Глава XXV
Назначение Н.Ч.Заиончковского
Кончился 1915 год, а Обер-Прокурор все еще
не подыскал себе Товарища, вакансия, по-прежнему, оставалась свободной.
Моя кандидатура выдвигалась все более упорно, а, в связи с этим, отношения
мои с А.Н.Волжиным все более обострялись. Оглядываясь теперь на прошедшее,
оцениваемое мною столько же объективно, сколько и беспристрастно, я не
могу упрекнуть себя в том, чтобы питал к А.Н.Волжину какое-либо недоброжелательство,
хотя для этого и имелись, казалось бы, основания. Лично я был до того далек
от мысли о возможности моей кандидатуры на пост Товарища Министра, как
по своему возрасту, так и по служебному стажу, что не мог относиться недоброжелательно
к тем, кто держался такого же мнения. О том же, что Императрица в письмах
Своих к Государю настаивала на моем назначении, мне не было известно, и
я был убежден, что моя прошлогодняя аудиенция у Ея Величества, несмотря
на слова С.П.Белецкого и непрекращавшиеся поздравления с «высоким назначением»,
не даст и не может дать никаких практических результатов, тем более, что
Государыня не вызвала меня к Себе, и со времени первой аудиенции прошло
уже три месяца. Я продолжал свою службу в Государственной Канцелярии и
был уверен, что обо мне забыли... Ко мне доходили отголоски недоброжелательства
А.Н.Волжина; но я не обращал на них внимания, зная цену осуждениям ближнего...
Люди гораздо чаще осуждают другого, чтобы похвалить себя и подчеркнуть
свои преимущества, чем с целью нанести обиду, и редко делают различие между
«рассуждением» и «осуждением». А.Н.Волжин казался мне только жалким, неспособным
обнять ни сущности политического момента, ни той закулисной игры, какая
создавала этот момент, ни той работы, какая велась в миллионы рук, чтобы
одурачить общественное мнение и ввести его в заранее намеченное русло.
У меня рождалось лишь досадное чувство от сознания, что даже министры не
разбираются в «общественном» мнении и не только повторяют то, что им это
мнение диктует, но и верят ему. И это казалось мне тем более удивительным,
что то же общественное мнение особенно не щадило А.Н.Волжина; поэтому он
должен был бы знать цену ему. При всем том, мое решение отказаться от сотрудничества
с А.Н.Волжиным было непоколебимым.
Вот почему я был безгранично изумлен, когда,
случайно встретившись со мною, член Совета Министра Народного Просвещения,
Николай Вячеславович Заиончковский, сказал мне:
«Ну, поздравляю Вас Товарищем: дело решенное»...
«Каким Товарищем?» – удивился я.
«Ну, да разве Вы не знаете?! Теперь уже скрывать
не нужно», – ответил Н.Ч.Заиончковский, крепко пожимая мне руку. Я не знал,
что означает такая мистификация. Я не мог допустить того, чтобы назначение
могло состояться помимо меня и, притом, в тот момент, когда отношения,
создавшиеся между мною и А.Н.Волжиным, абсолютно этого не допускали...
И в моем воображении рисовались уже перспективы безвременного скандала,
который сделался бы неизбежным, если бы я подал прошение об отставке в
день своего назначения и мотивировал бы свое ходатайство нежеланием служить
вместе с А.Н.Волжиным.
Настали моменты мучительных переживаний, ибо
я ни откуда не мог узнать правды... Впрочем, такое состояние неизвестности
длилось недолго. Несколько дней спустя, С.П.Белецкий сообщил мне, что в
заседании Совета министров А.Н.Волжин выставил кандидатуру на пост Товарища
Обер-Прокуроpa Св.Синода того самого Н.Ч.Заиончковского, который, за неделю
перед тем, поздравлял меня с этим назначением.
«В тоже время, – добавил С.П.Белецкий, – Обер-Прокурор
намерен возбудить ходатайство об учреждении должности второго Товарища
и на эту последнюю представить Вас».
Назначение Н.Ч.Заиончковского не только не
задело меня, а, наоборот, заставило облегченно вздохнуть, в надежде, что
исчезнет почва для дальнейших сплетен и газеты оставят меня в покое...
Однако мало кто знал о моем решении отказаться от сотрудничества с А.Н.Волжиным,
и, на смену прежним приветствиям и поздравлениям, явились выражения недоумения,
сожаления и сочувствия со стороны тех, кто считал меня обойденным и обиженным.
Мне придется забежать значительно вперед,
чтобы рассказать об обстоятельствах, вызвавших назначение Н.Ч.Заиончковского,
о которых я узнал лишь в конце 1916 года, уже в бытность свою Товарищем
Обер-Прокурора Св.Синода.
А.Н.Волжин был убежден не только в том, что
моя кандидатура была выдумана Распутиным, но и в том, что я лично пользовался
Распутиным для достижения своих целей, якобы сводившихся к назначению меня
Товарищем Обер-Прокурора с тем, чтобы впоследствии свалить А.Н.Волжина
и сесть на его место. При таком убеждении было понятно, какое впечатление
производили на А.Н.Волжина слова Государя Императора, напоминавшего ему
о моем назначении.
