Умножая свои рассказы, раз за разом я вспоминала строку архимандрита Софрония, автора книги о преподобном Силуане: "Старец никогда - ни внешне, ни внутренне - не оттолкнул ни одного обратившегося к нему человек а". Отец Владимир слушал не только по видимости, он внимал с великим сочувствием. И самое важное: он немедленно начинал молиться об очередной чужой скорби. С благоговейной благодарностью воспринимая это непростое участие, утешалась, зная, что отдала гору больных ситуаций - в надежные руки. Редкие священники позволяют столь безпощадное к себе отношение.

Из батюшкиных "раковых" памятна ситуация, доверенная мне на Иверском источнике четыре года назад. На входе в купальню к нам присоединилась незнакомая женщина. Собранно, с явным удовольствием, она окунулась три раза. Ее лицо освещала детская искренняя радость. Поднимаясь по тропинке к дивеевским соборам, мы услышали впечатляющую историю. Валентина родилась в современном городе, в котором не было церкви. Давняя опухоль на щитовидке внезапно "переродилась" в раковую. В больнице в результате активной терапии она получила лекарственную аллергию. Полностью измучив, врачи отпустили ее домой - умирать. Мы боязливо посмотрели на крупную выпуклость, которая синеватым яблоком выделялась на шее рассказчицы. "Врачи сказали: метастазы достигли позвоночника. Поэтому я терпела страшные боли и все меньше была способна двигаться. Услышала о Дивеево, когда перестала добираться до туалета. Если меня вели под руки, при каждом шаге превозмогала страшную боль. Слово о Дивеево произвело на меня необыкновенное впечатление. Сказала своим: "Нужно исполнять волю умирающих - везите меня!" Чудом мы приехали. Вы не поверите, я участвовала в крестном ходе из Дивеева до Сарова. Как мы несли Царицу Небесную "Умиление"!" С этими словами ее глаза необыкновенно просияли.

"Потом возвратились домой. И я упала трупом на кровать. Через неделю зову родных: "Как хотите, тащите меня назад!" Трудно поверить, но будто Господь сжалился надо мной. В монастыре попала на исповедь к отцу Владимиру. Привели меня под руки. Он сказал: "Необходима полная исповедь - за всю жизнь, с детства". Как он меня исповедовал! Подсказывал то, что я про себя забыла и не знала, и не понимала. Изрыдалась вся. Всем людям подобного желаю. У меня это было впервые. После генеральной исповеди я стала ходить самостоятельно. Батюшка благословил меня ежедневно окунаться три раза в любом из Серафимовских родников: "Станешь ходить на источники без пропусков - у тебя все будет хорошо". И вот уже месяц, каждый день: во имя Отца и Сына и Святаго Духа, - она благоговейно перекрестилась, - три раза с головой. И у меня, слава Богу, все хорошо! Боли прошли, хожу, все делаю - без чужой помощи. Своих домой отослала, им на работу надо. Сняла здесь угол и молюсь, причащаюсь. Все рассказываю батюшке. Теперь преподобный Серафим с отцом Владимиром меня вместо родных с двух сторон - под руки поддерживают". Ее глаза увлажнились и засинели, как звездочки, на исхудавшем лице. Это было лицо подвижницы, оно дышало мужественной простой надеждой. Глядя на нее, думала, как близко все духовное каждому человеку, как естественна, присуща русской душе настоящая вера. Через считанные дни мы уехали из Дивеева и не знаем продолжения истории. Рассказала батюшке об этой встрече. Отец Владимир оживленно слушал меня, как родственник, радуясь о близком ему человеке: "Да, да, у нее все пошло хорошо. Быть может, если Богу будет угодно, - она исцелится..." Он говорил это внешне легко, с глубоким благоговением сердца. Оно невидимо пребывало в этот момент в поклонении перед своим Создателем. Глубину этого незримого благодарения с утешением воспринимала посторонняя душа.

Такие сверхситуации у батюшки были постоянно. Он о них никогда не рассказывал. Помню, как он причащал, соборовал - возвращал к жизни больную лейкозом С. в доме на краю нашей деревни. Температура 41° немедленно упала до нормальной. В ближайший приезд в Москву он, сделав множество звонков, разговаривал и с этой рабой Божией. Молитвенная поддержка не прерывалась: батюшкина отзывчивость никогда не исчерпывалась одноразовой помощью. Его участие во множестве тяжелых ситуаций продолжалось год за годом. Раковые истории сопровождали отца Владимира по жизни. Да, они были не самым худшим из всего неподъемного, что он брал на себя. Исповедуя свою немощь, он сострадал всем своим существом - и стал соработником преподобного Серафима на необозримой ниве человеческого страдания. Когда Господь говорит: "Жатвы много", - Он обязательно имеет в виду больных, обездоленных, несущих страдания. Как торопился батюшка подставить свое плечо под всякий встречный крест! Как стремился помочь каждому изнемогающему под его ношей!

Раба Божия Зинаида: "Когда отец заболел, я к схимнице Антонии поехала. Она в последнее время говорит: "Торопитесь: кончается время покаяния, начинается время наказания". Рассказала ей про батюшку. Она выпрямилась, перекрестилась с особенной силой: "Избранник Божий!- помолчала. - Умрет!" Все это было предречено на Небесах. Схимонахиня сказала: "Господь Своих собирает: надо вымаливать Россию - мы на самом краю...""

Наталья Григорьевна, преподавательница музыки: "Батюшка Владимир - удивительный человек в моей жизни, и - невосполнимая утрата. Пожалуй, у всех такие встречи единственные. Говорила с ним, чувствуя, что он общается именно со мной. Никакого расстояния, никакой стены, как обычно в беседах с другими людьми. Не было ощущения, что ждут: скорее бы ты замолчала! С ним можно было действительно выговориться. Это редкий дар, это - жертвенность, удел избранных. Жизнь настолько коротка, говорят, в сравнении с вечностью - всего лишь три секунды. И так отдавать свои силы, душу - каждому, как этот делал батюшка...

Последняя наша встреча. Думаю, давно я отца Владимира не видела. Бегу из отдела культуры в музыкальную школу и вдруг: маленький такой, почти невесомый человек, медленно-медленно идет по Канавочке. "Батюшка?!" - у меня еще зрение плохое, но я бы и не посмела подойти. Не ожидала, долго в храме дивеевском не была. Он, не он? Смотрю, отец Владимир. Медлю, думаю: "Просто пройду за ним". Был снег, и вот он в валеночках. Сейчас это дерево упало, он очень его любил. Канавка обычно протоптана. А он медленно-медленно, и от валеночек следы. Помню, подошел к этому дереву, там была стопочка, теперь оно упало, прямо напротив школы дерево. Он его так обнял, наклонился и что-то или просил, или просто... Такой слабенький, смиренный. Потом он постоял, и я стояла. И жалко, и неизъяснимо. Надо иметь дар слова, чтобы такое высказать. Чувство такое всеобъемлющее, если сильное чувство - любовь или страдание - оно молчаливо. Так вот дерево обошел, глаза поднял: "Наталья Григорьевна, здравствуйте". -"Здравствуйте, батюшка". - "Ну, что же вы не заходите?" Представляете, даже в этом состоянии. "Куда вы пропали?" Я растерялась, надо бы что-нибудь спросить, и вот мы идем рядом, два человека. Когда-то мы бежали...

Он приехал годом раньше на дивеевскую землю, я позже. И все стремления, силы, все раздал - дотла, себя не щадил. Все быстро и ушло. Если бы хоть себя немножечко приберег - а он всю распахнул душу, с такой отдачей, быстро и сгорел. Говорю: "Батюшка, все будет хорошо, посмотрите, какой снег". - "Идемте к нам, Наталья Григорьевна".- "Да нет". - "Идемте, идемте". Не стала перечить, хотя меня трудно зазвать. Мне их всегда жалко. Зашли. Он спрашивает: "А как вы?" - "Да вот, в музыкальной школе". - "Ну как же вы в музыкальной школе ночуете, голодная. Матушка, я благословляю, пусть Наталья Григорьевна ходит к нам кушает". Конечно же я не пришла. Так и напоследок он мне посочувствовал, опять заметил незаметное, что другой не додумает, не поймет. Он всегда деликатно выслушает, внутренне для вразумления помолится и найдет теплое слово, единственное. Нет, это, конечно, не человеческой добротой, это - от Бога. Он всегда меня жалел, любил, радовался встрече. Иногда только глазами встретимся или иконкой перекрестит. Знала, он меня помнит. Словом подбодрит. Но встречались мы редко. Все было на расстоянии, как мама любит. Мама, далеко или близко, - всегда утешает. И не видишь ее, она с тобой. Другие тебя расхищают, а батюшка, и секундами, поддерживал, помогал. Не стало отца Владимира, Арсюши, мамы, - и вот вакуум, одиночество. Даже в храм святителя Николая пришла и заплакала. Холодно. К батюшкам очередь. Исповедь формальная. Не заменить! Незаменимый человек. Золота - его немного и в природе и в людской породе.

Мы сегодня с матушкой вспоминали философа Мамардашвили: "Мудрые люди сохраняют себя. Многие старцы для молитвы затворяются". А этот ... Он для себя ничего не оставил. Это подвиг, высочайшее мужество. Как любимый батюшкой старец Алексий Мечев говорил после революции: "Сейчас все схимники должны выйти из затворов..." Сегодня народ - в не меньших безысходных скорбях, множество людей без духовного внимания, окормления. А сколько - обученных носителей зла. Он все взял на себя сознательно, знал, что силы свои подорвет. Ученые говорят: "Мысли и слова - все весит". Почему от него и не отходили, чувствовали благодать, любовь, участие. И люди как бы питались, быть может не всегда понимая. И злые - намеренно пили его силы. Известно, что колдовали на него, и мы не знаем, в какой степени... Сострадательное сердце бросалось врачевать те и эти ситуации: без числа брал грехи на себя. А восстанавливаться? Он ведь не отдыхал. Мама помогала в доме отца Владимира по хозяйству и говорила ревностно: "Ну, просто не жалеют батюшку, не жалеют, он буквально падает. Двенадцать или час ночи, он еще не спит, а к пяти - в храм". До такой степени он переутомлялся. Но я его понимала, есть предначертанность свыше. Это - призвание. Он умница, знал, на что идет. И, конечно, он любил жизнь, и ему нелегко было с нею расставаться. Он очень хотел жить, служить Богу. Как мало таких людей, для которых жить - не жалеть себя. Сколь они нужны. Удивительный человек: как глубокая молитва, как музыка, способная сделать тебя лучше. Это уже сверх. Сверхлюбовь. Избранник Божий, батюшка. Такого уровня достичь - только колоссальным трудом. И - жертвой. Как у поэта, пытающегося говорить о безсмертии: "Чем больше от сердца отрываешь, тем больше любви достается".

Как памятно: он бежит мимо, голову обхватит, если болит. И всегда знает, что болит: обнимет, постучит или иначе поправит. Мгновенное крепкое объятие. И боль снял или уныние, или другой мрак. С ним всегда был крепкий контакт, он всегда на тебя настраивался. Говорят, между людьми всегда расстояние, бойтесь, чтобы оно не превратилось в пропасть. И чаще всего именно пропасть. А он расстояние убирал и слышал самое тебя. И помогал душе, изнемогающей и страждущей, духовно ли, телесно. Светлая память отцу Владимиру. Это все сверху предначертано, задумано. Это - золото вселенной. Сейчас у него задания, размеры которых нам не постигнуть. Помните, у Андерсена: душа могла залететь к любому ребенку, каждому человеку и беседовать, незримо утешать. А с его-то стремительностью, представляете, у него появились такие колоссальные возможности: видеть, помогать - объять необъятное".

Матушка Ирина: "Пожар ли, наводнение - как правило, в наших запущенных душах происходили стихийные бедствия, не меньше. У батюшки же была ежеминутная готовность помочь даже "голыми руками": ни на миг не задумываясь, он несся спасать, вытаскивать, реанимировать. Единственным главнокомандующим всех внутренних вооруженных сил батюшки была собственная, едва оперившаяся, духовная интуиция священнослужителя.

Вся сложность, грандиозность и, в конечном счете, трагизм был в том, что рядом не было опытного духовника - старца, направляющего свежеиспеченного горячего священника, брошенного Промыслом Божиим в самую гущу духовных битв. "Врачебной практики в анатомическом театре" проходить не пришлось, поэтому в ходе хирургической операции - исповеди всегда препарировалась живая человеческая душа, уникальная и непредсказуемая. Рвущееся на помощь сердце батюшки невозможно было удержать в спокойном трезвении, взвешенном и рассудительном состоянии. На мои нарекания и недовольства по поводу его чересчур позднего возвращения с монастырской исповеди батюшка мне как-то порывисто ответил: "Не могу, чтобы тощ и неутешен кто-либо отошел от меня!"

Это была жизнь на самых высоких скоростях, жизнь на острие ножа. Несколько раз он "подрывался на минах", умело расставленных врагом: три серьезнейших заболевания за короткий промежуток времени, последнее - роковое. Каждый день его священнической судьбы - геройский прорыв и победа, наконец, и смерть геройская - за други своя".

