[Windows Write file. Some garbage expected]
/╡

Эссе

Земля крови

Земля крови 1

Сегодя утром я прочитал в газете заметку и подумал о той Аглии, которой
е помю и потому, аверое, восхищаюсь.

№Почти шестьдесят лет тому азад є 4-го сетября 1850 года є австрийский
геерал Хайау 2, заслуживший едобрую славу зверским подавлеием вегерской
революции 1849 года, подвергся а улицах Лодоа оскорблеию действием со
стороы ломовиков, служащих в пивой Баркли, Перкис и Ко, когда выходил из
этой пивой в сопровождеии адьютата. Народое одобреие было так велико,
что правительство е решилось возбудить преследоваие, а геерал, прозваый
в ароде °Выпори-бабуў, был выужде без промедлеия покиуть аши края.

Верувшись а родиу, о поселился у себя в поместье Секереш. По завещаию
земли перешли к его дочери, а после ее смерти ои должы были перейти к
аходящейся рядом общие. Недаво дочь умерла, о Совет общиы после
длительых обсуждеий отклоил дар, а земли постаовил е обрабатывать и
азывать впредь °Землею кровиў¤.

изобличали так же яросто, как геерала Хайау. Но я е думаю, чтобы их
били а лодоских улицах. Не тираов мало теперь, а ломовых изозчиков.
Одако я возлагаю адежды е а великих героев фирмы Беркли, Перкис и Ко.
Как и прекрасе их поступок, его ельзя азвать революцией в полом смысле
слова. Очеь приято видеть, как возчик бьет прославлеого геерала, о дела
это е решает. Только когда возчик подимет палку а хозяиа, увидим мы
сияющий восход бритаского самоуправлеия. Каша заварится тогда, когда мы
будем бить поработителей Аглии так же, как били поработителей Вегрии. Но
дух у возчиков уже е тот, ои е бьют и тех, и других.

общиа эта способа а прямые демократические действия, оа способа подять
палку.

зраилю, идут через пустыю к Земле обетоваой. Народ способе а подвиги,
способе и а преступлеие. Фрацузский арод совершал и то и другое во время
своей революции; ирладский є совершает и то и другое а своем мого более
чистом и честом пути.

мео такие дела доказывают, что арод є это личость. Общиа отвергла дар.
Человек может бросить в огоь деьги. Человек может бросить в реку мешок
зера. О может сжечь деьги, чтобы успокоить совесть, и утопить зеро,
чтобы умилостивить судьбу. Но как только речь заходит о жертве, мы заем:
действует едиая воля. Люди могут сомеваться и раскалываться а очеь узкие
секты, споря о том, как ажить богатство. Чтобы отвергуть богатство, ужа
исключительо едиая воля. Только очеь едиодушый комитет бросит деьги в
ками. Только очеь богобоязеое племя бросит зеро в реку.
Самопожертвоваие є пробый камеь самоуправлеия.

Я хотел бы верить, что в Аглии хоть оди совет графства или приходской
совет способе поступить так возвышео. Я хотел бы верить, что о может
сказать: №Не будет взиматься аредая плата с этих полей; е будет расти
зеро; ичего е будет расти а их, ои остаутся бесплодыми в азидаие
потомкам¤. Но, боюсь, ме возразят (как оди выдающийся социолог): №Зачем
расходовать добро?¤

Высокие равиы

Под этим страым сочетаием слов я подразумеваю е плоскогорья, которые ме
ичуть е итересы; когда человек карабкается а их, трудости восхождеия е
увечиваются радостью вершиы. Кроме того, ои смуто связаы с Азией є с
полчищами, поедающими все, как сарача, и с царями, взявшимися евесть
откуда, и с белыми слоами, и с раскрашеыми коями, и со страшыми
лучиками, словом є с высокомерой силой, хлыувшей в Европу, когда Неро
был молод. Силу эту поочередо сокрушали все христиаские страы, пока оа е
возикла в Аглии и е азвалась культом империи.

О чем-то вроде высоких рави толкуют теософы, по-видимому є в переосом
смысле. Урови духового бытия так хорошо закомы им, что ои видят их
воочию и, кажется, могут умеровать є №599а¤ или №Уровеь Г, подуровеь
304¤. Одако я имею в виду е эти высоты. Моя вера ичего о их е зает; ей
известо, что все мы є а одом урове, и е очеь высоком. Да, у ас есть
святые; ои є имео те, кто это поял.

Почему же я азвал равиы высокими? Объясю сравеием. Когда я учил в школе
греческий (который потом забыл), мея удивили слова №oinon melan¤, №черое
вио¤. Я авел справки и узал мого итересого. Я узал, что ам почти
еизвесто, какую жидкость пили греки, и вполе может случиться, что это
был темый сироп, который ельзя пить без воды. Узал я и другое: система
цветов в древих языках тоже е очеь ам поята; скажем, еясо, что имеет в
виду Гомер, когда говорит о темом, как вио, море. Мея это удовлетворило,
и я забыл свои сомеия и е вспомиал о их, пока е увидел одажды бутылку
виа, стоящую в теи, и е поял, что греки азывали вио черым, потому что оо
черое. Когда его мало, когда его видишь а просвет, когда за им играет
пламя, оо красое; если его мого и света рядом ет є черое, и все.

Потому же я азываю равиы высокими. Ои є е иже ас, ибо подимаются вместе
с ами; где ои, там и мы. Если даже мы влезем а гору, под огами, чаще
всего, будет кусочек ровой земли. Вершиа же только тем и хороша, что с
ее мы видим равиу во всей ее красе. Так человек, который поистие выше
других, хорош лишь тем, что о больше цеит все обычое. В утесах и пиках
только тот прок, что с равиы е увидишь равиы; в образоваии и талате є
только тот, что ои помогают порой оцеить прелесть простоты. Чтобы
увидеть мир с птичьего полета, адо стать малеьким, как птица.

Самый лучший из поэтов-кавалеров XVII века, Гери Воэ, выразил это в
забытом, бессмертом стихе:

Святое и высокое смиреье.

Дело е только в том, что эпитет №высокое¤ еожидае, как и положео в
хорошей поэзии. Здесь выражеа очеь серьезая истиа этики. Как далеко и
зашел бы человек, о смотрит вверх е только а Бога, о и а людей, и видит
все лучше, как поразительы и загадочы доля и доблесть одиоких сыов
Адама. Часть этой заметки я аписал, сидя а холме и глядя чуть ли е а все
цетральые графства. Подиматься было етрудо, о гребеь оставался так
далеко, слово, дойдя до его, я взгляул бы сверху а звезды. Одако взгляул
я е а звезды, а а города, и увидел город Альфреда, похожий а закатое
облако, и за им є Солсбери, подобый земле в затмеии. Образы эти є
ебесые; города были как будто е подо мой, а адо мою, и я поадеялся, что
до самой смерти смогу смотреть сизу вверх, а е сверху виз а тяжкий труд
и мирый дом адамова рода. Душе хорошо видеть равиы, и а еверых высотах
величия ощущать ад собой богодаое равество людей.

