Иммануил Кант 

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ФИЛОСОФИИ 

(Курс лекций включающий все философские науки) 

    

СОДЕРЖАНИЕ

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_1.htm"  Введение   HYPERLINK
"http://vispir.narod.ru/kant_1.htm"    

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_2.htm"  Разработка 

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_3.htm"  Средство достижения 
истины  

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_4.htm"  О предрассудке  

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_5.htm"  Об учении и мышлении  

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_6.htm"  История логики  

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_7.htm"  Метафизика 

  HYPERLINK "http://vispir.narod.ru/kant_8.htm"  Эмпирическая философия 


ВВЕДЕНИЕ

     

 

Система есть, если идея целого предшествует частям. Если же части
предшествуют целому, то возникает агрегат. Система веданья соделывает
науку. Каждой науке должна предшествовать идея целого. Из разделения
целого составляются части. Поэтому знание, которое частями относится к
целому, должно сперва ведать целое. Если я не имею априори идею о целом,
то это целое случайно.

     Все науки, исторические или науки разума, суть форма, но не
система. Историческое веданье заимствует апостериори, поэтому оно
исходит лишь из того, что уже дано. Все исторические науки составляют
ученость. К истории же относится все, что дано. Если ученость много
расширяется, то называется многознанием. Этому противопоставляется
пансофия, которая все науки разума имеет внутри себя в их полном объеме;
однако, не исторические, иначе это снова многознание. Но пансофия
невозможна, как и многознание, так как пансофия должна иметь такие науки
внутри, и не данными, а из себя самой.

     Есть: I. науки учености, 2. науки усмотрения. К первым относится
история. Науки же усмотрения - философские или математические. Математик
только в обывательском рассудке может называться ученым, хотя ему и
свойственно много учиться. Наука ученых состоит в осведомленности, а не
в усмотрении.

     Исторические науки имеют органон - филологию - которая содержит
вспомогательные средства, ее занятие - критика речи и книг. Филология
содержит в себе все вспомогательные средства учености. Человек, делающий
все занятия средством к учености зовется не грамотным, а литератором.
Литераторами называют преимущественно тех, кто имеет много сведений о
былом, возможно потому, что большинство сведений принадлежит былому.
Поэтому не надо, якобы, обременяться делами новыми, которые часто
кратковременны. Литератор, конечно же, уважаем, если кто-либо не имеет
склонности копаться в старом, то хорошо, если окажется, что он с этим
хотя бы ознакомился.

     Философия - это наука разума из понятия, а математика - наука
разума из конструкции.

     Все понятия дискурсивны, а конструкции интуитивны. Например, что из
точки на линию возможен лишь один перпендикуляр, я не доказываю из
понятия перпендикуляра и прямой линии, а прочерчиваю его туда по
конструкции. Все математические понятия должны конструироваться, а
которые не могут конструироваться - относятся не к математике, а к
философии.

     Все разумное веданье из понятий относится к философии. Все разумное
веданье из конструирования относится к математике. Это их истинное
различие. Объектом в этих науках делается не различие, а лишь форма.

     Итак, наука, которая содержит все разумное веданье из понятий,
называется философией. Она должна быть 1. энциклопедией или 2. подробной
системой. Энциклопедия - это краткое изложение науки в целом. К этому
относится все то, что соделывается из понятия в целом. Исследование
целого - ее первая цель и важное достижение, которое она совершает. К
энциклопедии относятся, прежде всего, две составляющие, где а/ должна
обозреваться система целиком, в/ причем она должна быть достаточно
подробной.

     Веданье может быть историческим по форме, когда философский
материал, а именно разумное веданье, возникает не из собственного
мышления, а через подражание. Философское веданье должно быть
объективным, но в том или ином субъекте оно создается историческим.
Преподаваться же должно не само веданье, а метод философствования;
поэтому преподавателю подобает самому философствовать.

     Философия не должна подражать, так как подражать подобает образу
без изъяна. Хотя бывает, когда - философия тоже подражает, выбирая
образец не вполне совершенный, чтобы с его помощью обсудить не то
хорошее, что есть, а преподать то, что сам видит сутью дела и чем не был
озабочен автор.

     Преподаватель философии не может быть совершенным, если он обучен
философии наружно; впрочем, быть наружно обученным философии нельзя, так
как философом может быть лишь тот, кто имеет законченный образ без
изъяна и подражания. Математик же действительно может обучиться и стать
совершенно математизированным, если его правило методично.

     А история и география - по сути подражания. Если же я подражаю
некоторой философии, а образец неверный, то моя философия целиком никуда
не годна. Впрочем, подражание мыслям не означает философствования,
должно мыслить самому, и именно, а priori. Преподаватель философии
должен не только эксплицировать автора, но и согласно времени давать
наставление о методе, как должно философствовать.

     Философия имеет предметом все веданье человека о сути дела, которое
при желании возможно найти. Это и есть высший суд разума.

     Философия собственно трактует правила правильного применения
рассудка и разума. Правила эти - максимы (основные правила) и нормы.
Максимы - это правила цели. Нормы же - это правила, указывающие средства
исполнения всех возможных целей. Например, логика содержит правила
всеобщие правильного применения рассудка. И таких наук много. Кто
пользуется и занимается разумом, должен рассматриваться как: 1.
искуссник разума, 2.законодатель разума, который изучает не нормы, а
максимы невидимых предметов. Искуссник же разума тот, кто мыслит
спекулятивно. Так, математическое требует высшей степени искусника
разума, по праву тысячекратно искусника. Философ тоже должен
представлять собой искуссника, хотя вся его работа и не такая прочная,
как у математика. Философ сооружает искусное строение, но приходят еще
искуснее, и опрокидывают его. Только философия, достигшая высшей
ступени, может быть законодателем человеческого разума. Как таковая,
философия, это учение мудрости и чин над всем человеческим веданъем. Но
существует ли она по этой идее? Как мало существует истинный христианин,
так же мало имеет и философ в этом смысле вотбытие. Они оба лишь
прообразы. Но прообраз остается прообразом и большего он не может
достичь. Он может служить лишь путеводной нитью. Философ есть лишь некая
идея. Возможно, бросить на нее взгляд и следовать некой составляющей, но
никогда мы ее целиком не достигнем.

     Философ усматривает правила мудрости, а мудрец затем действует. Я
лишь должен сказать, что философствующий трудится, чтобы обосновать
высшую цель и определения разума, и если он этого достиг, то он уже в
храме мудрости.

     Философ, как вождь разума, ведет людей к их определению. Как вождь
разума он учитель мудрости, а как искусник разума - учитель наукам.
Следовательно, его веданъе движется определением человека. Как искусник
он умножает наши воззрения и науки (хотя наука собственно не есть наше
назначение).

     Применение разума при таких целях - это его драгоценнейшее
использование. Если философ всю свою спекуляцию, науку и т.д. соотносит
с целью, с определением человека, тогда он вождь и законодатель разума.
Такой философ в идее - учитель мудрости.

     В основе философии должна лежать идея мудрости, так же как в
христианстве - идея святости. Философ - искусник, если он имеет веданье
обо всей сути дела. Так Вольф был спекулятивным философом, но не
архитектоничным и не вождем разума. Он собственно был совсем не философ,
а великий искусник для любознательных людей, которых еще не мало.
Некоторые древние приближались к прообразу истинного философа, как то
Руссо, однако не достигали его. Возможно, некто и уверен, что мы уже
обладаем учением мудрости, и оно воспринято не как лишь идея, и что во
многих книгах мы имеем предписания, как должно поступать.

     Однако это большей частью тавтологические суждения и несносно
повторяемые поощрения, которые не указывают средства достигнуть этого.
Однако рассмотрим, как обреталась философия у древних.

     Идея философии в человечестве долго проходит скрытой. Она имеется,
но частью не обсуждается, а отчасти рассматривается как вклад учености.
Так древнегреческие философы, как то Эпикур, Зенон, Сократ т. д. -
главным объектом наук имели определения человека и средства к достижению
этого. Они, следовательно, пребывали в глубоко истинной идее философии,
что происходит и в новое время, когда встречается философия как
искусство разума. Сократ был первым, кто распознал философию как
спекуляцию и мудрость. Именно о Сократе говорят, что его философия была
принята от неба. Он учил, что нет спекуляций, помогающих исполнить наше
назначение, что мы должны подвергать испытанию наше поведение и этим
достичь назначения. Он употреблял свою философию, что бы занимать наше
удивление, любознательность и т.д., и учить нас мудрости. Так как не
всё, что нас интересует, имеет ценность (например, игра в карты нас тоже
занимает), но то, что содержит истинные цели.

     Диоген, киники и Эпикур были тоже учителями цели. Так Эпикур был
философом, который путь добродетели осыпал цветами. Он не был, как
обычно уверяют, снисходителен к сладострастию. Напротив, он был строгим
учителем добродетели, которая чуть ли не выше человеческих сил. Он учил,
что высшее счастье не в роскоши, а в скромности состоит. Его едой была
полента (ячменная каша). Для него были блаженством покой души и
радостное сердце. Диоген же называл свою философию коротким путем к
добродетели. Она была отрицательной, так как учила только отказываться.
Он был мудрецом. Однако то время дало и искусников разума, как то
Платона и Аристотеля.

     Философия Аристотеля была школой метода, он склонялся к
субтильности спекуляции. Платон же следовал свободному ходу своей
гениальности. Короче, бросается в глаза, не спекуляция, а, несомненно,
мечтательность, и видим, что учителя древности были мудрецами. От
учителя требовалась образцовость жить так, как он учит. Диоген - учитель
блаженства - своей жизнью показывал, как поступать, что бы быть
блаженным. Он выбирает маленькую, из камней сооруженную постройку,
имеющую форму бочки, отказывается от всех удобств. По всему видно, что
требовали древние образцы от их учителей. Что касается нас, то мы судим
об этом как о шутке, и не считаем дурным философом того, кто не живет,
так как учит. Мы даже освобождаем такой образ жизни от имени философа и
прилагаем к человеку спокойному, с хладнокровностью переносящему
невзгоды жизни. Хотя такая безразличность подобает, если самообладание
возникает из истинного источника. Но часто видим ее как тупую
безразличность и бесчувственность. Хладнокровность относится к
характеру, а безразличность к темпераменту.