Раба Божия Фотиния: "Просила отца Владимира, чтобы он пришел к нам домой отслужить молебен Царю Николаю. Мамочкино было желание: "Именно тот священник пусть придет, который у нас в Дивеево больше всех Царя любит". Ждем отца Владимира день за днем напрасно. Матушка Ирина встречается на улице, просит прощения: "Он болеет, не может". И снится мне: батюшка пришел к нам, стоит на пороге и не проходит. Поняла, как хочет батюшка этот молебен отслужить, хотя физически уже не может. Два раза я его так видела во сне. Это уже перед концом".

Духовная дочь отца Владимира, послушница М.: "Много мы все от отца Владимира получили. Помним и прозорливость его, и прямые чудеса. Каждый бережет это как личную святыню. Но вот для меня не меньшее чудо то, что батюшка научил меня искренности. Как это у нас принято: монотонное чтение, и при полном невосприятии текста, и многие другие важные правила. Что внутри, дело второстепенное. Но вот святой Иоанн Кронштадтский никогда не читал монотонно. Он, если замечал, что какие-то слова или фразы недостаточно им восприняты, возвращался и вновь их во всеуслышание, с большим чувством, произносил - так всегда читал каноны. Батюшка Иоанн был быстрым и нервным, мог ласкать и обличать, мог возвысить голос на человека. И все это было - любовью Христовой...

В отце Владимире было что-то от настоящих прежних отцов: жизнь из действительной души, не имеющей ни второго, ни третьего дна, всецелая преданность Христу. И скольким он помог! Потому что такую молитву слышит Бог. Немедленно на нее отвечает. Она, без преувеличения, творит чудеса. Молитва из живого рвущегося сердца, которое постоянно себя очищает, слезами омывает свои грехи - и страдает о Родине, о Царе, о каждом поруганном человеке. Батюшкина душа - кричала и плакала за свой народ. Его проповеди и исповеди воскрешали из мертвых.

Рядом с отцом Владимиром я поняла, что такое быть с об о й. И что - подлинности - нужно от себя требовать. Самое главное, чего он нам желал: блюсти свою душу - в простоте, чистоте, правде, не допускать лжи в отношениях со своей собственной душой, не иметь одного на лице, а другого в сердце по отношению к ближнему. Глубокая искренность с собой - была заповедана нам батюшкой. Благодаря этому можно, наконец, стать искренней с Богом. Ведь, как правило, хотя это ужасно, у нас именно с Господом самые поверхностные и внешние отношения.

Рядом с отцом Владимиром мы научились радоваться. И узнали, что радость может быть и должна быть чистой. Большая редкость в наше унылое время - утешение святой радостью. Батюшка был силен освободить пространство окружающей нас тяжелой жизни - от бесов, и ты начинал буквально порхать, радоваться всему, как ребенок. Радоваться - благодарить. Сколько тяжелого, неподъемного в нашей жизни, одни собственные грехи какой ношей. А сколько унывающих от того, что творится в мире...

Отец Владимир не учил равнодушию к разрастанию всемирного зла, его проповеди об этом ярко свидетельствуют. Но он знал, как хочет Бог простить человека, как легко Ему простить, если покаяние искренно. В самые тяжелые минуты он утешал надеждой: "Все грехи всего человечества - горсть песка, брошенная в море милосердия Б о ж и я ". Он говорил: "Бог хочет нас спасти! Какая радость. Сколько Сил, сколько Ангелов нам помогают. Только бы нам не очень сопротивляться". И повторял слова апостола: "Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите. Сия есть воля Божия о Христе Иисусе в вас". Один подвижник, ушедший в 30-е годы, говорил: "Мои - значит радостные". Дай Бог, святыми молитвами батюшки, радовать его исполнением его заповедей до конца жизни: не унывать, не расслабляться, бороться с грехами, хранить себя неоскверненными от мира, беречь ближнего. И еще радоваться тому, что мы Христовы, что мы - батюшкины!"

Никогда не забуду, как однажды, лет шесть назад, отец Владимир привел нескольких, не успевших исповедаться, после всенощной домой. Было около одиннадцать вечера. Батюшка отсутствовал целый день. Середина зимы, в нетопленой комнате очень холодно. Кстати, живя годы в бараках без всяких удобств, батюшка ни одному из нас никогда не позволил вынести помойное ведро или по-другому как-нибудь ему послужить в его трудном быту. Вот и сейчас побежал в пургу к дальнему сараю за дровами. Вернулся, и я поняла, что у сарая крыша - решето: дрова - обледенелые и в снегу. Так как я не могу быстро разжечь печь и самыми лучшими дровами, то с сочувствием представила, какая впереди пытка, и сейчас комнату заполнит дым... Батюшка бегал по комнате, разыскивая бумагу, спички и быстро раз за разом пел: "Ангеле Божий, Хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою, да тобою направляем получу от Христа Бога велию милость". В противоположность моим ожиданиям, дрова горели ярким пламенем не позже чем через две минуты, и никакого дыма!

Нередко вспоминала эту ситуацию, наблюдая как батюшка, без секунды промедления, брался помогать самым заледенелым душам. И наперекор ожидаемому, добивался того, что душа начинала оживать и в конечном итоге - пламенеть. Та решимость, с которой приступал батюшка к самому неподготовленному для духовного восприятия человеку - наводила на мысль, что каждый раз он возлагал надежду не на свои силы, а на скорую Небесную помощь.

Батюшка сугубо молился каждый день Небесным Силам Безплотным. Обыкновенно мы обращаемся, кроме Ангела Хранителя, разве что к Архангелу Михаилу. Но батюшка советовал серьезно молиться по меньшей мере семи главным Архангелам. И говорил, что в последние времена действия темных сил будут столь ухищренными, что без особенной помощи светлых Небесных Сил - просто не устоять. Мне кажется, Архангел Уриил был сугубым покровителем батюшки. Уриил - значит "свет" или "огонь Божий". Как Ангел огня Божественного, он воспламеняет сердца любовью к Богу и истребляет в них нечистые привязанности земные. Батюшка не присваивал себе ничего из того замечательного, что делал. Это была жизнь: во славу Божию.

Благословляйте Бога, прославляйте Его, признавайте величие Его и исповедуйте пред всеми живущими, что Он сделал для вас... (Ибо) о делах Божиих объявлять похвально. Делайте добро, и зло не постигнет вас... Отец Владимир пришел не по своему про изволению (и действовал не по собственному хотению), а по воле Бога нашего... благославляйте Его во век (Тов. 12, 6-7,18).

Раз за разом ощущая после общения с батюшкой великую помощь душе: мир, утешение и новую готовность не сдаваться при сгибающих обстоятельствах, подходила ко святым мощам преподобного Серафима и перечитывала вверху сени над ними строку под изображением Нерукотворного Спаса: "Христос вчера и днесь - тойже. И во веки! Аминь".

Матушка Ирина: "Первые симптомы болезни появились в начале сентября. Мы заставили батюшку поехать на обследование в Нижний Новгород. Он вернулся, и все почувствовали: что-то очень серьезное. От меня он сначала все скрывал. Диагностировали опухоль желудка с подозрением на онкологию. Мы не хотели делать операцию. Одно было важно - понять и исполнить волю Божию. С этой мыслью отслужили дома молебен Государю. Через минуту появился отец Андрей и сказал: "Благословляю вас к отцу Николаю на остров. Всероссийский старец. Как он решит, так и поступайте".

Поехали через Нижний Новгород. В Петербурге нас встретил раб Божий Александр, посадил в свою машину. Едем. "А машина - то знаете какая? В ней я вез мироточивую икону Царя-батюшки из Москвы в Петербург". Батюшка утешенно сказал: "Удивительно, Государь постоянно нам все управляет". Всю дорогу слушали кассету о том, как икона мироточит, благоухает, облетела Россию, сколько чудес явила. Поездка прошла под знаком прославления Царя. Приезжаем в Псков. Вечереет. Перевозчик: "Вам на тот берег?" - "Да". Подплываем к острову, навстречу группа паломников, счастливые после встречи с отцом Николаем: "Желаем вам того же, что мы получили". Саша раздает людям Царские иконы. Перевозчик просит дать и ему. "Если снимешь свои переводные картинки в катере, тогда дам". Протягивает ему икону Царя. Отец Николай вышел не сразу, с молитвою его дождались. Он с любовью похристосовался с отцом Владимиром: "Беги бегом, Бог даст тебе врача, и все будет хорошо". Возвращаемся, как на крыльях. Сели в катер, а перед глазами иконочка Государя, перевозчик ее уже прикрепил. Смотрю в голубые глаза Императора: "Царь-батюшка, как же все дивно! Бог нам даст необходимое, все будет хорошо"".

Духовная дочь отца Владимира раба Божия Светлана: "Стою в очереди, чтобы подать о здравии в своем московском храме. Невольно глянула в записку стоящей передо мной женщины. Она так же, как и моя, начиналась с имени болящего иеромонаха Владимира. С интересом заглянула в поминание других людей, их было человек шесть. И поразилась одинаковому началу. Самое замечательное, что то же самое я обнаружила, посетив другой храм. Какое количество людей молилось о батюшке. Сколько любивших его заочно".

Однажды отец Владимир возвращался после богослужения в Дивеево из скита вместе с близкой духовной дочерью. Это было еще до болезни. И вдруг сказал ей очень серьезно и грустно: "Как же мне тяжело". На нее дохнуло неведомой глубиной страдания. Она от всего сердца: "Да, батюшка, я представляю". Он живо повернулся к ней: "Нет, ты не представляешь!" Больше об этом ни слова. Она была поражена: ведь батюшка никогда никому не жаловался. Ничем скорбным своим не делился даже с матушкой, которая удивилась, что батюшка кому-то "проронил слово". Он был всегда доволен, благодарен за все данное Богом. Даже если это было ему уже не по силам. Кто-то, глядя на батюшкины улыбки, думал, что он жил легко.

Духовная дочь отца Владимира Анна из поселка Б.: "С батюшкой мы виделись в последний раз перед его операцией в Нижнем. Выло несколько его духовных чад из Москвы, и он так тепло нас принял, хотя был очень слабый. Всех выслушал и каждому что-то сказал... Болезни и скорби, как мы знаем, даются за грехи, особо трудные испытания - за особые грехи. И мы должны всегда помнить, что батюшка все наши тяжкие грехи - взял на себя. Страдал, следуя путем святых, - за своих духовных детей. За всех, кто его знал, - положил душу свою. Об этом нельзя никогда забывать и стараться, хотя бы на волосок, быть получше.

Хотелось при жизни написать о батюшке. Решила попросить благословение: "Отец Владимир, можно я напишу..." Он не дал договорить, полушутя: "Благословляю, только в стихах". Когда он умер, я впервые написала три стихотворения в его память.

Однажды мы приехали к батюшке. Он говорит: "В Нижнем умер отец Григорий". Он был старенький, 90 лет, мамин духовник. Умер на Пасху, Я разревелась. Мы к нему очень часто ездили, как к родному. Отец Владимир тогда был здоров, полон сил. Он за несколько лет провидел свою смерть и сказал мне: "Вот я умру и по мне также будешь плакать". А я подумала, ну, батюшка, ты еще молодой, а тот-то старенький. Но скоро отец Владимир заболел и умер. И мы о нем безутешно плакали".

Матушка Ирина: "В Петербурге посетили святые места и вернулись домой. Батюшка готовился к операции. Нас окружали молитвы. Все усердно поминали врача, тоже Владимира. Операцию пришлось отложить. И дивное дело - во время операции у батюшки за окном палаты сидел белый голубь. Увозили батюшку на каталке - он на окошке. Молились в нижегородском кафедральном соборе два часа, возвращаемся - голубок там же. Сколько молитв было за батюшку! Но удалить опухоль не пришлось, потому что все было в метастазах. Врач сказал: как орехи насыпаны.

Батюшку в больнице посетил митрополит Николай. Выразил сочувствие, благодарил за пастырские труды, говорил, что отсутствие отца Владимира большая утрата для Дивеевского монастыря. Обещал личную помощь. Батюшка попросил у него благословение на монашеский постриг. Митрополит отказал с неожиданными словами: "Это не стрижка овец". А я куда-то отошла. Вернулась, а иконы Царя нет подле батюшки. "Куда ты Государя дел?" - "Я подумал, он его не признает, начнет со мной об этом разговаривать, еще разнервничается, ведь уже пожилой человек. Чтобы не было искушения, икону спрятал". - "Ну как же ты мог?" - "Да я сам переживаю, не знаю, как это сделал. Царскую Семью оставил, а Императора снял". Батюшка очень расстроился. От переживаний состояние его ухудшилось. Утешала его: "В каждый миг все попущено Богом. Ведь и апостольское отречение было необходимо, чтобы апостол Петр стал истинным камнем веры, никакого и малейшего страха более никогда не испытывал перед гонителями Христа. И ты еще докажешь Царю свою верность и любовь. Еще будешь его прославлять". Говорила это, видя, как он подавлен, переживает свою слабость. Грех малодушия батюшка глубоко пережил и исповедал.

Когда позже мы приехали к митрополиту просить благословения на молебен перед чудотворной Царской иконой, отец Владимир чистосердечно признался: "Владыка, у меня в палате висела икона Царя. И я, несмотря на то, что почитаю Государя, снял ее "в виду Вашего посещения". Покаялся. У меня бы лично не хватило мужества так искренно владыке все это сказать".