Борозды

зогутость взрытой земли поистие поразительа. Я всегда радуюсь ей, хотя
ее е поимаю. Умые люди говорят, что радость без поимаия евозможа. Те,
кто еще умее, говорят, что радость от поимаия гасет. Слава Богу, я е
уме, и могу радоваться тому, чего е поимаю, и тому, что поимаю. Я
радуюсь правоверому тори, хотя е поимаю его. Я радуюсь либералу, хотя
поимаю его лучше, чем следует.

Борозды прекрасы тем, что стремятся к прямизе и потому изгибаются. Во
всем, что изогулось, должа быть тяга к прямизе; все, что стремится к
прямизе, должо изогуться. Потому и восхищает ас тугой лук, серебряая
лета шпаги, ствол дерева. В живой природе едва ли айдется пример поикшей
слабости. Вся красота мира є в емого поикшей силе, которая подоба
правде, смягчеой милостью. Мироздаие жаждет прямой и, к счастью, ее е
достигает. Четкая цель, твердый идеал изогутся в борьбе с фактами. Но
это икак е зачит, что ачиать адо с размытой цели или шаткого идеала. Не
старайтесь сдаться, старайтесь устоять и положитесь в остальом а жизь.
Стремитесь вверх, слово дерево; жизь изогет вас.

Мораль, как это и страо, предшествует басе, о я бы е смог иаче передать
вам, что вижу в бегущих бороздах. Самая старая астроомия помогала вести
их; самая старая ботаика была им целью. Что же до геометрии є переведите
это слово.

Когда я глядел а параллельые потоки земли, а бегущие прямые, ме
показалось, что я увидел, чем хороша демократия. Передо мой было
равество, и оо превосходило величием любое едиовластие, ибо свободо
летело через холмы и долы. Не только глупо, о и кощуствео говорить, что
человек, распахавший поле, испортил пейзаж. Человек создал пейзаж, как
ему и положео, ибо о є образ Божий. Холм, покрытый зелеой травой или
лиловым вереском, уступит красотою гряде, к которой, слово агелы,
взлетают стрелы борозд. Прекрасейшая долиа уступит бурому склоу, с
которого ои сбегают, как бесы с крутизы.

Твердые лиии порядка и равества придают пейзажу и смысл, и мягкость.
Пейзаж так красив имео потому, что борозды обыдеы и екрасивы. Кажется, я
где-то писал, что с плуга ачалась республика.

Грозая роза

Роза среди цветов є как собака среди зверей. Нам важо е то, что обе ои
приручеы, а то, что ои слово и е были дикими. Коечо, есть дикая роза и
дикая собака. Диких собак я е видел; дикие розы прекрасы. Но икто е
помыслит о их, если упомяут собаку и розу в разговоре или в стихах.
Бывают ручые тигры; бывают ручые кобры, и все же, услышав №Смотри-ка, у
мея в кармае кобра!¤ или №А в гостиой-то тигр¤, мы ждем прилагателього.
Когда говорят о живых создаиях є о зверях ли, о цветах, є думаешь о
диких.

Одако исключеия есть, их два є собака и роза. Ои так прочо вошли в ашу
жизь, в аши образы и чувства, что искусствеое для ас естествеее
естествеого. Собака приадлежит е биологии, а истории; астоящая роза
растет в саду. Сло представляется ам огромым, страшым, о обуздаым. Могие
горожае видят таким и быка. Деревья и цветы в саду є как бы лесые
жители, приручеые к узде.

С собакой и розой все е так. Когда мы думаем о их, вторичое первичо,
первичое є случайо. Нам кажется, что дикая собака прежде была домашей,
как уличая кошка, а дивая дикая роза стала живой изгородью, стремясь
перелезть через ограду. Быть может, ои бежали вместе. Быть может,
измеица-собака тайо выползла из коуры, мятежица-роза покиула клумбу, и
ои когтями и шипами продрались сквозь препоы. Быть может, потому моя
собака лает, увидев розы, и роет лапами землю. Быть может, потому; быть
может, ет.

все же есть глухая, грубая правда в стариой легеде, которую я только
что придумал. Когда речь идет о розе и собаке, домашее сильей, даже
яростей дикого. Никто е боится диких собак; ои жалки, как шакалы. Грозое
№cave canem¤ 1 говорит о собаке ручой, ибо только оа опаса. Оа тем
опасей, чем приручеей, є чужому грозит ее верость, ее добродетель, и о
убегает от чудища покорости.

Готов бежать и я, глядя а крупые красые розы, которые кажутся ме
храбрыми, гордыми, грозыми. Спешу заверить, что о своем саде я заю
меьше, чем о чужих садах, о розах же е заю ичего, даже их азваий. Ме
ведомо лишь имя №роза¤, поистие крестое имя. Как все в христиастве, оо
восходит к векам язычества. Розу можо увидеть, что там є поюхать, читая
поэтов всего христиаского мира є греческих, латиских, провасальских,
реессасых, протестатских. Слово №роза¤, как слово №вио¤ и другие
прекрасейшие слова, одиаково в языках всех христиаских аций; о, кроме
этого азваья, я других е заю. Говорят, оди из сортов зовется №славой
Дижоа¤; прежде я думал, что слава его є собор 2. Как бы то и было, и
собор, и роза е только радуют взоры, о и бросают вызов. Ои е только
добры и человечы є ои строги и грозы.

Вчера, гуляя по саду, я смело спросил садовика, как азывается страая
роза, апомившая ме о чем-то, возмущавшем свой век и волующем душу.
Багряец ее теме и густ, мраче и яросте, как бархат а сцее. Садовик
ответил, что оа зовется №Виктор Гюго¤.

Да, розы обладают тайой силой є даже имеа их связаы с их сутью, чего
почти е бывает у ас, людей. Но роза и сама гроза и царствеа; войдя в
прекрасый дом человека, оа е сложила оружия, слово вельможа кватрочето в
пурпуром плаще, с острой шпагой. Ведь шпага ее є шип.

У всего этого есть мораль. Чем драгоцеей и спокойей лад, храимый ами,
тем живее должы быть аша смелость и аша стойкость. Гуляя по цветущему
саду, я поял, почему безумые лорды в коце Средих веков обратились к
образу розы как символу власти и спора. Каждый сад охраяет стража алых и
белых роз.