     Наше время требует, чтобы философ не был суеверным. Суеверие - это
прямая противоположность философии. Философ тот, кто может обучать
правилам правильного употребления рассудком и разумом, а суеверие - это
суждение без правил разума, приносящее лишь страх и тоску.

     2. Философ должен быть свободен от подражания, так как это большая
противоположность философии. Человек, расположенный к подражанию,
пригоден не к философии, а к математике, в которой он может много
достигнуть. Философия же и вкус требует гения, а не подражания. Однако
некоторые, которых не назовешь подражателями, оставляют заурядные мнения
и аффектируют, что они великие философы, но это жалкие оригиналы. Такого
рода человеком был Вольтер. Подражание же имеет некоторую заслугу,
однако, вредит искажением оригинала.

     Далее мы рассмотрим философию как спекулятивную науку. Это не то
занятие, что нам лучше всего делать, а то, которое лучше всего учит
судить. Отметим следующее делением. Мы видим: 1. силы человека, 2.
принципы, 3. объекта веданья.

     Что касается сил и возможностей человека, то их две - рассудок и
воля. Следовательно, философия разделяется на 1. теоретическую, которая,
содержит правила рассудка, 2. практическую, она содержит правила воли.

     Мы рассматриваем принципы познания и источник веданья, или иначе -
даются ли они полностью априори, по чистому разуму, или апостериори,
через опыт; они есть principia rationale или эмпирика. Философия,
заимствующая свои принципы из чистого разума, зовется pura, а
заимствующая из опыта, называется applicata (присоединяющая). Но лучше
делить философию на рациональную и эмпирическую.

     В рассмотрении объекта отметим следующее. Объект философии это
предмет чистого разума или чувств. Наука, предмет которой объекты
чистого разума, называется трансцендентальной философией, а объект,
которой предметы чувств - физиологией. Эта двойственность оттого, что мы
имеем два вида чувств - внешний и внутренний. Природа внешних чувств или
предметов, которые мы обнаруживаем через внешние чувства - это Моя же
душа может быть предметом лишь моего внутреннего чувства, поскольку я
могу устраивать этот опыт с самим собой. Этот первый вид физиологии
называется душе учением. Второй же вид - это физика, трактующая о
предметах внешнего чувства.

     Наука, мыслящая природу души называется психологией. Она опять же
1. рациональная или 2. эмпирическая. Физика или философия внешнего
чувства так же разделяется на рациональную и эмпирическую. Психология
рациональная рассматривает душу не через опыт, а через принципы чистого
разума, то есть дух ли она, материальна, проста и т.п. Если же я
рассматриваю ее эмпирически, то такая наука называется антропологией.

     Если взять все рациональное из философии, все что дано через чистый
разум, или чувства, но рационалистически, или рассматривается через
разум, то из этого возникает метафизика. Она делится на две части,

     I. трансцендентальную философию,

     II. рациональную философию и физику.

     Эта последняя и есть собственно метафизика, так как предмет, данный
через опыт, она трактует только через разум. От нее должна отделяться
трансцендентальная философия, которая есть критика разума.

     Задержимся еще на одном моменте. Предметы, которые даны через
чистый разум, относятся к онтологии. Но есть ли это действительные
предметы? - Нет, это просто мышление. Поэтому онтология содержит лишь
понятия, законы и принципы чистого мышления. Хотя и логика содержит
правила мышления, но мышления вообще. Итак, трансцендентальная философия
это критика чистого рассудка и чистого разума.

     Физиология содержит душеучение и телоучение. Рациональная же
физиология это метафизика. Кроме того, к ней относятся психология
racionalis и психика generalis. Где же пребывает онтология? - Она в
трансцендентальной философии. А теология naturalis - в метафизике,
теология же transcendentalis - в трансцендентальной философии.
Космология как целое вещей, пребывает в онтологии.

     Практическая философия делится на

     1.Философия practicam transcendentalem, которая трактует лишь
вообще употребление свободы,

     2.Filosofam praktikam racionalem или метафизику нравов. Они
трактуют о хорошем употреблении свободы; говорят вообще о праве,
нравственности и т.п. Здесь от человека ничего не заимствуется кроме как
понятия свободы.

     3.Практическую антропологию, т.е. этику или учение о добродетели,
которая распространяется на предметы и конкретно и трактует о хорошем
употреблении свободы, имея в виду человека.

     Мы видим, что философия начинается со спекуляции и затем восходит к
ее истинному назначению - водительницы разума. Но она так же может
вырождаться в сплошную спекуляцию. Тут метафизика нравов и практическая
антропология становятся чистым искусством. Так и Платон спросил у
старого человека, который выслушал его лекции о добродетели - когда
начнешь добродетельную жизнь? - то есть не всегда должно спекулировать,
но однажды подумать и о выполнении. Однако в наши дни считают мечтателем
того, кто живет, так как учит. 

РАЗРАБОТКА 

     

    О ВРОЖДЕННЫХ ПОНЯТИЯХ

     

Часть философов утверждают, что мы снабжаем мир веданьем, что этот запас
постепенно развертывается и что душа человека, как будто исписанная
доска. Этого преимущественно придерживался Платон, хотя первым был
Пифагор. Другая часть утверждает обратное, что душа как tabula rassa. К
ним относится Аристотель. Способность, добывающая понятия, которые не
заимствуются от чувств, а врождены, он называет рассудком. Эпикур пошел
еще дальше, он говорит, что понятия не только приобретаются, но и
порождаются чувствами. Эпикур был философом чувственности, Аристотель -
интеллектуальных понятий, а Платон - интеллектуального созерцания. Мы
имеем созерцания только через чувства. Чувства - это возможность
созерцаний, а рассудок - понятий. Созерцание или интуиция - вот
дискуссия. Я должен рассмотреть, что мне дано и меня аффицирует.
Сознание есть сознавание предметов, которые меня затрагивают и
аффицируют.

    Так как чувства, как говорили древние, поставляют нам лишь явления,
то мы знаем предметы как они являются, а не как они есть, не их
внутреннюю свойственности, а явления. Наши созерцания - лишь игра наших
сил воображения. Они смешивают видимость и явления; говорят, что в
чувствах нет истины, а истинность и видимость пребывают в рассудке.
Истинность или видимость есть в моем суждении, а не в явлении. Если я
скажу: солнце движется - то в суждении есть видимость, а если скажу: оно
не движется - то в истинности не будет видимости. Суждение, которое
вытекает из ложных наставлений рассудка, называется видимостью. Если же
наше суждение совпадает с явлением, тогда оно правдоявленное. Если я
могу обнаружить и представить предмет вне меня не таким, как он мне
является, - тогда он находится не во мне. Но древние уверяли, что мы
имеем о предметах еще и иное веданье, нежели лишь через чувственные
явления. Они верили интеллектуальному созерцанию. Веданье, которое, при
этом обретается, они называли ноумена и отличали его от fenomenis.

    Только Бог может быть интеллектуально созерцаемым предметом, так как
он существует через себя и есть себя сознающее действие. Но и его мы не
можем созерцать интеллектуально, так как можем убедиться о его вотбытии
не иначе как тогда, когда он нам является. Так я не могу созерцать
оригинальное /как самого себя/, а лишь производное, если меня нечто
аффицирует. Иначе как бы я мог убедиться в чём - то внешнем мне?

    Древние верили, что многие философы были способны к духовному
созерцанию, от которого возникла мистическая философия. Она была уже у
египтян. Их эзотерическая философия учила духовному созерцанию и была
для посвященных. Экзотерическая же, действующая от явлений, была для
каждого. Эзотерическое учение часто использовалось для обмана народа. Но
оно так же учит, что человек может созерцать даже Божество и все вещи в
Боге. Платон говорит, что первоначальное место человеческой души в
вечном Божестве. О теле же он говорит как о тюрьме. Он настаивает на
врожденных понятиях, когда говорит, что мы происходим из Божества. Его
философия - это мистика. Мистичны все понятия, которые основываются на
духовном созерцании. Рассудок же не созерцает, а мыслит. Созерцать - это
ведать через единичное представление. Мышление же это ведание через
всеобщие понятия; оно называется физическим, если нечто является нашим
чувствам, а мистическим, когда нечто не является через чувства, а
созерцается через рассудок. Это мнение Платона. Он верил, что в нас есть
остаток от прежних созерцаний, и что наше веданье - воспоминание.
Аристотель учил целиком противоположному. Среди новых приверженцев
Платона - Ляйбниц. Но и он не принял его мнения целиком. Он верит, что
мы имеем врожденное ведание, но не духовное созерцание; то есть мы имеем
веданье о вещах, которых еще не видели, имеем понятия о вещах, прежде
чем их ведаем, Локк как приверженец Аристотеля утверждает, что все наши
понятия приобретаются. Что понятия находятся не в нас, а в способности
рефлектировать. Аристотель верил, что наше ваданье черпается и возникает
из чувств. Однако Локк не учит, что они возникают при случайности
чувств.

    Философия, принимающая нечто как врожденное, весьма нелепа. Это то
же, что хотеть все пороки вывести из грехопадения, и потом во множестве
их приобретать. Ссылаться на врожденное - это sacra ancora

    /священный якорь/ незнания и философской гнили. Здесь прекращается
всякое философствование.

    Руссо считает, что все пороки приобретаются, и хотя он в этом не
прав, но все же дает повод к философствованию. Даже в природе пороки
пребывают, как возможность и не следует ссылаться непосредственно на
Бога, это рис ковано. Некое событие природы имеет свою причину в
природе, а эта причина - опять нечто иное. Причины продолжаются до тех
пор, пока, наконец, не приходят к Богу. Максима же о чем-то врожденном
или о непосредственной судьбе Бога - это подкладка гнили.

    Теперь рассмотрим с этой точки зрения логику.

    Логика вообще трактуется мышлением из чего возникают:

    1. понятия, то есть ведание о вещах через всеобщие представления,

    2. суждения, когда я ведаю в отношении чего-либо.

    3. заключения, это отношение суждений друг с другом. 

    О ПОНЯТИЯХ 

    Через чувственность мы обнаруживаем форму вещи - 1. пространство и
2. время. А рассудок - это способность представлений по правилам. Каждое
всеобщее понятие - это представление, которое мыслится как правило.
Правило есть, если разнообразное может мыслиться равным видом.

    Все в природе старается сохраниться, и рассудок тоже, и тем, что он
трактует по правилам; убирая его правила - лишаем его жизни.