Вспоминают сопровождавшие отца Александра с мироточивой иконой Государя в день приезда в Дивеево: "Специально, чтобы не было скопления народа, так как икону везли, стараясь это не афишировать, отцу Владимиру накануне позвонили, что все отменяется. В шесть утра мы звонили в дом батюшки. Открыла матушка Ирина, которая пошла сообщить радостную весть отцу Владимиру. Икону положили на аналой в одной из комнат. Необыкновенно истощенный, невесомый батюшка в черном подряснике, казалось, он едва держится на ногах, вошел в комнату. Испытывая глубокое потрясение, он вдруг упал на колени, а потом распластался на полу перед иконой - и в голос разрыдался. Не знаю, сколько минут это длилось. Все переживали невыразимые чувства, так как нам не доводилось присутствовать при подобном покаянии".

Есть люди, которые говорят, что отец Владимир был обыкновенным человеком, который грешил, как и все другие, и останавливаются именно на грехе малодушия батюшки перед митрополитом. Нет человека без вины, один Бог без греха. Я не знаю, как грешил отец Владимир, так ли, как обыкновенные люди. Но я знаю, что он - каялся так, как дано не каждому.

"Таким был батюшка всегда и после пострига, в последние дни, тоже, - вспоминает матушка Ирина. - Окончена литургия. Исчерпанность всех сил: кроме службы по-прежнему - люди, множество из которых не понимает, в каком он состоянии. В храм он шел всегда пешком, и как он шел! И во сколько вставал, и как вставал! Несмотря на всю запредельную исчерпанность, он, имея возможность идти сокращенным путем, прямо домой, от ворот монастыря неизменно поворачивал направо - доходил до креста в начале канавки. Совершал ему поклонение и начинал Богородичное правило. Одолевал половину, и я понимала, что ему очень хочется перейти дорогу, войти в калитку: середина канавки - холм над святыми мощами Дивеевских сестер - напротив нашего дома. Но после короткой паузы - он шел дальше. Едва передвигает ноги, один Бог знает, чего ему все это стоит. Отдых-молитва у царского дерева, и - до конца. Дома делится: "Первую половину шел со свинцовыми гирями на ногах. Тело, как на вешалке, болталось... Отдохнул у царской лиственницы - и открылось второе дыхание"".

Вспоминает инокиня Н., духовная дочь отца Владимира: "В Прощеное воскресение, вечером, когда было общее прощание перед началом Великого поста, батюшки не было. Он очень плохо себя чувствовал, и все понимали: повидаться и попрощаться с ним никому из нас не придется. На следующий день вдруг ко мне кто-то сбоку подходит: "Матушка, спаси вас Господи за маслице". Не поняла, кто ко мне обращается. "Какое маслице?" - поворачиваюсь и вижу батюшку с матушкой. Вспомнила, как мечтала получить последнее наставление и попросить прощения, принять благословение на пост и назидание на постовое время. Я пала батюшке в ноги, прося прощения за себя, потом за маму. И он прощения попросил, благословил и прошел к мощам батюшки Серафима. Не смела его задерживать. Но в душе осталась потребность получить ответы на насущные вопросы. Меня отвлекли, начала с кем-то разговаривать. Вдруг подбегает матушка Ирина: "Вас зовет батюшка". Думаю: "Все-таки он почувствовал, что я чуть не плачу". Действительно, уже едва держалась. Мы все остро ощущали болезнь отца Владимира, отсутствие его советов. Последнее время он со мной почти не разговаривал, только благословлял, тем более каждое слово было безценным.

Перед постом обыкновенно просила у батюшки благословение хотя бы несколько первых дней провести без еды. Отец Владимир первую и последнюю недели поста ничего не вкушал, скрывая это. И мне позволял два последние года. И теперь имела то же намерение. Но он сказал: "Нет, матушка, не надо. Поститесь в меру, будьте как все сестры. Как все сестры, так же кушайте и молитесь". Его последнее наставление: "Ничем не выделяйтесь, главное - ваше послушание, оно очень тяжелое. Большего не нужно". Это было его последнее слово.

После принятия пострига отцу Владимиру стало легче. А через несколько дней вдруг говорят: очень плохо. Его тошнит, рвет, батюшку почти унесли из храма. Побежала узнать о его состоянии к ним домой. А накануне писала маленькое письмо в надежде получить подтверждение дальнейшим своим действиям. Задавала вопросы о молитве, потому что у меня были сложности с вычитыванием правила. Пришла, а матушка: "Он не может никого принять!" Но пошла попросить его уделить мне минуточку. Вышла: "На минуточку пройдите". Захожу, батюшка лежит - невыразимо бледный. Попыталась в нескольких словах все выговорить. Он начал мне отвечать очень кратко, что я занялась не тем, чем надо. И надо заниматься действительно молитвой. И молиться - предстоять Живому Богу. Господь сказал, что Он - не Б о г - издалека, Он - близ призывающим Его всем сердцем. Нужна не словесная молитва, а именно благоговейная - Самому Христу. И добавил: "Маловажно все эти правила вычитывать, нужно творить Иисусову молитву... и произносить ее, и произносить... все свои годы... пока не придет ее величество смерть". И он в этот момент как-то так улыбнулся, я бы сказала, предсмертно... Поняла, что он говорит и о себе. Мне не хотелось в это верить... я была не готова... в тот момент даже хотела сказать: "Нет, этого не будет!" Но из уважения к состоянию отца Владимира, он лежал в постели, ничего не сказала. Отложила все в тайнике своего сердца и вышла. Само состояние батюшки, весь его облик учили сейчас глубже слов. И во мне шла внутренняя работа, как будто батюшка продолжал со мной говорить (так бывало, по святым его молитвам, слова имели внутреннее продолжение, открывали недоговоренное, еще непонятое): произносить ... износить из самой глубины и нести молитву - приношение Богу - из самой сути, из правды твоего существа. Что мы можем дать Богу? У нас нет ничего, все - Он создал, все Его приношения нам. Лишь одно мы можем отдать (или похоронить в себе, как единственный талант) - сердечное движение смирения, благодарности, покаяния, но только подлинное. "Воздеяние руку моею - жертва вечерняя", - вот что нужно Богу - наше настоящее, то, что труднее всего в себе открыть, из себя достать - жить этим. И это дороже любых внешних дел. "На добрые дела свои не надейтесь", - повторял нам батюшка слова лаврского старца, архимандрита Тихона (Агрикова), которого очень чтил. Уходила с чувством благоприобретения, понимая, что это завещание батюшки. Может быть - всем нам..

После этой встречи у меня начался приступ неожиданных болей. Страшно горел желудок, тошнило, выворачивало наизнанку. Меня увезли в больницу. И батюшке, совершенно больному, лежащему на одре, передали о моем состоянии. В больнице мне еще ничего не начали делать - произошло немедленное исцеление. Думаю, когда отец Владимир начал обо мне молиться. Знаю, это только его молитвами. Он меня вызвал дотом к себе и конкретно обо всем расспросил. Такой батюшка. Ведь это были его последние дни, в такие часы уже перестают принимать, растрачивать силы. Ведь их уже нет - нечего растрачивать. Но он до конца умел забыть себя для других".

Раба Божия Тамара, сама получившая исцеление святыми молитвами отца Владимира, рассказала: "В последний свой приезд в Дивеево разговорилась на могиле батюшки со старушкой, которая со слезами вспоминала, каким он был в последние месяцы жизни. Исповедовал до конца. Худоба - одни косточки. От лица - одни глаза и улыбка остались. Склонится перед всеми - прощения просит. Однажды не выдержала, пожаловалась на свою спину: боль к земле гнет. Батюшка наклонился, простучал по всему позвоночнику. Просто выпрямил ее. Все боли прошли. До смерти не мог перестать народ жалеть".

Послушница Галина: "Отец Владимир всегда будет стоять в глазах. Слезы приступают, как вспомню его последнее благословение. Уже было понятно, что совсем нет сил. И вдруг так глубоко глянул, крестом своим особым, всепроникающим - благословил. Простился".

Матушка Ирина: "Батюшка перед смертью... Это уже когда полностью смиряются, никому не противоречат. Есть силы или нет - ласково соглашаются все исполнить. Безстрастие... Помню, после службы идем с батюшкой, он едва ноги, как чужие, переставляет. Сколько раз неизвестные мне люди падали перед ним на колени, прямо на улице: "Прости!" Наверное, было за что".

Инокиня Н: "Однажды в конце литургии я начала неожиданно произносить: "Святый мучениче Крискентие, моли Бога о нас". Имя это слышу впервые. Не понимаю, в чем дело. Почему во мне звучит эта молитва? Никогда ничего в моей жизни не было связано с этим святым. Открыла "Жития", день не совпадал с памятью мученика (был август). Даты: одна в конце марта. И только в день смерти батюшки, имея в руках святцы, прочла в перечне святых -23 марта, святой мученик Крискент.

Было еще одно предсказание его кончины. В августе вижу сон: подхожу к могилке матушки Александры, к ее большому кресту. А рядом - новый. Крест выделялся своим размером. И на нем - имя батюшки. И слышу: "Да, отец Владимир умер". - "Как умер? Что вы мне говорите? Он - жив!" Повторяют: "Он умер". - "Как он мог умереть, не предупредив..." Проснулась, думаю, что за ерунда! Постаралась все забыть. Через месяц или два узнаю, что батюшка смертельно болен. Это меня глубоко опечалило. Кто-то заранее подготавливал меня к разлуке. Но невозможно было поверить до конца. Пыталась, конечно, отгонять все мысли о неизбежном, но душа все знала. Помню, мучалась: "К кому же я буду обращаться? Как буду жить без батюшки?" Для меня это был не формальный духовник, это был - отец, родственник. Даже друг, в самом большом смысле слова. Сейчас это столь редко, практически не бывает. У меня в жизни по-настоящему никогда не было друзей. Чтобы подставили плечо, тем более - подняли тебя из грязи. Таких на земле - единицы, что идут добровольно в непролазную помойку, утопающих вытаскивать. Батюшка был единственный такой человек. Не только на моем пути. Это его умирание ежедневное... Кажется, умирала вместе с ним. В декабре месяце почти не могла двигаться. Была измождена. Позже узнала, что это был самый тяжелый период его жизни. Понимала, все идет к концу. Боялась этим предчувствием с кем-нибудь делиться, многие могли не понять. Батюшка учил сокровенное доверять не всем.

После одного тяжелого искушения с мамой опять к отцу Владимиру: "Батюшка, что же мне делать?" А он так строго: "Вам надо молиться за вашу немощную и страдающую маму". Больше ничего не сказал, никаких вразумлений, ничего. Да, нужна была именно моя молитва, покаянная, с просьбами, поклонами. Пока батюшка болел, у мамы так и не произошло положительного перелома. И только после кончины отца Владимира... Помню, батюшку привезли хоронить - она рыдает. "Мама, что с тобой?" - "Ах, батюшка умер! Какого мы потеряли батюшку!" Думаю: "Отец Владимир лишь своей смертью вразумил тебя, и ты поняла, что потеряла! Была рядом - не хотела осознать". И сейчас мамино состояние значительно лучше, она воцерковляется. И это произошло именно после ухода батюшки. Однажды слышу: "Ты знаешь, он мне приснился!" После сна маме стало ясно, что она перед батюшкой виновата. Взяла ее за руку: "Идем к отцу Владимиру на могилку просить прощения и помощи". Умоляю: "Батюшка, помоги нам!" Пришли, приложились... И за последнее время, едва верю - с мамой все легче, явно лучше. У нее появилось послушание: до этого никак не соглашалась взять в руки летопись. И вдруг со вниманием все прочла. Стала вникать в дела обители, и ей стало интересно жить. До этого она просто от всей нашей жизни отвращалась... Как мы обязаны святым молитвам батюшки.

Не сумею выразить своего ощущения, но для меня отец Владимир воспринимается принявшим схиму. Признаюсь, поминаю его: схииеромонахом. У меня так более естественно выговаривается. Быть может потому, что собственно монашеские молитву и любовь к людям батюшка, на мой взгляд, имел давно. А все последнее - было уже причастием великой схимнической скорби и глубине (опять-таки через себя - о всех). Естественно я просто делюсь своим внутренним ощущением, не более.

Когда отец Владимир служил на свой новый день Ангела, первый и последний, подошел один из его духовных детей с просьбой снять литургию на видео. У нас на любую съемку запрет от митрополита. Никого из старших в храме нет. И я, теряя надежду, предлагаю: "Давайте попробуем позвонить матушке игумений". Не знала, на месте ли она, это было почти безнадежно. Но, когда матушка узнала, что хотят запечатлеть отца Владимира, она с радостью дала свое благословение. Так сохранилась часть уникальной службы. Подарок всем нам. Записали и проповедь, к сожалению, не полностью. Безконечно жаль, что мы не старались сберечь проповеди батюшки. Казалось, он будет рядом всегда. Это было огненное слово воина, сражавшегося за Отечество. Все большое не было для него отвлеченным. Каждая вверенная ему душа - была для него частью святой Руси, за которую он отвечает. Непомерна батюшкина скорбь за Россию. Он был призван Богом, чтобы звать к покаянию, умолять Христа спасти тех, кого еще можно успеть спасти. Сугубый был молитвенник за нас, грешных. Был и остается - со всеми нашими святыми".

