Самоубийство

О грехе самоубийства

Смерть — великое и страшное таинство, и самое таинственное в ней — момент разлучения души с телом. Люди, легкомысленно говорящие о смерти, люди, сами прерывающие свою жизнь самоубийством, — глубоко несчастные и слепые! Ведь самоубийство уничтожает только тело, но не бессмертный дух, который, по разрешении от тела, перейдет в вечность и некогда вновь соединится с тем же телом, хотя и измененным. И тогда самоубийца даст отчет не только за свое нравственное поведение на земле, но и за насильственное прекращение своей земной жизни посредством самоубийства. Освобождая себя самоубийством от временных страданий, он через это подвергает себя величайшему страданию в будущей жизни. Человек не должен оставлять своего поста на земле, пока не отзовет его Тот, Кто послал его сюда. Даже в дохристианском, языческом мире самоубийство нередко осуждалось, человек, самовольно расставшийся с жизнью, считался недостойным доброй памяти.

Самоубийство — большая беда и для погибшего, и для родных, что остались жить. Часто бывает так: умер муж, жена скорбит, скорбит сильно, почти каждый день ходит на могилку; думы круглосуточно, с ними ложится спать, с ними встает, а порой и сна нет, и доводит себя до такого состояния, когда демоны имеют над человеком большую власть. Наступает ночь, и мнимый муж возвращается. Каждую ночь приходит, и жена уверена, что муж вернулся, и спит с ним. Утром он собирается, уходит, а ночью опять возвращается. Но это не покойный муж, а демоны, принявшие его вид. И часто мы видим: если человек не опомнится, не обратится к Церкви — кончает жизнь самоубийством. Да и вообще — каждый подвал, каждый тупик жизненного лабиринта имеет быстро открывающуюся выходную дверь с надписью «самоубийство». В разных положениях, по разным поводам, причинам и соображениям, как вода, стремящаяся к узкому горлышку воронки, мысль человека, сдавленная страданием, устремляется к самоуничтожению... Страдание же есть тайна, понятная лишь немногим, хотя и открытая всем. «Перечеркни свою жизнь... просвета нет... все кончено... бессмысленно все...» — шепчут спазмы души, и какая-то подхватывающая и притягивающая (словно обнадеживающая!) сила влечет к уходу от страданий. «Покоя... Освобождения... В моей власти это». Что? — страшный вопрос. — Что это в моей власти? Нажать курок?.. И здесь открывается вера отчаявшейся души, но вера не в Бога и Его помощь, а темная, блуждающая, тупая, иногда страшливая, переплетенная с зарницами святых сомнений, — вера в то, что «ничего нет», или есть «покой», или (самое беспомощное) «Бог простит». Безусловно, Господь есть любовь и Источник всепрощающего милосердия, но Он не может против желания человека спасти его. А самоубийство и есть нежелание спасения души, противление Божественному Промыслу, ведущему всех желающих ко спасению.

Ведь человек имеет свободное произволение — призвать на себя волю Божию, в Евангелии открытую, или не признавать ее, и тем оставить себя перед злой богооставленной волей демонов. И потому есть грех к смерти (1 Ин. 5, 16). Грех против жизни. Бог велел о нем написать апостолу любви, ибо этот грех — против любви, убийство своей любви к Богу: самоубийство. Церковь не может совершить над самоубийцей ни отпевания, ни панихиды. С пением трисвятого Церковь провожает его останки до кладбища, вручая почившего Богу, каясь за него перед Пресвятой Троицей. И — келейно умоляет за него Творца. Но иного пения Церковь не может дать, ибо иное пение было бы неправдой, а Церковь никогда не говорит неправды. «Блажен путь, воньже идеши днесь, душе, яко уготовася тебе место упокоения» (прокимен погребения),— не может сказать Церковь, зная весь ужас души, самовольно оторвавшейся от тела. Не может Церковь сказать и того, что упование свое усопший возложил на Бога («На Тя бо упование возложиша, Творца и Зиждителя и Бога нашего...» — слова панихиды). И не ставится над самоубийцей Крест. На Кресте был распят Бог, претерпевший человеческую жизнь — весь ее позор и всю ее боль.