    Почему мы не верим в колдовство? - потому что оно вовсе не
подчиняется правилам. Рассудок же так строго придерживается правил, что
часто ставит себя в безвыходное положение. И если правила нарушаются, то
неизвестно чего должно придерживаться.

    Чудеса, которые случались, принимались лишь как некие исключения из
правил, - почему же в них верят доныне? Ныне установлены границы,
насколько исключения имеют место, и все апелляции отсылаются к этому.
Природа то же через чудо берет свое начало. А каково теперь все
природное?

    Правило есть некое предложение, суждение же это правило in
abstracto. Всякое правило есть правило для всякого суждения. Суждение же
выражает все наше мышление.

    Понятие это представление в его потенциальном правиле. А каждое
понятие это предикат к любому возможное суждению. Заключение же есть
лишь косвенное суждение.

    Все наше ведание - это во первых, представление, репрезентация; если
они осознаются, то становятся receptio или восприятием. Если они
всеобщие, то называются conceptus /накопление/лат/. Если conceptus берем
а priori, то это notio /идея/ лат/. Высшая степень понятия это идея в
платоновском смысле, которая выражает прообраз сути дела /вещи/. Есть
множество представлений, которые не осознаются нами, поэтому важнейшая
часть философии занимается тем, что темные представления делает ясными и
сознаваемыми. Но не все, что мыслят - истинно. Так, разговаривая с
людьми, не поймешь, что им подходит. Conceptus же это представление,
которое для многих индивидов содержит общепринятый признак. Но conceptus
не потому communis/общее/лат/,что удерживает в себе много представлений,
а потому что содержит признак свойственный многим вещам. Сфера conceptus
- это круг, который охватывает представления, от которых этот conceptus
есть общепринятый признак.

    Conceptus communis /общее понятие/лат/ - это тавтологично, так как
каждый conceptus есть communis. Некоторые концептус происходят из
рассудка чистыми, например, необходимость, и называются notones mens nus
/узнанное из мышления/лат., др-греч./

    Идея есть единичное рассудочное ведание поскольку она есть основание
возможности предметов, поэтому идея отличается от noton тем, что она
единичная.

    Логика трактует так же о notone /узнавании/лат/ идей, так как они
безразличны к внешнему происхождению понятий и их употреблению. Лишь
conceptus есть ее предмет.

    Разделение conceptus на singularis/единичные/лат/ и
communis/общие/лат/ ложно, так как conceptus singularis не есть
conceptus.

    Conceptus мыслим in abstracto или in concreto. Если я мыслю людей
как человека, то я мыслю их in concreto, если же я мыслю их
неопределенно, имея в виду то, что в них содержится, например понятие
человека без ребенка или старого, без отличия пола или состояния, - то я
мыслю in abstracto. Абстрагирующая голова та, которая мыслит так, что
всегда видит общие понятия.

    Понятия можно назвать нашими общепринятыми представлениями.
Conceptus communis per pleonasmus singulari contradictinguiert /общие
понятия по плеоназму/излишеству /про-тиворечат единичным/лат/.

    Мыслить значит иметь возможность представить вещи через понятия.
Следует различать ясное и четкое понятия. Ясное понятие осознается,
темное же не осознается. Выяснение этого и есть анализ понятий.

    Философия добывает нам новые понятия или же делает темные ясными.
Поэтому важнейшая часть философии состоит в анализе уже имеющихся
понятий. Именно так обретается мораль, так как нельзя убедить в понятии
добродетели, если она находится вне нас.

    Но веданье становится ясным не только потому, что признак
находящийся в понятии, развивают и делают осознанным, но и потому, что
добавляют новый признак; например, когда о золоте говорят, что оно не
ржавеет, такой признак не находится в нашем понятии о золоте.

    Понятие считается так же основанием веданья, так как признак и есть
conceptus completus /полное понятие/лат/ или incompletus /неполное/.
Completudo - это достаточность понятия. Оно praecise /достаточное/лат/,
если содержит необходимую достаточность. Completudo и praecisio /полнота
и достаточность/лат/ относятся к понятию в отношению к другому.

     

    О СУЖДЕНИИ 

    Суждение первое, где мы пользуемся понятием. Понятие - это
представление, которое содержит функцию суждения.

    Понятие - это предикат к любому возможному суждению, в котором
субъект еще не определен; напр. понятие добродетели - это предикат
многих субъектов: справедливость - это добродетель, кроткость - это
добродетель - и т.д.

    В суждении есть два понятия в отношении, которое нужно для того, что
бы отличать от других. Суждения есть трех видов.

    1.Категорическое, если понятие сравнивается с другим, как предикат с
субъектом.

    2.Гипотетическое, если понятия сравниваются как основание и
следствие.

    3. дизъюнктивное, если понятия сравниваются как часть к целому.
Представление отделения от объема понятия есть сравнение части к целому.
Напр. говорят, что мир необходим, случаен или без причины. - Больше
видов суждений невозможно. Это было деление видов по реляции, но они еще
подразделяются качеством на отрицательные и утвердительные. В
натуральной теологии положительные суждения крайне важны, да и во всех
науках, где ошибка может переместиться на важное следствие.

    О заключении. Заключение есть переход от одного суждения к другому.
Есть заключения непосредственные и опосредованные, причем
непосредственные состоят в тех же terminis/границах/лат/. Для
опосредствованных требуется три, а для непосредственных - два, сужения.

    Если в двух суждениях термины не одинаковы, то должно добавляться
промежуточное суждение. Напр. душа проста, следовательно душа
неразлагаема. В обоих суждениях "душа" - одинаковый термин, но "проста"
и "неразложима" - нет. Следовательно требуется третье суждение - все что
просто - неразлагаемо, а душа проста, следовательно и душа неразлагаема.

    Предикат больше чем субъетк, он содержит в себе больше чем субъект,
по этому предикат первого суждения называется major, а субъект второго -
minor/. Так "всякая простота неразлагаема" - это major, так как содержит
больше чем душу; к примеру просты и части тела. Conclusio /вывод/лат/
есть истинное суждение, поскольку оно опосредуется средним понятием.
Предшествующее заключению суждение называется предпосылкой. Здесь шла
речь о категорических суждениях. 

    ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА 

    Имеется множество вопросов, на которые невозможно ответить, потому
что они целиком неопределенные. Я спрашиваю по истине ведание,
рассмотренное без субъекта. Так как здесь не указываются признаки
предмета, то я не знаю, как они ему соответствуют. Истина, же есть
соответствие ведания предмету. Но признаку не может быть определено
соответствие, по тому что объект вовсе не определен.

    Выяснению истины может быть свойственно то, что она без различия
подходит всем объектам. Но здесь такой неопределенный вид веданья или
объекта, что признак соответствия разного веданья с объектом часто
варьирует. Поэтому ответ на вопрос, что есть истина, остается целиком
неопределенным, и нет общепризнанных признаков, нет всеобщего правила,
данного истине. Истина есть лишь просто через истину, и не соответствует
некому определенному предмету, с которым можно было бы устроить
соответствие. Но этого я не могу ведать, если не знаю сам предмет.

    Выяснение истины, что она есть соответствие веданья с предметом хотя
и тавтологично, но может быть так же и неопределенным. Скептики говорят
что criteria/лат/ истины не может быть дан в логике, потому что не даны
определенные признаки; далее они говорят, что веданье которое имеется о
сути дела может и соответствовать нашему веданью, но все же быть ложным.

    Princium contradictorum /принцип противоречия/лат/ - это первое
условие, что бы нечто было истинным. А потому ведание еще не истинно,
если оно себе противоречит. Но это лишь conditio sin qua non/
необходимое условие/лат/, но не определенный признак.

    Небезызвестный Якоби затрагивает вопрос всеобщих criterium
/условий/лат/ истины, но разрешить это невозможно так как различия
объектов варьируют. Опытные и разумные положения имеют целиком различные
критерии. А положение противоречия есть лишь отрицательный criterium.

СРЕДСТВО ДОСТИЖЕНИЯ ИСТИНЫ 

    Ошибки и истина есть лишь в суждении, а не в понятиях. Восприятия же
нечто утверждающее содержали бы наибольшую истинность. Но они не
содержат ни истины, ни лжи. Чувства дают нам лишь даяния суждениям, и
все зависит от того, как мы их употребляем. В чувствах нет ни истины не
лжи, по тому, что они не судят. Суждение же есть деятельность рассудка и
разума.

    Вся истина состоит в соответствии веданья законам рассудка и разума,
так как выяснение того, что она есть соответствие веданья с объектом
недостаточно определенно, потому что здесь нет объекта. Ошибка же есть
столкновение ведания с законами рассудка и разума. Рассудок сам по себе
безошибочен. И хотя ошибка находится в рассудке, но она вытекает не из
рассудка. Если рассудок действует по своим законам, то он не ошибается.
Ошибка может иметь место лишь в суждении. Но все суждения находятся в
рассудке, следовательно, и он ошибочен.

    Так как теперь истина состоит в соответствии законам рассудка, то
суждение обособляет все истинное; ложным оно может быть по тому, что
рассудок смешивается с чуждой ему силой и это преимущественно есть
чувственность.

    Итак, рассудок ошибочен в связи с чувственностью. И здесь мы близко
подходим к признаку истины.

    При ошибке рассудок отступает от своих правил, но природа в целом от
своих законов не отступает, но может смешиваться с чуждой силой. А так
как рассудок отступает от своих законов в связи с чувственностью, то он
ошибочен. Рассудок к ошибке относится так же как и к истине - незнанию
ничего не требуется. Различие же ошибки от истины состоит в том, что при
ошибке рассудок иначе прилагается, чем при истине, а не в том, что
рассудок в истине, а не в ошибке.

    Ложь или истина могут быть лишь тогда, когда мы судим. Истина -
настроенность веданья с законами рассудка и раз ума. Ошибка же -
столкновение ведания с законами рассудка и разума. Но как это возможно?

    - Не может же рассудок действовать против рассудка. Если рассудок
работает, то он безошибочен. Но тогда и мы безошибочны, так как
чувственность работает, так что вовсе не судит. Ошибка возникает из
смешения рассудка и чувственности. Это так сказать направление по
диагонали. И источник ошибок надо искать не в чувственности, так как
чувства дают лишь материал /stoff/нем/ мышлению. Только рассудок
способен мыслить. Что бы найти источник ошибок надо в чувственности
отыскать побуждение, которое уводит рассудок от его законов.