Матушка Ирина: "Московские врачи, пригласившие отца Владимира на глубокое обследование, пришли к выводу: "Единственное, что вам поможет - сухой голод. Он очистит организм, и метастазы могут уйти". Сухой голод: без воды, смачивания уст, умывания и без единого слова. Общение записками. На шестой день у батюшки появилась сильная слабость. Дивеевская сестра приехала к самарской блаженной: "Матушка Мария, отец Владимир в Москве умирает, помолись, пожалуйста, ты же любишь батюшку". Схимонахиня сложила крестообразно руки: "Возьму, возьму, возьму". Инокиня поняла, что матушка возьмет отца Владимира на молитву, и успокоилась. А она, предчувствуя собственную кончину, обещала участвовать в его переходе в Царские обители. В этот период отцу Владимиру было очень плохо. Казалось, его оставили последние силы. Я заходила в келью, звала его по имени - и никаких проявлений жизни в ответ, ресницы не дрогнут. Не знаю, жив или нет. Мне передали: в эти дни в Дивеевском монастыре, где о состоянии батюшки ничего не было известно, отец Андрей во время Божественной литургии, поминая о здравии, внезапно обратился к людям: "Помолимся о тяжко болящем иерее Владимире!" - и первый встал на колени у престола. Огромная толпа народа упала на колени. Многие плакали.

На девятый день голодания батюшка написал мне записку: "Матушка, я не могу без Причастия, не могу без Причастия, не могу - без Господа". Не просил воды или еды. Пришел отец Анатолий из Андронникова монастыря - прилетел легкий, светлый батюшка. И два с лишним часа отец Владимир ему исповедовался. Я вошла, они обнялись, оба в слезах. Это было потрясением и для моей души. Исповедь на новой глубине батюшка за эти девять дней выстрадал и подготовил.

С 19 на 20 января (20 - батюшкин постриг) матушка отца Анатолия видит сон. Она в больнице, рядом на другой кровати отец Владимир. "Батюшка, договорилась с врачами: они сделают операцию - мой желудок вам отдадут, а ваш - мне". Он: "Прекрати сейчас же, у тебя дети". - "У меня взрослые, а у вас маленькие". Дверь полуоткрыта, заглядываешь ты, матушка, и детки. Вдруг из правого угла - другое слово сложно подобрать: трубный Ангельский глас: "Схиму отцу!" Это было повторено трижды. Быть может, это голодание и покаяние на фоне смертельной болезни были проверкой на внутреннюю готовность к схиме. Без контактов с внешним миром - никаких звуков, разговоров, полное отсутствие общения. На пятый день отец Владимир передал мне первую маленькую записку. Глубокий затвор. Молитва и чтение. Написал Андрею, своему духовному чаду, который готовился к священству и монашеству, серьезное письмо, оно говорило о суровости подвига, который батюшка проходил.

Отец Владимир очень сильно похудел. За одиннадцать дней он потерял (это при его весе!) -15 килограммов. Неумело вывели его из голода. Рекомендовали много соков, на третий день салаты. А у батюшки - полная непроходимость. Начались жуткие боли. В Первом медицинском институте знакомый хирург потребовал: "Немедленно на операцию! Гарантирую вам успех как верующий врач". Но мы отказались. На мое колебание батюшка ответил: "Нет, матушка, Господь мне даст что-то другое". Несмотря на безмерную ослабленность, истерзанность болезнью, ему обещали исцеление, и он отказался. Если бы не обретенная духовная высота, он мог бы склониться перед авторитетом врача. Но нашел силы сказать "нет".

Возвращаемся в Дивеево к празднику преподобного Серафима. Батюшка в невероятной немощи идет на службу. Незадолго до этого пришел ответ от архимандрита Кирилла из Лавры: "Отец Владимир, получил ваше письмо... считаю необходимым благословить вас на постриг. При условии, что ваша матушка согласна, и при благословении вашего правящего владыки"".

Духовная дочь отца Владимира, Екатерина: "Не верили себе, видя батюшку на праздник преподобного Серафима. Какое это было для всех утешение и радость! Среди подарков батюшке был преподнесен очередной том Олега Платонова "Терновый венец России". Надписью-поздравлением был текст письма Императрицы из заточения, за считанное время перед мученической кончиной святой Царской Семьи. Быть может, он не случайно прозвучал в этот день - за два месяца до смерти отца Владимира.

Государыня Александра Феодоровна Анне Вырубовой, 20 марта 1918 г., г. Тобольск

Милая моя, год, что с тобой и Лили простились. Много все пережили, но Господь Своей Милостью не оставит Своих овец погибнуть. Он пришел в мир, чтобы Своих в одно стадо собрать, и Сам Всевышний охраняет их. Душевную связь между ними никто не отнимет, и свои своих всегда узнают. Господь их направит, куда им нужно идти. Промысел Божий недостижим человеческому уму. Да осенит нас Премудрость, да войдет и воцарится в душах наших, и да научимся через нее понимать, хотя говорим на разных языках, но одним Духом. Дух свободен. Господь ему хозяин; душа так полна, так живо трепещет от близости Бога, Который невидимо окружает Своим присутствием. Как будто все святые угодники Божии особенно близки и незримо готовят душу к встрече Спасителя мира. Жених грядет, приготовимся Его встречать; отбросим грязные одежды и мирскую пыль, очистим тело и душу. Подальше от суеты, - все суета в мире. Откроем двери души для принятия Жениха. Попросим помощи у святых угодников, не в силах мы одни вымыть наши одежды. Поторопимся Ему навстречу! Он за нас, грешных, страдает, принесем Ему наши любовь, веру, надежду, души наши. Упадет ниц перед Его пречистым образом, поклонимся Ему и попросим за нас и за весь мир прощенья, за тех, кто забывает молиться, и за всех. Да услышит и помилует. И да согреем мы Его нашей любовью и доверием. Облекшись в белые ризы, побежим Ему навстречу, радостно откроем наши души. Грядет Он, Царь Славы, поклонимся Его кресту, и понесем с Ним тяжесть Креста. Не чувствуешь ли Его помощь, поддержки в несении твоего Креста? Невидимо Его рука поддерживает твой крест, на все у Него силы хватит; наши кресты только тень Его Креста. Он воскреснет скоро, скоро и соберет Своих вокруг Себя, и спасет Родину, ярким солнцем озарит ее. Он щедр и милостив. Как тебе дать почувствовать, чем озарена моя душа? Непонятной, необъяснимой радостью, - объяснить нельзя, только хвалю, благодарю и молюсь. Душа моя и дух - Богу принадлежат. Я чувствую ту радость, которую ты иногда испытывала после Причастия или у святых икон. Как Тебя, Боже, благодарить? Я недостойна такой милости. О Боже, помоги мне не потерять, что Ты даешь! Душа ликует, чувствует приближение Господа: грядет Он. Скоро будем Его славить и петь Христос Воскресе!

Я не "exatlee", дитя мое; солнце озарило мою душу, и хочу с тобой поделиться, не могу молчать! Торжествует Господь, умудряет сердца: увидят все концы "яко с нами Бог". Слышишь ли мой голос? Расстояния ничего не значат - дух свободен и летит к тебе, и вместе полетим к Богу, преклонимся перед Его Престолом...

Все мы неколеблемо верили в исцеление батюшки. Но теперь, вспоминая этот текст, понимаю, что Господь через него напоминал нам о необходимости готовиться к смерти, батюшкиной и своей. За считанное время до своей кончины отец Владимир сугубо благодарил человека, который подарил ему некогда "Письма Царственных мучеников из заточения". Он еще раз перечитал эту книгу в последние дни своей жизни. Да, батюшка чувствовал помощь Спасителя в несении своего креста. Сороковой день отца Владимира совпал со вторым днем Пасхи. Но всем нам сразу же после смерти отца Владимира хотелось петь: "Христос воскресе!"

После праздника преподобного Серафима впервые в жизни увидела, молитвами отца Владимира, преподобного во сне. Нахожусь в доме отца Владимира. Но только он больше напоминает келью Серафима Саровского в затворе, как на старинных фотографиях. Комнаты из старых бревен, между ними мох. Никаких лишних вещей, немного икон. Батюшка Серафим непривычно в черном монашеском облачении, в клобуке, медленно и сосредоточенно движется по комнате. Удивительные глубина и покой исходят от него. Глаза полуприкрыты. Совершенно явственно, что он молится об отце Владимире. И кажется, если откроет глаза - в келью про льется океан Божественного света. Я сижу в уголке, на табуретке, и с замиранием сердца слежу - за живым батюшкой. Благоговейно понимаю: он здесь, потому что всецело участвует в нашей скорби. Он все знает и гораздо больше, чем мы. Внимаю великому облегчающему спокойствию, исходящему от преподобного, - неземное всеведение. И думаю: что же мы все так нервничаем, суетимся, никакого подлинного упования на Бога. В эту минуту ясно ощутила великое соучастие мира иного в судьбе и страданиях земных. Совершающееся находится в руках Вышнего. Все будет хорошо. Господь не может ошибаться… Тут я вдруг спохватываюсь: единственный раз в жизни рядом преподобный, как хочется ему исповедаться, И начинаю ярко вспоминать забытые грехи. Слезы подступают к горлу. Вдруг батюшка подходит ко мне, отзываясь на эти мысли... И вот он присел на табуреточку, а я - у его ног: со слезами исповедую никогда еще мною не осознанные, полностью забытые грехи. Батюшка внимает с великим сочувствием и, я бы смела сказать, - радостью, что кто-то освобождается от тягости греховной. Душа утешалась светом нездешнего добра, милости, понимания... не существует слов, чтобы это передать. С невыразимым счастьем ощущаю, как преподобный, накрыв епитрахилью, читает надо мной разрешительную молитву.

Проснулась в слезах, испытывая неземное облегчение. Как никогда прежде, поняла: наш отец Владимир - от Серафима Саровского. Рассказала ему виденное: "Как печально, все забыла, что исповедовала во сне". "И не надо помнить, - улыбнулся отец Владимир. - Ведь преподобный разрешил вам все эти грехи". Через считанные дни батюшка принял монашеский постриг. И матушка Ирина сказала: "Преподобный Серафим молился о батюшкином монашестве"".

Матушка Ирина: "В монастыре всех поражает батюшкина неописуемая худоба. Митрополит, вернувшись с праздника преподобного, присылает благословение на постриг. Советовалась с духовным отцом: "Батюшка, вы тоже послали отца Владимира на операцию, но она оказалась не нужна". - "Если бы я не разрешил, все бы говорили: врачи хотели помочь, а отец Петр не благословил. Все по Промыслу Божию. Благословляю на постриг, попросите владыку Иерофея". Звоню: "Владыка, Вы рукополагали отца Владимира в диаконы и священники. Просим Вас совершить его монашеский постриг". - "А отчего же, приеду".

Отец Владимир принял монашество 20 января, в день празднования собора Иоанна Предтечи. Вспомнила, что последняя служба батюшки была на Усекновение главы Иоанна Предтечи, Учителя Покаяния. Батюшка неформально был связан с ним: скольких людей привел к глубокому раскаянию. Его "зрение собственных грехов" было редким. Пришел новый этап покаяния, который призвал к углублению духовной жизни не только самого батюшку, но и многих людей".

Незадолго до смерти батюшку посетил один медик, которого поразила степень батюшкиной истощенности и при этом - необыкновенное присутствие духа. Весьма тонко он сделал комплимент отцу Владимиру как человеку, которому не приходится бояться смерти. Батюшка тут же отстранил прилог лести: "Когда умирал преподобный Сисой, он умолял пришедших к нему Ангелов, чтобы они оставили ему время - на покаяние. Присутствующие сказали: "Отец, ты не нуждаешься в покаянии". Он ответил: "Поистине не знаю о себе, положил ли я начало покаянию".

Преподобный Макарий Великий, окончив жизненный путь, безпрепятственно восходил на Небо, ибо он боролся с силами тьмы в этой жизни и выиграл битву. Когда его душа возносилась, нечистые духи, далеко отстоя от нее, кричали: "О, Макарий! Какой славы ты сподобился!" Смиренный старец отвечал: "Нет! И еще боюсь, потому что не знаю, сделал ли я что доброе". С других мытарств неслось: "Точно! Ты избежал нас, Макарий!" - "Нет, - отвечал он, - и еще нуждаюсь в бегстве". Когда преподобный вступил в Небесные врата, рыдая от злобы и зависти, бесы вопили: "Да, теперь ты спасен!" Он отвечал: "Силою Христа моего ограждаемый, я избежал ваших козней".

Так говорили и чувствовали христиане, которые единым словом при жизни могли воскрешать мертвых..."

Во время пострига отца Владимира стали еще очевиднее его непомерная истощенность, физическое безсилие. Он опоздал к намеченному часу в храм Рождества Божией Матери, и матушка Ирина боялась, что он не сможет дойти, батюшка еле переставлял ноги. Когда его постригали, казалось, перед нами была одна батюшкина душа - уже только душа. Отец Владимир был столь изнурен, невесом, непонятно, какими силами он держался... Иногда становилось не по себе от мысли, что он может умереть прямо здесь. Но после пострига он уже шутил, вызывая улыбки монашествующих, утешал всех пришедших.

