Глава LXIX
Борьба с «Царизмом» и ее приемы
Кончился второй период. Программа, имевшая целью
создать Распутину такую славу развратника, чтобы от него в панике разбегались
прежние почитатели и чистые люди с тем, чтобы разносить эту славу повсюду,
была исчерпана. Я уже указывал, что наиболее чистые люди, но малодушные
и робкие, были настолько терроризированы именем Распутина, что боялись
даже признаваться в том, что его видели, и тем громче кричали о нем, чем
больше боялись скомпрометировать себя его именем. Но какое значение могли
иметь суждения этих людей, удельный вес которых в глазах интернационала
был высок?! Все это были просто верующие, мистически настроенные люди,
могущие создавать великолепную декорацию, но непригодные для первых ролей...
Важны были не они, а люди, чье мнение могло иметь политическое значение;
а эти люди на подобные обвинения Распутина не обращали никакого внимания,
как и вообще Распутиным не интересовались. Нужно было выдумать что-либо
более веское...
И вот открывается третий период, когда к обвинениям
в дурном поведении Распутина присоединяется обвинение во вмешательстве
его в государственные дела... Стоустая молва подхватывает эти слухи, и
скоро вся Россия заговорила о том, что не Царь, а Распутин управляет Россией,
сменяет и назначает министров и пр. и пр... Лагерь противников Распутина
стал наполняться новыми резервами. Предводительствуемые Думою, туда шли
целые армии, состоявшие не только из людей, чье нравственное чувство возмущалось
безнравственностью Распутина, но, главным образом, из людей, усматривавших
в лице Распутина государственную опасность и считавших себя обязанными
с нею бороться. Программа интернационала разыгрывалась как по нотам. Зарегистрированы
случаи провокации именно со стороны тех людей, которые усматривали в лице
Распутина «государственную опасность». Эти люди, среди которых были и члены
Думы, выдававшие себя за друзей Распутина, завлекали его в кабаки, спаивали
и в пьяном виде фотографировали, а затем приобщали вновь добытые документы
к следственному материалу... С какой целью? Чтобы удалить Распутина от
Двора?.. Нисколько! Наоборот, они были заинтересованы в обратном: им было,
в этот момент, вдвойне важно еще более закрепить позицию Распутина при
Дворе, чтобы иметь основания для обвинений Царя в том, что Он окружает
Себя людьми, подобными Распутину...
Распутин очутился в положении затравленного зверя
и, стремясь сохранить свою позицию при Дворе, сделался мнительным и подозрительным
и видел в окружавших его не преданных ему учеников, жаждавших духовной
пищи, а коварных предателей, искавших его гибели.
Так как дурная слава исходила из разнообразных кругов
общества и фиксировалась Думою и прессою, то скоро Распутин стал в оппозицию
ко всем. К Думе он питал органическую ненависть и видел в ней сборище революционеров,
похитивших Царское Самодержавие и мечтавших о ниспровержении Трона и династии;
к духовенству и высшей иерархии относился отрицательно, обвиняя их в том,
что они не знают народной веры, не понимают своего назначения и, вместо
того, чтобы составлять оплот Престола, стоят в стороне от него, точно участь
его их не касается; к министрам относился скептически; общество называл
стадом баранов и делал исключение только для тех, кто не вызывал в нем
ни малейших сомнений со стороны своей преданности Царю. Но, считая врагов
Царя своими врагами, Распутин, в то же время, считал и своих врагов врагами
Царя, а так как число этих последних все более увеличивалось, то скоро
в глазах Распутина все общество, с Думою во главе, стало казаться ему обществом
изменников и предателей. В своем неудержимом стремлении спасти Царя и Россию
от этих изменников, Распутин базировался только на личном впечатлении,
забывая, что теперь его окружали уже не прежние мистически настроенные
люди, а проходимцы и нравственно нечистоплотные люди, рассчитывающие на
его темноту и невежество, мечтавшие о карьере и проникнутые мелкими низменными
целями. Эти люди, в большинстве случаев, принадлежали к типу тех мелких
департаментских чиновников, тупых и бездарных, каких везде много, специальность
которых заключалась в том, чтобы интриговать против своего начальства,
и вожделения которых не простирались дальше места столоначальника или начальника
отделения. Некоторые из них, действительно, имели успех у Распутина; но
не у министров, которым Распутин, под их диктовку, писал свои записки,
с трогательными обращениями «миленький мой», хотя часто и делал это, лишь
бы отвязаться от надоедливых просьб. Не нужно доказывать, что этого рода
записки никогда не касались вопросов государственных или бы отражали вмешательство
Распутина в сферу государственного управления. Эти обвинения были умышленно
пристегнуты, что являлось последовательным и логичным со стороны тех, кто
стремился доказать, что не Государь, а Распутин управляет Россией, а министры
получают свои назначения лишь после предварительной рекомендации Распутина.