Надо бы помить, что, возрастая, цивилизация должа е бороться, а быть
готовой к борьбе.

Съедобая земля

Вчера я гулял в огороде, который обаружил в своих владеиях, и думал, с
чего бы это о ме так равится. Углубившись в свою душу, я пришел к
выводу, что люблю огород, ибо в ем растет еда. Я е хочу сказать, что
огород уродлив є о очеь красив. Сочетаие зелеи и пурпура а капустой
грядке и тоьше, и пышее, чем кричащее соседство желтого с лиловым в
аютиых глазках. Мало а свете цветов воздушых, как цветы картофеля.
Огород красив, как сад. Но почему слово №сад¤ е хуже, чем слово
№цветик¤, даже как-то приятей? Я думаю, все потому же: в саду растет и
еда.

Капуста є твердый, увесистый шар, к ей можо подойти с разых сторо,
ощутить ее всеми чувствами. Подсолечик можо только увидеть; о є как узор
а обоях. Что выразит эту объемость лучше, чем мысль о съедобости? Чтобы
охватить репу сразу со всех сторо, адо ее съесть. Я думаю, человек с
воображеием, который любит плотость и толщиу деревьев, весомость камей,
густоту глиы, аверое, мечтал хоть раз о том, чтобы ои были съедобы. Ах,
если бы мягкий, коричевый торф был так же вкусе, как торт! Если бы
облако было сочым и сладким, как яблоко! Говорят, и е без осоваий, что
камеь дают вместо хлеба. Но есть в геологическом музее густо-малиовый
мрамор, есть там зелеые слацы, при виде которых я жалею, что зубы мои
едостаточо крепки.

Кто-то, глядя а ебо с этой самой причудливой ежостью, сказал, что Луа є
из зелеого сыра. Я икогда е мог приять эту теорию целиком. Что луа из
сыра, я заю с детства; и каждый месяц велика (мой закомый) выкусывает из
ее большой круглый кусок. Это сверхразумо, о е безумо, а вот против
зелеого сыра восстают и чувства, и разум. Во-первых, если бы сыр был
зелеый, луа была бы обитаемой; во-вторых, оа была бы зелеой. В сущости,
я видел луы, похожие а любой сыр, кроме зелеого. Я видел сливочый сыр є
тепло-белый круг а тепло-сиреевом ебе ад золотыми полями Кета. Видел я и
голладский сыр є тусклый, медо-красый диск среди мачт ад темыми водами
Офлера 1. Видел и простой, крепкий чеддер а крепком густо-сием ебе. А
одажды я видел такую голую, такую ветхую, такую страо освещеую луу, что
оа показалась ме швейцарским сыром є жутким вулкаическим сыром с ужасыми
дырками, сделаым из колдовского молока каких-то чудовищых коров. Зелеой
луы я е видел; и склояюсь к меию, что оа едостаточо стара. Луа, как и
все другое, созреет к коцу света; и в последие ди мы увидим, как
смеяются а ей ебывалые цвета, кипит причудливая жизь.

Но это є так, к слову. Это е очеь важо. Зелеа луа или ет, такое
представлеие о ей є хороший пример ашей метафоры. Та же весомая
образость есть в стишке №Когда б весь мир был хлеб и сыр¤ и в благородой
грозой легеде, где Тор осушает море 2. Мой очерк (вачале то был доклад,
который я собирался прочитать Королевскому обществу) е претедует а
точость; и я призаю, что теорию постепеого созреваия ашего спутика еще е
следует рассматривать как доказаый, призаый аукой зако. Это рабочая
гипотеза, как говорят учеые, когда ет доказательств.

стиая же вера хочет, чтобы люди почувствовали истиу аощупь и отвлечеые
поятия стали простыми, весомыми, как предметы. Оа хочет, чтобы люди е
только прияли, о увидели, поюхали, потрогали, услышали и вкусили истиу.
Все великие памятики духовой жизи предлагают ам е только испытать, о
испробовать, е только изведать, о и отведать. Живая вода и ебесый хлеб,
таиствеая маа и свящеое вио пестрят в каждой строке. Светское, прилизаое
общество всегда презирало эту прожорливость; духовые вожди ее е
презирали. Когда мы смотрим а плотые белые холмы у Дувра, ам, коечо, е
хочется мелу є это было бы страо; мы просто чувствуем, что мел съедобе,
кому-то стоило бы поесть его. Кто-то и ест его є трава растет а ем, и
ест его молча, о, без сомеия, с большим аппетитом.

Эциклопедия

Учеый историк изыскао подимет брови, если я азову католиков
эциклопедистами. Ведь так азывали в XVIII веке жесточайших врагов
католичества, и даже теперь приято считать, что мы, католики, уижео
склояемся под шквалом последей эциклики, е смея взгляуть в объективую,
совремеую эциклопедию (которая, кстати сказать, все же старше эциклики).

Одако у ашей церкви есть одо очеь важое свойство, и, когда подыскиваешь
для ее сравеие в мире повседевых вещей, приходит а ум имео эциклопедия.

Эциклопедия служит одовремео двум целям. Когда вы в ее загляете, вы
айдете то, что ужо, а кроме того, вы увидите, как мого а свете вещей, о
которых вы и е слыхали. Оа отвечает а частый вопрос, как бы дает частый
совет, и это уже еплохо є полезо иогда убедиться, что е все можешь
решить сам. Даже если вы ищете слово №мышьяк¤, чтобы покрепче отравить
свою тетку, вы смиряетесь, вы преклояетесь перед могими авторитетами.
Помю, оди человек говорил ме, что ичего е приимает а веру, помю также,
что я спросил его, заглядывает ли о в расписаие или из приципа пробует
все поезда. Мы можем ехать по сугубо частому делу, о мало кто, из
свободолюбия, выбирает поезд а глаз.

сова, хотя иаче, узает, что о сам є это еще е все.

я воспользуюсь образом эциклопедии, чтобы рассказать о том, что
произошло со мой.

вот, как и страо, оказалось, что в моем частом меии (или частой ереси)
гораздо больше правды, чем я думал. Одако, если б я е подкрепил его
другими меиями, оо обратилось бы в ложь.

Для ясости воспользуюсь метафорой. Я всегда любил ока и до сих пор е
могу о их спокойо думать. В сущости, мое прежее чувство (отюдь е
католическое, а может быть є и безбожое) сводилось к следующему: №Что а
свете таиствеей и прекрасей простого девого света, льющегося в око? К
чему мечтать о овых ебесах ад овой землей? К чему, говоря о чуде,
помиать звезды и пламя, и кровавый багряец луы? Само бытие є чудо. Чего
ам еще?¤.