Выйдя из храма, где все совершилось, поздно вечером отец Владимир очень медленно, без сопровождающих, дошел до Троицкого собора. Записываю дальнейшее со слов дочери батюшки. Она поведала мне эту тайну благодаря рассказу дежурной инокини. Здесь отец Владимир припал к святым мощам преподобного Серафима и долго плакал, повторяя одну фразу: "Батюшка, помоги моему успению". Ребенок делился с потрясенным сердцем. Иначе это было невозможно воспринять. Ведь всем казалось, что отец Владимир верит в свое выздоровление. Этой верой держались безчисленные люди в разных городах и весях, не позволяя себе усомниться: "Бог исцелит его. Он нужен стольким людям! Господи, сотвори это чудо. Нет невозможного для Тебя!" Но, оказывается, отец Владимир и в этом не обманывал себя. Своим облегченным взглядом на диагноз, внешней непринужденностью - он помогал всем нам вынести месяцы его болезни. Знал, что ему предстоит умереть и очень скоро. И готовился к смерти.

Матушка Ирина: "После пострига батюшке становится немного лучше, он начинает ходить. Снова служит в храме литургию. Большой прилив сил на праздник Ксении блаженной, 6 февраля. "Как же удивительно я себя чувствую... Как милостив Бог..." 7 февраля - день его Ангела, священномученика Владимира Киевского и Галицкого. Отец Александр привозит в Дивеево чудотворную икону Царя. Перед этим звонок из Москвы: "Расписание посещений иконы давно составлено, вряд ли что получится. Если только в понедельник..." - "Но это день Ангела батюшки!" - "Тогда точно получится!" Приезд не обнародовали, частным образом привезли к нам икону. Но скрыть это событие, конечно, не удалось, в дом хлынули толпы народа. Пришли отцы, отслужили молебен. Люди шли нескончаемым потоком. К вечеру он достиг размеров полноводной реки. Сам отец Владимир отслужил перед святыней безчисленное число молебнов. Каждый получал из его рук акафист и Царскую икону. Происходило настоящее прославление Государя. В это время была назначена конференция, посвященная канонизации, которую отменили. В Дивеево произошла духовная канонизация, народное прославление Царя.

Когда святыню увезли, инокиня Е. увидела во сне: "Батюшка Владимир вынимает из коробки и раздает народу огромные жемчужины, каждому по одной. Подбегаю: "Батюшка, и мне". Воистину духовный жемчуг"".

По благословению матушки игумении, мироточивый образ Государя вместе с большой иконой преподобного Серафима монашествующие и миряне обнесли по канавке, несмотря на то, что отец Александр уже опаздывал на поезд в Москву. Когда икона Царя была внесена в машину, и она тронулась, отец Владимир возглавил: "Положим вслед батюшке Царю три поклончика!" И сам первый упал на колени. За ним стали делать поклоны все люди.

В следующую минуту батюшка повернулся к народу и с огромной духовной силой и волнением стал говорить о любви Божией. Это был вдохновенный поток благодати. Запомнились слова; "Любовь Господня, как океан, заполняет весь мир, все пространство, воздух... Мы все существуем в преизбыточествующей этой любви. Господь близ. Безмерна Его милость, Его сострадание к людям. Только - позови! Шепотом произнеси Его имя, сердцем... Он слышит любой шепот... Ждет каждую душу. Ждет нашей ответной любви. Я люблю - вас всех!" В ответ многоголосно, с рыданиями, раздалось: "И мы Вас любим, батюшка! И мы тебя, батюшка, - любим!" - "Я никогда не перестану молиться о вас! Я буду просить о вас Господа, где бы я ни был! Там или - там!" - мгновенно жестом руки батюшка показал вниз и потом - в небо. Рыдания перехватили ему горло. И он скрылся за воротами своего дома под неудержимый плач любящих его людей.

"Я смотрю на людей, как на детей Единого Отца, как на члены Господа моего Иисуса Христа, и не имею к ним иного чувства, кроме сильного желания - спасти их души, и особенно души тех, которые мне как отцу доверили себя. Это желание до того объяло мое сердце, что я в ад спущусь за ними, и нет силы на земле, которая бы могла разорвать мое внутреннее с ними единство" (препо-добный Агапит Нило-Столобенский).

7 февраля служили литургию в честь праздника иконы Божией Матери "Утоли Моя Печали". Небесному покровителю отца Владимира службу перенесли на следующий день. У всех в памяти останется эта незабвенная служба. Безплотный, невесомый, батюшка совершал литургию с огромной духовной силой. Как будто был снова полностью здоров. Многие говорили, что не присутствовали на подобном богослужении.

Иеромонах Серафим из Гороховецкого монастыря рассказал: "Наш игумен предложил мне поездку в Дивеево к отцу Владимиру, на его день Ангела - 7 февраля 2000 года. В этот день мы вместе служили. Меня поразило то, как батюшка совершал литургию. И до этого я не встречал такого служения, и после батюшки уже не видел никого, кто бы так проникновенно, молитвенно совершал Божественную литургию. Отец Владимир, допустив незначительную оплошность, тут же с неподдельным смирением начал извиняться перед отцом Петром. Тот даже оторопел немного: "Что ты, что ты, отец Владимир, ничего страшного, все хорошо". Потом отец Владимир начал совершать проскомидию. Его лицо было глубоко сосредоточенным. Один из сослужащих священников предложил мне: "Иди частички вынимать, помяни своих сродников". - "Хорошо, немножко попозже". Я так и не посмел подойти к жертвеннику, чтобы не нарушить ту благоговейную атмосферу, в которой отец Владимир совершал проскомидию. Это воистину было предстояние Богу. После литургии он служил молебен. Из Москвы в этот день привезли чудотворную икону Государя в дом батюшки. Запомнились последние слова отца Владимира. Он благодарил всех посетивших его в день Ангела и сказал: "Я свидетельствую своей монашеской совестью, что Господь нас - всегда слышит. Самым тихим шепотом произнеси, и Он - слышит". Он это оставил нам из своего опыта. Говорил то, что чувствовал своей душой. Эта душа жила на нестандартной глубине. После смерти батюшки Владимира начинаешь понимать всю величину его жизненного подвига. Он был прост, безыскусен, постоянно забывал себя для всех - за этим скрывалась глубина его невнешнего смирения. Нередко видишь человека, находишься рядом и не осознаешь высоты его духовной жизни. Особенно, если он сам себя не ценит. Когда он уходит, и ты уже не встречаешь в других того, что было в нем, не обретаешь подобного в окружающих тебя людях. И начинаешь понимать, какой высокой ценой оплачена эта жизнь. Мы пользовались ею даром... Великое счастье знать и общаться с подобными людьми".

После богослужения отец Владимир произнес проповедь, которая у многих останется в памяти: "…дьявол открывает свою личину, власть принадлежит безбожникам. Идет война против Православия, дьявол не остановится на полпути, он будет идти до конца... Идет последняя битва. Но Свет победит тьму... И Христос будет судить, во-первых, нас с вами...

Царствие Божие - оно рядом, только позови. Покайся, не скрывая слезы… Он простил мне, Он простит вас, только не будем откладывать покаяния. Вот и сейчас еще можно пойти вот к тому аналою. Там священник примет вашу исповедь…

Желаю вам молитвенного стояния за души православные, за други своя, за землю Русскую... Нам заповедано - прощать личным врагам. Но за веру Православную, за Россию нашу будем биться, стоять твердо и небоязненно. Бороться со злом будем, прежде сего, молитвой, образом жизни. На вопрос, как ближнему помочь - простой ответ: стань сам таким, каким ты хочешь, чтобы стал твой ближний."

Уходила после этой службы, и в душе слезами отзывались слова батюшки, призывающие нас к самому глубокому и подлинному общению, на которое нас вечно не хватает, - общению со своим Создателем: "...шепни про себя, чтобы никто не слышал, кроме Господа - и Он ответит".

Перед концом жизни отец Владимир перечитывал книгу об отце Понтии и сугубо подчеркнул эти строки: "Забуду ли я Тебя, Всеблагий, Премудрый, Сильный, Святый Господи?! Ты наша ми-гость и крайнее снисхождение. Все человеческое, как бы ни казалось оно великим, прекрасным, чистым, добрым - забудется… Но Твоя любовь Божественная - никогда. Когда все оставляют, Ты- никогда. Когда все рушится и силы, истощаясь, вот-вот оставят, Ты Один наша крепость и сила и непостижимая Премудрость, вновь воссозидающая разрушенное и укрепляющая расслабленное Тебе Одному ведомыми путями. Когда кругом и в нас бушует буря безумных, скверных страстей, готовая все опрокинуть, извратить, искалечить, Ты Один - наша Святыня, Которой ничего не осквернит. Боже милостивый, Боже Отче, Единый Отче, Боже Святый, буди во мне, благодатию Святого Духа Своего меня освящая, просвещая, питая, утешая, укрепляя, воссозидая; с Тобою я - все для всех, без Тебя я - ничто".

Рассказ рабы Божией Ксении: "Одиннадцать лет назад я начала работать в храме. Мы поднимали его после тридцати с лишним лет запустения. В это время мне приснился сон, смысл которого ал мне ясен много лет спустя. Увидела наш разоренный храм, котором ведутся восстановительные работы не на гладкой улице - на склоне горы. Отлого от белых церковных стен вдаль уходил светлый весенний пейзаж: тоненькие березы, набухшие почки, едва проглядывают будущие листья. Прозрачный хрустальный день. Стою, любуюсь. Вдруг рядом вижу батюшку, который много лет является моим духовным отцом. И мы начинаем подниматься по каменистой тропе вверх, все выше. Идем рядом. То оступлюсь, то отстану, и углубленный в молитву священник молча протягивает мне руку, на которую опираюсь, выравниваюсь. И мы продолжаем путь. Вдруг дорога пропадает в страшной невылазной грязи. Неожиданно поскользнулась, потеряла равновесие и готова упасть. Там, во сне, испытываю подлинный ужас - сейчас я должна упасть со всего размаха. Моего отца почему-то нет рядом. Мне не на кого опереться! В это мгновение справа появляется неизвестный священник в монашеском одеянии. Запомнила темные развевающиеся волосы, взгляд глубокого сострадания. Он устремляется на помощь, как торопятся взыскать погибающего - всем сердцем. Двумя руками подхватывает стремительно падающую за обе руки. Прочно ставит на ноги. На этом все обрывается. Просыпаюсь потрясенная. Ощущаю неподдельный ужас близкой погибели: должна была упасть и катиться вниз по острым камням, как падают в бездну. Прошло время, повседневные заботы ослабили яркое воспоминание.

Минуло пять лет успешной работы в храме, после чего меня постигло большое несчастье. Духовный отец не понимал отчаянности моего положения. По попущению Божию, он не нашел времени и сил, чтобы вникнуть в происходящее со мной. В этот период я попала в Дивеево и на исповедь к отцу Владимиру, который с огромной затратой духовных сил вынул меня из преисподней ситуации. Имею право сказать, что обязана батюшке жизнью. Он предупредил готовое свершиться духовное крушение, поставил меня на ноги. С этого времени я благодарно считала отца Владимира своим вторым духовным наставником. С неизменной деликатностью, он постоянно подчеркивал в общении, что у меня есть духовный отец, говорил о его высоких достоинствах. Старался всегда уйти в тень, чтобы, не дай Бог, ничего не нарушить в моих отношениях с духовником. Меру и степень помощи, которую он мне оказывал все эти годы, до последних дней жизни, в основном без слов, молитвенно, на расстоянии, так как я продолжала жить далеко от Дивеево, - оценить невозможно. Одному Богу известна неоплатность моего долга. Поразительно то, что отца Владимира я увидела во сне, когда он еще не был священником и даже диаконом.

8 февраля - на этот день перенесли службу и празднование дня Ангела батюшки - произошло наше прощание с отцом Владимиром. После трапезы, на которой он ничего не мог есть, батюшка уезжал на последнее обследование в Нижний Новгород. Мы провожали его к машине. Неожиданно батюшка остановился и, обратившись ко мне, произнес с любовью, которая почти нереальна в нашей жизни: "Духовный отец у тебя есть, ты будешь мне - сестрой". В первый раз за многие годы он не обратился ко мне на "вы". Благословил. Развел руки в стороны - в эти мгновения он, фантастически худой, напомнил распятого на кресте, - произнес с огромной духовной силой: "Христос воскресе!" - обнял недостойную невещественными руками, христосуясь по-монашески безплотным склоненьем к одному и другому плечу. Казалось, рядом не плотяное существо, а Святой Дух. Потом он повернулся к другому человеку, худенькому и высокому. Склонил его голову себе на плечо, обнял одной рукой, несколько раз поцеловал голову со словами: "А ты будешь мне сыночком!" Любовь, исходившая от батюшки, была неземной силы, слезы кипели в душе каждого, стоящего рядом. Люди сдерживались изо всех сил, чтобы не заплакать. Сердце горело готовностью пойти для батюшки в огонь и воду. Считанное время до смерти - но силы, которые излучала сейчас на присутствующих душа отца Владимира - были непомерными. Это был гигант Духа. Сегодня утром этот умирающий служил литургию с отдачей здорового человека. Произнес фундаментальную проповедь. Целый день отдавал себя множеству людей. Мы не знали, что батюшке оставалось жить здесь полтора месяца... Он сел в машину, близкие готовились к отъезду. Мы стояли поодаль, не отрывая глаз от нашего отца, который расточил безпощадно, без остатка для всех нас свои плоть и кровь, отдал всю душу за друзей и ненавидящих его и потому приобрел ее в новом качестве, на неизвестной для обычного восприятия глубине. Вдруг он громко позвал меня по имени. Подбежала к открытой дверце машины. Хрупкая фигура отца Владимира в монашеских ризах была еще более невещественной на фоне темно-серых подушек сидения. Карие светлые глаза казались очень большими. Они сияли, источали свет неведомого нам - смирения. Батюшка давно жил силами иного мира. "Передай от меня поклон отцу В." - батюшка назвал имя знакомого мне священника, который болел о нем душой. Последнее благословение, и машина тронулась. Наши души готовы были вырваться и лететь ей вслед. Крестили дорогу, машину, пока за ней можно было следить глазами..."