    Каждая ошибка это иллюзия рассудка. Поэтому суждениям мы должны
иметь наставления, так как мы судим еще механически и приблизительно.
Это наставление дает нам только презумпцию, оно есть предварительное
суждение, которое предшествует всем определенным суждениям. Оно
нуждается еще в обсуждении. Если же презумпцию принимать определенным
суждением, то возникнет иллюзия.

    Избавиться от ошибок можно, 1. отыскав влияние чувств на рассудок,
2. изолировав рассудок от чувств.

    Истинным в ведании следует считать то, что мы можем иметь для всех
представлений по сути дела. Это относится и к тому, как мы например,
делаем себе понятие о стуле. Стул выражается во мне в целом чем-то иным,
чем то что мне является под тысячами гештальтов.

    Ограниченность и узость рассудка порождает не ошибки, а лишь малое
ведание. Если узость рассудка должна быть его пределом, то ему нелегко
ошибиться.

    Великие гении, когда имели перед собой ограниченность рассудка, то
чаще находили изъяны и ошибки, чем ограниченный ум.

    Что касается правильного употребления наших сил, то здесь все
зависит от пропорции. Расширение рассудка должно быть объединено с
веданием границ и пределов человеческого рассудка: надо точно знать, что
ему надлежит, а что нет.

    Часто случается, что мы поднимаем любопытные вопросы без
исследования того, в состоянии ли наш рассудок разрешить их. Очевидно,
что нужна философия, отмечающая его границы. Но она возможна тогда,
когда мы усердно изучим природу рассудка. Указанием же пределов рассудка
до сих пор пренебрегали.

    Множество ошибок возникает из того что мы не обращаем внимания на
поведение рассудка, к которому часто примешивается чувственность. Такое
самоведание труднейшее, потому что рассудок здесь должен обсуждать сам
свое собственное поведение. Поэтому оно мало проявилось, и дало мало
указаний.

    Многое что сопровождает остроумие, чувственность, склонности и т.п.
- считают продуктами рассудка. Но именно не признание пределов рассудка
порождает ошибки. Все наши суждения содержат нечто истинное, так как они
отчасти возникают из законов рассудка и их лишь сопровождает
чувственность. Тотальная ошибка не возможна. Например, говорят, что Бога
нет. И если это предложение возникает из рассудка, то в этом предложении
имеется в виду и мыслится частичная истина, если при этом мыслят, что
есть высший правитель, который так управляет миром, что добро
награждает, а зло наказывает. Здесь он Бога не находит и потому рассудил
что его нет. Итак, нечто истинное есть и в его суждении. Мы же можем
добавить, что добро не всегда награждается, а зло наказывается. Но не
следует тотчас опровергать ошибку, сперва следует раскрыть в суждении
видимость. И далее нам станет ясным, отчего следует считать
предварительное суждение /наставление к суждению, презумпцию/ чем то
истинным.

    Как мы мoжем ошибаться с рассудком понятно изумляет противоположное:
когда объявляется ложным суждение без всякого предварительного
исследования. Ведь если обнаружим возможность ошибки, то этим так же
излечиваемся от нее. Именно потому мы бываем смущены фокусником: знаем
что обмануты, но не знаем как.

    Все заблуждения лежат 1. в аксиомах, положениях учения или 2. в
употреблении. Если ложно основоположение, то нельзя избежать заблуждения
и в следствии. Ошибки есть так же от различных следствий из-за разности
правил.

    Изъян в логическом правиле больший, нежели в эстетическом, а в
моральном законе еще больший, чем в логическом правиле. Изъян в
применении правила называется ошибкой. Недостаточность силы суждения
есть основание ошибок в применении. Недостаточность же рассудка -
основание ошибок в аксиомах. Но даже при наилучших рассудке и силе
суждения все же может случиться ошибка. Иные в отдельных случаях склонны
к ним, так как такие заблуждения это смешение субъективных и объективных
условий суждения; как, например, если бы думать, что при желтухе все
видим желтым. Или когда говорят, что нечто нельзя понять, так как это
невозможно. Субъективные условия ограничивают способности. Предмет же у
себя понять не тяжело.

О ПРЕДРАССУДКЕ

    

    Мы говорили о предварительном суждении. И, удивительно, что каждому
определенному суждению предшествует предварительное. Например, что бы
учиться читать, мы вначале читаем по буквам. И так мы действуем всегда.
Мы не судим сразу определенно, так как это относится к полному понятию
предмета - что мы не можем иметь при первом взгляде. Прежде чем мы этого
достигнем, мы должны рассмотреть предмет с разных т. зрения и избрать
ту, которая подходит для всех явлений. Например, я вижу со стороны дом,
и так как он является мне с этой стороны - я еще не имею представления о
целом доме. Для этого я должен рассматривать дом со всех сторон, и
только потом во мне возникнет идея дома, которая целиком отлична от
имеющихся явлений. Предварительное суждение относится ко всякому нашему
веданию и оно постоянно встречается. Но если его принимать как истинное
основание, то возникает иллюзия, и это есть предрассудок.

    Предварительное суждение постоянно. Так о книге предварительно
судят, что она хорошая, ее ли ее написал человек ученый или если хороша
хоть дна страница. Это наставления определенного суждения и можно
написать целую логику предварительного суждения: когда им можно
доверять, а когда нет. Часто дело обстоит именно так, что мы должны
полагаться на них с большой достоверностью. Это следует из законов
разума. А предрассудок - это всеобщее основание определенного суждения,
оно не потому неугодно законам разума, что мы имеем в себе больше сил,
скажем, чувственности.

    Предрассудок это не единичное понятие, а всеобщие основания;
например нельзя сказать, чти некто имеет предрассудки, если он считает,
кого либо нечестным человеком, но будет предрассудком, если некто
сомневается в честности некого рода людей.

    Когда что-либо возникает не из объективного, а из субъективного
основания, не из основания рассудка и разума а, из чувственности и т.п.,
и все же содержат для кого-либо возникновение как бы из законов
рассудка, то это и есть предрассудок. Чувственное и т.п. ведет рассудок
к суждению, но не должно считать предрассудок возникшим из рассудка. Что
в нем преобладает - так он и судит все. Если он выводит все из законов
разума, то и постигает нечто во всем его поведении и суждении. Другой,
напротив, имеет склонность все выводить из непосредственной воли и видит
повсюду чудо. Это все есть уже в нем при первом исследовании и
десятикратном, прежде чем он себе это скажет, так как он уже и имеет
склонность к тому, что бы управлять своими суждениями.

    Люди, которые имеют управление своим рассудком через основание
чувственности, а не рассудка, все же убеждаются в прочности того, что
возникает из основания рассудка, но это их не разубеждает. Все люди
имеют предрассудки, но лишь в разном виде. Все вольны рассматривать суть
дела с целиком иных точек зрения, и это легко. Основание, которое мы
имеем, здесь обсуждая суть дела, называется предрассудком и происходит
не из законов рассудка. Человек, имеющий большой опыт и судящий о
чем-либо предварительно, тоже имеет предрассудок, хотя бы и правильно
судил о том, о чем не судил даже ранее.

    Часто мы определяем уже заранее. Например, старики любят все старое
- привычка старости; или язык, который изучают преимущественно и хвалят;
или родители отдают предпочтение своим детям и есть их защитники.

    Предрассудки имеют долгую привычку, и пройдет много времени, прежде
чем старая привычка станет восприниматься чем-то истинным. Так
ньютоновская система с открытия и до нашего времени воспринимается
всеобщей и таковой остается непрерывно длительное время. Автор и после
смерти пользуется редкой славой, и Терассон сказал, что век
придерживавшийся гетеродоксии, в ком-то был ортодоксален. Так ученые
имеют больше заблуждений, чем обычные люди, которые имеют больше
предрассудков.

    Имеют ли предрассудки пользу? - этот вопрос уже сам по себе кажется
странным. Но полезное само по себе и полезное как средство - весьма
разняться. Так наивный солдат как правильная машина - офицеру очень
полезна. Глупость человека, который желает лучшего, тоже полезна. И
королю часто требуются тупые люди.

    Множество людей по сути дела требуют деспота и ищут, и потому что
сила толкает вниз способность в другом. Однако если человек связан ему
вырезают язык, то он не может убежать, как ему предлагает рассудок и им
легко править. Но позволительно ли это?

    К примеру, Мазер питает симпатию к предрассудкам; мол предрассудки
часто делают добро, которое истинно возникает из чего-то злого. Но это
ложь, которую совершают и другие.

    Спецификации предрассудков:

    1. Предрассудок внешности. Его нет в долгой привычке. Например, если
ученый человек нечто напишет, то у нас может возникнуть предрассудок,
что это хорошо, даже тогда, когда это никуда не годно. Поэтому великие
гении могут причинить больше вреда, чем малые. К тому же, сначала их
сочинения приносят много пользы, объясняя много темного, но в дальнейшем
случается так, что долгое время после них нельзя продвинуться дальше.
Так и Аристотель многое прояснил, однако долгое время мы его
рассматривали с удивлением и не отваживались двигаться дальше. Хотя
вероятно этот вид предрассудка останется у людей навсегда, и вряд ли в
этом человеческий род изменится. - Гении восхищают людей и, поклоняясь
им, делают их своими идолами.

    Предрассудок внешности двояк, внешность 1. множества и 2.
достоинства.

    Мы склонны следовать множеству, поэтому, имея осторожность, мы
принимаем участие в общеполезном и в интересах целого. Впрочем, бывает,
что через множество нечто решается по истине, так как не правдоподобно,
что бы многие судили однообразно, так как каждый видит суть дела и иной
т. зрения. Истинный же суд вашего разума - это всеобщий человеческий
рассудок. Эгоист тот, кто вопрошает не по всеобщему суждению. Но и это
лишь его лицемерие, так как верное суждение о его ничтожестве ему не
безразлично.

    Каждый человек стремится свое суждение или мнение передать другому и
винить за это не надо. Нарушение этого было бы вмешательством в права
человека.

    Методы донесения ведания. 1. догматический

    2. скептический.

"

$

@

B

D

F

H

¦

Ё

Р

Т

Ф

Ц

Ш

4

F

Ц

h

j

l

n

p

r

ђ

4

6

b

d

l

n

r

ђ

”

>ђ

”

ведание, которое достоверно аподиктическое. Опытное ведание тоже
достоверно аподиктическое, но это не разумноведание. Аподиктическим,
несомненно, называется собственно достоверное а priori Математическое
ведение так же не догматическое, так как возникает не из понятий, а из
конструкций. Конструировать же значит делать созерцаемым а priori.