правда, почему?¤ А когда я сказал: №Почему белый свет, врывающийся в
око, е поражает ас каждый деь чудом о возвращеии?¤, голос отозвался
сова.

Чем больше я об этом думал, тем больше ме казалось: в моем вопросе уже
заложе ответ. Я чувствовал, как и раьше, что все простое, обычое є
таиствео и чудесо: о почему же тогда я спрашивал? Почему апомиал себе об
этом? Почему так епросто радоваться девому свету? Почему приходится
призывать а помощь воображеие, поэзию, живопись? Если первое ощущеие
веро є что-то еверо в ас самих. Я и за что е хотел призать, что чудо є
ода иллюзия; приходилось призать, что епорядок во ме.

заметьте є а мой вопрос отвечает полостью только католическое поимаие
первородого греха, пессимизму протестатов а его е ответить.

Ответ а мою проблему прост. Человек есовершее, о ошибается тот, кто
сочтет его совершео есовершеым. Вся суть, вся сложость в том, что о є
почти совершее, и может радоваться бытию, о быстро выдыхается. Я верил,
что бытие есравео лучше ебытия, я зал это так же крепко, как то, что +2
отличается от є2. Одако е так-то просто без передышки дивиться. Человек
почти одоглаз с той поры, как его раил дьявол. Оди глаз видит вечый
свет, другой є слезится, мигает или просто е видит. Так авторитет веры
разрешил мою частую проблему є е отвергая то, до чего дошел я сам, о
укрепляя и преображая.

Тогда-то я поял, что аша вера подоба эциклопедии. Я увидел тысячи других
проблем, решеых для других людей, и ачал догадываться, что е так уж
правы мои блестящие совремеики. Не стоит цеить истиу только за то, что
ты сам до ее додумался; е стоит оситься с ей и лепить из ее в лучшем
случае школу, в худшем є секту. Люди очеь гордятся, что ответили а свой
вопрос, е загляув в эциклопедию, о ои и е пытаются ответить а соти
других вопросов, а которые ответила оа.

Я же чувствую все сильее, что должы быть ответы и а чужие вопросы, и а
мои. Косуться их я е смел є я видел, что сам е смог управиться и с одой.
Сравеие сова пришло ме а ум. Легко сказать, подумал я, что чуда девого
света достаточо для радости. А что, если кто-ибудь сошлется а вас, чтоб
оправдать пожизеое заключеие? Что стает с вашей еавистью к рабству и
деспотии, если хитрый практик подставит ваше учеие под свой овый
порядок?

я увидел, что уравовесить их е под силу смертому уму.

Милость и сила

Кто-то жалуется а что-то, сказаое мой о прогрессе. Я забыл, что сказал,
о увере (как екий Дуглас 1 в стихах, которые я тоже забыл), что слова
мои ежы и веры. Во всяком случае, сейчас я скажу так: история столь
богата и сложа, что а ее примере можо доказать любой прогресс и регресс.
Я могу доказать, что мы все ближе к демократии, ибо право голоса
получает все больше ароду. Я могу доказать, что мы идем к аристократии є
ведь аши закрытые школы все аристократичей. Могу доказать, что
воиствеость аша слабее є как-икак, солдат е порют; могу доказать, что оа
растет є как-икак, растет армия. Доказать я могу что угодо. Мир
стаовится зелеей є е так даво стали пить абсет; зелеого меьше и меьше є
луга застроили, ет стрелков Роби Гуда. Красого меьше є взгляите а
буро-зелеые куртки; красого больше є взгляите а овые марки. Всюду и
всегда я азову прогрессом что-ибудь одо. Заметили вы ту страую строку
Теисоа, где о, почти еосозао, созается в том, как услове прогресс, как
узок и прямолиее? Путь измееий поэт азывает №колеей¤ 2. Что-что, а колея
е меяется! Прогресс и впрямь движется узкой дорогой, имео є по колее.

Видит Бог, я е стал бы говорить столь прострао, чтобы подойти к такой
великой политической проблеме, как аказаия в Судае. Одако я хотел бы,
чтобы обе стороы в споре заметили акоец очеь важую вещь. В чем бы и были
мы правы, мы икак е правы, утверждая, что европейцы должы поступать с
№азиатами¤ и №дикарями¤ так, как те поступали бы с ими. Тут популяра
метафора: №...бить их собствеым оружием¤. Что ж, прекрасо. Так и
сделаем. Судацы пользуются большими, еуклюжими ожами, мого реже є
старыми ружьями. Не преебрегают ои и пыткой, и рабством. Если мы примеим
рабство и пытку, толку будет е больше, чем от старых ружей и еуклюжих
ожей. Христиаская цивилизация только тем и сильа, что оружие у ее є
свое, а е чужое. Это еправда, что высший долже подражать изшему. Если
уличый мальчишка покажет язык верховому судье, судья этот совсем е обяза
показывать язык мальчишке. Быть может, мальчишка уважает судью, быть
может є е уважает; оставим в покое эту тайу. Но если уважает, то имео за
иые способы борьбы.

Так смотрят другие цивилизации а ашу, христиаскую. Если ои ее хоть
как-то уважают, то имео за другое оружие. Могие ыешие моралисты считают:
зулус отрезал голову мертвому агличаиу є зачит, отрежем голову мертвому
зулусу. Арабы секут рабов є что ж, будем сечь арабов. Наверое, сражаясь
с каибалами, аглийский адмирал обяза есть их. Приято, противо є а ешь,
ичего е поделаешь! Бей собствеым оружием, ожом и вилкой. На самом же
деле, коечо, мы только разрушим тогда чары. Вся тайа №белых¤, вся
страшая их красота є имео в том, что ои так е поступают. Зулус удивлео
говорит: №Пришли колдуы, пришли полубоги, которые е отрезают ос у
врага!¤ Судаец едоумевает: №Ои е секут слуг, ои выше асущых человеческих
радостей!¤ А каибал решает: №Бежим! Ои так страшы и суровы, что их е
прельстишь и жареым миссиоером¤.

Веры мои примеры или ет, мысль моя вера. Европа сильее других
цивилизаций только тогда, когда человечей; мало того є оа сильа по тем
же самым причиам. Воображеие поможет ей перехитрить врага є и пощадить.
Европейцы умеют лучше других представить себе чужую точку зреия; вот
почему, при всех своих грехах, ои добились таких успехов и а воиском
поприще, и а миром.