Время шло... Государь Император, занятый на
фронте, не мог, конечно, сосредоточивать Своего внимания на этом вопросе...
Личные доклады А.Н.Волжина Его Величеству были редки, и он пользовался
этим для того, чтобы под всякими предлогами, затягивать вопрос о замещении
вакансии, измышляя, в то же время, способы избавиться от нежелательного
кандидата. Казалось, чего было проще высказать Государю Императору свои
сомнения и подозрения, обосновать их доказательствами, если они были, поискать
у себя гражданского мужества для того, чтобы разойтись с Государем в оценке
кандидата, а затем, если бы такие попытки не удались и Его Величество продолжал
бы настаивать на моей кандидатуре, тогда... выйти в отставку, с сознанием
исполненного долга... перед Думой и создавшимся ею общественным мнением.
Но А.Н.Волжину хотелось и одобрение Думы заслужить, и портфель свой сохранить:
он и придумал тот способ, какой можно было бы назвать даже остроумным,
если бы он привел к ожидавшимся результатам.
Убедившись в том, что личные доклады не достигнут
цели, ибо Его Величество продолжал настаивать на моем назначении, А.Н.Волжин
послал Государю письменный доклад, в котором ссылался на крайнюю запущенность
Синодальных дел и личную переобремененность делами и ходатайствовал об
учреждении должности второго Товарища Обер-Прокурора с тем, чтобы имеющаяся
вакансия была предоставлена тайному советнику Н.Ч.Заиончковскому, а мне,
как младшему, имевшему меньший служебный стаж, – вновь создаваемая должность
второго Товарища.
Государь Император, конечно, не предполагал
интриги и того, что этот доклад являлся лишь тактическим приемом А.Н.Волжина,
с целью избавиться от нежелательного ему кандидата; ибо, разумеется, А.Н.Волжин
был убежден, что враждебно настроенная к Синоду Государственная Дума никогда
не отпустит кредитов на учреждение новой должности второго Товарища и мое
назначение, таким образом, никогда не состоится. Однако же, не предполагая
интриги, Государь Император не ограничился на этот раз обычным начертанием
«Согласен», а написал на докладе А.Н.Волжина: «Согласен, но с тем, чтобы
на должность второго товарища Обер-Прокурора Синода был представлен князь
Жевахов».
Передавая мне об этом, директор канцелярии
Обер-Прокурора В.И.Яцкевич добавил, что А.Н.Волжин, после своей отставки,
взял свой доклад, с Высочайшей резолюцией, и в делах канцелярии его не
имеется. Предусмотрительно!
До сих пор вопрос о моем назначении вращался
в области разговоров и не выходил за пределы ее; отныне же Высочайшая воля
была зафиксирована Собственноручной резолюцией Государя, и А.Н.Волжин очутился
в трагикомическом положении. Он не только был вынужден возбуждать перед
Думой совершенно безнадежное ходатайство, но и оправдывать его вескими
данными, т.е. заставлять других верить, в то, во что он сам не верил. И
это в то время, когда Дума так безжалостно его терзала, когда он искал
путей к сближению с ней и не находил их, когда Синодальный бюджет еще не
был рассмотрен Думой, и впереди рисовались грозные перспективы бюджетных
прений и Думских «запросов»! Задача оказалась до того нелепой, что для
того, чтобы выйти из тупика, понадобились чрезвычайные усилия, чрезвычайные
ходы...
И вот, А.Н.Волжин, жалуясь на свою горькую
долю, рассказывает члену Думы В.Н.Львову (нашел кому рассказывать!!) о
том, как на него наседают «темные силы», с которыми он бессилен бороться;
как я, опираясь на Распутина, явился к нему с требованием предоставить
мне должность непременно с десятитысячным окладом; как, в ответ на заявление,
что такой должности нет, я потребовал учреждения новой должности Товарища
Обер-Прокурора, и он был вынужден уступить моему требованию...
Зачем же А.Н.Волжин вел такую неумную игру?
Был ли он действительно убежден в моих отношениях с Распутиным, с которым,
кстати сказать, я даже не встречался в последние 5 лет? Боялся ли он конкуренции
со мною, в чем утверждали его те, кто приписывал мне большую осведомленность
в сфере церковных дел, или, попросту, желал этим сбросить тяготевшее над
ним самим обвинение в том, что он получил свое назначение по проискам Распутина?
Не знаю. Но личного своего престижа перед
Думой А.Н.Волжин этою игрою не укрепил, а В.Н.Львов получил отменный материал
для своей громовой речи 29 ноября 1916 года, несомненно, еще более им приукрашенной,
и использовал его для тех целей, над которыми трудилась вся Дума, нанося,
чрез головы членов правительства, удары по России и монархии и разрушая
русскую государственность.