    Догматический метод может использоваться в философии, если ведение,
несомненно, аподиктичное. Но если он закрыт, то, несмотря на
аподиктическую достоверность внутри, он может причинить много ущерба.

    Следовательно, это дает метод 1. утверждения и 2. исследования.

    Скептический же метод исследует сначала, есть ли в нем что-либо
аподиктическое достоверно, то есть старается найти истину. К примеру,
если кто-либо утверждает нечто, то утверждается и противоположное и
исследуется - может ли быть оно: истинным.

    Есть ли скептический метод философский? В одних случаях он
неуместен, напр. в физике морали и математике. Однако в спекулятивных
науках он очень полезен. Так в метафизике, когда определяются границы
мира и человеческого опыта, скептический метод вполне уместен.

    Догматический же метод это метод утверждения и он уместен лишь в
таком ведении, которое достоверно аподиктическое. Но как природа
наставления - рассудок не имеет достаточно осторожности, что бы
достигнуть аподиктической достоверности, которая дает ту часть ведения,
которая имеет наибольшую видимость истины и потому считается
догматической. Уже древние усматривали цель скептического метода в
критике, однако в этом методе мы не достигнем достоверности, если не
полагаем противоречия. Но это следует отличать от скептической
философии. 

О УЧЕНИИ И МЫШЛЕНИИ

     

Учат мыслить: 1. наставления учителя и 2. изучение книг.

    Для образования и бесед имеются различные книги, так то "Ежемесячник
"/фр./, Английское обозрение", "Еженедельник", "Поэты" и т.д. Все это
дается, что бы в разговоре развлечься курьезным, например древней
историей и т.д. Книги должны содержать поучения и надо знать чему они
учат; сюда относятся исторические и философские книги.

    В каждой книге надо раскрыть идею автора - это важное и трудное.
Часто автор не знает своей идеи и оттого ее найти трудно. Когда наше
внимание подражает гению, в этом много ценного. Если гений пишет
парадоксально и ложно, то все же есть чему у него поучиться: что
написано гением - над тем должно размышлять.

    Часто суть дела так доставлена, что требует не только усердного, но
и длительного размышления. Она может рассматриваться с иной т. зрения и
в разные времена прочитываться целиком иначе.

    И если без механики не будет в мире правильного продвижения, то и во
всем нашем ведании, по видимому, от нее что-то должно быть: постоянно
нужна некая верная направляющая нить. Так и в основании рисования лежит
механизм: ведь вначале надо учиться по правилам, прежде чем что-то
набросать из своей фантазии, но и здесь надо всегда иметь в виду правила
зрения. В механике большое значение придается тому, что за чем следует.
Обучаясь надо, вспоминать этот метод не раз. Наш ум особенно отдыхает за
новым занятием. Невозможно читать одну книгу с вниманием, надо иметь под
рукой и другие, с другим содержанием. В обществе то же имея некое
занятие ум /Gemut/ отдыхает.

    Наши разговоры тоже могут нас образовать, хотя и не научить
чему-либо. Хороши ли для этого романы? - нет, особенно те которые делают
сердце вялым: они возбуждают все страсти в совокупности. Для разговора и
образования хороши, с настроением написанные путевые описания. Постыдно
если читают для предстоящего разговора, так как это становится привычкой
не стараться запомнить прочитанное. Надо жаждать чтения и стараться
насколько возможно запомнить, даже если это лишь тягостное занятие, но
оно пригодится нам и общество должно распостранять это. Но нет никакой
пользы запоминать истории из романов, так как каждый может их выдумать и
мечтать.

    Впрочем полезны и романы если в них сантименты и комедийность
шекспировского уровня, когда сочинитель открывает в человеке сокровенные
уголки, изображает характеры и т.п. Надо учиться ведать характерность
книг. То есть не только содержание, но и особенную свойственность,
которая отличает одну от других книг. Так немцы почти не имеют
своеобычного характера, так как много подражают и сохраняют школярную
методу. Но гений не должен подчиняться правилам, так как они сотворены
не из гения, а служат лишь наставлением. Гений находит свойственный
характер: замечать характерность - очень изощряет мышление.

    Если наше намерение ведать литературу, то надо прочитать много книг.
Однако что бы иметь от чтения многую пользу, надо читать мало и хорошо:
кто много читает - мало, запоминает. От множества книг на ярмарках
только большая порча. Стало всеобщей привычкой читать много и вскользь.
Иная книга, которая может вызвать революцию, не читается и не
обсуждается.

    Хорошую книгу надо часто перечитывать, и не для того, что бы ее
запомнить, а что бы сделать своей верную манеру. Надо и самому мыслить,
а не только обучаться. Устный доклад, если он выработан не целиком,
имеет очень много указаний, и слышна не полная выработка и
продуманность, а видят естественный вид, как мыслят, и в этом много
пользы. Если я слышу нечто, то скорее отмечаю ложное или истинное. При
устном докладе мыслят всегда больше, чем при чтении: доклад больше
воспринимается. К тому же чтение не так природно как слух. Сочинением
конечно можно завершить некую науку, но автодиктарность, которая есть
самообучение из инструмента /не самим изобретенного/, есть лишь
беспомощность.

    Имеются науки, где начитанность скорее вредна, чем полезна, например
трансцендентальная философия. Так же в математике и морали, пожалуй, не
нужно много начитанности. А вот историк полностью составляет
начитанность.

    Вначале следует остерегаться книг, которые содержат сомнения.
Суждение и сомнение очень разнятся. Сомнение имеется если есть
основание, которое полагает противоположность. Здесь полагается не то,
что делает наше суждение осмотрительным, но эта основательная
проницательность безразлична и пренебрежительна.

    Так разговор с любителем искусства культивирует нашу способность,
которая в докладе была бы толкующей и всеобще рассудочной. Это большая
заслуга с каждым так уметь говорить, что бы заинтересовать.

     

    О УЧЕНИИ И МЫШЛЕНИИ 

    Учат мыслить: 1. наставления учителя и 2. изучение книг.

    Для образования и бесед имеются различные книги, так то "Ежемесячник
"/фр./, Английское обозрение", "Еженедельник", "Поэты" и т.д. Все это
дается, что бы в разговоре развлечься курьезным, например древней
историей и т.д. Книги должны содержать поучения и надо знать чему они
учат; сюда относятся исторические и философские книги.

    В каждой книге надо раскрыть идею автора - это важное и трудное.
Часто автор не знает своей идеи и оттого ее найти трудно. Когда наше
внимание подражает гению, в этом много ценного. Если гений пишет
парадоксально и ложно, то все же есть чему у него поучиться: что
написано гением - над тем должно размышлять.

    Часто суть дела так доставлена, что требует не только усердного, но
и длительного размышления. Она может рассматриваться с иной т. зрения и
в разные времена прочитываться целиком иначе.

    И если без механики не будет в мире правильного продвижения, то и во
всем нашем ведании, по видимому, от нее что-то должно быть: постоянно
нужна некая верная направляющая нить. Так и в основании рисования лежит
механизм: ведь вначале надо учиться по правилам, прежде чем что-то
набросать из своей фантазии, но и здесь надо всегда иметь в виду правила
зрения. В механике большое значение придается тому, что за чем следует.
Обучаясь надо, вспоминать этот метод не раз. Наш ум особенно отдыхает за
новым занятием. Невозможно читать одну книгу с вниманием, надо иметь под
рукой и другие, с другим содержанием. В обществе то же имея некое
заниятие ум /Gemut/ отдыхает.

    Наши разговоры тоже могут нас образовать, хотя и не научить
чему-либо. Хороши ли для этого романы? - нет, особенно те которые делают
сердце вялым: они возбуждают все страсти в совокупности. Для разговора и
образования хороши, с настроением написанные путевые описания. Постыдно
если читают для предстоящего разговора, так как это становится привычкой
не стараться запомнить прочитанное. Надо жаждать чтения и стараться
насколько возможно запомнить, даже если это лишь тягостное занятие, но
оно пригодится нам и общество должно распостранять это. Но нет никакой
пользы запоминать истории из романов, так как каждый может их выдумать и
мечтать.

    Впрочем полезны и романы если в них сантименты и комедийность
шекспировского уровня, когда сочинитель открывает в человеке сокровенные
уголки, изображает характеры и т.п. Надо учиться ведать характерность
книг. То есть не только содержание, но и особенную свойственность,
которая отличает одну от других книг. Так немцы почти не имеют
своеобычного характера, так как много подражают и сохраняют школярную
методу. Но гений не должен подчиняться правилам, так как они сотворены
не из гения, а служат лишь наставлением. Гений находит свойственный
характер: замечать характерность - очень изощряет мышление.

    Если наше намерение ведать литературу, то надо прочитать много книг.
Однако что бы иметь от чтения многую пользу, надо читать мало и хорошо:
кто много читает - мало, запоминает. От множества книг на ярмарках
только большая порча. Стало всеобщей привычкой читать много и вскользь.
Иная книга, которая может вызвать революцию, не читается и не
обсуждается.

    Хорошую книгу надо часто перечитывать, и не для того, что бы ее
запомнить, а что бы сделать своей верную манеру. Надо и самому мыслить,
а не только обучаться. Устный доклад, если он выработан не целиком,
имеет очень много указаний, и слышна не полная выработка и
продуманность, а видят естественный вид, как мыслят, и в этом много
пользы. Если я слышу нечто, то скорее отмечаю ложное или истинное. При
устном докладе мыслят всегда больше, чем при чтении: доклад больше
воспринимается. К тому же чтение не так природно как слух. Сочинением
конечно можно завершить некую науку, но автодиктарность, которая есть
самообучение из инструмента /не самим изобретенного/, есть лишь
беспомощность.

    Имеются науки, где начитанность скорее вредна, чем полезна, например
трансцендентальная философия. Так же в математике и морали, пожалуй, не
нужно много начитанности. А вот историк полностью составляет
начитанность.

    Вначале следует остерегаться книг, которые содержат сомнения.
Суждение и сомнение очень разнятся. Сомнение имеется если есть
основание, которое полагает противоположность. Здесь полагается не то,
что делает наше суждение осмотрительным, но эта основательная
проницательность безразлична и пренебрежительна.