Только ои изобрели пулемет є и лазарет. Мало того, ои изобрели их по
одой и той же причие: и там, и здесь ужо быстро представить будущее. При
всей своей мудрости Восток емилостив, а потому є слаб. №Дикари¤ е зают
пощады є и остаются дикарями. Представь ои, как страдает враг, ои
представили бы, что о замыслил. Не отрежь зулус агличаиу голову, о мог
бы одолжить ее. Тот, кто е поимает другого, е сможет его победить. Если
же вы другого поймете, скорее всего, вам побеждать и е захочется.

бсеа, у других є кажутся ме е столько греховыми, сколько евежествеыми и
отсталыми. Учеый детермиизм є предрассветые сумерки; и могие хотят туда
веруться.

Другой призак варварства, присущий ам, є то, что мы говорим о вещах,
веществах, о е об идеях. Раьше говорили о грехе чревоугодия или пьяства;
мы говорим о диете и об алкоголе. Когда евоздержаость азвали №алкогольой
проблемой¤ и стали бороться с ею, запрещая торговать спиртым, это
свидетельствовало о емалой дикости. Собствео, это фетишизм; считать
бутылку богом е глупее, чем считать ее бесом. Можо спуститься и иже.
Если кто-то бьет жеу, кто-то є взламывает чужие двери, и то, и другое
азовут проблемой, а кочергу и ключи запретят продавать особым
парламетским актом.

таты Америки были бы евозможы без очеь точой, очеь четкой №Декларации
езависимости¤. Нельзя спорить №и о чем¤; ельзя и а чем и примириться.

Мафусаилит

Я прочитал в газете об очеь итересом и поучительом происшествии.
Какой-то человек пошел в солдаты в Портсмуте и ему предложили, как
полагается в этих случаях, заполить лист, в котором, среди прочих, был
вопрос о вероисповедаии. Торжествео и серьезо о аписал: №Мафусаилит¤. Я
е заю, как азывается тот, кто читает эти листы, о, думаю, о встретил за
свою жизь две-три религии, иаче армия и к черту бы е годилась. Одако все
его образоваие е помогло ему втисуть мафусаилитство в то, что Боссюэ
азывал №разовидостями протестатизма. О живо заитересовался аправлеием
овой секты и спросил солдата, что тот имеет в виду. Солдат ответил:
№Пожить подольше¤ 1.

Да, в религиозой истории Европы этот ответ стоит е меьше, чем сотя
вагоов ежедевых, едельых, двухедельых и ежемесячых газет. Каждый деь в
каждой газете объявляется овый пророк, о за все две тысячи слов,
отводимых ему в двух колоках, е айти такого мудрого и точого слова, как
мафусаилит. Дело литературы є кратко рассказать о длиом; вот почему аши
овые философские киги є е литература. В этом солдате живет сама душа
литературы. О великий мастер афоризма, как Гюго или Дизраэли. О ашел
слово, которое выражает все совремеое язычество.

С этих пор, когда овые философы притащут ко ме свои овые религии (а
улице всегда стоит очередь), я смогу оборвать их одим вдоховеым словом.
Философ ачет: №Новая религия, осоваая а первичой эергии природы...¤ є
№Мафусаилит, є определю я. є До свидаья!¤ є №Человеческая жизь, є скажет
другой, є едиствеая, последяя Святыя, освобождеая от суеверий и
догм...¤ є №Мафусаилит! є прорычу я. є Пошел во!¤ є №Моя религия є
религия радости, є закашляет человечек в дымчатых очках, є религия
физической гордости и силы, моя...¤ є №Мафусаилит!¤ є закричу я сова и
хлопу его по спие, и о упадет. Тогда войдет бледый поэт со змеящимися
волосами и скажет (оди едаво сказал): №Настроеие, ощущеие є едиствеая
реальость, а ои меяются, меяются... Ме трудо определить мою
религию...¤ є №А ме легко, є скажу я е без строгости. є Пожить подольше.
Если вы здесь остаетесь, это е выйдет¤.

Новая философия озачает а деле восхвалеие какого-ибудь старого порока.
Был у ас софист, который защищал жестокость, азывая ее силой. Есть
софист, который защищает распутство, азывая его свободой эмоций. Есть
софист, который защищает леь, азывая ее искусством. Почти аверое є я е
боюсь пророчествовать є в этом разгуле софистики взойдет философ,
который захочет воспеть трусость. Если вы побывали в ездоровом мире
словотолчеия, вы поймете, как мого можо сказать в защиту трусости.
№Разве жизь е прекраса и е достойа спасеия?¤ є скажет отступающий
солдат. №Разве я е обяза продлить есравеое чудо созателього бытия?¤ є
воскликет из-под стола глава семьи. №Разве е обяза я оставаться а земле,
пока цветут а ей розы и лилии?¤ є послышится из-под кровати. Так же
легко сделать из труса поэта и мистика, как легко оказалось сделать его
из распутика или из тираа. Когда эту последюю великую теорию ачут
проповедовать в кигах и с трибуы, можете е сомеваться, оа вызовет
большую шумиху. Я имею в виду большую шумиху в том малеьком кругу,
который живет среди киг и трибу. Возикет овая великая религия.
Бесстрашые крестоосцы тысячами присягут жить долго. Но дело е так уж
плохо є е проживут.

Преклоеие перед жизью как таковой (распростраеое совремеое суеверие)
плохо тем, что его привержецы забывают о парадоксе мужества. Никто е
погибет быстрее, чем мафусаилит. Чтобы сохраить жизь, е адо ад ей
трястись. Но случай, о котором я рассказал, є прекрасый пример того, как
мало влияет мафусаилитство а хороших людей. Ведь с тем человеком дело е
так просто. Если о хотел только одого є пожить подольше, какого черта о
пошел в солдаты?

О вшах, волосах и власти

так, волосы запретили. Почему-то икому е пришло в голову запретить (и
уичтожить) вшей. Как всегда в совремеых спорах, самая суть спора е
упомиается из скромости.

Всякой свободой душе ясо: если вы приуждаете к чему-то дочь извозчика,
приуждайте и дочь миистра. Я е спрошу, почему врачи е следуют этому
правилу, я и так заю є ои е смеют. Ои, коечо, объясят иаче: ои укажут,
что у бедых вши заведутся скорей. А почему? Потому, что бедых детей (е
считаясь с желаиями их домовитых родителей) сгояют в тесые классы по
сорок штук, а у одого из сорока могут быть вши. Почему же? Потому, что
бедых так задавили алогами, что их жеам приходится работать; зачит є у
их ет времеи а дом; зачит є у ребека могут завестись вши. Поскольку у
бедого человека а голове сидит учитель, а а животе є домовладелец, ему
приходится терпеть, чтоб волосы его дочери сперва запустили от бедости,
потом загрязили є от скучеости, и, акоец, отрезали во имя гигиеы. Может
быть, о гордился ее волосами. Но кому до его дело?

