Глава XLVII
Речь члена Государственной Думы Н.Н.Милюкова
1-го ноября 1916 г.
В составе Совета министров было много способных
и энергичных людей и, в условиях нормальной государственной жизни, каждый
из них оставил бы крупный след. Но даже у наиболее уверенных в себе оптимистов
опускались руки при встрече с теми злодеяниями, какие пускались в обращение
Думой в ее неудержимом стремлении опрокинуть Трон и свергнуть Царя. С высоты
думской кафедры раздавались все более возмутительные речи, отравлявшие
своим ядом все большие круги и вносившие разложение в толщу народа и даже
армию.
Думали ли об этом думские ораторы, всходившие
на кафедру, с заготовленными речами?! Полагаю, что если и думали, то не
все, а только те, кто был игрушкой в руках интернационала и выполнял его
задания. Все же прочие были только рабами толпы, глупыми и наивными людьми,
смаковавшими то впечатление, за которым гнались, с целью сорвать рукоплескания.
Это погоня за дешевой славой, свойственная только ограниченным людям, и
вдохновляла бездарных ораторов, подбиравших в своих речах наиболее хлесткие
словечки и выражения, рассчитанные на впечатление, какое даст в итоге несколько
лишних аплодисментов...
О России же в те моменты никто из них не думал.
Наиболее типичной фигурой среди этих самовлюбленных в себя тупых людей
был прославленный, известно кем, «профессор» Н.Н.Милюков. Его речи были
наиболее развязны и свидетельствовали не только о его личной ненависти
к Их Величествам, но и о том, что он был одним из тех, кто, по идейным
или неидейным мотивам, выполнял определенные задания интернационала и шел
открыто к ниспровержению Царского Трона. 1 ноября этот господин произнес
свою проклятую Богом и всеми честными людьми речь... Что это была за речь?
Полная гадких выпадов против Ея Величества, эта речь была до того гнусна,
и пошла, до того цинична и преступна, что я до сего дня недоумеваю, каким
образом могло случиться, что этот Милюков получил в награду за нее гром
рукоплесканий, а не виселицу, и продолжает даже до сих пор делать свое
преступное дело.
Это была не речь, а призыв к открытому восстанию,
и совершенно логичными явились вопли истеричного Керенского: «когда же,
когда, наконец!», – раздавшиеся в думском зале вслед за речью Милюкова
и призывавшие к открытым революционным действиям...
Какое впечатление произвела речь Милюкова
на армию – говорить не нужно: однако я не могу воздержаться, чтобы не привести
отрывка из воспоминаний одного из тех генералов, кто грудью своей отстаивал
честь и достоинство России и, ведя борьбу на фронте, отбивался одновременно
от тех преступников, кто, в тиши своего кабинета, разлагал армию и мешал
его честной, полной самоотвержения и героизма, работе:
Вот что пишет генерал Н.Н.Краснов в своих
воспоминаниях: «Памяти Императорской русской армии», напечатанных в «Русской
Летописи», книга 5, стр. 56:
«...В начале Декабря 1916 года, когда вся
армия замерла на оборонительной позиции, старший адъютант штаба вверенной
мне дивизии принес кипу листов газетного формата. На них в нескольких столбцах
была напечатана речь Н.Н.Милюкова, произнесенная 1 Ноября. Эта речь была
полна злобных, клеветнических выпадов против Государыни, и опровергнуть
ее было легко. Я приказал листки эти уничтожить, а сам объехал полки и
всюду имел двухчасовую беседу с офицерами. Речь Милюкова проникла в полки.
О ней говорили в летучке Союза городов; о ней говорили в полках.
Приходилось брать быка за рога, прочитать
эту речь перед офицерами и по пунктам опровергать ее. Наблюдая за офицерами
во время беседы, разговаривая с ними после нее, легко было подметить разницу
между офицерами старого воспитания и новыми. Старые были враждебно настроены
против Милюкова. «Эта речь сама по себе – измена, – говорили они. – Мы
тут на позиции жертвуем собой, а они там разговаривают... Конечно, эта
речь станет известна немцам и как их обрадует! Не Мясоедов и не Штюрмер
изменники, а изменник Милюков... Как он смел так говорить про Императрицу!..
Что же представляет собой сама Дума, если в ней могут быть произносимы
такие речи?»
Но были и другие толки.
«Господа – говорила молодежь, – это не измена,
это – мужество. Говоря так, Милюков головой рисковал и добивался правды.
И мы должны быть ему благодарны. Он не изменник, а патриот. Начальник дивизии
говорит, что это клевета: но он говорит неправду... Он так говорит, потому
что он начальник и генерал. Он сам воспитан в «беспредельной преданности
Государю»; а между тем преданность должна быть разумная»...
Беседуя на эту тему со своими соседями по
фронту – начальниками пехотных дивизий – я убедился, что там речь Милюкова
была сочтена за великое откровение, за программу, и те немногие офицеры,
которые протестовали против нее, должны были замолчать. Там молчали даже
старшие начальники, подавленные мнением большинства. В некоторых полках
эту речь читали и солдаты. Но особенно широко распространялась она по тылам,
по командам ополчения, маршевым ротам и по госпиталям. Зараза шла в армию»...
Предположить, что Милюков не учитывал впечатления
от своих речей на массы, конечно, нельзя. Значит, он действовал умышленно,
значит – был изменником и предателем сознательно...
Претит нравственному чувству всякое преступление,
в чем бы оно ни выражалось; однако, упоминая на страницах своих воспоминаний
преступное имя Милюкова, я не могу не противопоставить этому имени светлые
имена С.В.Таборицкого и П.Н.Шабельского-Борк, тех пламенных патриотов и
прочих, верных сынов России, какие и поднесь томятся в тюрьме и попали
туда только потому, что трехмиллионная русская эмиграция вовремя не заступилась
за них, не закричала громко о том, о чем думают все русские честные люди,
о том, что, как бы велико ни было преступление этих юношей, выразившееся
в покушении на убийство Милюкова, но преступления этого последнего, убившего
всю Россию, были еще больше. С точки зрения уголовного кодекса, в их деянии
был состав преступления; но с точки зрения тех лучших душевных движений,
какие стоят над этим кодексом, было не преступление, а пламенная, не знающая
пределов, любовь к России, загубленной Милюковым, любовь, нашедшая, к сожалению,
неудачное выражение. И пора, давно пора объединиться русской эмиграции
в общем голосе за правду, за облегчение участи страдальцев, и сказать Германии,
за что же она, так бережно охраняющая святые начала патриотизма, столь
равнодушно отнеслась к высоким душевным движениям подсудимых; за что наказала
своих же друзей и, в угоду общественному мнению и натиску жидов, заступилась
за Милюкова, своего злейшего врага?!.