    Так разговор с любителем искусства культивирует нашу способность,
которая в докладе была бы толкующей и всеобще рассудочной. Это большая
заслуга с каждым так уметь говорить, что бы заинтересовать.

ИСТОРИЯ ЛОГИКИ

     

Как имеем всеобщую грамматику языка, так же следует стараться найти
грамматику мышления, которая содержала бы всеобщие правила мышления.
Всеобщая грамматика содержит всеобщие правила языка, без рассмотрения
его особенностей, например слов и т.п. Латинская грамматика подходит для
всех языков, потому что она лучше всего разработана. Здесь форма языка и
форма мышления параллельны и подобны, а так как мы мыслим в словах и
сообщаем наши мысли иному через язык, то должна быть так же и грамматика
мышления. Часть логики, которая есть форма употребления рассудка вообще
- это самостоятельная часть, самостоятельная форма мышления. Она должна
быть веданием а priori или а posteriori, то есть быть всему общей формой
рассудка. Эта всеобщая логика есть самостоятельная форма как канон и
основозакон разума.

    Вторая часть логики содержит применение рассудка и разума вообще.
Диалектика же это форма рассудка, искусство вообще любых утверждений,
она видимость логики, где мы можем незаметно проносить через форму
рассудка саму различенность веданья. Здесь истина содержания веданья в
том, что невозможно знать истину.

    Диалектика это искусство логической видимости. Если я имею некое
абсурдное предположение, то все равно его я могу привести в форму
рассудка. Но такое ведание не смотрит на содержание.

    В старые времена диалектика необходимо поддерживалась защитниками и
адвокатами, ею пользовались так же скептики, так она полагала то, что
приводит человека к неизвестности или утверждению противоположности.

    Спекулятивные утверждения тоже называли диалектикой. И это верно:
метафизические утверждения весьма диалектичны, но сама она не есть
диалектика.

    Диалектика у древних была не наукой вероятного, а видимостью, и не
критикой видимости, каковой она была бы превосходно.

    Сократ не предавался спекулятивной философии. Римляне же были более
здравого рассудка чем греки и потому не находили вкуса в субтильном.
Однако век спекуляции пришел, случилось это в 14 веке, сюда относится
Фома Аквинский и другие. У схоластиков была склонность сделать ясными
сочинения Аристотеля, но так как каждый толкователь больше верил, нежели
знал автора, то они сделали так много дополнений, что понадобилась целая
логика для их сведения. Это продолжается и после Реформации наук, и
движется к идее, которую мы имеем о логике. Но многое, например
силлогистика, еще ребячлива, схоластическая же субтильность
придерживается много знания.

    Нет ничего вреднее для человеческого рассудка, чем эта субтильность.
Так как к субтильному очень привыкают, то знают что мыслят и применяют
in concreto. Она целиком противна вкусу. Схоластика же была так
субтильна, что делала вирши, которые можно читать как сначала, так и с
конца, и которые имели внутри другой смысл. Так иные упрекают поэзию
Вергилия, что она написана без рифмы и полагают это недостатком, но
варварское это то, что противно вкусу.

    Теперь заметим о логике: 1. отрицательное ее совершенство по
сравнению с прошлым. Нынешняя заслуга это очищенная часть, которая
называется каноном. Почти целиком обретена диалектика.

    2. Логика рассматривается и как органон. Но органон рассудка и
разума вовсе невозможен. Логика же, как канон указывает - имеет ли
ведание форму рассудка или разума, а как органон должна указать средство
как мы можем достичь ведания.

    Органон каждой особенной науки, пожалуй, возможен, но не логика как
органон рассудка и разума вообще. Органон каждой науки сейчас
разыскивается. Так Ламберт написал такой органон, но он различный, когда
рассматривается каждый особенный вид ведания. 

    ИСТОРИЯ ЛОГИКИ 

    Как имеем всеобщую грамматику языка, так же следует стараться найти
грамматику мышления, которая содержала бы всеобщие правила мышления.
Всеобщая грамматика содержит всеобщие правила языка, без рассмотрения
его особенностей, например слов и т.п. Латинская грамматика подходит для
всех языков, потому что она лучше всего разработана. Здесь форма языка и
форма мышления параллельны и подобны, а так как мы мыслим в словах и
сообщаем наши мысли иному через язык, то должна быть так же и грамматика
мышления. Часть логики, которая есть форма употребления рассудка вообще
- это самостоятельная часть, самостоятельная форма мышления. Она должна
быть веданием а priori или а posteriori, то есть быть всему общей формой
рассудка. Эта всеобщая логика есть самостоятельная форма как канон и
основозакон разума.

    Вторая часть логики содержит применение рассудка и разума вообще.
Диалектика же это форма рассудка, искусство вообще любых утверждений,
она видимость логики, где мы можем незаметно проносить через форму
рассудка саму различенность веданья. Здесь истина содержания веданья в
том, что невозможно знать истину.

    Диалектика это искусство логической видимости. Если я имею некое
абсурдное предположение, то все равно его я могу привести в форму
рассудка. Но такое ведание не смотрит на содержание.

    В старые времена диалектика необходимо поддерживалась защитниками и
адвокатами, ею пользовались так же скептики, так она полагала то, что
приводит человека к неизвестности или утверждению противоположности.

    Спекулятивные утверждения тоже называли диалектикой. И это верно:
метафизические утверждения весьма диалектичны, но сама она не есть
диалектика.

    Диалектика у древних была не наукой вероятного, а видимостью, и не
критикой видимости, каковой она была бы превосходно.

    Сократ не предавался спекулятивной философии. Римляне же были более
здравого рассудка чем греки и потому не находили вкуса в субтильном.
Однако век спекуляции пришел, случилось это в 14 веке, сюда относится
Фома Аквинский и другие. У схоластиков была склонность сделать ясными
сочинения Аристотеля, но так как каждый толкователь больше верил, нежели
знал автора, то они сделали так много дополнений, что понадобилась целая
логика для их сведения. Это продолжается и после Реформации наук, и
движется к идее, которую мы имеем о логике. Но многое, например
силлогистика, еще ребячлива, схоластическая же субтильность
придерживается много знания.

    Нет ничего вреднее для человеческого рассудка, чем эта субтильность.
Так как к субтильному очень привыкают, то знают что мыслят и применяют
in concreto. Она целиком противна вкусу. Схоластика же была так
субтильна, что делала вирши, которые можно читать как сначала, так и с
конца, и которые имели внутри другой смысл. Так иные упрекают поэзию
Вергилия, что она написана без рифмы и полагают это недостатком, но
варварское это то, что противно вкусу.

    Теперь заметим о логике: 1. отрицательное ее совершенство по
сравнению с прошлым. Нынешняя заслуга это очищенная часть, которая
называется каноном. Почти целиком обретена диалектика.

    2. Логика рассматривается и как органон. Но органон рассудка и
разума вовсе невозможен. Логика же, как канон указывает - имеет ли
ведание форму рассудка или разума, а как органон должна указать средство
как мы можем достичь ведания.

    Органон каждой особенной науки, пожалуй, возможен, но не логика как
органон рассудка и разума вообще. Органон каждой науки сейчас
разыскивается. Так Ламберт написал такой органон, но он различный, когда
рассматривается каждый особенный вид ведания.

МЕТАФИЗИКА

     

В энциклопедической науке нашего внимания заслуживает и идея. О многих
науках мы имеем понятие, но не идею, не прообраз или понятие, через
которое происходит возможность а priori. Именно так называется система,
если наука происходит от идеи. Идея есть то, через что нечто возможно.

    Что же есть идея метафизики?

    Наш рассудок имеет достоверное употребление чувственных предметов
или чувственных представлений. Пространство - это внешняя чувственная
форма, а время - внутренние проявления. Эту форму мы ведаем прежде, чем
мы еще изведаем предметы: мы антиципируем представления предметов,
прежде чем они здесь есть. Итак, если предметы еще не даны, то есть
употребление рассудка в реляции чувственной формы. Но мы имеем так же
употребление рассудка а posteriori, принимая во внимание действительные
явления. Человек очень долго употребляет рассудок в реляций чувственных
форм, мыслил его таким, что невозможно его употребление без реляции на
чувства. Здесь у многих вещей можно ведать нечто, независимо от всякого
непосредственного опыта предметов а priori; например, что вода так же
высоко подымается, как и спадает и т.п., это доказывает также и опыт, но
такой опыт не всегда можно устроить, а поскольку это можно ведать а
priori, то пытаются узнать, насколько это сходится.

    Мы имеем много веданья а priori, которое соотносится с условиями
чувственности, например, в геометрии в отношении пространства и в
арифметике в отношении времени. Но геометрии дан к этому больший повод.
Если осмысливая природное, разум так много делал принимая во внимание
величины, то может можно попытаться вывести их, принимая во внимание
свойства и сущность вещей без всякого опыта? Но это шло некоторым так же
как птице, которая хочет верить, что она может беспрепятственно летать в
безвоздушном пространстве. И хотя ей там не препятствует воздух, но она
не сдвинется с места, так как именно воздух делает возможным ее полет.
Так и человек желает начать пользоваться разумом без всякого опыта, без
всякого соотношения с чувственными формами, и так же как птица в
безвоздушном пространстве, он, не имея препятствий, он много столетий
напролет не сдвигался с места. Если наше ведение не имеет отношения к
предмету, то, как я могу что-то сказать о вещи - ведь я хочу мыслить ее
без всякого отношения к ней. Это может выражать лишь вид моего мышления,
но не ведение о вещах.

    Для ведения предметов нужно созерцание. Однако наше мышление дает не
ведение о предметах, а о виде - как я их себе представляю.

    Без созерцания мы не можем мыслить, а без титула мышления мы не
имеем созерцания. Если я говорю: тело есть то, что не имеет предиката,
то называю это субстанцией. Но есть ли субстанция некий предмет? - нет:
мышление - я доставляю мое понятие под титул. Метафизика рассматривает
титул мышления, под который я доставляю объекты. К примеру, рассматривая
тело в созерцании, я сразу доставляю его под титул мышления и говорю,
что оно субстанция или акциденция, основание или вывод. Итак, метафизика
содержит титул мышления и учит применению рассудка, принимая во внимание
все мнимые вещи. Она рассматривает титул мышления в отношении объектов.

