“Основной вопрос” традиционной врачебной этики – это вопрос о взаимоотношениях врача и пациента. Первичным в этом отношении всегда был авторитет врача. Как говорят медики, “при расхождении мнения больного с объективными медицинскими показаниями предпочтение отдается последним. Эта модель взаимоотношений врача и пациента получила название патерналистской (“отцовской”, “родительской”). Для современной ситуации характерно, что эта “первичность” не только оспаривается, но и в значительной степени преодолевается.
      Сегодня все чаще ставится вопрос об участии больного в принятии врачебного решения. И это далеко не вторичное участие оформляется в ряд новых взаимоотношений врача и пациента. Их названия говорят сами за себя – информационная, совещательная, интерпретационная. В границах этих моделей врач меняет роль “отца” на роль или консультанта, или советчика, или компетентного эксперта-профессионала. Основная задача – не принятие решения, а полное информирование пациента о состоянии его здоровья, риске и пользе возможных вмешательств. Другими словами, “при расхождении мнения пациента с объективными медицинскими данными предпочтение отдается первому”. Разработка этих моделей активно осуществляется в США, в странах Западной Европы. Реальность страховой медицины и частных медицинских услуг делает вопрос об информированном согласии, а вместе с ним и всю систему этико-правовых отношений в медицине, актуальными для России.
      Мощное демократическое движение за права человека обернулось для медицины новой правовой и нравственной реальностью. Не случайно в этом контексте возникновении понятия “права пациента” и концепции автономии больного. В “Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан” “соблюдение прав человека и граждан” объявляется основным принципом охраны здоровья. Статья 30 “Права пациента” раскрывает содержание этого понятия в 13 позициях. И если раньше оно сводилось к праву на медицинскую помощь, то сегодня понятие “права пациента” включает в себя право на полную информацию о состоянии своего здоровья, право на выбор методик своего лечение и право на отказ от лечения, право выбора врача и медицинского учреждения, право на компенсацию за нанесенный ущерб и т.п.
      Такой подход, помимо социокультурных оснований, связан с внедрением в практику врачевания новых биомедицинских технологий. Трансплантология, реанимация, искусственное оплодотворение, генная терапия, психиатрические методики работы изменили уровень возможного воздействия на человеческую жизнь не только на ограниченной территории конкретной болезни, но и на всем его жизненном пространстве. Другими словами, новые биомедицинские технологии изменили уровень возможного воздействия на человеческую жизнь. Пациента можно на неопределенно долгое время превратить в “труп с бьющимся сердцем” и при этом осуществить “забор” органов для сохранения другой жизни; или омолодить стареющий организм за счет прекращения жизни нескольких 20-недельных зародышей; или обеспечить ребенку, зачатому “в пробирке”, пятерых родителей (из них троих – биологических), превращая его в человека, не только не помнящего, но и не знающего родства; можно на генном уровне выяснить, какую патологию вы в состоянии передать потомству; хотите вы этого или нет, не говоря уже о том, насколько это вредно для вашей психики, вы можете быть подвергнуты массовому сеансу психотерапии – не только на стадионе, но и у себя дома с помощью радио или телевидения. Биоэтическая концепция автономии человека в значительной степени возникает как форма самозащиты человека от благих намерений медицинских вмешательств. А поскольку от возможности стать объектом подобных вмешательств не застрахован ни один человек, то биоэтика выходит за узко профессиональные рамки собственно врачевания.
      Взаимоотношения врача и пациента имеют еще одну сторону. Это проблема эвтаназии. Здесь право индивида на достойную смерть вступает в противоречие с правом личности врача исполнить не только профессиональную заповедь “не вреди”, но и общечеловеческую “не убий”. Социологические опросы подтверждают наличие этого противоречия: во многих странах мира, в том числе в России, население как совокупность возможных и действительных пациентов более расположено к эвтаназии, чем врачи.
      Новые медицинские технологии, в частности, реанимационные, трансплантологические, фармакологические создают новую нравственную реальность – ситуации убийства из милосердия, сострадания, из-за спасения другой жизни и т.п.
      Сторонники консервативной формы биоэтики на Западе полагают, что “врачам в обществе должно быть запрещено убивать”. Разделяют эту позицию многие врачи в России. Так, вопреки “Основам законодательства РФ” о здравоохранении, допускающим пассивную эвтаназию, то есть возможность умереть без лечения (ст. 33), Ассоциация врачей России опубликовала проект “Клятвы российского врача”, которая включает следующие положения: “Я обязуюсь во всех действиях руководствоваться Этическим кодексом российского врача, этическими нормами моей ассоциации, а также международными нормами профессиональной этики, исключая не признаваемое Ассоциацией врачей России положение о допустимости пассивной эвтаназии”.
      Отношение к эвтаназии – лишь один пример реальных противоречий современной плюралистической культуры. Профессор Борис Юдин, заместитель председателя Российского национального комитета по биоэтике, полагает, что “биоэтику следует понимать не только как область знаний, но и как формирующийся социальный институт современного общества”.
      Однако при обсуждении вопросов, связанных с биоэтикой, часто можно услышать мнение, что это, мол, типичный продукт западной культуры, как с точки зрения содержательных, теоретико-познавательных способностей, так и с точки зрения ее социально-экономических возможностей. Ни культурно-историческая специфика России, ни, главным образом, ее катастрофическое экономическое положение не в состоянии “принять” биоэтику. Биоэтика – это феномен цивилизованного и богатого общества, высокотехнологичной и практически благополучной медицины.
      Но ведь именно патологическое состояние отечественного здравоохранения особенно нуждается в четком и осмысленном нравственном регулировании и правовом управлении. Отсутствие нравственных принципов и правовых норм создает благоприятную среду для безоглядного экспериментирования методиками лечения, фармакологическими препаратами и т.п. Предотвратить последствия нравственной “стерильности” – актуальнейшая задача биотического знания.