Когда тираия загояет людей в грязь, аука зает, что ей делать. Долго и
акладо отрезать головы тираам; лучше уж отрезать волосы рабам. Если,
скажем, дети бедых докучают богатым и изыскаым зубой болью, можо всем
поголово вырвать зубы; если глаз оскорбляют их грязые огти є вырвем
огти; если из оса течет є долой осы. Пока мы е управились совсем с
меьшими братьями, можо сильо упростить их вешость. По-моему, это ичуть е
более страо, чем аш тепереший зако: врач входит в дом свободого
человека, у чьей дочери могут быть чистые, как сег, волосы, и
приказывает остричь их. Никто е догадался, что вши в трущобах
свидетельствуют против трущоб, а е против волос. Только вечыми
устаовлеиями є такими, как волосы, є можем мы поверять устаовлеия
времеые, как, скажем, империи. Если дверь построеа так, что вы
ударяетесь об ее головой, є сломайте дверь, а е голову.

Народ е может восстать, если о е косервативе; если о е сохраил хоть
есколько старых убеждеий. Страшо подумать, что большая часть старых
мятежей е ачалась бы сейчас вообще, потому что ет уже у арода тех чистых
и здравых традиций. Оскорблеие, возесшее молоток Уота Тайлера 1, сочли
бы сейчас медициским осмотром, издевательство ад Виргиией 2 є свободой
любовью, жестокие слова Фулоа №Пускай жрут траву¤ 3 є советом ежого
вегетариаца. Огромые ожицы ауки, остригшие кудри бедых школьиц,
подбираются все ближе ко всему, чем вправе гордиться арод. Врачи и
чиовики е зают, что тело є больше одежды; что суббота для человека; что
все устаовлеия а свете будут осуждеы или оправдаы в зависимости от того,
подошли ои или ет к здравой человеческой жизи. Политика ормальа є если
арод сохраяет голову. Наука и искусство ормальы є если о сохраяет
волосы.

Вот оа, мораль этой баси: адо ачать сова, и е там, где ачиали. Сейчас я
ачу с волос бедой девочки. Что-что, а это уж є дело хорошее. Когда мать
гордится красотой дочери є это хорошо, даже если все а свете плохо.
Такая гордость и любовь є оди из пробых камей любой страы и эпохи. Если
другие устаовлеия этому мешают, тем хуже для их. Если мешают властители,
учеые, закоы є тем хуже для закоов, учеых и властителей. Рыжим волосом
замурзаой девчоки я подожгу цивилизацию. У девочки должы быть красивые
волосы є зачит, оа должа их мыть; волосы адо мыть є зачит, в доме должо
быть чисто; в доме должа быть чистота є зачит, мать е должа работать;
жещиа е должа работать є зачит, адо меьше драть за жилье; жилье должо
быть дешевле є зачит, адо перестроить экоомику; экоомику адо
перестроить є зачит, ужо восстать. Золотисто-рыжую девочку (которая
только что прошла мимо моего ока) ельзя уродовать, мучить, огорчать;
ельзя стричь, как каторжаку. Все короы, е подходящие к ее голове, адо
сломать; все, что мешает ее красе, адо смести. Мать вправе приказать ей,
чтобы оа подвязала волосы, о император Вселеой е смеет приказать, чтобы
оа постриглась. Оа є человек, образ Божий; агромождеия обществеой жизи
развалятся, сгиут; устои общества рухут; о волос с ее головы е долже
упасть 4.

Человек и его собака

Циики часто говорят, что опыт разочаровывает; ме же всегда казалось, что
все хорошие вещи лучше в жизи, чем в теории. Я обаружил, что любовь (с
малеькой буквы) есравео поразительей Любви; а когда я увидел Средиземое
море, оо оказалось сией, чем сиий цвет спектра. В теории со є поятие
отрицательое, простой перерыв бытия. Но для мея со є весомое, загадочое
аслаждеие, которое мы забываем, потому что оо слишком прекрасо. Вероято,
во се мы пополяем силы из древих, забытых источиков. Если это е так,
почему мы радуемся су, даже когда выспались? Почему пробуждеие є слово
изгаие из рая? Ме кажется, со є это таиство или (что то же самое) є
пища.

Но я отвлекся; сейчас я просто хочу сказать, что аяву могие вещи гораздо
лучше, чем в мечтах, что горые вершиы выше, чем а картиках, житейские
истиы є поразительей, чем в прописях. Возьмем, к примеру, мое овое
приобретеие є шотладского терьера. Я всегда думал, что люблю животых,
потому что и разу ме е попадалось животое, которое вызвало бы у мея
острую еависть. Большиство людей где-ибудь да проведут черту. Лорд
Робертс е любит кошек; лучшая в мире жещиа а любит пауков; мои закомые
теософы е выосят мышей, хотя и покровительствуют им; могие видые
гумаисты терпеть е могут людей.

Но я и разу е испытывал отвращеия к животому. Я ичего е имею против
самого склизкого слизяка и самого аглого осорога. В детстве я завел
малеькое стадо улиток. Словом, я всю жизь разделял заблуждеие,
свойствеое могим совремеым поборикам сострадаия и равества. Я думал, что
люблю живые существа, тогда как просто е испытывал к им еависти. Я е
презирал верблюда за его горб или кита за его ус. Но я икогда и е думал
всерьез, что в оди прекрасый деь мое сердце содрогется от ежости при
мысли о китовом усе или я узаю в толпе оди-едиствеый горб, слово профиль
прекрасой дамы. Вот первый урок, который дает ам собака. Вы обзаводитесь
ею є и любите живое существо, как человек, а е только терпите его, как
оптимист.

Более того; если мы любим собаку, мы любим ее, как собаку, а е как
приятеля, или игрушку, или кумира, или продукт эволюции. С той миуты,
что вы отвечаете за судьбу почтеого пса, для вас разверзается широкая,
как мир, пропасть между жестокостью и еобходимой строгостью. Некоторые
люди объедияют словами №телесые аказаия¤ издевательства, которым
подвергаются аши есчастые сограждае в тюрьмах и работых домах, и хороший
шлепок глупому ребеку или есосому терьеру. С таким же успехом можо
объедиить термиом №взаимое толкаие¤ драку, столковеие кораблей, объятия
емецких студетов и встречу двух комет.

Вот и второй моральый урок, который дает ам собака. Как только вы
свяжетесь с ею, вы откроете, что такое є жестокость к животым, а что є
доброта. Мея ередко обвияли в епоследовательости, потому что я выступал
против вивисекции, о е возражал против охоты. Сейчас я поял, в чем дело;
я могу представить себе, что я застрелил мою собаку, о е могу
представить, что потрошу ее.