    Итак, если я рассматриваю титул мышления у себя и для себя самого,
то возникает метафизика. Когда же я говорю о титуле мышления in
abstracto, то возникает трансцендентальная метафизика. Применение разума
имманентно если оно остается в пределах чувственности; или
трансцендентно, если идет за пределы чувств. Это последнее называется
умничаньем, и метафизика очень подвержена этой опасности.

    Выработать части некой науки легче, чем идею, которая определит
целый бъем, исток и природу. Это архитектонично. Без критики создавать
метафизику бесполезно. В математике без этого я, пожалуй, могу обойтись,
так как я здесь имею предложение, на которое полагаюсь, но в метафизике
критика чистого разума существенна. Недавно некий англичанин, апеллируя
к здравому рассудку человека, утверждал, что вся она уже лежит в здравом
рассудке. Но это ложно, так как я могу, к примеру, сказать - что,
случается, имеет причину. Но если я это предложение не экзаменую, можно
долго к этому взывать, но надо спросить - откуда это предложение
следует? Здесь не достает созерцания, которое имеется в математике, что,
к примеру, диагональ длиннее каждой из сторон. Можно так говорить, имея
причиной множество вещей, но я не могу сказать это всеобще. Я имею здесь
предложение, которое заимствовал не от самого объекта, так как в моем
понятии не лежит больше ничего, кроме того, что раньше в нем было. Я
говорю: все что происходит, должно происходить из чего-то, что так же
произошло. А из этого следует, что это не дает первого начала. Ясно, что
у строя субординированного ведения должно быть начало. Эти два
предложения оба равно ясны и все же они самопротиворечивы. Что здесь
подходящее для средства. Средство, как я сказал, это не такое ясное
предложение как дважды два четыре, а которое надо исследовать. Я говорю,
что исследование происхождения активности разума - это занятие
метафизики; я говорю, что всякая активность ценна лишь при условии
чувственности и если через чувственность разум стягивается и полагается
в обстоятельство, мыслит целиком внешний опыт а priori, тогда наше
ведение всеобще. Если же мы мыслим все обособленным от опыта, то это в
целом особенное проведение нашего рассудка. Метафизика содержит суждения
рассудка обособленные от всякого опыта и от всех чувств опыта к примеру,
когда речь идет о необходимости, возможности и случайности вещей. Но
может удивлять, что употребление разума возможно как целиком,
обособленное от опыта. И метафизика нам не говорит, как нечто является,
а лишь как мы можем себе мыслить вещи. Так мой рассудок может без
обучения опытом и чувствами нечто соделывать над предметами, которые мне
вовсе не даны. Это уже само по себе удивительно и вызывает среди
философов споры. Что бы избежать иллюзий нужна метафизика как органон,
которая указала бы, как далеко идут силы разума, когда речь идет,
скажем, о судьбе, необходимости, Боге и т.п. и т.д.

    Метафизика не дает догматических суждений, аксиом а priori, ей
должна предшествовать критика чистого разума. Мы должны исследовать, не
порождается ли в нас мираж и мы субъективное принимаем для объективных
условий мышления; к примеру, я не могу ведать, как до меня дано
основание, однако как следует из того, что все имеет основание?

    Критика состоит из двух частей, а именно 1. аналитика, 2. диалектика
разума.

    Первая должна назвать словник чистого разума; она не содержит иного
кроме разложения действий нашего рассудка. Мы имеем всяческие понятия,
которые находятся в этом словнике, например: необходимость, субстанция,
акциденция и т.д. Суждения, которые возникают из разложения это
элементарные суждения, например, что в каждой субстанции есть единство.
Принцип всякого разложения есть, прежде всего, principium
contradictionis /принцип противоречия/.

    Если наш чистый разум судит о вещах, то не имеет их как водителей
самих себя. Но, минуя это, я должен произвести исследование моего
мышления.

    Суждение в метафизике должно заимcтвоваться лишь от чистого
мышления. Над предметами я здесь ничего не делаю, а только над моим
мышлением. - Так диалектика содержит лишь правила мышления. Мы хотим
исследовать и поместить в таблицу суждения чистого разума. Мы имеем
логическое функционирование рассудка, к примеру, если есть Бог, то есть
и высший судья и наоборот. Логическое функционирование может соделывать
титул мышления, но с той разницей, что под титул мышления логическое
суждение не доставляет того, что я не могу заключить как обратное, к
примеру: мир не может сделаться основанием вот бытия Бога. Через титул
мышления объект становится определенным. Если мы пройдем все логическое
функционирование, то этим вынесем и многие титулы рассудка:

    I Качество

    1. Сужения

    а/ утвердительные

    в/ отрицательное

    2. Титул мышления

    а/ реальность

    в/ отрицание

     

    II Количество

    1. Суждения

    а/ всеобщие

    в/ особенные

    с/ единичные

     

    2. Титулы мышления происходящие из них

    а/ omnitudo /целостность/

    в/ multitudo /множество/

    с/ unitas /единство /

     

    III Отношение

    1. Суждения

    а/ категорические

    в/ гипотетические

    с/ дизъюнктивные

    2. Им корреспондирует титул мышления

    а/ понятия субстанции и акциденции

    в/ основание и следствие

    с/ целое и части

     

    IV Модальность

    1.Суждения

    а/ проблематические, выражающие возможность, что может быть и т.д.

    в/ ассерторические, выражающие логическую истинность /Veritat/, к
примеру: добрый судья.

    с/ аподиктические, выражающие необходимость, к примеру: тело должно
быть делимым

    2. Этому соответствует титул мышления

    а/ возможность

    в/ действительность

    с/ необходимость

    Что есть в логике суждения, есть и в логике понятия, под которое мы
доставляем вещи. Функционирование идет к понятиям, а титул к сути дела.
В них они исследуются. Понятия это предикаты возможных и неопределенных
суждений. Судить это мыслить. Суждение это функционирование понятий.
Если логическое функционирование применяется к сути дела, то возникает
титул мышления. Суждение рассудка может стать как темнотой отрицания,
так и реальностью. Но если мы под титул рассудка подставим темное, то
всегда дадим ему отрицание.

    Субстанцией называется сам себе субъект без предиката, а предикат,
который не есть субъект, называется акциденцией. Ведение это основание
или следствие иного; здесь суть дела всегда пребывает основанием и не
может быть следствием.

    В таблице содержатся все титулы, которые проходят в
трансцендентальной философии, выпущены только пространство и время.
Пространство и время - созерцания, а не понятия: они созерцаются. Как
формы созерцания они предшествуют явлениям. Вначале я должен необходимо
иметь чистые пространство и время с тем, что бы знать, куда я ставлю
имеющиеся явления.

    Все объекты внешних чувств созерцаются в пространстве, объекты
внутренних чувств - во времени. Так геометрия это ведение, а priori,
которое хотя и из созерцания, но опыт не привлекает, так как ведает
необходимостью вещей и их действительностью. Если вещи созерцают, то
ставят их в отношение с тем, что бы мы их могли сравнить. Все предметы
созерцания мыслятся как явления; если это явления опыта, то их
доставляют под титул рассудка.

    Итак, мы можем иметь достоверные основоположения по которым
доставляем явления под титул. Математика имеет аксиомы, то есть
principia a priori /априорные принципы/ дискурсивного ведания а priori.
Принципы дискурсивного ведания в опыте я называю аналогиями опыта или
принципами возможного эмпирического опыта; они способны иметь только
относительную значимость в опыте.

    О титуле рассудка по реляции. Во всем, что здесь есть, есть реляция
субстанции и акциденции. Во всем, что есть друг за другом - есть
отношение основания и следствия. Во всем, что есть одновременно - есть
соотношение целого и частей.

    Без этих предпосылок мы не может устроить опыт.

    Итак, они есть экспозиция всякого опыта, если бы их не было, я бы не
знал, что я могу мыслить под восприятиями или под вещами, которые есть
друг за другом и т.д. У всех чистых понятий рассудка мы имеем еще не
понятия о сути дела, а лишь титул под которым может мыслиться суть дела.
Через них мы не можем соделывать, кроме когда мы их употребляем на
предметы опыта и созерцания. И это важно, что метафизика не соделывается
от предметов. Здесь приводимые понятия рассудка заимствуются не от
предметов, так как предмет не является мне с необходимостью и т.п. Но,
соделывая их не от предметов, они этим есть лишь титул мышления, а не
предикаты вещей. Только явления дают нам понятия о вещах.

    Применение рассудка - имея в виду предметы, которые попадают в
чувства - называется имманентным, а если оно идет дальше чем опыт, то
называется трансцендентным применением рассудка. Если мы рассудок
применяем имманентно, то это правильное употребление, а из
трансцендентного употребления возникают заблуждения.

    Аксиомы имманентного употребления подходят к предмету, а
трансцендентные не подходят к объекту; например: что есть в пространстве
- это предмет внешних чувств, а что есть предмет внутренних чувств -
есть не в пространстве, а во времени. Предмет внутренних чувств это душа
и вообще всякая мыслимая сущность; здесь я воспринимаю не фигуру и
непроницаемость тел, так как они есть представления внешних чувств.
Поэтому если говорят что в пространстве духа нет, то это не значит, что
невидали духа в пространстве, а хотят сказать, что он вовсе не предмет
внешних чувств, и не может быть мыслим в пространстве.

    Все внешние предметы в пространстве, а предметы внутренних чувств -
во времени; и это имманентное употребление рассудка. Но все что здесь
есть - есть в пространстве и времени, и это трансцендентное предложение.
Крузий говорит: все есть только где и только когда. - Как обманчиво это
предложение. Опыт меня не учит, в нем я вовсе не имею созерцания. И так
он а priori. Но здесь я должен спросить - а кто тебя учит? как приходишь
ты к тому, что бы знать это предложение? - Аналитическое предложение
имеет прочные определения и достоверность в себе самом. Это лежит уже в
самом понятии. А вышеприведенному предложению это несвойственно. - Но я
должен знать достоверность предложения: откуда оно происходит. -
Трансцендентные же предложения берутся из воздуха. Делать их
имманентными предложениями могут лишь тогда, когда употребляют их к
чувствам, опуская условия чувств. Предложение истинно если предмет есть,
где ни будь и когда ни будь. Если мы опускаем условия чувств, то делаем
субъективные условия объективными. Наши созерцания всегда чувственные, а
не интеллектуальные, потому что не мы зачинщики вещей. А если
пространство и время, которые есть субъективные условия, мы сделаем
объективными, то этим сделаем имманентное предложение трансцендентным.
Умничанье и есть то, что не имеет объекта. То, что есть условия
представлений и понятий о предметах, мы часто делаем условиями самих
предметов, то есть субъективные условия - объективными. Делаем мы это
часто и потому возникает много обмана. Предложение же что все что
происходит, имеет причину - говорит лишь с только, что я без этого
правила не могу устраивать опыт. Но затем я его должен вывести, так как
я не югу мыслить предмет без этого правила. Оно действительно имеет в
виду лишь опыт. Имманентное предложение не берется из опыта, а имеет с
ним лишь соотношение. Без предположения титула рассудка, мы не можем
устраивать опыт.