Раба Божия Ирина, Дивеево: "Разве можно забыть, как батюшка помог моей маме, будучи уже совсем больным. Мы переехали сюда два года назад, сначала родители перебрались в Дивеево, по молитвам батюшки. С большим трудом купили дом - такой, что у мамы сердце начало болеть от всех неполадок-недоделок. Деньги отданы были большие, а столько всего не сделано, и мама переживала, нервничала, она у меня хроник, сердечница. И до того нанервничалась, что у нее пошли приступы сердечные. А приступы - это перед инфарктом. Все это мы проходили, это уже конец. К тому же она осталась одна. Отец уехал в Нижний Новгород: "Ты здесь хотела жить, ты и живи. Мне здесь нечего делать". И мама говорит: "Я уже испугалась, начала всерьез молиться. К кому только не обращалась. Такие приступы: ни повернуться, дышать уже не могу! Отец Владимир был тогда смертельно болен. Стала ему молиться, привыкли, грешные, за все годы - к нему бегать: "Батюшка, родненький, помоги..." И вижу в тонком сне: подходит ко мне отец Владимир в монашеском одеянии. Обнял меня, прижал голову к себе. "Ну, что же ты так накрутила себя?!" Благословил, повернулся и ушел. Проснулась, не верю себе: все отступило. В сердце какие-то боли на время остались, но этих приступов жутких не стало. И я возблагодарила Господа и батюшку за эту помощь, - рассказывала мне со слезами мама, - иначе не знаю, была бы я жива или нет"".

Духовная дочь отца Владимира Надежда П.: "Мне посчастливилось исповедоваться у отца Владимира буквально за месяц до батюшкиной кончины. Он уже был не похож на себя: еле-еле двигался, исчезла легкая летящая походка, когда, казалось, он не касается ногами земли. Очень худенький, бледный... Пришла в храм, мама мне говорит: "Отец Владимир здесь, возьми благословение". Смотрю по сторонам и не вижу его. Думаю: "Мне же на исповедь надо". Был праздник Иоанна Предтечи, служба на втором этаже. Мама: "Он только что мимо проходил, и я сказала, что Надя здесь и хочет исповедаться". А он: "Где же, где она?" И вдруг вижу, батюшка отходит от мощей преподобного Серафима. И говорит: "Ты одна? Где все ваши?" Благословляет меня. "Пойдем". Думаю: "Господи, помилуй, неужели батюшка, еле-еле идущий, такой слабенький, будет меня исповедовать?" Поднимаемся по железной лестнице наверх, на хоры. Отец Владимир говорит: "Надя, можно я обопрусь на твою руку?" - "Пожалуйста!" Батюшка опирается на мои руки, сложенные словно для благословения. Он опирается, и мы идем. На полпути батюшка оборачивается ко мне и спрашивает: "Надя, тебе не тяжело?" Как вспомню, слезы катятся из глаз: "Батюшка, мне не тяжело, я так бы шла и шла, сколько угодно". Поднялись. Он: "Ты стой, молись. Грехи написала?" - "Да". - "Давай мне", - и ушел в алтарь. Я знаю, что батюшка молится, стояла всю службу, чувствуя его мысли: "Стой, не волнуйся. Я приду". Уже "Святая святым", вот-вот Причастие. Господи, помилуй, сейчас начнут причащать, а я не исповедалась. Началась проповедь, толпа народа. Думаю: "Да батюшка и не пройдет через эту толпу, храмик - то маленький". Смотрю, батюшка слабенький такой, ручку вперед протянул и выходит из толпы. Ведь кажется, ветром дунет - и свалит. Приближается: "Ну, пойдем". Остановились там, где поют сестры, встаю на колени. Рыдания перекрывают все мои чувства. Батюшка внятно читает разрешительную молитву: "Каешься?" - "Каюсь". Батюшка сжимает руками мою голову, чувствую его холодные ручки. От этого еще больнее, так горько. Знаешь, что батюшка уходит и не хочешь этому верить. Он говорит: "Бог простит. Вставай. Благословение Господне - причащаться". Иду к Причастию. К моей радости, выхожу из храма и снова встречаю батюшку. На сей раз его сопровождают, и он говорит: "А мать Елисавету я должен посетить". Он очень любил покойную бабушку, а она его. "Надо побывать у матушки Елисаветы". - "Ну, батюшка, когда потеплеет, после Пасхи". - "После Пасхи, если доживем..." - "Батюшка, ну доживете ведь!" Он мне ничего не ответил. Потом говорит: "Должен навестить непременным образом..." - и жмет мне руку. Достает большую просфору: "Это на всех ваших, на всю семью". И Причастие, и встреча, и напутствие батюшкино - во всем этом было что-то невыразимое словами! Батюшка на последних силах и так утешил. Чувство настолько радостное, проникновенное... И держалось так долго, что и сейчас, когда я у его могилы, то же самое переживание: батюшка благословил, батюшка кладет руку на голову, смотрит в глаза. Действительно, приходишь, как к живому. Нельзя миновать эту могилу - она излучает свет".

Матушка Ирина: "8 февраля мы поехали в Нижний Новгород на обследование. Врачи усиленно предлагают операцию: проходимость желудка - 2 мм. Если не желудок вырезать, то ввести трубку, чтобы отец Владимир не умер голодной смертью. Не соглашаемся в очередной раз, хотя сомнение остается. По дороге домой покупаем в антикварном магазине большую медную монету "С нами Бог", отлитую в честь коронации Царской четы. Говорю Государю: "Это твое благословение. Мы поступили правильно".

Приехали к духовной дочери батюшки Н. В. Звонок из Дивеева: "Рано утром пришел монастырский рабочий Виктор. Ночью ему было видение преподобного Серафима, который сказал: "Отец Владимир болен смертельно, но он может исцелиться, если будет соборно отслужен молебен перед мироточивой иконой Царя в Троицком соборе, подле моих мощей"". Отец Андрей подал владыке рапорт с просьбой благословить молебен о здравии тяжко болящего иеромонаха Владимира. Написали прошение духовные чада батюшки - 350 подписей. С этим батюшка и я направились к владыке и удостоились часовой беседы, вернее диспута. Выслушали массу аргументов против. Позиция владыки известна, не буду ее повторять. Просили, как могли. Я сказала, что, не говоря о святости жизни самого Царя, это человек, который прославил преподобного. Для Дивеева его святость и значение - непререкаемы, не подлежат сомнению. - "Когда был Царем, тогда и прославил, а потом перестал им быть, отрекся. Вот прославит Синод, тогда и служите". - "А как же пять книг чудес?" - "Никаких чудес нет". С тем и уехали.

Решаюсь ехать в Лавру на прием к архимандриту Кириллу. Все рассказываю. "Ну что же на рожон-то лезть. Отслужите молебен в Москве у отца Александра Шаргунова". Благословил на 19 марта. Возвращаюсь в Дивеево. Батюшка в тяжелейшем состоянии, никто не советует нам ехать в Москву. Приближается день отъезда. Продолжаю колебаться. В последнюю ночь батюшка видит сон, что он служит акафист Государю. Я заплакала: "Так и будет - ты доедешь. Мне все не разрешают, твердят: куда ты везешь батюшку, он еле ходит, он может в поезде умереть. Но, слава Тебе Господи, все состоится!" 19 марта совпало с празднованием Торжества Православия, Державной и Ченстоховской Божией Матери".

Раба Божия Ольга: "Впервые я услышала об отце Владимире от настоятеля Никольского храма в Пыжах. В своей проповеди он рассказал о чуде, которое произошло с отцом Владимиром после облачения в одежды преподобного Серафима: батюшка начал снова служить литургию. Отец Александр говорил о простых, исполненных силы, искренних словах личного покаяния, которые отец Владимир произнес на проповеди в Дивеево. Еще не исполнилось года после кончины моей мамы, которая умерла от подобной тяжелой болезни. В памяти было все очень свежо и больно на сердце, многие из нас - свидетели безпощадности этого недуга. Но ведь Господь может все! Очень хотелось, чтобы отец Владимир, с Божией помощью, победил эту болезнь. Захотелось увидеть батюшку своими глазами.

В субботу, 18 марта, конец первой недели Великого поста, после Причастия меня неожиданно просят поехать, поставить капельницу болящему священнику. После разговора по телефону с матушкой Ириной понимаю, что еду к отцу Владимиру. Начинаю волноваться, и в то же время в душе - радость: ведь я увижу батюшку. Когда вошла в его квартиру и увидела отца Владимира, на душе стало спокойно, появилась уверенность в своих силах. Батюшка благословил и, удивительно, не было чувства, что передо мной очень тяжело больной человек. Он улыбнулся, и у меня возникло ощущение: не моя помощь нужна ему, а мне необходима его помощь. Только глядя в его глаза можно было заметить боль, которую он молча переносил. Когда батюшка укладывался в кровать, я поняла, что ему приносит боль любое движение. А он только кротко и просто сказал: "Господи, дай сил, терпения и смирения". И, лежа под капельницей, переживал за меня, что трачу столько времени. А для меня было большим утешением находиться рядом с этим большим человеком, на душе стало спокойно и тепло. У Господа ничего не бывает просто так. И вот Он послал утешение: это был день рождения моей мамы. Маму и дочь батюшки зовут, как и мою маму, - Лидией. И дом, где они остановились в Москве, находился в нескольких шагах от дома, в котором прежде жили мои родители.

20 марта мне посчастливилось увидеть батюшку еще раз. Отец Владимир только приехал из Троице-Сергиевой Лавры после встречи с архимандритом Кириллом. Батюшка был полон сил, глаза его сияли. Непередаваемо ощущение, что он не ходит, а летает. С ним было хорошо, просто и радостно. В этот день мне удалось поговорить с батюшкой. Во время общения у меня появилась уверенность, что он знает обо мне - все. Немедленно спросил о детях, дочери и в конце разговора сказал, что будет молиться за нее. По его святым молитвам, наши нелегкие отношения с дочерью изменились, мы как бы вновь обрели друг друга. Общаться с батюшкой было легко и просто, казалось, что рядом очень близкий, глубоко понимающий меня человек. Говорили мы недолго. А уходя, когда прощались, я припала к батюшкиной руке после благословения и выразила надежду, что мы еще увидимся. На это он ничего не ответил, а посмотрел долгим, глубоким взглядом уже неземного знания. Это была моя последняя встреча с отцом Владимиром. Но не было и нет никакой безысходности, скорби. Отец Владимир жив, жива его душа, и он молится за нас. Его святыми молитвами, постоянно получаю утешение и помощь. Преподобие отче Владимире, моли Бога о нас, грешных".

Матушка Ирина:"19 марта. Начинается литургия, по храму идут волны аромата: икона мироточит в двенадцать струй. После службы, оберегая еле движущегося батюшку от толпы, его подводят к иконе. Отец Владимир глубоко потрясен: икона залита потоками мира. В слезах, он повернулся к людям, благодарил за святые молитвы. Произнес: "Простите меня", - сделал земной поклон. Множество людей, знающих его и незнакомых, со слезами упали на колени: "И ты нас, батюшка, прости". После службы все стремились к нему подойти. Оказывается, он всех помнит, каждому что-то говорит. Сотни людей получили благословение. Днем состоялся Крестный ход с Державной и мироточащей Царской иконой.

Вечером возвращаемся в храм, он полон. Отец Александр сказал: "Мы все собрались отслужить молебен о здравии тяжко болящего отца Владимира, будем просить исполнения воли Божией". Батюшка в облачении, которое весило непосильные килограммы, как и другие служащие, произносил икосы и кондаки. Священники читали по очереди. Люди стояли на коленях, обливаясь слезами: духовные чада, приехавшие со всех концов, и те, кто видели отца Владимира в первый раз. Давно я так не плакала, уже не о батюшке, о том - что жива Россия. Слезы сами текли. И все плакали вокруг. Люди благодарили Господа за присутствие на таком молебне".

Последние минуты, подаренные батюшкой сотням людей после молебна о его здравии у чудотворной мироточивой иконы Государя. Скольких он благословил, написал безценную строчку на память.

