6. Наука и вера

Обычно думают, что наука сильна опытом, а вера чуждается опыта. Это положение ошибочно: наука богатеет не только от опыта, но и от чисто рассудочной деятельности; при этом в науке очень сильно и необходимо для нее участие веры, — не в религиозном, а в психологическом значении этого слова.

Еще Гегель сказал: «Чистыми эмпириками могут быть только животные». Ограниченное значение придавал опыту и позитивист Литтре. «Опыт, — писал он, — не имеет никакого значения в вопросах сущности и начала. За пределами опыта положительная философия ничего не отрицает и ничего не утверждает; она не знает непознаваемого, но констатирует существование его. Человеческий разум, в продолжении своего развития, не раз принимал вещи, которые прежде казались ему немыслимыми, и отказывался от других, которые считал единственно логичными».

Тиндаль заявляет, что «круг познаний человека нельзя ограничить тем, что дают ему пять чувств».

Ограниченное значение имеет опыт и в области естественных наук. Возьмем, например, астрономию. Разум здесь контролирует видимость и наперекор ей утверждает положения, не основанные на видимости. Уже изобретение и применение зрительных инструментов обличает слабую сторону видимости. Но и эти орудия, восполняющие недостатки нашего зрения, не делают нашего ведения полным. Астроном путем математических выкладок докажет, что за пределами отдаленнейших видимых систем существуют солнца и миры невидимые, необъятно великие. То же значение разума в области невидимого укажут палеонтология, физика и химия. Если бы ограничить науку видимостью, то эта наука была бы жалкая и слепая.

В. С. Соловьев утверждает, что очевидным бывает только маловажное. Два раза пять равно десяти всегда и везде, но это знание только формальное, призрачное. Наблюдаемые факты — мимолетны, лишены общего значения, например, состояние погоды в данном месте. Это знание и не всеобще, и не устойчиво. Факт действителен только здесь и сейчас. И барометр, и термометр постоянно колеблются. Очевидность или формальна, как в математике, или случайна, как относительно погоды. А все то, что всеобще, необходимо и внутренне важно, лишено очевидности для ума и осязательности для чувств. Отвергать это неочевидное не умно, и в отвержении меньше виноват ум, чем лукавая воля. Нет сердечного влечения к высшим истинам, нет желания, чтобы они существовали, так как они мешают жить без думы о смысле жизни, вот ум и приходит на помощь лукавой воле, требует доказательств. Это неверие, неуверенное в себе, озлобленное против отвергаемого. Этим озлоблением оно выдает себя, потому что нельзя сердиться на то, чего нет [22].

Во времена господства материализма еще можно было противопоставлять науку вере и отвергать все то, чего нельзя взвесить, осмотреть и ощупать. Но ныне духовное не считается уже вымыслом, возникшим из противоположения материальному. Оно дано нам в наших чувствах, желаниях и мыслях. Усомниться в существовании духовного труднее, чем в существовании материального, потому что самое сомнение есть состояние духовное. Кроме того, качества и свойства вещей воспринимаются нами как состояние нашего духа и явления сознания. «Дух,— говорит Д. С. Милль, — есть единственная действительность, на которую мы имеем доказательства». Итак, мир состоит из духа и материи. Но если эта двойственность когда-нибудь будет объединена, то это единое будет иметь духовный характер [23]. Даже такие сторонники опытного знания, как Лотце и Вундт, считают допустимым существование чисто духовных личностей, т.е. ангелов.

Человек религиозной веры терпимо должен относиться к научным теориям и гипотезам и не спешить приспособлением к ним или опровержением их: что есть истинного в этих научных построениях, то не может быть противно христианству — религии истины, что же в них ложно, то не долговечно. Хороший совет дает нам здравомыслящий самородок М. В. Ломоносов. «Нездраво, — пишет он, — рассуждает математик, ежели хочет он Божескую веру вымерять циркулем. Таков же и богословия учитель, ежели он думает, что по псалтири можно научиться химии. Наука и вера — две сестры родные, грех всевать между ними плевелы и раздоры».

Именно — сестры, а не враги. Проф. С. С. Глаголев выяснил, что приписанное Тертуллиану выражение: «верю, потому что нелепо» представляет собою искажение его мысли; в контексте это выражение имеет другой смысл. Вера и наука дополняют одна другую. Во всякой вере есть элемент знания, во всяком знании есть многое от веры. От веры — начала, истоки знания. Мы не знаем, но только верим, что наши ощущения от внешней природы, наши представления и понятия о вещах соответствуют действительности. В законы и силы природы мы также верим, не понимая, что такое сила природы.

Не нужно смущаться тем обстоятельством, что в числе естествоведов много людей неверующих. Что таковые есть, — это, к сожалению, правда. Но они встречаются и в рядах богословов, и среди людей, не знакомых ни с какой наукой. Здесь нужно помнить пословицу: дурная слава бежит, а хорошая на месте лежит. Один невер нашумит более дюжины людей с честными убеждениями. Ныне время опросов, анкет. Деккерт произвел такую анкету и среди естествоиспытателей. Он проверил воззрения 423 ученых. Каков же результат? У 56 лиц точка зрения на религию не определилась. 349 ученых оказались теистами, 9 — равнодушными к вере и 9 — враждебно относящимися к христианству. Это значит, что из 100 ученых более 95 % верующих и менее 2 % неверов.

Известный естествовед Дюбуа Реймон в одной из своих речей заявил, что новейшее естествознание, каким бы парадоксом это ни звучало, обязано своим происхождением христианству.