стиа є глубже, только час уже поздий, и оба мы устали є и я, и моя
собака. Оа лежит у моих ог, перед камиом, как лежали всегда собаки перед
очагами. Я сижу и смотрю в огоь, как смотрело в огоь мого, мого людей.
Каким-то еведомым способом с тех пор, как у мея есть собака, я сильее
ощущаю, что я є человек. Не могу объясить, о чувствую, что у человека
должа быть собака. У человека должо быть шесть ог; четыре собачьи лапы
дополяют мея. Наш союз древее всех модых, мудреых объясеий и человека, и
собаки; мы є старше эволюции. Вы можете прочитать в кигах, что я є
продукт развития человекообразой обезьяы; аверое, так оо и есть. Я е
возражаю. Но моя собака зает, что я є человек, и и в одой киге ет такого
четкого определеия этого слова, как в ее душе.

к чему ам киги? Спускается очь, в темоте е разобрать текста. Но в свете
угасающего очага можо различить древие котуры человека и его собаки.

Симмос и узы человеческие

Общеизвесто, хотя и веро, что действительость поверяется идеалом. Не
меее веро, хотя и меее известо, что идеал поверяется действительостью. Я
выбрал миссис Копки, подещицу из Баттерси, пробым камем совремеых теорий
о жещие. Ее фамилия є е Копки, оа е жалка, даже е очеь смеша. У ее
твердый шаг, екрасивое приятое лицо, вроде Томаса Гексли (без
бакебардов, коечо), ей жестоко е везет, о оа е сдается, епрестао и
прекрасо шутит, делает очеь мого добра и совершео ичего е зает о том,
как я пользуюсь ею философии ради.

оу, отриь постылую роскошь, требуй скипетр власти и факел творческой
мысли!¤. Чтобы поять эту фразу, я повторяю: №Миссис Копки, отриьте
постылую роскошь, требуйте скипетр власти и факел мысли...¤. Что и
говори, звучит иаче. Но ведь слово №жещиа¤ зачит №жещиа¤; а если хотя бы
половиа жещи так даровита, ума и добра, как миссис Копки, и за это
спасибо, мы и того е заслужили.

Но трактат мой є е о миссис Копки, хотя оа заслуживает могих трактатов.
Я расскажу о другом, е столь итересом человеке, а которого я тоже
примеряю разговоры о типах, тедециях и воплощеых идеях. Речь пойдет о
школьике. Почти каждая почта приосит ме статьи, предлагающие
прогрессивую и чудодействеую реформу образоваия: мальчики и девочки
должы учиться вместе; каждый учеик долже учиться отдельо; отмеим
поощреия; отмеим аказаия; подимем учеиков до уровя учителя; опустим
учителя до учеиков; поощрим крепчайшее товарищество є и друг с другом, и
с ачальством; сделаем уроки развлекательыми, каикулы є поучительыми; и
каждый деь я впечатляюсь, а в сущости є е заю, как быть.

Но великий прицип миссис Копки езыблем в моей душе, и я подставляю под
эти идеалы лицо и рав школьика, которого я когда-то зал. Как вы увидите,
о е был №обычым¤ є о был весьма страым, о прямо противоположым
исключительости. О был (в самом строгом и прямом смысле слова)
исключительо средим. О воплотил и преувеличил то, чем є правда, в меьшей
степеи є страдают все мальчики. А где воплощеие, там и страдаие.

Я азову его Симмосом. Высокий, здоровый, сильый, хотя емого сутулый, о
ходил е то спотыкаясь, е то вперевалку и руки держал в кармаах. Особео
хорошо я помю темые, тусклые, гладкие волосы и удивительое лицо. Сам о
был большой, грубоватый, а лицо є слабое, во всяком случае є грустое и
какое-то зыбкое, мерцающее, слово о получил пощечиу и е может дать
сдачи. Не выделялся о и в чем є приличо играл в мяч, достаточо плохо
учился. Но мало того: о е мог, совершео е мог выести, если сам о или кто
другой выделялся из длиого ряда мальчиков. Для его это было хуже
бесчестия.

Те, кто считает школьиков дубиами и дикарями, которых е трогает ичто а
свете, кроме потасовки и мяча, глубоко ошибаются. Ои забывают, что
школьик живет а людях и строго соблюдает особые правила, которые осоваы
а идеале или, если хотите, а пылкой любви. У школьиков, как у собак,
есть свой ритуал, тесо связаый с чувством (о далеко е всегда
соответствующий истие), и заключается о в том, чтобы избегать всяких
чувств, притворяясь гораздо тупее и грубее, чем ты есть. Мальчики є люди
чувствительые, а очеь чувствительый человек прячет свои чувства, ибо
слишком сильо с ими считается. Стоицизм є прямое порождеие раимости; в
одиочестве школьик є поэт, среди собратьев є стоик.

Например, в моем классе е я оди любил стихи; о калеым железом е
заставили бы ас призаться в этом учителю или отвечать урок с малейшим
амеком а ритм или а вятость. Это считалось своекорыстым, противым духу
товарищества и азывалось особым словом: №выставляться¤. Я помю, как
бежал в школу (что случалось ечасто) и просто себя е помил, декламируя
строки Вальтера Скотта о Мармиое или Родерике Дью, а потом, а уроке,
бубил те же стихи с бесцветой уылостью шармаки. Мы хотели быть
одиаковыми до евидимости є такими же одиаковыми, как аши курточки и
воротички.

Но Симмос ас переплюул. Для его всякое, даже случайое, проявлеие заий
было прямым оскорблеием братства. Если мальчик до школы учил емецкий,
или зал хоть две оты, или под давлеием призавался, что читал №Мельицу а
Флоссе¤ 1, Симмос места себе е аходил. О е сердился и совсем уж е
завидовал є ему просто было стыдо, противо, как протива истиой леди
грубость балагаа. Тот стыд, который охватывает ас, когда кто-ибудь
проявит евежество, охватывал его, когда кто-ибудь что-ибудь зал. О
красел и кривился от боли; о подимал крышку парты, чтобы скрыть позор, и
из-за этой преграды слышались хриплые, душераздирающие стоы: №Ой,
брось... Да брось ты... Брось, чтоб тебя!¤ Когда оди мальчик упомяул о
шотладских палашах, Симмос просто лег а пол и в полом отчаяии опустил ад
собой крышку. А когда я выплыл со школього да, обаружив, что заю
кардиала Ньюмеа, о чуть е выскочил из класса.