Раба Божия Валентина П.: "Взяла благословение у отца Владимира - но отойти невозможно. Вдруг, верно Ангел меня надоумил, бросилась к свечному ящику, купила акафист Царю, пусть у меня дома уже есть: "Батюшка, хоть крестик своей рукой поставьте на память". Внимательно посмотрел, спросил имя, про родных и написал: "Р.Б. Валентине со сродниками на молитвенную память. Бог любит тишину". А я так люблю поговорить. Увидела батюшку в первый раз, жалко, что в Дивеево за столько лет не выбралась". Какому количеству душ батюшка сказал самое нужное, добрым намеком стер пыль с забытых грехов, скольких одарил улыбкой, попросил позвать, чтобы лично поблагодарить, вызвал слезы, что-то подсказал".

Раба Божия Марина: "Проходит мимо, благословляет. Остановился и произносит, но первое слово не разобрала, а второе: "...не забывай". Молчу, он все понимает и повторяет более отчетливо. Но смысл слова так, видимо, далеко от меня, что не разбираю опять. Он в третий раз, с особенным участием: "Четочки не забывай!" А я, хоть в храме работаю и в отпуск в монастырь езжу, но сознаться, давненько их в руки не брала…"

После отъезда батюшки моя подруга вошла в дом причта в глубоком волнении: "Ты можешь себе представить, отец Владимир ходит из храма спиной к дверям, лицом к толпе, которая неотрывно следует за ним. Я во втором-третьем ряду, не пробиться - просунула свою руку сквозь идущих впереди меня. И вдруг батюшка эту мою ладошку так крепко сжал и потянул за собой. Он же немощной - откуда такая сила? - так крепко повел за собой". - Да, - говорю ей, - он сделал это неслучайно. Он всегда чувствует тех, кому нужна помощь". Она вдруг зарыдала, упала на колени: "Молитесь за меня, все очень плохо. Я уже полгода не причащалась. Никто не знает, как у меня плохо..." - "Вот батюшка тебя позвал". Она причастилась через несколько дней.

(Вес отца Владимира - 33 килограмма, он едва на ногах). И поток людей до конца, до минуты отъезда. Помню, как в прошлый приезд отец Владимир в шутливой, почти поэтической форме, прозрел особенности характера одной из сотрудниц храма и тонко, беззлобно обратил на них ее внимание. Через пять лет умирающий батюшка вновь увидев Л., стоящую у его машины. Сделал попытку низко ей поклониться, с глубоким чувством произнес: "Простите меня, я ведь в прошлый раз Вас обидел..." Почти заплакав, Л. упала на колени: "Нет, нет, это Вы простите меня". И вслед уехавшей машине: "Есть же такие люди: мы перед ними виноваты, но просят прощения - они!"

За три месяца до своей кончины, в декабре, отец Владимир зашел в дом причта. Просфорница В.: "Открываю дверь. Не верю своим глазам, совсем прозрачный от худобы отец Владимир. Не знала, что он после голода: "Батюшка, - говорю, - благословите". Он меня тут же узнал, благословил и, не теряя ни мгновения: "Как ты? Сын?" Будто не было перерыва, никаких пяти лет. И я, словно видела его вчера, всем сердцем: "По-прежнему. Жуть. Сына в Церковь привести не могу...". И уже едва не плачу, все рассказываю. Разве так с каждым поделишься? Ему ведь действительно важно, что с твоей душой происходит. Садимся за стол. Во все входит, дает советы. И вдруг: "Вези сына ко мне в Дивеево!" Снимает с руки четки, дарит: "Молись, и я буду молиться". Благословил. Считанные минуты, а вспоминаю - слезы подступают. Какого великого сердца и Духа человек. До последнего дня никому не дал понять, что умирает. И поразительно, молюсь о сыне, не просто верю, знаю, что и отец Владимир о нем молится. Он на ветер слов не бросал".

И самый последний счастливец - мальчик лет шести, которому были отданы последние батюшкины минуты. Стояла поодаль и, едва улавливая слова, ощущала их ценность. Глаза батюшки казались бездонными, они отдавали уже нездешнее знание о любви и послушании Богу тому чистому, который мог его воспринять. Никогда не видела у детей такой глубины реакции. Ребенок полностью преобразился: приподнятая головка, пристально внимающие широко раскрытые глаза, не по возрасту разумное лицо. На каждое наставление отца Владимира он кивал головой с тем особенным чувством, с каким солдат отвечает любимому полководцу, который посылает его на битву. Батюшку почти внесли в машину.

Водитель храма, неотступно ожидавший отца Владимира после молебна в течение длительного времени, остался без ужина и невольно подумал, как голоден. Батюшка повернулся к нему, улыбнулся незабываемой улыбкой: "Сейчас доедем и всех накормим..." "Глядя на его радость, я вздрогнул от пронзительной мысли: ему-то с нами есть не придется..." - вспоминает М. Тронулась машина. Батюшка сказал матушке Ирине: "Матушка, какой же я счастливый человек". Плакали остающиеся люди. Никто не знал, что отцу Владимиру остается жить здесь - три дня.

Матушка Ирина: "В понедельник, несмотря на безмерную слабость, едем к отцу Кириллу в Переделкино. Он благословляет отца Владимира почаще причащаться, собороваться и служить. Добавляет: "Раз уж в Москве оказался, полечись немножко". В среду, на 40 мучеников, была ужасная погода, очень низкое давление. Утром рассказал: "Ночью я упал с кровати, хотел выйти и не смог. И на кровать не мог подняться, так всю ночь и пролежал. Звал, звал тебя, а ты в соседней комнате не слышала. Потом Т. М. откликнулась и на кровать меня положила". Слабость у него была непередаваемая, ни рукой, ни ногой не мог пошевелить. "Куда же мы его везем? В какую больницу? Зачем это?" Все во мне восстает против. Батюшка говорит: "Но благословили же. Надо выполнять. Я сейчас расхожусь, ты не волнуйся, я расхожусь". Мы его поднимаем, одеваем, он в полной немощи. Едем в военный госпиталь пограничных войск, 50 км от Москвы. Батюшка в состоянии необыкновенного благодушия. Сажаем в каталочку, а у него ножки волочатся: "Ну, что с ногами?" - говорю я, ожидая, что он сейчас поставит их на ступеньку. "Куда же я их дену? Они так и будут болтаться. Ты уж мне их как-нибудь подоткни", - так весело, весело. "Я же ничего с ними не могу сделать, ни поднять, ни переставить". Одна радость. Всецелая немощь и полная победа над плотью: она не тяготит, не смущает. Она совершенно не нужна.

Размещаемся в двухместной палате. Огромное окно, за ним сосновый бор. Батюшка вспоминает одного за другим духовных чад, со свойственным ему участием углубляется в чужие ситуации. Говорю: "В последние дни, как к тебе не войдешь, скажешь что-нибудь, ты сразу мне рот крестишь". - "Матушка, я же всех терплю. А тебя уж и не могу. Ты прости меня. Как же я вас всех измучил своей болезнью". - "Что ты, мы рядом с тобой спасаемся, ухаживаем за тобой. Нам радость такая". Он удивляется: "Какая у нас палата - генеральская". - "Царская, это нам Государь устроил". - "Да!" - и запел: "Царства земнаго лишение, узы и страдания многоразличных кротко претерпел еси, свидетельствовав о Христе даже до смерти от богоборцев, страстотерпче великий, Боеовенчанный Царю Николае, сего ради мученическим венцем на Небесех венча Тя с Царицею и чады и слуги Твоими Христос Бог. Его же моли помиловати страну Российскую и спасти души наша". Пропел тропарь до конца.

Ну, думаю, дивны дела Твоя, Господи. Ведь совсем без сил. Источал одну любовь. Медсестру, которая ставила ему капельницу, расспросил о родных, детях, благодарил за умелую работу. И такой светлый. Полное благодушие. В радости пребывал неизреченной. Сняли капельницу, десять часов вечера: "Дай-ка мне, матушка, четочки". Вынимаю из его подрясника. "Это Иерусалимские. Дай мне те, что отец Кирилл подарил. Дивный старец! Сколько же у него любви!" Сижу с отцом рядышком, разговариваем. Только теперь понимаю: не было бы этого госпиталя, мы бы рядом вот так не сидели, не разговаривали. Дома: приходят, уходят, дела, суета. Эти последние часы - подарок Божий и Государя. Батюшка: "А теперь Псалтирь". Отвечаю: "Я на семнадцатой кафизме остановилась". Прочла Трисвятое по Отче наш. И он дал возглас, тихонько так: "Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа". Это были его последние слова: "Аминь".

Открыла Псалтирь. Прочла все кафизмы до конца. Он тихо заснул, и я легла. В пять утра просыпаюсь, слышу необыкновенно тяжелое дыхание. Подхожу: батюшка дышит открытым ртом. "Господи, почему же он так странно дышит у меня? Не помню, чтобы так дышал". И не понимаю, что это предвестие конца. "Может, ему какое-то снотворное дали, чтобы глубже спал? Пусть поспит". Не знала, что когда человек отходит, такое дыхание. "Но у него же все пересохнет, надо Крещенской водички дать". Беру марлечку, смачиваю, капаю Крещенскую воду. И опять прилегла. В семь часов меня разбудила медсестра. Смотрю, батюшка по-прежнему. Думаю, еще полчасика вздремну, день впереди тяжелый. Нет, чтобы встать, молиться: Ангел-хранитель меня поднимал. Проснулась в половине восьмого. Солнце залило всю палату. И он лежит в этом свете. Один глаз приоткрыл и на меня смотрит. Подскочила: "Батюшка, батюшка!" Трогаю его ручки, все теплое. А пульс не прощупывается. Я за медсестрой. - "Да, матушка, все... Успокоился". Неверующий человек, и такая фраза: "Успокоился". Действительно - успение. По своей всегдашней любвеобильности, заботливости о всех - дал мне всю ночь отдыхать. И ушел - солнечным утром.

Знакомые монархисты привезли гроб, обтянутый желто-золотистой тканью: "Матушка, только такой цвет был". - "Ладно, какой есть". Приехали в Боголюбове. Нас уже ждут: отец Петр, все сестры, с кадилом, свечами, хор выстроился. Вносим гроб в собор, тот самый, где в алтаре под куполом проявился образ Царя. Нас встречает икона Государя, копия мироточивой. Гроб батюшки - и Царь на него смотрит. Здесь гроб и простоял с вечера и до утра следующего дня под чтение неусыпаемой Псалтири. Всю ночь мы здесь оставались, читали Евангелие. Я - рядышком, то почитаю, то прикорну. Утром заглянула в батюшкино лицо: такое благостное, аскетическое - монашеское. Звоню в Дивеево, матушка игуменья волнуется: "Что вы так долго? Как мы будем переоблачать батюшку во власяницу? Он уже закостенеет". Тороплюсь к отцу Петру: "Матушка игуменья требует, чтобы мы ехали". - "Не благословляю. Останетесь на ночь. Не волнуйся, не закостенеет. Сам на себя все наденет". Так и было. Утром, после полунощницы и литургии нас проводили с кадилом, монастырским пением - чинно, благолепно. Здесь его любили. Ни одного горестного выражения, у всех светлые лица.

В Дивеево матушка игуменья сообщает мне: "Батюшку сейчас придут переоблачать". Отправляю Арсюшу с красными глазами вместе с иеромонахом Серафимом и отцом Андреем в келью к отцу. Выходит - невероятно счастливый: "Папочка как живой! Отцы полностью облачили, ничего не пришлось разрезать. Сам ручки подставлял". Отец Петр предвидел: "Он сам на себя все наденет". По его слову все произошло. "Мощевик-то сняли?" - спрашиваю у сына (отец Владимир носил на себе футляр с частью святых мощей преподобного Серафима). - "Да. Отец Андрей сказал: "Снимаем мощи с мощей!" Они были поражены: у папы такой вид - косточки желтенькие, все чистенькое, такой благостный, ты не представляешь". Ребенок полностью успокоенный. Увидел своего мертвого отца и вышел просветленный".

Наталья Григорьевна: "Удивительно, батюшка любил, когда я лепила из глины. Помню, приехала из Нижнего и сделала маленького ангелочка, думаю, еще полеплю деткам на подарки. И с этим одним пошла на улицу. Мимо креста канавки, дома батюшки. До этого мне уже сказали, что он умер. Говорю: "Да ну, что вы!" - как неверующий Фома. Спросила у вышедшего из калитки батюшкиного дома: "А правда, что отец Владимир умер?" Отвечает: "Да". Я перепугалась, думаю, зайти? "Но в эти моменты теряешься: ну что сказать? Вдруг слышу, меня окликнули. Мои знакомые шли по канавке. Смотрю, в Преображенском горит свет: "Не зайдем ли мы к батюшке?" Тут нас Лидочка догоняет. Обняла меня молча, и я - ее, и Лидочка меня вела на последнюю встречу с батюшкой. Смотрю, корреспонденты что-то фотографируют, суета. И вдруг все исчезает, остается отец Георгий, читающий Евангелие, одна монахиня. И я застыла возле стеночки... "Приходи, Наталья, приходи", - говорил отец Владимир. Все стеснялась, но вот Господь сподобил. Сейчас говори с тобой сколько хочешь: ни толпы людей, ни суеты... И с ним мы здесь побеседовали. Как душа с душою говорит. Было тихо-тихо в храме, священник читал Евангелие. Вечный покой. Как Левитановская картина - огромное небо, погост, кресты, церквушечки - вечность. И хрупкий, тоненький, всегда стремительный батюшка, который обрел вечный покой, обрел светлые обители. Не было ни капли сомнения. Светло-светло, тихо. Не было страха: а ведь я боюсь покойников. Но не было страха, рядом родной человек. Не было ощущения смерти. Такая высокая тишина. Не могу всего выразить по бедности языка. Но это была очень сильная встреча. Потом опять открылись двери. Я увидела согбенную женщину - его маму, в плюшевой шубке, как наши деревенские бабушки, скромная такая. Она подошла и так плакала. Ее отвели, посадили на табуреточку. Она все не могла остановиться плакать.

