Многие эксперты считают 60-70-е годы революционными для медицины. Это связано, в частности, с формированием такого ее направления, как реаниматология. Критерии человеческой смерти: прекращение дыхания и сердцебиения – преодолеваются с помощью технологий искусственного дыхания и кровообращения. Современному определению человека как разумного существа стал соответствовать и новый критерий его смерти – невыполнение мозгом своих функций управления жизненными процессами в организме. При этом на основе изучения патологических процессов конечных стадий жизнедеятельности пересматриваются время, механизмы, критерии “необратимости” биологических процессов.
Реанимация (от латинского “reanimatio”) значит “оживление”. Этот термин давно известен культуре. В новозаветных текстах описывается, как Христос оживлял людей – единственного сына вдовы у ворот Наина, дочь Иаира, “четверодневного Лазаря”... Деятельность человека во многом задана великим стремлением к “уподоблению” Творцу. Но это “подобие” очень часто оборачивалось довольно плоской аналогией с весьма проблематичными для человека последствиями.
Любое изобретение и использование технических средств – дело разума и рук человека. Однако между человеком и техническими средствами, им созданными, возникает любопытная и достаточно жесткая взаимосвязь. Хайдеггер, например, приводит такое сравнение: “Техническое, в самом широком смысле слова, есть не что иное, как план”, созданный самим человеком, который в конце концов вынуждает человека к действию, независимо от того, желает он этого или нет.
Реанимация – это олицетворение технических достижений человека. Отделения интенсивной терапии современных больниц оснащены установками, делающими возможными различные процедуры. Хотите вы этого или нет, но система здравоохранения, оснащенная этой техникой, уже не способна отказаться от ее применения и подчас превращает своих пациентов в бесправных жертв. Грань между поддержанием жизни и продлением умирания порой настолько стирается, что смерть становится длительным механизированным процессом умирания, который технологически можно продлить до 10 лет.
Говоря о коматозных больных, профессор Б.Юдин очень метко называет период между состоянием “определенно жив” и “определенно мертв” – “зоной неопределенности”. Эта неопределенность касается не только поиска объективных критериев того, жив человек или мертв, но и понятий – “биологическая смерть”, “вегетативная жизнь”, “личностная смерть”, “труп с бьющимся сердцем” и т.п. Эта неопределенность касается и того, что отсутствуют морально-правовые отношения к человеку (или уже существуют?), пребывающему в таком состоянии.
При искусственном продлении жизни перед врачом неизбежно встает вопрос: “Что же дальше? Отключать аппарат или не отключать?” Эта зона неопределенности оказывается в буквальном смысле слова вне пространства христианских этических заповедей. Шестая заповедь “не убий” здесь просто “не работает”, ибо это – зона неизбежного убийства.
Пытаясь освободить от моральной и юридической ответственности невольных исполнителей “воли зоны” – врачей, культура обращается к принципу эвтаназии – умышленному, безболезненному умерщвлению безнадежно больных людей.
Вопрос, порожденный техническими возможностями современной медицины: “Кто должен принимать решение о Вашей смерти?” – это вопрос, который нужно осмыслять на уровне общественного и на уровне индивидуального сознания. Готов ли каждый из нас к этому? Конечно, не просто обсуждать вопросы, связанные со своей неизбежной смертью. Но это – одна из неизбежных издержек научно-технического прогресса.
Итак, кто должен принимать решение о Вашей смерти?
Субъектами исполнения решения могут быть медики, родственники, Вы сами. Выбор субъекта решения – один из факторов различия двух форм эвтаназии – активной (когда медперсонал использует средства, ускоряющие наступление смерти, например, смертельная инъекция и т.п.) и пассивный (отказ самого больного или его родственников от мер, способствующих поддержанию жизни).
В “Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан”, принятых в 1993 году, категорично запрещена активная эвтаназия. Каждого, кто не только осуществляет эвтаназию, но даже побуждает к ней, ожидает уголовная ответственность. Но статья 33 этого же закона предусматривает возможность отказаться от медицинского вмешательства или даже потребовать его прекращения.
Как должен быть оформлен этот отказ? Нашим специалистам небезынтересно и небесполезно было бы ознакомиться с юридическим опытом тех стран, где данные процедуры уже отработаны. Студентов и аспирантов должно обучить тому, что полный социальный анамнез отныне должен включать и вопросы, касающиеся воли больного относительно тех действий, которые будут осуществляться в отношении него, когда он уже будет не в состоянии контролировать ход событий, – насколько строго должна выполняться его воля, кто должен принимать окончательное решение. Это предложение вполне разумно. К сожалению, наши студенты из-за отсутствия учебных курсов по биоэтике лишены возможности получить целостную и связную информацию по этим вопросам, хотя это незнание и не освободит никого из них от юридической и моральной ответственности за неспособность справиться с ситуациями, связанными, в частности, с проблемой эвтаназии.
Ясное и детальное обсуждение правовых и этических аспектов этой проблемы нужно не только для больных, но и для врачей. Широко известна позиция западных специалистов, которые выдвигают принцип: “врачи не должны убивать”. Они прекрасно понимают, что “добровольная” или “достойная смерть” будет сопровождаться резким умалением достоинства людей, вынужденных обеспечить “достойную смерть”, которая – и от этого некуда деться – является превращенной формой самоубийства и убийства одновременно. При этом система здравоохранения будет вынуждена включить в себя институт смертеобеспечения. А отказ от последовательного гуманистического принципа сохранения будет вынуждена включить в себя институт смертеобеспечения. А отказ от последовательного гуманистического принципа сохранения и поддержания жизни чреват возможностью изменения моральных основ врачевания, что еще со времен Гиппократа определяло результативность лечебной деятельности.
Тем не менее, вопрос: “Должен ли врач спасать жизнь или помогать умереть?” – опять стоит в повестке дня, обостряя уже не медицинские, а традиционные, смыслополагающие проблемы: является ли жизнь ценной, и при каких условиях она утрачивает свою ценность? Должны ли мы желать своей смерти и сами принимать решение о своей смерти? Какой, в конечном счете, это имеет смысл, для кого и почему? Некоторые скажут, что эти вопросы – следствие всепроникающего пафоса христианской этики. К сожалению, выбор у нас невелик. Отказаться от этих вопросов можно. Но при этом вряд ли можно будет обойтись без пафоса антихристианского толка.