Само собой разумеется, что не Государь, назначавший министров преимущественно
из состава членов Думы, руководствовался мнением Распутина, а наоборот,
Распутин старался вторить мнению Государя, предназначавшего ответственный
пост тому или иному лицу, не только поздравляя это лицо с назначением,
но и внушая ему мысль о своем посредничестве... Этим способом, чтобы увеличить
свой удельный вес, пользовался, кстати сказать, и небезызвестный в Петербурге
князь Андроников, рассылая вновь назначавшимся сановникам поздравительные
письма и иконы и выражая радость по случаю их назначения. Я лично никогда
не видел князя Андроникова и ни писем, ни икон от него не получал; но это
не мешало, однако, интернационалу отнести и меня к числу лиц, составлявших
общество так называемых «темных сил», разумеется, в тех же целях, какие
преследовались и игрою именем Распутина. Не все были героями настолько,
чтобы пожертвовать Государю и России свое имя и репутацию нравственно не
запятнанного человека; но все, принимавшие высокие назначения, знали, на
что идут и что их ожидает, знали, что чистые вчера, они будут сегодня оклеветаны
и названы «распутинцами» и погибнут во мнении общества.
Однако такое прозвище имело не только личное значение.
Раньше нужно было иметь очень много данных для того, чтобы поколебать положение
министра, пользовавшегося доверием Царя и общества. Теперь достаточно было
назвать его «распутинцем» для того, чтобы лишить его всякого доверия, той
почвы, какая, после учреждения Думы, была единственной и дававшей ему возможность
осуществлять его должностные функции. В глазах Думы все министры скоро
сделались «распутинцами»; их появление на Думской кафедре вызывало крики
возмущения; их государственная работа обесценивалась и аннулировалась Думой
под громкие аплодисменты заседавших в Думе агентов интернационала. Создалась
презумпция, что Царь и правительство во власти Распутина и губят Россию...
Отсюда один шаг до требования перемены не только в личном составе правительства,
на что кроткий Царь так безропотно и часто отзывался, расставаясь с преданными
Ему людьми, но и перемены всей системы государственного управления... В
лексиконе русских слов появилось новое слово «царизм», как источник всего
того зла, какое в действительности заключалось в тех, кто его выдумал.
Насколько бережно охраняли Царь и Царица репутацию
Своих министров, доказывает, между прочим, и тот факт, что, будучи связаны
с Распутиным только духовною связью, Их Величества никогда не вели никаких
разговоров с ними о Распутине. Это была Их частная сфера, в которую Их
Величества совершенно не считали возможным вводить лиц, связанных с Двором
только официальными, служебными связями. Записки, какие Распутин писал
министрам, касались, главным образом, вопросов мелкого чиновного обхода,
перемещений, или повышений по службе, ускорения находящихся в производстве
дел и пр. и были тем более безобидны, что Распутин, как доказано следствием,
не пользовался ими с корыстными целями и за свое посредничество не брал
денег, хорошо зная, что такое посредничество рождало часто противоположные
результаты. Допустить обратное – значило бы засвидетельствовать ординарную
нечестность министров; но именно к этой последней цели и стремился интернационал,
ради этого и была учреждена впоследствии, после революции, Чрезвычайная
Следственная Комиссия, задача которой заключалась именно в том, чтобы зафиксировать
такую нечестность правительства. Однако эта же Комиссия, в лице своих достойнейших
членов А.Ф. Романова и В.М. Руднева, не только не нашла «преступлений»
у низвергнутого революцией правительства, но, с негодованием, опровергла
взведенную клевету, приподняв и завесу, скрывавшую ее источник.
Распутин был, таким образом, только ширмой, скрывавшей
интернационал, и, чем громче о нем кричали, тем больше вырастали эти ширмы,
за которыми прятались действительные «темные силы» интернационала.