Подвиги жизни втайне. Все большое - сокровенно. Хранится для Бога, Для Господа вся его жизнь - та, что мы разглядели, та, что не заметили, та ~ которую он сокрыл ото всех. Люди по духу встретились, они знают втайне - это свой человек. И больше ничего не надо, потому что жизнь коротка. Вот так мы с батюшкой. И думаю: "Как же я тебя оставлю? Придет кто-нибудь из близких, и пойду". Появилась матушка, и я пошла. Удивительно, Лидочка меня ввела в Преображенский, Арсюша вывел - дверь закрыл за мной.

Вообще с этой семьей хорошо всегда было. Мы еще оценим то, что нам в Дивеево такой судьбоносный батюшка достался; переворачивал судьбы, переиначивал жизни. В Евангелии, Христос дал талант, он должен быть приумножен. Отец Владимир это исполнил.

Как у Господа: "Ты хочешь, милый мой, излечиться, спастись?" А он тридцать лет - расслабленный. "Очень хочу, Господи, но не имею человека..." И для скольких отец Владимир стал тем человеком. Для этих расслабленных, вот этих немощных, заброшенных людей, которые никому не нужны. Вечная эта картина: отец Владимир и эти сирые, больные, одержимые, никчемные люди в потоке его любви. Это же может только Христос. Для нас это - невозможно. Человек не в силах так любить. Все это - силой Христовой. Скольким людям протянул руку помощи, скольких спас и помог улучить Царствие Небесное. Светлая память иеромонаху Владимиру. Батюшка, помолись о мне грешной. Все слышит! Я вот так на могилочку приду, он все слышит. Это на уровне сердца, конечно. И как слышит. И все то, что не договоришь".

Матушка Ирина: "Гроб поставили в Преображенском соборе. Отец Андрей произнес замечательную проповедь, не мог сдержать слез.

"Братья и сестры! Трудно говорить о человеке, с которым прожил и прослужил почти семь лет - бок о бок и стоял перед Престолом Божиим. С которым делили пищу, делились радостями и печалями. Отцу Владимиру сейчас очень хорошо, и мы волнуемся не за его участь. Волнуемся и плачем о себе, потому что нам жалко себя. Так как с нами не будет больше собрата, который нес крест священнический - безропотно. Не было ни одного случая, чтобы отец Владимир отказал в чем-нибудь хоть кому-то. За все время его служения не было даже и того, чтобы он выразил как-то неудовольствие: всегда довольный, со светлой улыбкой, несмотря на усталость... Что показано нам на его кончине - христианской, мирной? То, как он - возлюбил! Как спелый колос, он отпал в житницу Небесного Царя.

Сегодня у меня было такое сильное смятение и жалость, как бы ощущение горя какого-то. И когда мы переоблачали батюшку, и я открыл его лиц о, коснулся его рук - понял, что печалиться не надо, а лишь благодарить Бога. Господь дал ему очиститься от всех грехов своих, он это с честью исполнил. Как верный раб - вошел он в радость Господа Своего. И я знаю, что отец Владимир Его верный раб.

В нашей жестокой, эгоистичной жизни, когда мы день и ночь - позволяем себе примерными быть эгоистами, батюшка представлял собой идеальный пример жертвенной любви... На его сердце как бы написано это слово "ж е р т в а". Он жертвовал всем: здоровьем, временем, силами - ради любви к ближнему - до самого конца…. Это великая потеря, потому что редкого молитвенника мы лишаемся здесь, на земле…

Но последнее, что мне хочется сказать - все это должны знать. Я прошу у него прощения за себя и всех, кому враг смог внушить мысли против него. Есть такая пословица: "Конец - делу венец". И мы видим, какой этот конец: монашеский постриг, блаженная кончина христианская. А на него лились такие потоки... Душа его находится сейчас здесь и радуется. Я почувствовал сегодня особенно сильно, как Бог милосерд и любвеобилен, как Господь глубоко сердечно любит нас и прощает. И все боли, все несчастья и скорби, которые обуревали отца Владимира здесь, на земле - сейчас представляются ему не столь великими. Благослови нас, батюшка. Желаем тебе Царства Небесного!"

Объявили всем: отпевание в Троицком соборе. В десять вечера сообщают: митрополит все переменил. В одиннадцатом часу ночи пошла к владыке. Келейница: "Что сказать?" - "Передайте, пожалуйста, матушка покойного отца Владимира просит ее принять". Возвращается: "Он вас не примет. Что вы хотите?" - "Прошу благословения перенести гроб в Троицкий собор, в нем отслужить литургию и совершить отпевание. Батюшка служил в этом соборе. В Преображенском строительные леса, люди там не поместятся". Последний ответ: "Владыка сказал: "Где стоит, там и будет стоять. Никаких переносов"".

Утром в Преображенском соборе владыка Иерофей отпевал батюшку. Стою, искушаюсь. Отец Владимир меня и мертвый вразумляет: "Так угодно Государю. Вспомни, ему здесь молебен служить не благословили". Успокоилась, думаю: "А престол-то в честь - всех святых. Слава Тебе, Господи! Значит, и Царя, и священномученика Владимира Киевского, Иоанна Предтечи и Серафима Саровского, Николая Чудотворца... всех святых. Благодарю Тебя, Господи! Благословение Божие". После литургии подошла к владыке Иерофею: "Будем обносить гроб вокруг Троицкого собора. Можно в него внести батюшку - попрощаться?" - "Конечно, он же служил там". Вынесли на улицу: солнце как на Пасху, сияет золотом гроб. Подошли к центральным дверям собора, матушка Мане-фа начала палкой стучать: "Вносите, вносите". Произошло замешательство. Передали: "Благословения нет". И батюшку пронесли мимо. Тут кто-то заметил: высоко в небесах парит удивительный голубь, трепещет крылышками, будто раку с мощами сопровождает. Люди головы поднимают. Невозможно глаз оторвать. У всех настроение - пасхальное".

На девятый день дьякон А. рассказал: "Когда митрополит Николай пришел в собор попрощаться с отцом Владимиром, подошел к гробу с правой стороны. Наклонился, а ему в лицо смотрит Государь. Кто-то положил около лика батюшки большую икону Царя. И получилось, митрополит - Государю поклонился. После этого он запретил отпевание в Троицком соборе, чтобы Царя вместе с батюшкой в собор не внесли. Слава Тебе, Боже! До последней минуты на земле батюшка служил своему Государю".

Геннадий П.: "Отец Владимир самый живой, самый нужный. Одному Богу известно, почему он ушел. Божий святой Промысел. Говорят: если бы отслужить молебен перед иконой Царя у мощей преподобного Серафима, отец Владимир мог бы исцелиться. Здесь ведь старцев нет, думаю, отцу Владимиру был предназначен этот путь. Есть запись на видеопленке, предсмертные кадры - они просто до основания потрясают. В глубоком батюшкином самоуничижении виден достигнутый им уровень. Сразу о себе задумываешься: "Господи, - вот он, живой пример истинного покаяния, вразумления..." Вспоминаю слова матушки Ирины: "Живого не пустили с иконой Царя в дивеевский собор - так он мертвый ее внес". В гробу - икона Царя. Отец Владимир даже усопший - стоял! - проповедовал Государя. "Будь до смерти верен", да? У кого-то верность до смерти, а тут - и после нее! И уже мертвое тело - держало, как свое знамя - лик Царя. Батюшка Серафим! Царица Небесная! Смотрите, вот Он, наш Государь, - в сердце России - в Твоем Дивееве! Ему и надлежит тут давно быть!"

Строки из письма подруги матушки Ирины:

До последнего момента я верила, что он выздоровеет. Господь так судил. Одни люди тлеют, другие сгорают, себя не жалеют. Но скольких он поддержал и согрел!... Отец Владимир быстрее всех прошел свой путь. Он, правда, всегда все делал быстро. Он как бы нам показал, будто сказал: ну, теперь вы не бойтесь: будет страшно или трудно, главное ~ не оглядываться назад. А ведь как же трудно это - быть "Серафимовым служкой". Это только кажется, что легко. Говори всем: "Радость моя!" и будешь преподобный Серафим. А ведь нужно себя умертвить. А кто на такое пойдет? А батюшка твой так и сделал. И если "зерно умрет, то даст плод" (и плод обильный) ...Может быть, отец Владимир уже встретил нашего Государя-мученика, и батюшку Серафима, и убиенного Иосифа Муньоса. Ему там - уже радостно и светло. Я верю, что так, иначе и быть не может! Иначе в чем смысл нашей - вашей жизни и любви? Господь любит нас, посмотри на всю нашу с вами жизнь - как Он нас люби т... Кланяюсь тебе в ноги за все твои страдания. Твоя О.

Послушница Алевтина, вспоминая об отце Владимире, произнесла: "Это был - народный батюшка". Вслед за всеми печальниками этой земли батюшка пил "горькую чашу русского народа", прижимая ее к сердцу, считая ее даром Христовым - со светлой готовностью и даже радостью. Поэтому неложно это слово о нем. Он был причастен самому главному знанию: все страдания во Христе обращаются в Пасх у. И Бог являл через него - Пасху, пасхальную радость страждущим. Господь снисходил ко всевозможным бедствующим, будучи умолен, упрошен болезнующим батюшкиным сердцем. И совершалось чудо: люди, только что изнемогающие, изнуренные скорбями и болью, трагически ощутившие свой крест невыносимым бременем - приходили в себя, воспаряли духом, исцелялись или чувствовали явное облегчение физических и духовных недугов, обретали силу терпеть и нести ношу дальше. Переосмысливали скорбь, воспринимая ее уже как дар - иго благое. Нередко это больше, чем прямые исцеления. Преображение больных, изнуренных страданием душ - непосильно осуществить словами. Батюшка дарил ощутительное духовное знание: "Ты - не одинок! Господь - рядом!" Благодаря батюшкиным молитвам ты начинал с потрясением понимать известное лишь теоретически: твою слабую, никчемную молитву слышат: преподобный Серафим, Царица Небесная, Сам Христос. Батюшка умолял Господа приклонить ухо к нашему убогому лепету.

Известная притча. Человек шел долгим путем вдоль берега безбрежного моря. Он пережил множество опасностей, глад, зной, холод и болезни. И когда изнемог непомерно, упал на колени и стал в отчаянии взывать к Спасителю: "Яне в силах более нести своего креста!" Он плакал. Ему явился Христос и тихо сказал: "Тебе только казалось, что ты один несешь крест - Я всегда помогал тебе - нести его. Посмотри назад", - и Он показал страннику пройденный путь. С удивлением тот увидел, что рядом с его собственными следами шли - другие… "Но, Господи, - с глубоким укором заметил путник, - Ты видишь, местами остается одна цепочка следов. Твои - пропадают. А мои ноги так глубоко вязнут в песке! В самые тяжелые периоды жизни - Ты оставлял меня одного!" Христос поднял на него глаза, с тем выражением, которое никому на земле не удалось передать словами, и произнес: "Это не твои следы, а - Мои. Потому что, когда тебе было особенно тяжело, Я брал тебя на руки - и нес, как Свое дитя".

Батюшка учил нас самому дорогому и редко исполнимому: замечать, чутко слышать любовь Христову, изливаемую лично на нас, отзываться на эту любовь благодарностью. Благодарить словами, делами - всей жизнью. Ведь чаше всего мы мертвы на это делание, и наше благодарение далеко не соответствует сделанному для нас Творцом и людьми, ведь сделать что-то доброе для нас человек благословлен Богом. Учил примером своей жизни более, чем словами проповеди. Собственная благодарность отца Владимира Господу в каждый период его крестоношения - была особенной. И достигла своего апогея во время последней болезни.

Безконечно благодарим Бога зато, что батюшка был. За то, что он - есть!

19 марта 2000 года в день Торжества Православия отец Александр произнес после проповеди на молебне перед Царской чудотворной иконой, которая была залита в тот день миром, как никогда: "Мы просим у Господа очень большого. Но Он всегда дает больше, чем мы просим". Мы умоляли об одном: чтобы батюшка жил. Пусть продолжающий нести изнурительную болезнь, в затворе, недоступный, но только - чтобы жил! Мы знаем теперь, что отец Владимир получил от Господа - больше!

На похоронах батюшки в душе звучало: "Смерть, где твое жало?! ад, где твоя победа?! Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!"