    Мы еще хотим исследовать, как разум судит всякий опыт. Математика
для этого истинная область. Здесь предложения заимствуются из чистого
созерцания без всякого опыта. Но что может сказать разум о свойствах
вещей, которые ему вовсе не даны? - Лишь об условиях предметов. К
предметам опыта они не подводят. Что все тела делимы - я могу достоверно
утверждать, так как понятие лежит в теле. А все предложения, где
предикат не лежит в субъекте и если они не даны через опыт, то они
неизвестны, так как откуда я это возьму, если мне не открывается высшая
сущность? Все такие предложения лишь возможны, они содержат в себе
условия предметов, которые мне через чувства даются.

    Итак, предложения, которые говорят не о предметах, это лишь условия
под которыми мы можем мыслить предметы. Они должны придерживаться опыта;
возвышая себя над ним, они становятся трансцендентными. Предложения,
которые имеют своей причиной субординированный строй, имеют лишь
субъективное основание, а не объективное. Я не могу мыслить комплектный
строй, если не принимаю первый и последний член. - Это аналитично.

    Посредством указания на антиномии мы хотим доказать и исследовать,
что первоначала нет. Это мы ходим синтетически /сверху/ заключить.

    Я не могу ведать иначе, чем через основание, но в начале я ведаю
иное, а не основание. Этому нечто предшествует. В начале можно начать
трактовать некое изменение, которое побуждает трактовать. Поэтому в
трансцендентном рассудке могут употреблять свободу и говорить pro et
contra /за и против/. Кроме того, есть необходимая сущность и опять же
лишь некая.

    1. Случайные вещи имеют причины, и мы должны строй причин заключить
к первой, и это необходимо.

    2. Необходимой сущности нет. Вотбытие некой сущности так
доставляется, что небытию нет противоречия. И так это не абсолютно
необходимо.

    Антиномии покоятся преимущественно внутри, и хотя мы должны придти к
первому, но этого не ведаем. Мы ведаем вещи лишь через иное. Через
первое я могу познать иное, но не само, так как его мы не усматриваем.
Наш разум имеет действительность внутри пределов опыта и природы. Мы не
можем разумом ведать иначе, чем через руководство опыта и моральности.

    В метафизике двоякий вид рассмотрения:

    1.аналитический, 2. синтетический. К примеру, понятие субстанции и
акциденции аналитично. И если бы смогли бы ограничить аналитическую
часть целиком, то это было бы очень хорошо. Это был бы лексикон чистого
разума.

    Другая часть содержит синтетические предложения, которые расширяют
мое веданте, например, когда я говорю, что все тела тяжелы.

    Аналитическую часть мы можем найти целиком - каждый ее может
выработать для себя. Аналитическая часть содержит дефиниции моих
понятий, а синтетическая приобретает новое ведание.

    Синтетические предложения:

    1.имея в виду величину

    а/ возможна ли бесконечная величина?

    в/ бесконечно ли делима каждая величина?

    Первый вопрос дает разные понятия о бесконечном. Например, реально
бесконечную сущность, что вся сущность постигнута в себе. -
Математическое понятие: все величины сравниваются, если их сравним с
меньшей мерой, поэтому - мера это единство.

    Могу ли я бесконечную величину мыслить определенно? - нет, так как
величину мыслим определенной, если она схватывается определенным числом,
бесконечная же величина в отношении к единству больше чем все числа - мы
не имеем средств, что бы представить ее определенной. Когда мы такую
субъективную невозможность считаем объективной, то возникает vitium
subreptionis /вкрадывание ошибки/лат/.

    2. Возможна ли бесконечная величина у себя самой? - Во первых мы
спрашиваем - возможен ли бесконечный состав, а во вторых - возможно ли
бесконечное деление некой величины? Величина как некое количественное -
делима бесконечно. Но если она мыслится агрегатом, где части были до
состава - то нет.

    Все в мире дано как целое, даже мельчайшая пылинка в солнечном луче.
Но через внутренний смысл простых частей, к примеру - Я или вообще
мыслимую сущность. Телесный мир не состоит из простых частей, потому что
целое мне дано раньше. Так как тело дано нам пространством
опосредованное, то поэтому оно есть как до бесконечности делимое
пространство.

    Теперь следует конечное и бесконечное в реальном рассудке.

    1. Бесконечное в реальном рассудке есть то, что содержит всю
сущность, в себе, всю реальность omnitudinem /всевидимую/лат/.

    2. Конечное же имеет лишь некую реальность. Каждая вещь имеет
реальностъ. Мышление исчезает, когда есть небытие некой реальности.

    О монаде. В телесном мире причины нет - мы мыслим здесь простые
части. Тело как явление состоит не из монады, но таковой может быть
субстанция. В основании явления лежит феноменный substratum
/субстрат/лат/, субстанция. А что лежит в основании мира, как нечто
тотальное, состоит из простых частей. Понятие монады, конечно же, должно
апплицироваться /накладываться/ лишь на мыслящую сущность.

    Предметы чистого разума должны быть в связи и соотношении с
природой, и это предметы: I. причина мира

    2. что по ней следует.

    Эти оба поделывают границу этого мира и принадлежат метафизике.
Отсюда ясно, почему метафизика ничего не заимствует из опыта. Ее предмет
Бог и иной мир. Что метафизика не имеет иной пользы и воззрения, нежели
это, легко усмотреть в том, что не в физике и т.п., мне не нужна
метафизика, философия чистого разума. Она годится и содействует лишь
тому, что возвышается над природой, а это и есть Бог и мир иной.

    Вся метафизика стремится к тому, чтобы оба эти понятия были
нераздельны. Метафизические исследования трактуют о предметах вне этого
мира, и лишь, поскольку они имеют соотношение с этим миром. Поэтому
метафизика дает нам не абсолютное, а понятие о Боге в аналогии с этим
миром. Она имеет лишь отрицательную пользу, и пригодна к тому, что бы
охранять нас от проступков и вмешательства умничанья. Ее польза покоится
на чем-то практическом. Можем ли мы быть счастливы и как должны вести
себя, что бы быть достойными этого.

    Если мы принимаем моральные законы для самих себя и считаем явно
абсолютными, то возникает второй вопрос: в каком виде я могу надеяться
быть счастливым, если я так себя веду. - Моральные максимы указывают,
как я могу быть достойным счастья, а прагматические - как я им могу
воспользоваться. Мы не смеем идти за границы природы, если нет условий
сделаться счастливым и пользоваться счастьем. Мое счастье не обеспечено,
если оно не полагается на правила умения. Наше счастье всегда
сопровождает мысль, что мы его достойны. Мораль учит нас быть достойными
счастья, пользоваться же им это учение умения! Метафизика ж обе
связывает - нельзя, что бы разделялись правила ума и нравственности. И
это не природная связь между хорошим поведением и счастьем. - Кто хочет
хорошо себя вести, поступает как Сократ, а кто хочет быть счастлив - как
Цезарь и т.п. Хорошее поведение только тогда может связываться со
счастьем, если воспринимают высшую сущность. Если такую сущность не
воспринимают при этом, то считаются глупцами или злодеями.

    Вот бытие Бога это

    1. необходимая практическая гипотеза

    2.необходимая теоретическая гипотеза, даже если я сам не могу этого
доказать.

    С нашим разумом а priori мы не можем решить, как мы, имея в виду
рассудок, должны употреблять предметы. У меня есть необходимая гипотеза:
как я, имея в виду разум, должен пользоваться предметами мира. И это
высшая сущность, без нее я не могу найти цель в мире, единство целого
мира.

    Принятие высшей сущности это необходимая теоретическая гипотеза, без
которой я не имею точки, где я могу начинать; ничего, что меня вело бы,
если я иду вне границ этого мира. Человек пользуется разумом а priori,
ущербом практического употребления, если не сдерживается искусственными
пределами. Метафизика должна исправлять такой недостаток. Метафизика
должна критиковать - ее употребление негативно - в целом она нас не
учит.

ЭМПИРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

     

    Мы имеем два значения и двойную природу науки. От эмпирической
психологии польза так велика, что можно надежно верить, что воспитание
останется недостаточным, пока эта наука не превратится в ex professo
/профессиональную/. Но она не придет к совершенству пока не изучается в
Академиях на профессиональном уровне. И хотя я могу устраивать
наблюдения над собой, но когда отмечены соответствия, я могу, но по
аналогии, заключить о другом. Внешние предметы я могу ведать из явлений,
а иного человека лишь по аналогии с собой.

    Во-первых, я должен знать себя. - Сознание это первое что я у себя
замечаю. Это не особенное мышление, а такое, под которым я могу
доставить остальные представления и т.п.; это условие и форма, под
которой мы мыслим сущность или интеллигенцию. Вся жизненная сущность
репрезентируется substantia brute /косной субстанцией/ или
интеллигенцией. Сознание это главная и почти единственная разница между
человеком и животным, но она так велика, что ее ничто не заменит. Многие
животные действуют и создают так искусно, что уподобляются человеку, но
все они без сознания.

    Основные силы души

    I Способность веданья

    1.чувственная

    2. интеллектуальная

    а/ при поводе чувств

    в/ без оных

    II. Ощущения желания и отвращения

    III Вожделение - способность детерминировать свои силы по мере
предвидения желания или отвращения.

    Все три делятся на чувственно воспринимаемые и интеллектуальные.
Чувственность состоит в рецептивности или способности претерпевать,
интеллектуальность же состоит в спонтанности. 

 

Перевод сделан по изданию 

IMMANUEL KANT 

VORLESUNGEN UBER ENZIKLOPADIE UND LOGIK 

BAND 1 

Vorlesungen uber Philosophische Enziklopadie 

BERLIN 1961 

------------------------------------------------------------------------


Перевод В.В.К. 

(p)&(c)vispir2001