Речь пойдет об иноках Глинской пустыни архимандрите Таврионе (Батозском, †1978) и схиархимандрите Иоанне (Маслове, †1991).
      Первого я никогда не видел и ничего о нем до 3 ноября 1992 г. не слышал, а второго хорошо знал как своего ученика, сослуживца по преподавательской работе, а затем и официального оппонента на мою докторскую диссертацию. После кончины отца Иоанна я ежедневно на утренней и вечерней молитве поминал его в числе своих родных и близких, завершая каждый раз, по семейному обычаю, поминовение словами: "И святыми их молитвами прости, Господи, и наши согрешения". А с вечера 4 ноября 1992 г. после имени отца Иоанна я стал поминать и отца Тавриона. Что же побудило меня к этому? Что заставило?
     3 ноября 1992 г. принесли нам очередной номер одной московской газеты. В глаза сразу бросилось благостное лицо старца Тавриона. Так как материал о нем представлен был большой (5 столбцов страницы из 6 возможных), я в этот день прочитал лишь преамбулу. Она понравилась мне своей теплотой, но вместе с тем и смутила меня сообщением, что группа верующих г. Москвы обратилась "к председателю Синодальной комиссии по канонизации митрополиту Крутицкому и Коломенскому Ювеналию с просьбой рассмотреть вопрос о причислении к лику святых архимандрита Тавриона", а автор статьи тут же выразил надежду, что "процесс канонизации этого праведника не затянется надолго". Я принял это сообщение как нечто поспешное, скороспелое: ведь от дня кончины отца Тавриона отделяет нас всего 14 лет. Для того, чтобы сегодня непогрешительно сказать, что он святой, нужны весьма и весьма убедительные свидетельства. Конечно, время было такое, когда о нынешних святых не говорили. Мы жили больше воспоминаниями о древней Церкви. И все-таки иногда, как сквозь тучу, прорывались вести о том, что есть и сейчас светочи, праведники. Но вот об отце Таврионе - моем современнике - я ничего не слышал... С такими мыслями я отложил газету, тем более, что продолжать чтение ее не было времени.
     На следующий день - память Казанской иконы Божией Матери - я пошел к Божественной Литургии в Богоявленский Патриарший собор, где должна была совершиться хиротония во священники моего племянника Феодора Кречетова. Богослужение и хиротонию совершал сам Святейший Патриарх Алексий II. Молитвенно и торжественно проходило богослужение. А вовремя запричастного поздравления с праздником священнослужителей я подошел поздравить протоиерея Геннадия Сибирева. И вдруг он мне говорит: "А вы знаете, Константин Ефимович, какой великий духовно был отец Таврион?!" - Я на какое-то мгновение остолбенел. - А отец Геннадий продолжал: "С ним мне довелось встретиться один раз, и это запомнилось на всю жизнь... Когда преосвященного Леонида определяли на Рижскую кафедру, он попросил у Святейшего только об одном: дайте мне с собой отца Тавриона... Везде, где он появлялся, мир преображался!.." Придя в себя, я решил, что отец Геннадий, так же как и я, только что увидел сообщение об отце Таврионе в газете и потому вспомнил о нем. Но здесь я был не прав. Отец Геннадий ничего об этом не знал. Когда я спросил его, видел ли он газету с материалами об отце Таврионе, он сразу поставил мне несколько вопросов: где? когда? что пишут? Нет ли у меня с собой этой газеты, чтоб хотя бы взглянуть? - На все вопросы я ответил, но ничего не сказал отцу Геннадию о моем вчерашнем смущении, да и причащение священнослужителей уже завершилось.
     Придя домой, я снова взял газету, положил ее в сумку, так как вечером собирался ехать в Сергиев Посад, ибо на следующий день с утра у меня начинались занятия в Духовной Академии. По дороге я внимательно прочитал все об отце Таврионе... Все сомнения мои были сняты. В проповедях старца я и сердцем и разумом почувствовал благоухание Христово. Теперь мне хотелось поступить иначе, чем после прочтения преамбулы: я хотел сразу написать митрополиту Ювеналию письмо, присоединяясь к автору статьи и поддерживая его надежду на то, "что вскоре мы сможем обращаться к отцу Тавриону с молитвами". Войдя в комнату гостиницы Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, где я останавливаюсь и ночую, я достал бумагу, ручку, сел за стол, и... посидев несколько минут, отложил все в сторону - не стал писать...
     5 ноября во время лекции, я кратко рассказал студентам, что произошло. Они попросили меня записать это. Тем не менее что-то тормозило. Однако дальнейшие события понудили меня взять перо и все записать. События эти следующие.
     Статью об отце Таврионе я показал гостиничному иеромонаху отцу Киприану (Цибульскому). Взяв у меня газету, он сказал: "Сейчас я вам принесу другую интересную газету" и принес мне развернутый на 13 странице "Русский Вестник" (№ 8). Со страницы "Русского Вестника" на меня смотрело одухотворенное лицо схиархимандрита Иоанна (Маслова), глинского молитвенника того же времени, что и отца Тавриона (отец Иоанн пришел в Глинскую пустынь 1955 г., а отец Таврион в 1957 г. был назначен туда же наместником). Это было для меня последним свидетельством, что надо брать в руки перо... Остается только несколько вопросов. Почему явил себя мне отец Таврион? Потому ли, что я усомнился в возможности скорой его канонизации? Хотел ли он мне показать, что надо больше доверять сердцу, а не разуму? Или, может быть, отец Иоанн в ответ на мои молитвы явил свое ходатайство перед небесным Престолом Божиим - привел меня к отцу Тавриону и соединил меня с ним? А может быть, и одно и другое, вместе взятое?
     Как бы то ни было, а я сегодня с еще большей верой в союз Церкви Небесной и земной молюсь: о упокоении схиархимандрита Иоанна, архимандрита Тавриона... и прошу: "И святыми их молитвами прости, Господи, и наши согрешения!"

6 ноября 1992 г.,
Свято-Троицкая Сергиева Лавра