Страость его росла, если можо азвать страостью отчаяое поклоеие
посредствеости. Накоец о дошел до того, что е мог спокойо слышать
правилього ответа. О чувствовал в этом предательство, своекорыстие,
гордыю. Если спрашивали дату битвы при Гастигсе 2, о считал, что такт и
обществеое благо требуют ошибиться хоть а год. Это благородое безумие
привело к треиям со школьыми властями и окочилось действием, еожидаым
для такого кроткого существа. О перестал ходить в школу, а потом, как
выясилось, убежал из дому.

Я е адеялся его увидеть є о все же, по страой случайости, увидел. На
каком-то матче или а скачках я заметил довольо праздых молодых людей.
Оди из их был в форме улаа и, есмотря а великолепую оболочку, я узал
ескладое тело, есмелое лицо и тусклые, темые волосы. Симмос попал в
едиствеое место, где все одиаковы є в полк. Больше я е заю ичего;
аверое, его убили в Африке 3. Но когда в Аглии продыху е было от заме и
лживых восторгов, когда все если едостойую чушь о сыах Бритаского льва и
о мужествеых юошах в красом, из глубиы моей памяти слышался голос: №Ой,
брось... Да брось ты... Брось, чтоб тебя!¤

Три типа людей

Грубо говоря, в мире есть три типа людей. Первый тип є это люди; их
больше всего, и, в сущости, ои лучше всех. Мы обязаы им стульями, а
которых сидим, одеждой, которую осим, домами, в которых живем; в коце
коцов, если подумать, мы и сами отосимся к этому типу. Второй тип азовем
из вежливости №поэты¤. Ои большей частью сущее аказаие для родых и
благословеие для человечества. Третий же тип є ителлектуалы; иогда их
азывают мыслящими людьми. Ои є истиое и жесточайшее проклятие и для
своих, и для чужих. Коечо, бывают и промежуточые случаи, как во всякой
классификации. Могие хорошие люди є почти поэты; могие плохие поэты є
почти ителлектуалы. Но в осовом люди делятся имео так. Не думайте, что я
сужу поверхосто. Я размышлял ад этим восемадцать с лишим миут.

У первого типа (к которому вы и я е без гордости можем причислить себя)
есть определеые, очеь твердые убеждеия, которые азывают №общими
местами¤. Так, люди считают, что дети прияты, сумерки печальы, а
человек, сражающийся против троих, є молодец. Эти меия и в коей мере е
грубы, ои даже е просты. Любовь к детям є чувство токое, сложое, почти
противоречивое. В самом простом своем виде оа слагается из преклоеия
перед радостью и преклоеия перед слабостью. Ощущеие сумерек є в
пошлеьком ромасе и елепейшем ромае є очеь токое ощущеие. Оо колеблется
между тоской и аслаждеием; можо сказать, что в ем аслаждеие искушает
тоску. Рыцарствеое етерпеие, охватывающее ас при виде человека,
вступившего в еравый бой, совсем елегко объясить. Тут и жалость, и
горькое удивлеие, и жажда справедливости, и спортивый азарт. Да, чувства
толпы є очеь токие чувства; только оа их е выражает, разве что взорвется
мятежом.

Здесь-то и кроется объясеие еобъясимого а первый взгляд существоваия
поэтов. Поэты чувствуют, как люди, о выражают эти чувства так, что все
видят их токость и сложость. Поэты облекают в плоть и кровь есмелую
уточеость толпы. Простой человек выразит сложейшее чувство восклицаием:
№А ичего пареек!¤; Виктор Гюго апишет: №L'art d'etre grand pere¤ 1.
Маклер лакоичо заметит: №Теметь раьше стало...¤; Йейтс апишет №В
сумерках¤ 2. Моряк пробурчит что-то вроде: №Вот это да!..¤; Гомер
расскажет ам, как человек в лохмотьях вошел в собствеый дом и прогал
затых мужей 3. Поэты показывают ам во всей красе человеческие чувства; о
помите всегда, что это є человеческие чувства. Никто е аписал хороших
стихов о том, что дети отвратительы, сумерки елепы, а человек,
скрестивший меч с тремя врагами, достои презреия. Эти меия отстаивают
ителлектуалы, или, иаче, умики.

Поэты выше людей, потому что поимают людей. Нечего и говорить, что могие
поэты пишут прозой є Рабле, апример, или Диккес. Умики же выше людей,
потому что е желают их поимать. Для их человеческие вкусы и обычаи є
просто грубые предрассудки. Благодаря ителлектуалам люди чувствуют себя
глупыми; благодаря поэтам є такими умыми, как и подумать е смели. Одако
люди делают из этого е совсем логичые выводы. Поэты восхищаются людьми,
раскрывают им объятия є и люди их распиают, побивают камеьями. Умики
презирают людей є и люди вечают их лаврами. В палате общи, к примеру,
мого умиков и емого поэтов. Людей там ет.

Скажу еще раз: поэты є это е те, кто пишет стихи или вообще что-ибудь
пишет. Поэты є те, кому воображеие и культура помогают поять и выразить
чувства других людей. Умику воображеие и культура помогают, как о
говорит, №жить ителлектуальой жизью¤. Поэт отличается от толпы своей
чувствительостью, умик є своей бесчувствеостью. О едостаточо тоок и
сложе, чтобы любить людей. Его заботит одо: как бы порезче их отчитать.
О зает: что бы эти еобразоваые и говорили, ои е правы. Умики забывают,
что еобразоваости ередко присуща токая итуиция евиости.

вот, когда о это скажет (а о скажет имео так), я отвечу ему: №Сэр, вы
глупее грошовых листков. Вы пошлее и вздорей самого елепого куплетиста.
Вы грубее и евежествеее толпы. Вульгарые остряки пояли хотя бы всю
сложость дела, только е могут как следует выразить. Если вы действительо
е видите, чего е поделили мать жеы и муж дочери, є вы е токи и е добры,
вам е поять глубокой и таиствеой души человеческой¤.

Другой пример є старая пословица: №Вдвоем хорошо, втроем похуже¤. Это
истиа, выражеая по-ародому, другими словами, выражеая еверо. Втроем
совсем еплохо. Втроем очеь хорошо: дружить лучше всего втроем, как
дружили поачалу три мушкетера. Но если вы скажете, что вдвоем и втроем є
одиаково; если вы е видите, что пропасть между двумя и тремя больше, чем
между тремя и тремя миллиоами, я выужде сказать, как и прискорбо, что
вы є умик и и вдвоем, и втроем вам хорошо е будет.

╕

╚

╕

░╚GГ

░╚

░╚Г

СAfF

GГ

░╚

╚

▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄
▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄
▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄
▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄▄