О мировой душе….1797. 

Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения в 2 т. Т. 1.– М.: Мысль, 1987.– 637 с.–
(Филос. Наследие. Т.102).- С.89-181. 

Нумерация в конце страницы. 

О МИРОВОЙ ДУШЕ. 

ГИПОТЕЗА ВЫСШЕЙ ФИЗИКИ ДЛЯ ОБЪЯСНЕНИЯ 

ВСЕОБЩЕГО ОРГАНИЗМА, ИЛИ РАЗРАБОТКА 

ПЕРВЫХ ОСНОВОПОЛОЖЕНИЙ НАТУРФИЛОСОФИИ 

НА ОСНОВЕ НАЧАЛ ТЯЖЕСТИ И СВЕТА 

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 

В чем состоит цель этой работы и почему она озаглавлена таким образом,
читатель узнает, если у него окажется достаточно желания или
любопытства, чтобы прочесть ее целиком. 

Лишь на двух моментах автор считает необходимым заранее остановиться,
чтобы его исследование не было воспринято с предвзятостью. 

Первый заключается в том, что в данной работе не делалось преднамеренной
попытки искусственно обнаружить единство начал. Исследование всеобщих
изменений в природе, а также развития и состояния органического мира
действительно приводит естествоиспытателя к общему началу, которое, паря
между неорганической и органической природой, содержит первопричину всех
изменений в первой и последнее основание всей деятельности во второй;
поскольку это начало есть повсюду, его нет нигде, и, поскольку оно есть
все, оно не может быть ничем определенным или особенным; именно поэтому
в языке для него по существу нет обозначения — идею его древняя
философия (к ней, завершив свой круговорот, постепенно возвращается
наша) передала нам лишь в поэтических образах. 

Однако единство начал не может дать удовлетворения, если оно, пройдя
через бесконечное множество отдельных воздействий, не вернется к самому
себе. Ничто не вызывает У меня большей неприязни, чем пустое стремление
уничтожить многообразие причин в природе вымышленным тождеством. Я вижу,
что природа стремится к величайшему богатству форм и что (по словам
великого поэта) произвол тешится даже в мертвом пространстве гниения.
Единый окон тяжести, к которому в конечном счете сводятся даже самые
таинственные небесные явления, не только допускает и даже служит
причиной того, что небесные тела в своем движении мешают друг другу и
таким образом 

89 

в совершеннейшем порядке неба царит величайший по своей видимости
беспорядок. Таким образом природа замкнула вечными и неизменными
законами достаточно обширное пространство, чтобы внутри его восхищать
человеческий дух видимостью отсутствия законов. 

Как только наше рассмотрение идеи природы возвышается до того, чтобы
видеть в ней целое, противоположность между механизмом и организмом,
которая долгое время задерживала развитие естествознания и могла бы для
некоторых оказаться препятствием и в понимании нашего исследования,
исчезает. 

С давних пор существует предубеждение, будто организацию и жизнь нельзя
объяснить из начал природы. Если этим хотят сказать, что первые истоки
органической природы недоступны физическому исследованию, то это
необоснованное утверждение ведет лишь к утрате исследователем мужества.
Смелому утверждению всегда дозволено противопоставить другое, не менее
смелое, и тем самым наука не сдвинется с места. Объяснение природы
продвинулось бы хотя бы на один шаг, если бы можно было показать, что
иерархия всех органических существ сложилась посредством постепенного
развития одной и той же организации. То, что наш опыт не дает нам данных
о преобразовании природы, о переходе одной формы или одного вида в
другие формы или виды (хотя метаморфоза ряда насекомых и, если каждая
почка является новым индивидуумом, то и метаморфоза растений, могут быть
приведены хотя бы в качестве аналогичных явлений), не является доводом
против такой возможности; ибо. как вправе заметить на это сторонник
данной точки зрения, изменения как в органической, так и в
неорганической природе могут (до тех пор пока не остановилось движение
во всем органическом мире) охватывать все более длительные периоды, для
которых наши маленькие периоды (определенные движением Земли вокруг
Солнца) не способны служить масштабом и которые столь велики, что до сих
пор опыт еще не показал завершения ни одного из них. Однако оставим
вопрос об этих возможностях и посмотрим, что же в этой противоположности
между механизмом и организмом вообще истинно или ложно, чтобы таким
образом наиболее верно определить границу, внутри которой должно
осуществляться наше объяснение природы. 

Что же представляет собой этот механизм, которым вы, видя в нем некий
призрак, сами наводите на себя страх? Является ли этот механизм чем-то
для себя пребывающим 

90 

и не есть ли он скорее сам лишь отрицательное организма? Разве организм
не должен был быть раньше, чем механизм, положительное — раньше, чем
отрицательное? Если отрицательное вообще предполагает наличие
положительного, а не наоборот, то наша философия не может исходить Из
механизма (в качестве отрицательного), она должна исходить из организма
(в качестве положительного), и таким образом организм не только не может
быть объяснен из механизма, но. напротив, механизм только и становится
объяснимым исходя из организма. Не там, где нет механизма, есть
организм, но, наоборот, там, где нет организма, есть механизм. 

Организация в моем понимании вообще не что иное, как остановленный в
своем движении поток причин и действий. Только там, где природа его не
задержала, он продолжает течь (по прямой линии). Там, где она его
задерживает, он (совершая круг) возвращается к самому себе. Таким
образом, не всякая последовательность причин и действий исключена
понятием организма; это понятие обозначает только последовательность,
которая, будучи замкнута в известных границах, возвращается к самой
себе. 

Что изначальная граница механизма эмпирически необъяснима и может быть
только 'постулирована, я покажу в дальнейшем с помощью индукции; однако
это надлежит доказать и философски: поскольку мир бесконечен только в
его конечности и неограниченный механизм сам бы себя уничтожил, то и
торможение всеобщего механизма должно уходить в бесконечность, и
отдельных, особенных миров будет столько же, сколько сфер, внутри
которых всеобщий механизм возвращается к самому себе; таким образом, мир
есть организация, а всеобщий организм сам — условие (и тем самым
положительное) механизма. 

Рассматриваемые с такой высоты, отдельные последовательности причин и
действий (создающие для нас видимость механизма) исчезают как бесконечно
малые линии в общем круговороте организма, который лежит в основе
Движения мира. То, что я извлек из этой философии, а именно что
положительные начала организма и механизма одни и те 

же, я пытался в последующем изложении доказать на основе опыта, исходя
из того, что всеобщие изменения природы (от них зависит наличный состав
органического концов заставляют нас вернуться к той, в зависимость от
которой как от всеобщей предпосылки естествоиспытатели уже давно
поставили 

91 

объяснение органической природы. Настоящая работа делится поэтому на два
раздела — в первом делается попытка исследовать силу природы, которая
открывается во все общих изменениях, во втором — положительное начало 

организации и жизни, а общий их результат сводится к тому, что
неорганическая и органическая природа связаны одним и тем же началом.
Неполнота нашего знания первых причин (подобно электричеству),
атомистические понятия, стоявшие в ряде случаев на моем пути (например, 

в учении о теплоте), наконец, скудость господствующих представлений о
ряде физических проблем (например, о метеорологических явлениях) то
заставляли, то склоняли меня в первом разделе обратиться к ряду
специальных исследований, к исследованиям, которые привели к излишнему
рассеянию в изучении света — я хотел распространить его на целое,— к
рассеянию на отдельные предметы, .что, однако, не помешало мне в конце
концов свести все эти ) явления в единый фокус. Чем большую сферу
охватывает исследование, тем яснее становится недостаточность и скудость
опытных данных, которыми мы располагаем, поэтому вряд ли кто-нибудь
глубже и сильнее, чем автор данной работы, ощутит все несовершенство
предпринятой им попытки.V. S. Эту работу не следует рассматривать как
продолжение моих «Идей к философии природы». Я не буду продолжать
названную работу, пока не сочту возможным завершить целое научной
физиологией, которая только и придаст ему необходимую законченность. В
данный момент я считаю своей заслугой, что вообще осмелился что ; либо
предпринять в этой области и посредством выявления " заблуждений и их
опровержения попытался по крайней мере привлечь внимание других к этим
вопросам. Мне хотелось бы тем не менее, чтобы читатели и критики
настоящей работы были знакомы с идеями, содержащимися в упомянутом
исследовании. Право считать все положи тельные начала природы
однородными может дать только философская дедукция. Без этой предпосылки
(я полагаю • известным, что такое предпосылка для возможной конструкции)
невозможно конструировать первые понятия физики, например учение о
теплоте. Идеализм, который . философия постепенно вводит во все науки (в
математике « он уже давно, преимущественно со времен Лейбница и Ньютона,
стал господствующим), понятен, по-видимому, еще немногим. Например,
понятие действия на расстоянии, которое еще для многих является
непреодолимым препятствием 

92 

полностью основано на идеалистическом о пространстве; ибо в соответствии
с ним два находящиеся на большом расстоянии друг от друга, нужно
представить соприкасающимися и, наоборот, тела, которые (по обыденному
представлению) действительно соприкасаются,— как действующие друг на
друга на расстоянии. Не подлежит сомнению, что тело действует лишь там
где оно есть, но столь же не подлежит сомнению, что оно есть только там,
где оно действует. Этим положением взят последний бруствер
атомистической философии. Воздержусь от того, чтобы привести здесь еще
ряд примеров. 

О ПЕРВОЙ СИЛЕ ПРИРОДЫ 

Venet tempus, quo sta, quae mne latent, n lucem des extrahat et longors
aev dlgenta. Ad nqustonem tantorum una aetas non suffct.— taque per
successones sta longas explcabuntur. Venet tempus, quo posted tam aperta
nos nescsse mrentur. 

Seneca. Nat. qо V 

Каждое возвращающееся к себе движение предполагает в качестве условия
своей возможности положительную силу, которая (как импульс) возбуждает
движение (как бы совершает подступ к линии), и отрицательную силу,
которая (в качестве притяжения) возвращает движение к самому себе (или
мешает ему идти по прямой линии). 

В природе все непрерывно стремится вперед', основание этому надо искать
в начале, которое, будучи неисчерпаемым источником положительной силы,
вновь и вновь возбуждает движение и непрерывно поддерживает его. Это
положительное начало есть первая сила природы. 

Однако некая невидимая власть заставляет все явления мира совершать
вечный круговорот. Последнее основание этого следует искать в
отрицательной силе, которая, непрерывно ограничивая воздействие
положительного начала, возвращает всеобщее движение к его источнику. Это
отрицательное начало есть вторая сила природы. 

Обе эти борющиеся силы, представляемые одновременно в единстве и в
борьбе, ведут к идее организующего качала, формирующего мир в систему.
Быть может, его имели в виду древние мыслители, говоря о мировой душе. 

Если бы изначально положительная сила была бесконечной, она оказалась бы
целиком вне границ возможного изъятия. Будучи ограничена противоположной
силой, 

93 

она становится конечной величиной — начинает быть объектом восприятия
или открывается в явлениях. 

Единственно непосредственный объект созерцания есть в каждом явлении
положительное. Об отрицательном (в качестве причины лишь ощущаемого)
можно только умозаключать. 

Непосредственный объект высшего учения о природе есть поэтому только
положительное начало всякого движения, или первая сила природы. 

Сама она, первая сила природы, скрывается от жадно ищущего ее взора за
отдельными явлениями, в которых она обнаруживается. В виде отдельных
материй она разливается по всему мирозданию. 

Чтобы поймать этого Протея природы, который, принимая различные образы,
все время возвращается в бесчисленных явлениях, мы должны шире
расставить наши сети. Мы пройдем наш путь медленно, но он будет тем
надежнее. 

Материя, которая в каждой системе идет от центра к периферии, т. е.
свет, движется с такой силой и скоростью, что некоторые даже сомневались
в его материальности, поскольку он не обладает общим свойством материи,
инертностью. Однако, по всей вероятности, мы знаем свет только в его
развитии, вероятнее всего, он может в качестве света коснуться нашего
глаза только в этом состоянии изначального движения. Но всякое развитие
и становление материи сопровождается своеобразным движением. Если
мгновенно порождается чрезвычайно высокая, хотя и конечная, степень
эластичности, то она дает феномен чрезвычайно эластичной материи,
которая, поскольку сущность эластичности есть расширяющаяся сила,
распространяется в пространстве, пропорциональном степени этой силы. Это
создает видимость свободного движения такой материи, как будто она не
подчиняется всеобщему закону инерции и сама в себе заключает причину
своего движения. 

Однако это движение, как бы значительно и быстро оно нам ни
представлялось, лишь по своей степени отличается от любого другого,
посредством которого в какой-либо материи возникает равновесие сил. Ибо
если мы предоставим этой эластичной материи распространяться в
совершенно пустом пространстве без противодействия, которое могло бы
оказать ее распространению менее эластичное тело своей непроницаемостью
или силой своего притяжения, то, поскольку степень ее эластичности
все-таки конечна, а эластичность каждой материи уменьшается
пропорционально увеличению пространства, на которое она 

94 

распространяется, она неминуемо должна была бы в конце концов достигнуть
такой степени распространения, при которой ее постепенно уменьшающаяся
эластичность пришла бы в относительное равновесие с ее массой и таким
образом сделала бы возможным состояние покоя, т. е. постоянное состояние
материи. 

Следовательно, свет, несмотря на то что он распространяется с
удивительной скоростью, все же не более и не менее инертен, чем любая
другая материя, движение которой недоступно нашему восприятию. Ибо укажу
с самого начала: абсолютный покой в мире — бессмыслица, покой в мире
всегда только кажущийся и по существу только минус, а отнюдь не полное
отсутствие движения (И = 0). Движение света есть, следовательно,
изначальное движение, присущее каждой материи как таковой, с той лишь
разницей, что, как только материя достигает своего постоянного
состояния, это движение достигает минимальной скорости, которой свет
также достиг бы, как только его изначальные силы пришли бы к общему
моменту. 

Каждая материя наполняет свое определенное пространство только
посредством взаимодействия противоположных сил; объяснить, что они
постоянно наполняют одно и то же пространство, т. е. что тело в своем
состоянии пребывает, можно, только приняв, что действие этих сил в
каждый момент одинаково, в результате чего бессмысленное предположение о
возможности абсолютного покоя исчезает само собой. Покой, следовательно,
и каждое устойчивое пребывание тела всегда относительны. Тело находится
в покое в отношении к определенному состоянию материи; пока это
состояние сохраняется (пока, например, тело остается твердым или
жидким), движущие силы будут наполнять пространство в равном количестве,
т. е. будут наполнять одно и то же пространство, и поэтому будет
казаться, что тело находится в покое, хотя то, что это пространство
непрерывно наполняется, можно объяснить только исходя из непрерывного
движения. 

Следовательно, то, что свет лучами распространяется во все стороны,
должно быть объяснено тем, что он находится в постоянном развитии и
изначальном распространении. Что и свет достигает относительного
состояния покоя, можно вывести уже из того, что свет бесконечного числа
звезд не доходит до нас в своем движении. 

Естествознание заинтересовано в том, чтобы не допускать ничего
безграничного, рассматривать каждую силу как абсолютную, а только как
борющуюся с противоп. 

95 

ложной ей силой. Даже если мы увеличим любую из этих сил до высочайшей
мыслимой степени, мы никогда не достигнем абсолютного отрицания
противоположной ей силы. Поэтому столь тщетны усилия всех тех, кто
выводит всеобщее тяготение из толчка некой неизвестной материи,
сталкивающей тела друг с другом; ибо эту материю, которая придает телам
тяжесть, не будучи сама тяжелой, следовало бы представлять как
абсолютное отрицание силы притяжения; однако в качестве таковой она
перестала бы быть предметом возможной конструкции, она потерялась бы во
всеобщей силе отталкивания и оставила бы для объяснения всеобщего
тяготения не материальное начало, а только смутную идею силы вообще, т.
е. именно то, чего стремились избежать при упомянутом допущении. 

То, что задерживает свет в пределах материи, делает его движение
конечным и доступным восприятию, есть то, посредством чего вся материя
конечна, есть сила притяжения. Если некоторые естествоиспытатели считают
самый свет или какую-либо его часть невесомыми, то их утверждение
сводится только к тому, что внутри света действует большая сила
расширения (этой силой в качестве изначальной в конце концов завершаются
все наши объяснения). Однако поскольку эта сила расширения никогда не
может выйти за пределы материи, т.е. никогда не может стать абсолютной,
то тяжесть в каждой материи, как и в свете, можно рассматривать как
исчезающую, но не как полностью отрицаемую. 

Поэтому совсем не бессмысленно говорить об отрицательной тяжести света;
ибо поскольку это заимствованное из математики выражение означает не
просто отрицание, 

а всегда действительное противоположение, то отрицательное притяжение в
самом деле есть не более и не менее как реальное отталкивание, так что в
этом выражении сказано 

лишь то, что давно уже было известно, т. е. что в свете действует сила
отталкивания. Если же в этом пытаются усмотреть причину возможного
уменьшения абсолютного 

(не удельного) веса тел, то понятие подобной причины! давно отошло в
царство фантазий. Если тем самым ни одна степень эластичности не может |
мыслиться как высочайшая и для каждой возможной степе' ни можно мыслить
еще более высокие степени, а между каждой данной степенью и полным
отрицанием всякой' степени — бесчисленное количество промежуточных
степеней, то каждую, даже самую эластичную материю можно рассматривать
как среднее между более высокой и более 

96 

низкой степенями, т. е. как составленную из обеих. Дело не том, обладаем
ли мы средством химически разложить подобную; достаточно, если такой
процесс разложения вообще возможен и природа может обладать средством
его осуществить. Таким образом (даже если бы цвета те не
свидетельствовали о разложении света), мы не стали бы рассматривать свет
как простой элемент, а видели бы в нем продукт двух начал, одно из
которых, более эластичное, чем свет, можно называть положительной (по Де
Люку, filmdom deferens2), другое, менее эластичное по своей природе —
отрицательной материей света. 

Положительная материя света есть по отношению к свету последнее
основание его расширяемости, и поэтому она абсолютно эластична, хотя
мыслить ее как материю мы можем, только рассматривая и ее эластичность
также как конечную, т. е. рассматривая саму материю как сложную. Первый
принцип естествознания заключается в том, чтобы не рассматривать ни одно
начало как абсолютное и считать, что каждая сила в природе действует
посредством материального начала. Естествознание, как бы счастливо
руководствуясь инстинктом, твердо следовало этой максиме и испокон веку
предпочитало допускать для объяснения явлений природы неизвестные
материи, прежде чем оно обратилось к абсолютным силам. 

При этом бросается в глаза преимущество понятия изначальных сил, которое
динамическая философия ввела в естествознание. Они служат отнюдь не
объяснениями, а только пограничными понятиями эмпирического учения о
природе, и свобода этого учения не только не затрагивается, но даже,
напротив, обеспечивается, так как понятие сил. поскольку каждая из них
допускает бесчисленное количество возможных степеней, причем ни одна из
них не абсолютна (не является абсолютно высшей или абсолютно низшей),
тем самым предоставляет ему бесконечную сферу действия, внутри которой
оно может объяснять все феномены эмпирически, т. е. исходя из
взаимодействия различных материй. 

Правда, естествознание пользовалось такой свободой Ђ незапамятных
времен, но при этом не могло ничего возразить на упреки в
произвольности; теперь же эти упреки полностью отпадают, так как,
согласно принципам динамической философии, вне сферы известных материй
остается еще широкий простор для других, неизвестных, которые тем не
менее не следует считать вымышленными, если 

97 

только принять, что степень их энергии соответствует действительно
наблюдаемым явлениям. 

Этого достаточно для внесения поправок в обычные представления. 

Когда я утверждаю материальность света, я не исключаю этим
противоположного мнения, а именно что свет есть феномен движущейся
среды. В «Идеях к философии природы» я поставил вопрос: не
распространяется ли свет Солнца, который доходит до нас, посредством
разложения? Я думал, нельзя ли объединить теории света Ньютона и Эйлера.
В самом деле, из чего исходят сторонники Ньютона? Из наличия материи,
способной вступать в особые отношения с телами и, следовательно,
способной оказывать своеобразное воздействие. А что утверждают Эйлер и
те, кто согласен с ним? Что свет есть только феномен движущейся,
сотрясаемой среды. Но разве сотрясение должно быть обязательно
механическим, как полагает Эйлер? Кто может доказать, что между Землей и
Солнцем не разлита материя, разлагаемая действием Солнца, и разве
процесс этого разложения не способен распространиться вплоть до нашей
атмосферы, поскольку в ней самой есть источник света? 

Тем самым мы пришли бы к тому, что утверждает Ньютон,— к наличию особой
материи света, способной даже к химическим соединениям, и к тому, что
утверждает Эйлер,— к распространению света посредством сотрясения
разложимой среды. 

Насколько мне известно, как сторонники Ньютона, так и сторонники Эйлера
признаются, что каждая из этих теорий сталкивается с определенными
трудностями, отсутствующими в другой. Разве не лучше было бы поэтому
рассматривать эти мнения не как противоположные, как это делалось до сих
пор, а как взаимодополняющие и таким образом соединить преимущества
обоих в одной гипотезе? Главным доказательством этой новой теории служит
то, что все известные нам виды света всегда суть феномены одного
развития. Ибо: 

. Допустим, что достигший нас теперь свет есть тот же, который менее чем
за восемь минут до этого излучало Солнце; тогда мы можем, как уже было
указано, объяснить распространение света во все стороны, только приняв
это движение в качестве изначального. Однако изначальное движение
присуще материи лишь до тех пор, пока она не достигла динамического
равновесия, т. е. пока она еще находится в становлении. Следовательно,
свет, воспринимаемый 

98 

нашим органом, еще находится в состоянии развития „ Что свет Солнца
действительно есть просто феномен постоянного разложения солнечной
атмосферы, со значительной степенью вероятности доказал Гершель
(Phlocoph cal transactons for the year 795. Vol. ) 3. Исходя из простоты
средств, применяемых природой в ее самых великих и наиболее частых
действиях, мы можем с тем большим основанием распространить это
предположение на все светящиеся собственным светом тела мироздания, что
ряд феноменов их света как будто свидетельствуют о подобном
происхождении,— но об этом подробнее далее. 

Ввиду того что Гершель, желая придать своей гипотезе о происхождении
солнечного света большую вероятность, ссылается на развитие света в
нашей земной атмосфере (на полярное сияние, которое подчас настолько
велико и ярко, что, вероятно, его можно было бы заметить с Луны, на
свет, часто пронизывающий небосвод в ясные безлунные ночи, и т. д.), я
еще более утвердился в предположении, что свет распространяется
посредством сотрясения легко разложимой среды (см. «Идеи к философии
природы», с. 36 4). 

Впоследствии я прочел «Метеорологические фантазии» Лихтенберга,
написанные в связи с гипотезой Гершеля 5, но и они, как мне кажется,
скорее подтверждают, чем опровергают, данную гипотезу. 

3. Теперь стало очевидным, что свет, появляющийся при сгорании тел,
возникает из окружающего нас воздуха, причем именно из той его части,
которая ввиду ее влияния на все жизненные функции получила наименование
воздуха, необходимого для жизни (vtals). Уже заранее можно предположить,
что всякий свет, который мы способны вызвать, происходит из воздуха. 

В упомянутой работе я утверждал, что система новейшей химии, как только
она получит должное распространение, сможет вырасти до всеобщей системы
природы. В настоящей работе будет дана попытка такого широкого ее
применения. Открытия свойств gazoxygene 6 давно уже Должны были
заставить обратить внимание на то, что кислород, если он действительно
является тем, чем его уже теперь считают, окажется чем-то значительно
большим, чем только это. Теперь уже начали также приписывать весомому
основному веществу воздуха самые удивительные действия в природе. В
связи с этим было сделано, как мне думается, очень верное замечание, что
бессмысленно 

99 

приписывать такую силу самому мертвому телу, каким является так
называемый кислород (см., например, что говорит Нрандис в «Опыте о
жизненной силе», с. 8). Самое важное в открытиях химии — постоянное
сосуществование этого основного вещества с обладающей энергией материей,
которая открывается в свете, так что теперь можно, собственно говоря, с
полным правом рассматривать его как ту материю, которую природа
противопоставляет эфирной, повсюду распространенной жидкости. 

Так как воздух есть сложная материя и так как все жидкости следует
рассматривать как составленные из изначально эластичной жидкости и
весомой материи, то здесь, поскольку мы находимся в области более
высокой науки, мы можем отказаться от образного языка химии и
рассматривать так называемый кислород как отрицательную материю воздуха,
которая при сгорании соединяется с телом, тогда как положительная
материя исчезает в образе света. Для краткости мы обозначим свет как +0,
кислород как —О (при условии, однако, что при этом не будут думать о Е и
—Е). 

Если, таким образом, воздух является источником света, а —О есть весомая
материя, посредством которой ограничивается в своих движениях и как бы
приковывается к притягивающим телам свободно циркулирующая, разлитая
вокруг небесных тел чрезвычайно эластичная жидкость, то старая теория,
возрожденная Декартом, Гюйгенсом, Эйлером, о повсюду распространенном
эфире перестает, во всяком случае в некоторой степени, быть
гипотетичной, а то, что Ньютон в конце своей оптики едва смел
предполагать, быть может, обретет очевидность. 

То, что мы называем светом, само есть феномен некой более высокой
материи, которая способна еще ко многим другим соединениям и в каждом
новом соединении обретает новый характер воздействия. В свете, несмотря
на то что он кажется простейшим элементом, следует принять наличие
изначальной двойственности; во всяком случае свет Солнца служит,
по-видимому, единственной причиной, возбуждающей и поддерживающей всякую
двойственность на Земле. 

В свете, излучаемом Солнцем, как будто господствует одна сила, однако
вблизи Земли он, без сомнения, сталкивается с противоположными ему
материями и, поскольку он 

сам способен к раздвоению, образует с ними первые начала всеобщего
дуализма природы. 

Подобный дуализм необходимо принять, поскольку без противоположных 

100 

друг другу сил невозможно живое движение. Но реальное противоположение
мыслимо только там, где противоположные стороны положены в одном и том
же субъекте. Изначальные силы (к которым в конце концов возвращаются все
объяснения) не были бы противоположны друг другу, если бы они не были
изначально деятельностью одной и той же природы, только направленной в
противоположные стороны. Именно поэтому всякую материю необходимо
мыслить как однородную по своей субстанции; ибо только потому, что она
сама с собой однородна, она способна к раздвоению, т. е. к реальному
противоположению. Каждая действительность уже предполагает раздвоение. 

Там, где существуют явления, существуют и противоположные силы.
Следовательно, учение о природе предполагает в качестве
непосредственного принципа всеобщую двойственность, а для того чтобы
понять ее — всеобщее тождество материи. Истинным нельзя считать ни
принцип абсолютной неразличенности, ни принцип абсолютного тождества;
истина заключается в соединении того и другого. 

Противоположным силам присуще необходимое стремление полагать себя в
равновесие, т. е. в отношение наименьшего взаимодействия; тем самым,
если бы в универсуме силы не были распределены неравно или если бы
равновесие непрерывно не нарушалось, в конце концов на всех небесных
телах замерло бы всякое частичное движение и сохранялось бы только общее
движение до тех пор, пока, быть может, и эти мертвые, безжизненные массы
небесных тел не составили бы, обрушившись друг на друга, одну глыбу и
весь мир не погрузился бы в инертность. 

Для того чтобы силы были распределены в мире неравно, необходимо
постулировать изначальную разнородность небесных тел в каждой системе.
Некое единое начало должно не только вызывать, но и посредством
непрерывного влияния поддерживать борьбу отдельных материй на каждом
подчиненном небесном теле. Если бы это начало было распределено в
универсуме равномерно, оно вскоре оказалось бы в равновесии с
противоположными силами. Следовательно, это начало должно приходить к
отдельным телам из другого места, извне, в каждой системе Должно быть
только одно тело, которое все время порождает это начало и посылает его
всем другим. 

Нет сомнения в том, что самосветящиеся тела мировой системы обязаны этим
свойством качеству, которое им 

101 

присуще и которое они обрели сразу же в процессе общего разложения,
предшествовавшего образованию мира. 

Таким образом, мнение, что свет солнц порождается ими самими, еще
сохраняет некоторую убедительность. Или, быть может, солнца следует
рассматривать только как магниты света в универсуме, которые вбирают в
себя из всех пространств весь свет, порождаемый природой? Не существует
ли кроме планет и солнц третьей группы тел, специально предназначенных
для таких процессов, посредством которых природа порождает все новую
материю света (скажем, кометы)? Если мыслить мир замкнутым в самом себе,
то следует полагать, что из каждой точки, где оказывается центр, исходит
постоянно возобновляемый неисчерпаемый поток положительной материи.
Основания Ламберта 8, согласно которым небесное тело, вращающееся в
центре мировой системы, должно быть темным,— разве они убедительны? Та
звезда, которая в XV в. внезапно появилась в созвездии Кассиопеи, в
течение месяца сияла ярче Сириуса и, после того как она внезапно
возникла как бы из небытия, стала постепенно блекнуть и наконец совсем
исчезла, или та звезда, которую в начале следующего века увидел у пяты
Змееносца Кеплер, звезда, постоянно менявшая свой цвет (принимая почти
все цвета радуги), но в целом белая, по словам Кеплера, самый сияющий
феномен среди неподвижных звезд,— были ли они, как полагал Кант,
потухшими, вновь вспыхнувшими солнцами или ареной какого-то другого
великого процесса, посредством которого природа порождала новый свет в
недрах универсума? 

Во всяком случае если (по Гершелю) образование света в Солнце есть
только атмосферный процесс, то должно существовать основание, в силу
которого свет возникает только в атмосфере Солнца. 

Следует ли допустить, что изначально то эластичное вещество, из которого
природа производит свет, концентрировалось только вокруг солнц и, что
существование этой материи в атмосферах подчиненных небесных тел
объясняется только длительным влиянием Солнца? В нашей атмосфере во
всяком случае источник света не существует ни чистым, ни несмешанным. 

Кто знает, не окружены ли солнца совершенно чистым воздухом, тогда как
некое особое начало препятствует тому, чтобы атмосфера планет
производила свет? Там, вблизи Солнца, светит тогда неизменно чистый
свет, которому не угрожает враждебное начало. Если бы он возникал
посред- 

102 

ством постоянного разложения из некой, подобной воздуху сущности, то ее
следовало бы мыслить обладающей чрезвычайно высокой степенью
эластичности, так как солнца в качестве наибольших масс каждой системы
освобождали бы при изначальном переходе из жидкого состояния в твердое
наибольшее количество эластичных материй. К этому, без сомнения,
присоединяется действие тяжести, которая сильно сжимает воздушную
оболочку Солнца и в чрезвычайной степени увеличивает ее изначальную
эластичность. 

Известно, что интенсивность света соответствует при его развитии степени
эластичности воздуха, из которого он развивается, что можно заметить при
сильном холоде, когда все огни горят ярче, вспышки огня распространяются
быстрее, посредством ничтожнейшего трения возникает электричество и даже
земная атмосфера переходит у полюса в электрические лучи. 

Следовательно, если вокруг центральных тел было бы разлито
воздухоподобное вещество с такой высокой степенью эластичности, что оно
само собой переходило бы к образованию света, то от них постоянно шли бы
по всем направлениям потоки света и пустые пространства всей системы,
центр которой они составляют, заполнило бы море эфира, более того, оно
переходило бы в пространства более отдаленных систем. Ибо если
образовавшийся свет не достигнет состояния покоя до тех пор, пока его
постоянно уменьшающаяся эластичность не придет в равновесие с его
массой, то пространство, которое он занимает в состоянии покоя, будет
пропорционально его эластичности. Но степень эластичности может расти
бесконечно, и ее величину можно принимать такой, какая необходима для
объяснения явлений. Эластичная материя, образующаяся вокруг нашего
Солнца, может, следовательно, распространяться сплошным, непрерывным
потоком вплоть до нашей атмосферы. Ежедневное вращение земного шара
сделает, правда, необходимым чередование дня и ночи, но не послужит
препятствием тому, чтобы свет других далеких солнц поддерживал связь
между их атмосферой и атмосферой Земли. Как только полушарие, на котором
мы живем, обращается к нашему Солнцу, его заполняют большие потоки света
и создают феномен дня. Всю нашу планетную систему заполнит общая среда,
каждое отдельное небесное тело присвоит от всеобщего света столько,
сколько возможно в зависимости от качества его материй, но нигде во всей
планетной системе не будет перерыва, или пространства 

103 

, которое не было бы заполнено общей для всех атмосферой. 

Если, наконец, и неподвижные звезды принадлежат к некой высшей системе,
управляемой общим центральным телом, то атмосфера этой системы также
будет общей. Следовательно, атмосфера каждого солнца соприкасается с
атмосферой некой более высокой системы, и весь свет, наполняющий мир,
есть общий свет всеобщей мировой атмосферы. 

Однако если между небесными телами имеет место изначальное различие, то
всеобщий свет не может быть распределен равномерно, он должен течь из
всех пространств мира к солнцам и только от них — к планетам. Но
несомненно, что к нам устремляются от Солнца не отдельные, отклоняющиеся
лучи,— сама разложившаяся атмосфера Солнца доходит до нас в качестве
некоего целого. Феномен дня объясняется не случайным рассеянием света.
Разве после того, как вблизи темных тел образовался источник света, он
не должен прийти в движение под влиянием Солнца? Столкновение эластичных
материй в нашем воздушном пространстве может произойти лишь тогда, когда
наш земной шар превратится под чужим влиянием в само излучающее тело,
будет одновременно солнцем и планетой и соединит в себе таким образом
разнородные свойства. 

Однако того, что положительное начало неодинаково распространено в
отдельной планетной системе, недостаточно. Если бы оно равномерно
устремлялось к подчиненному небесному телу, на этом теле скоро
установилось бы всеобщее однообразие, которое в конечном счете привело
бы к всеобщему разложению. 

Свет не мог бы воздействовать на подчиненные небесные тела, если бы на
них не существовала сила, которая, будучи возбуждаема светом, должна
быть ему изначально родственна. Но тому, чтобы под влиянием солнечного
света эта природная сила не обрела длительный перевес, препятствует само
мироздание, чередование дня и ночи и времен года и даже сама форма
планет, так как, судя по аналогии с формой нашей Земли, на всех планетах
там, где лучи света падают наиболее вертикально (на экваторе), без
сомнения, сконцентрирована и наибольшая масса; там же, где лучи падают
более косо (у полюсов), планеты постепенно сплющиваются. 

Положительная причина всякого движения есть сила, наполняющая
пространство. Для того чтобы поддерживал 

104 

движение, эта сила должна быть возбуждена. Поэтому феномен каждой силы
есть материя. Первый феномен всеобщей силы природы, посредством которой
возбуждается поддерживается движение, есть свет. То, что приходит к нам
от Солнца, представляется нам положительным (поскольку оно поддерживает
движение), то, что противополагает этой силе наша Земля (в качестве
только реагирующей) , представляется нам отрицательным. Без сомнения,
то. что на Земле положительно по своему характеру, есть составная часть
света; вместе с ним к нам приходят положительные элементы электричества
и магнетизма. Положительное само по себе абсолютно едино, отсюда идет и
древняя, никогда полностью не исчезающая идея праматери (эфира),
которая, как бы дробясь в бесконечной призме, распространяется в виде
бесчисленных материй (отдельных лучей). Все многообразие мира возникает
только благодаря различным границам, внутри которых действует
положительное. Факторы всеобщего движения на Земле суть положительное,
устремляющееся к нам извне, и отрицательное, принадлежащее нашей Земле.
Последнее, будучи развито посредством положительной силы, способно на
бесконечное многообразие. Повсюду, где сила природы встречает
сопротивление, она образует особую сферу — продукт ее собственной
интенсивности и сопротивления, которое она встречает. 

Лишь положительная сила пробуждает отрицательную силу. Поэтому во всей
природе не бывает одной силы без другой. В нашем опыте встречается
столько отдельных вещей (как бы отдельных сфер всеобщих сил природы),
сколько существует различных степеней реакций отрицательных сил. На
Земле все обладает общим свойством, которое состоит в том, что все
земное противоположно положительному началу, устремляющемуся к нам от
Солнца. В этом изначальном антитезисе заключен зародыш всеобщей
организации мира. 

Этот антитезис полностью постулируется наукой о природе. Его дедукция не
может быть эмпирической, но только трансцендентальной. Происхождение его
следует искать в изначальной двойственности нашего духа, который
конструирует конечный продукт только из противоположных деятельностей.
Те, кто держится экспериментирования, ничего не ведают об этом
антитезисе, хотя они и не могут отрицать, что без подобной борьбы сил —
если и не доступной эмпирическому доказательству, то необходимым образом
постулируемой их конструкции явлений природы 

105 

(например, сгорания) остаются совершенно непонятными. Те, кто просто
принимает этот антитезис (например, в теории сгорания). навлекают на
себя упрек в том, что они, вместо того чтобы экспериментировать,
измышляют гипотетические элементы. Разрешено это противоречие может быть
только философией природы. 

Экспериментирующие физики правы, если они держатся только
положительного, так как только оно может быть непосредственно
созерцаемым и познаваемым. Тем же, кто способен к более высокой точке
зрения на природу, не следует бояться признания в том, что они вывели
отрицательное. Это не делает его менее реальным, чем положительное. Ибо
там, где есть положительное, именно поэтому есть и отрицательное. Ни то
ни другое не есть абсолютно и салю по себе. Свое обособленное
существование они обретают лишь в момент борьбы; там, где борьба
прекращается, они теряются друг в друге. Положительное также не может
быть воспринято без противоположности и когда превозносят
непосредственное созерцание положительного, тем самым этому уже
предпосылают отрицательное. 

Так, когда Ньютон установил отрицательное начало всеобщего движения в
мире, силу притяжения, он не отрицал, а утверждал, что это начало им
выведено. Он не пытался непосредственно представить его в созерцании, а
постулировал его, так как без него было бы невозможно и непосредственно
созерцаемое положительное. Он даже признал, что, будь это начало
созерцаемым, оно оказалось бы лишь видимостью и было бы не истинной
силой притяжения, а лишь иллюзорной игрой толкающей, придающей тяжесть
материи, т. е. он показал, что желание увидеть в силе притяжения нечто
положительное является тщетным стремлением, ведущим к нелепым понятиям. 

Поэтому сразу же торжественно откажемся от физического объяснения этой
всеобщей борьбы отрицательных начал с положительными, из которой
гармонически развивается система природы. И чтобы наша философия и в
обосновании своих утверждений не отставала от экспериментирующей физики,
докажем ей посредством полной, охватывающей все феномены индукции, что
ее одностороннее объяснение без внутренней противоположности (источника
всего живого) в действительности ни к чему не ведет и исключает
возможность конструкции первых явлений природы. 

106 

1) что свет есть первая и положительная причина 

всеобщей полярности; 

2) что ни одно начало не может возбудить полярность, 

если в нем самом нет изначальной двойственности; 

3) наконец, что реальное противоположение возможно 

только между вещами одного рода и общего происхождения. 

5) 

И в заключение мы выведем из названных выше начал законы, по которым
может быть определена различная сила теплопроводности тел. 

Проводниками тепла я считаю те тела, собственное тепловое начало
которых, при возбуждении его тепловой материей, отгоняет и отталкивает
ее. Непроводниками тепла — те, в которых движение тепловой материи
совершается только посредством ее собственной эластичности (другими
словами, нейтральные по отношению к теплу). 

Мне хотелось бы, чтобы читатели уяснили себе, какое значение я придаю
этим словам. Ведь даже при небольшой начитанности должно быть ясно, что
различные писатели пользуются ими в совершенно разном смысле. Если,
например, силу проводимости тел оценивают в зависимости от быстроты, с
которой они охлаждают нагретое тело, то, например, вода окажется
значительно лучшим проводником тепла, чем ртуть. Но я связываю с этим
словом совсем смысл. Воду я не считаю проводником тепла, ибо она ведет
себя по отношению к теплу совершенно нейтрально, не отталкивает его, как
ртуть, и, следовательно, обладает большей емкостью. По мнению упомянутых
писателей, теплопроводность тел равна их емкости; по моему мнению,
теплопроводность противоположна их емкости. 

Аким образом, все прозрачные тела, т. е. такие, сквозь которые проходит
свет, не являются проводниками тепла либо потому, что они не содержат
филогистически возбудимого начала, либо во всяком случае потому, что это
начало в них нейтрализовано. Емкость воды относится к емкости ртути как
28 Что воспламеняющееся начало воды нейтрализовано кислородом, следует
из того, что она не изменяет природу света. Следовательно, на
непроводники теплота будет оказывать лишь количественное действие, она
будет лишь расширять их или менять их состояние, не придавая им
какого-либо качества и не лишая их его. По 

107 

аналогии можно умозаключить, что тепло, превращающее лед в воду,
соединяется с ней не в качестве абсолютной, а только в качестве удельной
теплоты. Однако тепло, превращающее лед в жидкость, все-таки как будто
изменяет соотношение его составных частей. Вода преломляет свет сильнее,
чем лед. В какой связи сила преломления находится с воспламеняемостью,
известно. Тепло, соединяющееся с тающим льдом, не может воздействовать
на термометр: оно как бы исчезло (отсюда латентное тепло доктора Блика
9). Причина заключается в том, что само таяние льда является выражением
подспудно действующей силы отталкивания по отношению к теплу и что лед
до тех пор принимает тепло, пока посредством самого этого тепла не
возбуждается его сила отталкивания. Поэтому невозможно, чтобы этим
теплом он воздействовал на другие тела, например на термометр. Он может
быть постепенно согрет, т. е. приведен к такому состоянию, при котором
он оказывает действие на термометр, лишь посредством сообщенного тепла.
Если поток тепла настолько усиливается, что вновь преодолевает силу
отталкивания, присущую воде, то он проникает в воду, расширяет ее,
превращая в пар, и таким образом вновь изменяет состояние воды, не
придавая ей нового качества и не лишая ее какого-либо качества. 

Следовательно, тепло не может быть соединено посредством химического
процесса ни с водой, ни с водяным паром; ибо состояния твердости,
жидкости или пара являются лишь относительными состояниями воды (а не
изменениями ее качества), состояниями, которые к тому же можно
рассматривать как вынужденные. Ведь если бы вода не обладала
температурой, при которой другие тела меньшей емкости сообщают ей
значительное тепло, то вода была бы льдом, а если бы на нее не оказывала
давления атмосфера, она была бы паром. То, что тепло, сообщенное льду,
не оказывает теплового воздействия на другие тела, происходит не потому,
что лед химически его связывает, а потому, что лед в этом состоянии не
способен уравновесить силу отталкивания, с которой противодействуют
теплу другие тела, или даже преодолеть ее. 

Из этого мы видим, что слово «емкость» может иметь двоякое значение —
емкость объема и емкость основных веществ, или, короче: количественная и
качественная емкость. Правда, в понимании атомистической философии
всякая емкость только количественна. Приходится сожалеть о том, что при
неточности понятий, столь длительное время господствовавшей в понимании
этих явлений, никто 

108 

и, великих физиков, которым мы обязаны важнейшими открытиями в области
природы теплоты, не увидел и не определил с достаточной точностью, в чем
состоит подлинное различие между удельной и количественной емкостью,
вследствие чего в их указаниях возникла большая путаница Между тем это
различие проступает очень явственно. На каждое тело, независимо от его
химического отношения к материи тепла, тепло действует количественно, т.
е. посредством увеличения его объема, изменения его состояния. Это — как
бы всеобщее по своему характеру действие тепла; в телах же, находящихся
в особом отношении к теплу, это изменение объема — лишь внешнее явление
некоего изменения, которое тепло посредством особого воздействия создает
внутри тела. 

Это явствует из того, что названное изменение объема тел под действием
тепла происходит не всегда в прямом отношении к их плотности, как можно
было бы ожидать, а в известном отношении к их удельной емкости. Здесь
нужно принимать во внимание два обстоятельства. Если считать, что тепло,
которое применяют в опытах расширения тел, по своей степени одинаково,
то необходимо принимать во внимание не только объем, до которого тело
расширяется, но и время, в течение которого это происходит. 

Если исходить 

) из объема, то действительно кажется, что под действием одного и того
же тепла тела расширяются обрат но пропорционально их плотности. Так,
под действием 

одного и того же тепла горючий воздух расширяется больше, чем обычный,
обычный воздух — больше, чем винный спирт, винный спирт — больше, чем
вода, вода — больше, 

чем ртуть. Это вполне соответствует тому, что следовало ожидать. 

Если же принимать во внимание время, в течение которого совершается это
расширение, причем таким образом, что одинаковой помимо тепла
принимается и степень расширения, то возникает совсем иное отношение.
Ртуть, будучи значительно плотнее воды, может быть расширена до
определенной степени в течение меньшего времени, чем вода, вода — в
течение большего времени, чем винный спирт, менее плотный, чем вода.
Лавуазье, проделав ряд сложных опытов, выявляющих расширяемость жидких
тел посредством повышения температуры, был настолько поражен этим особым
отношением объема, достигаемого жидкостями, ко времени, в течение
которого они расширяются, что не решился вывести из 

109 

своих опытов какое-либо теоретическое положение. Согласно выведенным
здесь нами принципам действия тепла, это отношение не кажется нам
неожиданным. 

Что под действием одинакового тепла тела, обладающие изначально более
высокой эластичностью (меньшей плотностью), расширяются больше, т. е.
становятся эластичнее, чем тела, изначально менее эластичные, нас
удивить не может. Следовательно, если теплота находится в различном
удельном или качественном отношении к различным телам, то эта разница
при равном тепле и равном объеме расширения может действительно
проистекать только из разницы во времени, в течение которого одинаковое
количество тепла вызывает одинаковые действия. 

Особое удельное отношение тепла к различным телам полностью зависит от
степени возбудимости изначального теплового начала этих тел. Совершенно
очевидно, что тела, в которых тепловое начало более возбудимо, будучи
расширены йод действием одинакового количества тепла до одинакового
объема с другими телами, в которых тепловое начало менее возбудимо,
достигают этого объема в более короткое время. Так, ртуть, более
плотная, но вместе с тем изначально более флогистичная, чем вода, под
действием одинакового тепла достигнет объема, равного объему воды, в
более короткое время. Также и винный спирт менее плотен, но изначально
более возбудим теплом, чем вода; неудивительно, что время, в течение
которого он под действием одинакового тепла достигает объема, равного
объему воды, не зависит от его плотности. 

6 

Полагаю, что после столь многообразных доказательств не может быть
сомнения в том, что не каждому флогистичному телу присуще начало,
которое, будучи в различной степени возбудимо посредством тепла извне, и
есть, собственно говоря, то, что отталкивает тепло в различной степени.
Вообще надо сказать, что предположение, будто тепло, испытывая
какое-либо изменение, остается совершенно пассивным, противоречит всем
разумным принципам. Мне непонятно, как тело может с помощью свойственной
ему силы отталкивать тепло, если сама эта сила не возбуждается теплом. И
поскольку во всей природе эта эластичная материя, которую мы называем
теплородом, может быть сохранена в равновесии и ограничена только
посредством самой себя, то я не понимаю также, как тело 

110 

может с такой силой оказывать обратное действие на тепловую материю,
если в нем самом не заключено начало, которое родственно тепловой
материи и одно способно остановить ее в ее движении или придать ей
движение в противоположном направлении. 

Если тепло возбуждает в самом теле такое начало, т. е. если оно
воздействует на него химически, динамически, то в теле возникает
стремление к разложению. Если материя состоит из однородного, лишь по
удельной теплоте различного флогистичного вещества, то разложение может
быть достигнуто посредством одного тепла, так как различные составные
части материи обладают различной возбудимостью под действием тепла и,
следовательно, различной степенью испаряемости. Так, масла в качестве
продуктов водорода и углерода, растения и вообще все соединения
флогистичных веществ могут быть разложены под действием одного только
тепла. 

Совсем полиному обстоит дело с телами, состоящими из разнородных
веществ. Если тело находится в состоянии окисления, то тепловая материя
может вызвать изменение количественной, но не качественной емкости. Так,
вода под действием тепла будет бесконечно расширяться, но не
разлагаться, если к этому процессу не присоединится избирательное
притяжение третьей материи. (Положение, весьма убедительно опровергающее
многие метеорологические представления.) В воде тепловую материю
принимает только водород, кислород ею не аффинируется. Тепловая материя
овладевает водородом и приводит его в состояние разложимости. Однако
водород последует импульсу, сообщенному ему тепловой материей, лишь в
том случае, если присоединится третья материя, которая изымает кислород
из соединения с водородом. Вода редуцируется (раскисляется), возникает
воспламеняемый воздух (gazhydrogeие ); он будет обладать значительно
меньшей качественной, но большей количественной емкостью, чем вода,
другими словами, вследствие того что вода теряет кислород, ее сила
отталкивания тепловой материи увеличивается, несмотря на то что теперь
она может принять значительно больший объем тепловой материи. Обратное
происходит, если тело флогистично и приходит в соприкосновение с
атмосферным воздухом; в этом случае каждое повышение температуры будет
уменьшать качественную емкость тела до того предела, при котором оно
притягивает кислород. 

Необходимо обратить внимание на то, что теплород 

111 

и кислород повсюду противоположны друг другу и в каждом явлении как бы —
если дозволено так выразиться — сменяют друг друга. В той степени, в
которой тело нагревается, т. е. отталкивает тепловую материю, оно
притягивает кислород. Максимальное отталкивание одного есть максимальное
притяжение другого. Как только максимум достигнут, ситуация меняется.
Ибо, как только кислород входит в тело, качественная емкость тела
увеличивается, другими словами, как только тело достигает максимального
притяжения кислорода, оно одновременно достигает минимального доступного
ему отталкивания теплорода. Совершенно очевидно, что представления
такого рода ведут к значительно более философским понятиям, чем
представления антифлогистического направления, которые полностью
устраняют из химии всякий дуализм. 

7 

Теперь мы можем объяснить и различную степень горючести различных тел.
Именно объяснить, говорю я; ибо утверждать, что тела более или менее
родственны кислороду, не означает объяснить суть дела. Не говоря уже о
том, что слово «родственность» вообще ничего не объясняет, все дело ведь
именно в том, чтобы объяснить эту различную родственность тел кислороду.


Если бы сгорающее тело вело себя в этом процессе действительно столь
пассивно, как полагают некоторые противники флористической теории, то
было бы совершенно непонятно, почему не все тела одинаково легко сгорают
при одинаковой температуре. Следует принять в качестве принципа, что
тело соединяется с кислородом лишь тогда, когда его сила отталкивания по
отношению к теплу достигла своего максимума (или если его тепловое
начало возбуждено до высшей степени). Ибо, как только его сила
отталкивания не уравновешивает более внешнюю тепловую материю, его
емкость должна увеличиться или, что то же самое, оно должно соединиться
с кислородом. 

Следовательно, наиболее горючими телами являются те, сила отталкивания
которых скорее всего преодолевается или тепловое начало которых скорее
всего достигает максимума возбуждения. В некоторых телах изначальная
сила отталкивания столь незначительна, что они соединяются с кислородом
или, что то же самое, обретают большую емкость при самой низкой
температуре. Верно и обратное, а именно что наиболее возбудимы
посредством тепла те 

112 

тела, которые труднее всего сгорают (например, металлы). 

На термометр может действовать только то тепло, которое отталкивается
телом. Следовательно, степень, до которой тело нагревается посредством
определенного количества тепловой материи, равна степени его силы
отталкивания по отношению к теплу или его возбудимости теплом.
Следовательно, при равном количестве тепла сильнее всего нагреваются те
тела, которые труднее всего сгорают. 

Из предыдущего следует также закон, согласно которому тело, обладающее
двойной возбудимостью, нагревается посредством простого повышения
температуры в такой же степени, как тело, обладающее простой
возбудимостью, посредством двойного повышения температуры, или: простое
повышение температуры при двойной возбудимости тела (по термометру)
равно двойному повышению температуры при простой возбудимости тела.
Допустим, что возбудимость Н 2 О = 2, возбудимость льняного масла Т =2,
тогда вода посредством двойного количества сообщенного ей тепла
нагревается не более, чем льняное масло посредством простого количества
тепла, или если допустить, что количество сообщенного им тепла
одинаково, то степень их нагрева будет соотноситься как их возбудимостью
= :2. 

Если проводниками тепла служат тела, которые посредством своей силы
отталкивания придают движение тепловой материи, то и проводимость тел
будет соотноситься так же, как их возбудимость, и находиться в обратном
отношении к их емкости. (Некоторые авторы пользуются словом емкость в
значении проводимости. Однако совершенно нелепо говорить, что тело
обладает тем большей проводимостью, чем большее количество тепла оно
способно принять, т. е. удержать.) Приведенному закону полностью
соответствуют опытные данные. Проводниками тепла являются только
флористические тела, так как только они возбудимы посредством тепла.
Среди флористических тел наилучшими проводниками тепла окажутся те,
которые в наибольшей степени возбудимы, т. е. в соответствии со
сказанным выше те, которые труднее всего сгорают, среди них, например,
серебро и т. п. Наихудшими проводниками тепла являются те тела, которые
наименее возбудимы посредством тепла, т. е. легче всего сгораемые тела,
такие, как шерсть, солома, перья и т. п. Однако на проводимость этих тел
влияет, вероятно, и другое обстоятельство, но об этом ниже. Замечу
только еще, что открытие графа Румфорда , согласно которому эти материи
не являются проводниками для меньшей степени тепла и являются
проводниками дл 

113 

большей степени тепла, может служить еще одним доказательством того, что
проводимость тел зависит от степени их возбуждения. 

Не являются проводниками тепла все дефлогистизированные или окисленные
тела, подобно окислам металлов. Во всех этих телах может быть возбуждена
лишь незначительная сила отталкивания тепла. 

Совершенно не являются проводниками тепла вода и воздух, конечно чистый
воздух (углекислый, или воспламеняющийся, газ, безусловно,
теплопроводен; воздух в закрытом помещении, в котором находится много
людей, становится в конце концов раскаленным). 

Поразительное открытие графа Румфорда, которое он впервые обнародовал в
своих «Experments upon heat» в «Phlosophcal transactons». Vol. 82. P. и
поставил вне всякого сомнения своими убедительными опытами, состоит в
том, что обычный воздух непроницаем для тепла, что хотя каждая отдельная
частица воздуха может принимать тепло и посредством движения сообщать
его другим, но воздух в покое, т. е. если его частицы не находятся в
относительном движении, не передает тепловую материю. Это означает не
более и не менее, что воздух не проявляет какую-то собственную силу
отталкивания по отношению к теплу, но проводит его лишь в том случае,
если он сам приведен в движение внешней причиной. Не знаю ничего
другого, что могло бы лучше пояснить данную выше дефиницию проводников и
непроводников тепла. 

Только что я заметил, что проводимость некоторых легко сгораемых тел,
таких, как шерсть, перья и т. п., меньше, чем можно было бы все-таки
ожидать, несмотря на их слабую возбудимость. Эта загадка разрешается
другим наблюдением графа Румфорда. Он открыл, что слабая проводимость
материй, которыми мы пользуемся для нашей одежды или которыми мы
покрываемся, зависит не столько от тонкости или особого характера их
ткани, сколько от степени притяжения, проявляемого этими материями по
отношению к окружающему нас воздуху. Посредством этого притяжения
подобная материя с большей или меньшей настойчивостью оттесняет воздух,
даже в том случае, если она из-за мгновенного расширения становится
аэростатически легче окружающего воздуха и, следовательно, должна была
бы подняться и унести с собой расширившее ее тепло. (Это объясняет,
почему при средней температуре воздуха ветер часто значительно больше
охлаждает, чем неподвижный, хотя и очень холодный, воздух.) 

114 

Если даже предположить, что легко сгораемые субстанции, которыми мы
пользуемся для защиты от холода, являются наиболее совершенными
непроводниками тепла (чего по имеющимся аналогиям предположить нельзя),
то все-таки действительная прочность этих субстанций по сравнению с
остающимися пустыми промежутками настолько ничтожна, что, если бы они не
оказывали влияния на сам воздух, посредством чего устраняется его
свободное движение в этих промежутках и на их поверхности, они не могли
бы настолько удерживать тепло, как они это в действительности делают.
Если тем самым доказано, что воздух проводит тепло не посредством
свойственной ему силы отталкивания и в состоянии покоя, но лишь
постольку, поскольку он сам приводится в движение, и если, далее, может
быть доказано, что эти субстанции, притягивая окружающий их воздух,
препятствуют возникновению относительного его движения, то меньшую
проводимость этих материй придется не только отнести к их более слабой
возбудимости, но преимущественно связать ее с тем защитным куполом,
который образует вокруг них воздух: это может быть легко доказано.
Красивое зрелище возникает, если опущенный в воду тонкий мех поместить
под колокол воздушного насоса. Каждый волосок, по мере того как
разрежается воздух, покрывается во всю длину бесконечным количеством
пузырьков воздуха, которые следуют друг за другом и подобны
микроскопическим жемчужинами. 

Добавлю еще одно замечание, которое, как я полагаю, еще более прояснит
этот вопрос. Легко себе представить, что, если бы природа дала животным
в качестве покрова субстанции, являющиеся совершенными проводниками
тепла, она поступила бы по отношению к ним очень жестоко. Но не столь
легко заметить, что не менее жестоко было бы дать им для этой цели
совершенные непроводники, или субстанции с большой емкостью. Природа
должна была дать животным покров, обладающий ничтожной емкостью, так как
покров с большой емкостью лишил бы их имеющегося у них тепла и не имел
бы достаточной силы отталкивания, чтобы вернуть телу источаемое им
тепло. Естественным или искусственным покровом тело может быть согрето
лишь в той степени, в какой этот покров способен находиться в равновесии
с источаемым телом теплом. Однако, с другой стороны, субстанции с
ничтожной емкостью в качестве проводников тепла не только не возвращали
тепло телу, но даже уводили бы его от тела, если бы 

115 

природа не нашла в окружающей среде средство, способное предотвратить
движение тепла в этом направлении. Этой цели она достигла тем, что
поместила животных в среду, которая не только совершенно не является
проводником тепла, но и притягивается особым образом легко сгораемыми
субстанциями, составляющими покровы животных, и модифицируется ими таким
образом, что всякое движение тепла в противоположном от тела направлении
становится почти невозможным. 

Мех, например, покрывающий по преимуществу животных в более холодных
климатических зонах, достаточно сильно притягивает окружающий воздух,
чтобы уравновесить специфическую легкость этих расширенных посредством
собственного тепла животного частиц воздуха и тем самым
воспрепятствовать тому, чтобы они уводили его собственное тепло. Этот
покров, который воздух образует вокруг животного, и есть, собственно,
то, что охраняет животного от воздействия внешнего холода или, более
точно, сохраняет его внутреннюю теплоту. 

«Это объясняет,— говорит граф Румфорда,— почему самый длинный, тонкий и
плотный мех является и самым теплым (и, можно прибавить, почему тонкость
и длина ворса животных увеличивается по мере приближения к более
холодным климатическим поясам); мы видим, что мех бобра, выдры и других
четвероногих, живущих в воде, перья водоплавающих птиц способны
сохранять их тепло зимой, несмотря на сильный холод и проводимость
(емкость) среды, в которой они живут; родственность воздуха их покрову
настолько велика, что он не вытесняется водой, но настойчиво утверждает
свое право и одновременно охраняет животное от сырости и простуды». 

Я намеренно остановился на этих замечаниях, потому что они
представляются мне наиболее очевидным доказательством правильности
понятия, которое я установил выше применительно к проводимости тел. Граф
Румфорд не указал причину, почему (обычный) воздух непроницаем для тепла
или почему воздух не проводит тепло посредством свойственного ему
собственного движения. Если приведенные выше принципы верны, то эту
причину нетрудно обнаружить. 

Обычный воздух проникнут кислородом. Согласно вышеприведенным принципам,
он не возбуждается посредством тепла или не проявляет присущей ему силы
отталкивания по отношению к тепловой материи. Самым очевидным
доказательством служит то, что тела, как только 

116 

они соединяются с кислородом, становятся значительно более емкими. 

Я тем больше доверяю этому объяснению, что тот же граф Румфорд на
основании новых опытов пришел к убеждению, что вода совершенно так же,
как атмосферный воздух, становится проводником чужого тепла не благодаря
свойственной ей силе, а только благодаря относительному движению
отдельных своих частиц. Найдя средства наблюдать за противоположными
течениями в нагретой воде, в результате чего тепло постепенно
распространяется по всей массе, он как бы подглядел, как действует
природа. Он заметил, что то, что препятствует распространению тепла в
воздухе, например перья, препятствует и его распространению в воде (см.
подробное изложение в «Химических анналах» Крелля за 797 г., № 7 и 8 2).


Граф Румфорд считает себя вправе установить благодаря этому открытию
следующее всеобщее положение: «Все виды жидкости обладают одним и тем же
свойством — не быть проводниками тепла» (там же, с. 80), более того, он
даже высказывает предположение, что «подлинная сущность жидкости
состоит, по-видимому, в том, что ее элементы делают невозможной
передачу, или сообщение, тепла» (там же, с. 57). Однако у меня есть
основание полагать, что дальнейшие опыты, которые, без сомнения,
предпримет этот столь же деятельный, сколь глубокий исследователь,
заставят его ограничить свое утверждение дефлогистическими или
дефлогизированными (нейтрализованными кислородом) жидкостями. 

Основной составной частью воды является кислород. Именно эта материя
лишает водород вместе с его флогистической структурой и возбудимости
посредством тепла, а с ней и способности передавать тепловую материю
посредством присущих ему сил отталкивания. 

Быть может, в ходе дальнейших исследований нам удастся показать
вероятность предположения, что притяжение атмосферного воздуха легко
сгораемыми субстанциями не только препятствует относительному движению
частиц воздуха, как утверждает граф Румфорд, но также лишает атмосферный
воздух, посредством особой модификации, той незначительной проводимости
тепла, которой он обладает благодаря своему соединению с азотом. 

Свойство воды не быть проводником тепла вызывает желание рассматривать
всеобщее устройство природы как обладающее тем же свойством, что и
воздух. Гн, пытаясь обнаружить посредством опыта жидкость, 

117 

расширяющуюся в прямом отношении к степени тепла, был очень удивлен,
когда заметил полное несоответствие, наблюдаемое в результате сообщения
тепла, между расширением воды и расширением других жидкостей. Если
разделить расширение, которого достигают вода и ртуть в процессе
перехода от точки замерзания к точке кипения, на 800 равных делений и
сравнить в обеих соответствующие степени этого расширения, то окажется,
что ртуть, переходя от точки замерзания к более высокой температуре,
существовавшей при появлении растительности на земной поверхности
(приблизительно = 0 ° на термометре, имеющем 80 делений), расширилась на
00 делений, вода же — только на 2 деления из названных 800, что за время
перехода от этой точки до господствующей летом температуры
(приблизительно равной 25 °) ртуть расширяется на 50 из этих 800
делений, а вода — только на 7 деление. Следовательно, вода расширяется
отнюдь не в прямом отношении к нагреванию, так как первые степени ее
расширения весьма незначительны, во всяком случае по отношению к
последним. Гн Де Люк был удивлен, когда он представил себе, что вода —
именно та жидкость, которая более всего распространена на Земле,
содержится во всех субстанциях, является растворителем питательных
веществ растений и животных во всех сосудах, служащих для этого; что,
следовательно, если бы вода была быстро расширяющейся жидкостью, ни один
земной организм не мог бы существовать. 

Полагаю, что преимуществом предложенной здесь тепловой теории сочтут то,
что слова, выражавшие до сих пор только смутные качества (подобно слову
«емкость»), получили теперь благодаря сведению действия, которое они
обозначают, к физическим причинам реальное значение. Надеюсь, что эту
теорию не будут оспаривать с помощью предшествующих теорий, ибо цель
этой теории — выявить неопределенность существующих понятий. Впрочем,
если кому-нибудь вздумается внести путаницу в эту теорию, то он этого
легко достигнет, используя существовавшую до сих пор неопределенность
слова «емкость» и ряда других, для предотвращения чего я сделал все от
меня зависящее. 

118 

10 

Первым действием Солнца на Землю было, несомненно, пробуждение ее
магнетического свойства; таким образом, закон полярности есть всеобщий
закон мироздания, который на каждом подчиненном небесном теле каждой
отдельной планетной системы столь же действен, как внутри нашей
планетной системы на Земле. Те, кто надеялся свести феномен всеобщего
тяготения к физическим причинам, могли бы обрести слабый проблеск
подобной надежды в следующей идее: поскольку и магнетическая гравитация
механически (посредством толчка) вообще объяснена быть не может, но
объяснима лишь динамически (причиной, сообщающей движение на
расстоянии), то, если бы они приняли в качестве подобной причины
всеобщее тяготение, это меньше противоречило бы здравой философии, чем
гипотеза утяжеляющих частиц. 

В дополнение замечу только, что положительный элемент в магнетизме,
безусловно, тот же, который открывается в свете, но магнитная полярность
Земли, несомненно, есть самое изначальное явление всеобщего дуализма,
который в физике до конца выведен быть не может, а должен быть просто
принят в качестве предпосылки и который в электрической полярности
выступает уже на значительно более глубокой ступени, пока наконец не
исчезает — по крайней мере для обычного взора — в разнородности двух
видов воздуха вблизи Земли и, наконец, в одушевленных организациях (где
он формирует новый мир). 

О ВОЗНИКНОВЕНИИ ВСЕОБЩЕГО ОРГАНИЗМА 

Sceldes Musae. paullo maora canamus. 

Vrg 

1. Об изначальной противоположности 

между растением и животным 

В последнее время часто говорили, что растительность и жизнь следует
рассматривать как химические процессы; насколько это справедливо, будет
показано далее. Странно, впрочем, что эту мысль не использовали для
выведения из нее изначального различия между растительной и животной
жизнью. 

119 

Прежде всею нам известны два главных процесса, от которых зависит
большинство изменений в телах неорганической природы, процессы,
связанные с господствующей во всей природе противоположностью между
положительным и отрицательным началами сгорания. Природа, которая любит
смешения и, без сомнения, пришла бы к всеобщей нейтрализации, если бы
постоянное влияние чуждых ей принципов не заставляло ее останавливаться
в собственном созидании, сохраняет себя в вечном круговороте, разъединяя
на одной стороне то, что связывает на другой, и соединяя здесь то, что
разъединила там. 

Так, значительная часть ее процессов носит дефлогистизирующий характер,
но их уравновешивают постоянные флогистизирующие процессы, и, таким
образом, никогда не может возникнуть всеобщее единообразие. 

Поэтому мы сначала будем исходить из двух основных классов организаций,
один из которых возникает и продолжается в поддерживаемом природой
процессе раскисления, другой — в постоянном процессе окисления. 

Выше мы уже напоминали, что окисление и дефлогистизация, флогистизация и
раскисление — относительные понятия, которые могут быть по отношению
друг к другу положительными или отрицательными, но каждое из которых
выражает не что иное, как определенное отношение. 

Следовательно, там, где природа поддерживает процесс редукции, или
раскисления, будет непрерывно создаваться флогистическая материя, что,
несомненно, относится к растениям; ибо, когда их лишают всеобщего
средства редукции, света, они становятся блеклыми и бесцветными; как
только они попадают под действие света, они обретают цвета — это лучшее
доказательство того, что в них вырабатывается флогистическое вещество.
Оно (в качестве отрицательного) выступает, как только исчезает
положительное и наоборот. Таким образом, во всей природе ни одно из этих
начал не существует само по себе или вне взаимоотношения с
противоположным ему. 

Если вегетация заключается в постоянном раскислении, то жизненный
процесс, напротив, состоит в непрерывном окислении; при этом не следует
забывать, что растительность и жизнь состоят только в самом процессе —
поэтому предметом особого исследования является выяснение того, какими
средствами природа достигает непрерывности этого процесса, какими
средствами она достигает того, чтобы, например, в теле животного, пока
оно живет, никогда не возникал конечный продукт; ибо совершенно
очевидно, что 

120 

жизнь состоит в непрерывном становлении и что каждый продукт именно
потому, что он продукт, мертв. Этим объясняется и колебание природы
между различными целями __ достигнуть равновесия противоположных начал и
вместе с тем сохранить дуализм (в котором только и сохраняется она
сама); в этом колебании природы (при этом продукт никогда не
достигается), собственно, и обретает свое длящееся пребывание каждое
одушевленное существо. 

Дополнение 

С тех пор как открыли, что растения под действием света выделяют
жизненный воздух, а животные, напротив, в процессе дыхания этот воздух
разлагают и выдыхают непригодный для дыхания воздух, уже нет
необходимости, поскольку выявлено такое изначальное внутреннее различие
между двумя организациями, выискивать внешние признаки различия — такие,
например (по Хедвигу ). что после оплодотворения растения теряют свои
органы размножения; тем более что все эти признаки, подобно
непроизвольности движения растений (в частности, при принятии пищи, так
как, по остроумному замечанию Бургаве, у растения желудок находится в
корне, а у животного — корень в желудке) или отсутствию нервной системы
у растений, в своей совокупности должны быть выведены, как я покажу в
дальнейшем, из названной основной противоположности. 

Ведь заранее ясно, что, поскольку растение выдыхает жизненное начало, а
животное удерживает его, животное должно обладать значительно большей
спонтанностью и способностью изменять свое состояние, чем растение.
Далее, что животное, поскольку оно в самом себе порождает жизненное
начало (посредством разложения воздуха), должно значительно меньше
зависеть от времени года, климата, чем растение, в котором жизненное
начало развивается только под действием света (из питающей его воды) и
непрерывно выводится посредством того же механизма, посредством которого
оно развивается. 

Вегетация есть отрицательный жизненный процесс. В самом растении нет
жизни, растение возникает только посредством развития жизненного начала
и обладает в этом отрицательном процессе лишь видимостью жизни. В
растении природа разделяет то, что она в животном объединяет. Животное
обладает жизнью в самом себе, так как оно само 

121 

беспрерывно порождает животворное начало, которого растение лишается
из-за чужого влияния. 

Поскольку вегетация есть процесс, обратный жизни, нам будет дозволено в
дальнейшем уделять внимание преимущественно положительному процессу, тем
более что наша физиология растений еще очень мало развита; к тому же
более естественно определять отрицательное посредством положительного,
чем положительное посредством отрицательного. 

2. О противоположных началах животной жизни 

Понятие жизни должно быть сконструировано, т. е. оно должно быть
объяснено в качестве явления природы. Возможны лишь три случая. 

А. Либо основание жизни целиком и полностью находится в самой животной
материи. 

Это допущение опровергается самым обычным опытом, так как достаточно
очевидно, что внешние причины также воздействуют на жизнь. Впрочем, в
таком смысле ни один разумный человек и не утверждал ничего подобного.
Однако часто, когда какой-либо вопрос слишком сложен для человеческого
рассудка, этот вопрос упрощается, получая любой смысл, который позволяет
легко найти на него ответ, хотя это уже ответ на совсем другой вопрос.
Речь идет не о том, что жизнь зависит от веществ, которые тело получает
извне, например посредством дыхания, пищи и т. д., ибо восприятие этих
веществ уже предполагает саму жизнь. Мы знаем, что продолжение нашей
жизни зависит от разложения воздуха, которое совершается в легких,
однако это разложение уже само есть функция жизни; нам же надлежит
сделать понятной саму жизнь, начало жизни. 

Подлинный смысл приведенного выше положения должен был бы,
следовательно, быть таков: первопричина (а не подчиненные условия) жизни
заключена в самой животной материи, и это определенное таким образом
положение здравая философия должна априорно отрицать, даже если оно
представляется неопровержимым на основе опыта. 

Верх бессмыслицы в философии утверждать, что жизнь есть свойство
материи, противопоставляя всеобщему закону инертности то, что нам
все-таки известно в качестве исключения из этого правила,— одушевленную
материю. При этом либо в понятие животной материи уже включают причину
жизни, непрерывно воздействующую на животную 

122 

субстанцию (следовательно, действующую и внутри животной материи), и
тогда анализ не составляет трудности; однако речь идет не об анализе, а
о (синтетической) конструкции понятия животной жизни. Либо исходят из
того, что вообще нет необходимости в положительной причине жизни и что в
теле животного все уже настолько смешано и переплетено, что из этого
сами собой возникают изменения в смешении, а из них — сокращения
животной материи, примерно так, как сама по себе разлагается
определенная смесь средних солей (таково, по-видимому, действительное
мнение знаменитого господина Райля из Галле 6). Если смысл этого
утверждения таков, то я попросил бы ответить мне прежде всего на
следующие вопросы. 

Нам известно (нам должно быть разрешено принять сначала твердую
отправную точку, ибо у нас нет основания предполагать, что физиологи, с
которыми мы имеем дело, обладают достаточно определенным понятием о
химии и химических опытах), нам известно, что различные субстанции,
соприкасаясь, приводят друг друга в движение (наиболее ясное
доказательство того, что они инертны, так как они двигаются не по
отдельности, а только находясь во взаимодействии друг с другом). Нам
известно также, что это движение, которое покоящееся тело создает в
покоящихся телах, не может быть объяснено законом толчка, и их взаимное
притяжение мы также не можем связать с их удельным весом. (Что же можно
сказать о натурфилософах, которые полагают, что в животном теле все
происходит посредством избирательного притяжения, а само избирательное
притяжение рассматривают как проявление силы тяжести!) Поэтому мы ищем
иного объяснения этих явлений и утверждаем, что они относятся к более
высокой сфере действий природы, чем те, которые основаны на законах
толчка или тяжести. Мы утверждаем, что материя сама есть только продукт
противоположных сил; если они достигают в материи равновесия, то всякое
движение будет либо положительным (отталкиванием), либо отрицательным
(притяжением); только если это равновесие нарушено, движение становится
положительным и отрицательным одновременно; тогда возникает
взаимодействие двух изначальных сил. Подобное нарушение изначального
равновесия происходит при химических действиях, поэтому каждый
химический процесс есть как бы становление новой материи, и то, чему
философия учит нас априорно, что всякая материя есть продукт
противоположных сил, становится в каждом химическом процессе наглядным. 

123 

С подобным представлением мы обретаем более высокое понятие о химических
действиях, а тем самым получаем и право применять их по аналогии к
объяснению некоторых процессов, происходящих в животном теле. Ибо все
подлинные физиологи едины в том, что действия животной природы не могут
быть объяснены исходя из законов толчка или тяжести. То же относится и к
химическим действиям, поэтому мы можем заранее предположить, что между
двумя этими областями существует известная аналогия. 

Следует добавить, что сущность организации состоит в нераздельности
материи и формы, в том, что материя, называемая организованной, до
бесконечности индивидуализирована; следовательно, если речь идет о
возникновении животной материи, требуется обнаружить движение, в котором
материя возникает одновременно с формой. Однако изначальная форма вещи
вообще не есть нечто для себя пребывающее, так же как и материя;
следовательно, обе они должны возникнуть посредством одного и того же
действия. Но материя возникает лишь там, где порождается определенное
качество, ибо материя не есть нечто отличное от своих качеств.
Следовательно, мы видим, что материя возникает только в химических
действиях, тем самым химические действия — единственные, исходя из
которых мы можем понять образование материи в определенной форме. 

Поэтому не ошибаются те, кто полагает, что в химических проникновениях
можно познать тайный метод природы, которым она пользуется в своем
постоянном индивидуализировании материи (в отдельных организациях). И
неудивительно, что начиная с древнейших времен, когда люди впервые
проникли в химические силы материи, они увидели в них как бы присутствие
природы. «Ничто,— столь же истинно, сколь прекрасно, говорит господин
Баядер в своей глубокомысленной работе «Начала физиологии» — ничто не
может сравниться с энтузиазмом (который, впрочем, большей частью
вырождался в мечтательную бессмыслицу) и с совершенно особым
благоговением перед природой, которым преисполнены древнейшие наблюдения
над химическими действиями природы; известны и плоды, которыми мы
обязаны этому энтузиазму; противоположная, механистическая, система не
дала ничего подобного этому». Мы отнюдь не предполагаем в нашем
объяснении процессов животной жизни исключить аналогии с химическими
процессами, более того, процесс ассимиляции и воспроизведени 

124 

мы будем объяснять, пользуясь только такими аналогиями, хотя должны
признаться, что и это лишь необходимость, вызванная недостаточным
знанием (поскольку химические действия нам более известны, чем действия
животного тела), ибо ведь гораздо естественнее было бы, вместо того
чтобы называть химическим процессом вегетацию и жизнь, наоборот,
называть ряд химических процессов несовершенными процессами организации;
ведь легче понять, как всеобщее стремление природы к формированию в
конце концов затихает в мертвых продуктах, чем обратное — как
механическая склонность природы создавать кристаллизации очищается,
возвышаясь до растительных и живых образований. 

Предпослав все это, мы просим ответить нам на следующие вопросы. 

. Мы не только допускаем, но утверждаем, что образование животной
материи может быть объяснено лишь по аналогии с химическим процессом, но
при этом видим, что это образование, где бы оно ни происходило, всегда
уже предполагает жизнь. Как же вы намереваетесь с помощью вашей
химической терминологии (ибо вы обладаете только этим) объяснить саму
жизнь? 

Жизнь не есть свойство или продукт животной материи, напротив, материя
есть продукт жизни. Организм не есть свойство некоторых созданий
природы, напротив, отдельные создания природы равны по своему числу
такому же количеству ограничений или отдельных способов созерцаний
всеобщего организма. «Я не знаю ничего более нелепого, чем превращать
жизнь в свойство вещей, тогда как, напротив, вещи суть лишь свойства
жизни, лишь ее различные выражения; ибо многообразное может только в
живом проникнуть в себя и стать единым» (Якоби. «Дэвид Юм», с 7 8).
Следовательно, не вещи суть начала организма, а, наоборот, организм есть
начало вещей. 

Существенное во всех вещах (которые не суть просто явления, а в
бесконечной последовательности ступеней приближаются к индивидуальности)
есть жизнь; акциденталъное — лишь характер их жизни, и даже мертвое в
природе не мертво само по себе, а есть лишь угасшая жизнь. 

Следовательно, причина жизни должна была бы существовать раньше материи,
которая (не живет, а) оживлена, и искать саму эту причину также следует
не в оживленной материи, а вне ее. 

Предположим, что мы соглашаемся с вами — жизнь 

125 

состоит в химическом процессе; но тогда вы должны согласиться с тем, что
химический процесс никогда не бывает непрерывным и что конечное
восстановление покоя в каждом химическом процессе свидетельствует о том,
что он был, собственно говоря, лишь стремлением к установлению
равновесия. Химическое движение длится, лишь пока нарушено равновесие.
Следовательно, вы должны сначала объяснить, каким образом и посредством
чего природа сохраняет в животном теле постоянно нарушаемое равновесие,
посредством чего она препятствует восстановлению равновесия, почему все
время сохраняется процесс и никогда не достигается продукт. Обо всем
этом до сих пор, по-видимому, не задумывались. 

3. Если основание всех изменений тела заключается в изначальном смешении
материи, то каким образом одни и те же изменения, например сокращение
сердца, постоянно повторяются, тогда как ex hypothes l9 каждое
сокращение приводит к изменению смешения, следовательно, за первым
сокращением уже не должно следовать другое, так 

как и причина (свойственное органу смешение) уже отсутствует. 4. Как
природа достигает того, что химический процесс, происходящий в животном
теле, никогда не преступает 

границы организации? Природа не может (что справедливо утверждают
противники теории жизненной силы) устранить действие всеобщего закона, и
если в организации 

происходят химические процессы, то они должны следовать тем же законам,
которым они следуют в мертвой природе. Каким же образом эти химические
процессы все 

время воспроизводят одну и ту же материю и форму или какими средствами
природа сохраняет разъединение элементов, борьба которых есть жизнь, а
соединение — 

смерть? 5. Действительно, существуют субстанции, которые посредством
одного только соприкосновения химически воздействуют друг на друга; но
существуют также соединения и разъединения, которые достигаются только с
по мощью внешних средств, например повышения температуры и т. д. Вы
говорите о жизненном процессе, так назовите 

же нам причину этого процесса! Что привносит в животную организацию
именно те вещества, из борьбы которых возникает конечный результат —
жизнь животного, или кака 

причина принуждает к действию противоречащие друг другу элементы и
разъединяет те, которые стремятся к соединению? 

126 

Мы убеждены в том, что на ряд этих вопросов может быть дан ответ, по
также и в том, что вся химическая физиология, пока она не дает подлинных
ответов на эти вопросы, является не более чем игрой понятиями и не имеет
никакой реальной ценности, более того, лишена смысла и разумности.
Однако мы должны признать, что до сих пор тщетно ждали подобного ответа
именно от тех, кто считает себя со своей химической физиологией
наибольшим авторитетом. 

В. Либо основание жизни находится целиком и полностью вне животной
материи. 

Такое мнение можно было бы приписать тем, кто ищет последнее основание
жизни только в нервной системе и полагает, что ее приводит в движение
внешняя причина. Однако большинство противников Галлера 20, помещающих
основание жизни, которую Галлер искал в раздражимости мышц, только в
нервную систему, считают, что вместе с жизнью возникает принцип действия
нервной системы в самом теле (каким образом, они не знают). Однако
поскольку подобный взгляд на принцип действия нервной системы изо дня в
день становится гипотетичнее (ибо ни один человек не может объяснить,
как он возникает в теле животного) и поскольку к тому же то, что есть
начало жизни, не может быть и продуктом жизни, то этим физиологам в
конечном счете все таки придется вернуться к поискам внешней причины
действия нервной системы и, если они ищут основание жизни только в
нервах, прийти к заключению, что основание жизни целиком и полностью
находится вне тела. 

Но если основание жизни полностью находится вне животного тела, то
приходится признать это тело абсолютно пассивным по отношению к жизни.
Однако абсолютная пассивность — совершенно бессмысленное понятие.
Пассивность по отношению к какой-либо причине означает лишь уменьшение
сопротивления этой причине. Каждому положительному началу в мире именно
поэтому необходимым образом противостоит отрицательное начало: так,
положительному началу сгорания соответствует отрицательное начало в
теле, положительному началу магнетизма — отрицательное начало в магните.
Основание магнитных явлений находится не только в магните или вне
магнита. Так и положительному началу жизни вне животной материи должно
соответствовать отрицательное начало внутри этой материи, и здесь, как и
вообще, истина заключается в соединении двух крайностей. 

. Основание жизни заключено в противоположных 

127 

началах, одно из которых (положительное) следует искать вне живого
индивидуума, другое (отрицательное) — в самом индивид у уме. 

Королларии 

Жизнь как таковая присуща всем живым индивидуумам, отличает их друг от
друга только характер их жизни. Поэтому положительное начало жизни не
может быть свойственно одному индивидууму, оно распространено во всем
творении и проникает каждое отдельное существо, как общее дыхание
природы. Так, если дозволено провести подобную аналогию, то, что обще
для всех духов, находится вне сферы индивидуальности (оно находится в
неизмеримом, абсолютном); один дух от другого отличает отрицательное,
индивидуализирующее начало в каждом из них. Всеобщее начало жизни
индивидуализируется в каждом отдельном живом существе (как в особом
мире) в зависимости от степени его рецептивности. Все многообразие жизни
во всем творении заключено в единстве положительного начала всех существ
и в различии отрицательных начал в каждом отдельном существе; поэтому
установленное нами положение содержит истину в себе самом, даже если бы
оно не подтверждалось всеми отдельными условиями жизни так, как они
открываются в каждом индивидууме. 

2 

Я не могу следовать дальше, не упомянув вкратце, как в установленном
положении объединяются и сочетаются все предшествующие системы
физиологии. 

Величие Галлера заключается в том, что, хотя он и не сумел полностью
освободиться от влияния механистической философии, он тем не менее
первым провозгласил начало жизни, необъяснимое с помощью механистических
понятий, для понимания которого он заимствовал понятие из физиологии
внутреннего чувства. 

Быть может, принцип Галлера остается в физиологии qualtas occulta 2l,
тем не менее этим выражением он уже как бы предвидел будущее объяснение
самого феномена и предсказал, что понятие жизни может быть
сконструировано только как абсолютное соединение активности и
пассивности в каждом индивидууме природы. 

128 

Следовательно, Галлер избрал наиболее истинный и совершенный для своего
времени .принцип физиологии, так как он, с одной стороны, отказался от
механистического объяснения (ибо уже в самом понятии раздражимости
заключено, что оно не может быть объяснено с помощью механических
причин), с другой — не последовал за Шталем 22 и его сверх
гипертрофированными физическими объяснениями. 

Если бы Галлер обратился к конструкции понятия раздражимости, он, без
сомнения, пришел бы к выводу, что это понятие немыслимо без дуализма
противоположных начал и, следовательно, без дуализма жизненных органов;
тогда он, конечно, не счел бы, что нервы не участвуют в явлении
раздражимости, и тем самым избавил бы нас от полемики между его (часто
фанатическими) сторонниками и защитниками единой жизненной силы,
действующей только в нервах. 

Этот спор может быть примирен лишь одним способом — объединением двух
начал, не истинных в своем обособлении; это объединение предпринял
сначала Пфафф 23, основываясь на опытных данных в своей работе о
животном электричестве и раздражимости (с. 258); тем самым он, как я
полагаю, заранее очертил границы, внутри которых должно оставаться
всякое объяснение движений животного организма. Так как именно эта
необходимость объединения двух начал для возможной конструкции понятия
животной жизни может быть выведена априорно, здесь перед нами
разительный пример того, как философия и опытное знание встречаются в
одной точке, и число таких точек совпадения в будущем, несомненно,
увеличится. 

3 Те органы, на которые постоянно и непосредственно воздействует
положительная, первая причина жизни, должны называться активными
органами; те же, на которые 

эта причина действует опосредствованно (посредством первых) ,—
пассивными органами (нервы и мышцы). Возможность процесса жизни
предполагает: а) причину, все время наново возбуждающую и беспрерывно
поддерживающую процесс посредством постоянного влияния, причину,
которая, следовательно, не может входить в самый процесс (в качестве его
составной части) или быть лишь порожденной процессом.) К самому процессу
относятся в качестве острица 

129 

тельных условии все материальные начала, борьба которых (разъединение
или соединение) и составляет самый процесс жизни. Это положение
сохраняет свою значимость и будучи перевернуто: все начала, которые сами
входят в процесс жизни (например, кислород, азот и т. д.), можно
рассматривать не как причины, а только как отрицательные условия жизни. 

с) Положительное начало жизни должно быть единым, отрицательные начала
должны быть многообразными. Сколько возможных соединений этого
многообразного в единое целое, столько же и особенных организаций,
каждая из которых представляет собой особый мир. Общее для всех
отрицательных начал жизни — то, что они служат, правда, условиями, но не
причинами жизни; мыслимые в качестве целого, они — начала раздражимости
животного организма. 

Примечай и е. Шотландец Дж. Браун полагает, правда, что животная жизнь
возникает из двух факторов (животной возбудимости и возбуждающих
потенций, exctng powers) 24, что как будто соответствует нашему
положительному и отрицательному началам жизни; однако при ближайшем
рассмотрении оказывается, что Браун понимает идо возбуждающими
потенциями начала, которые, по нашему мнению, относятся к отрицательным
условиям жизни, которым, следовательно, нельзя приписывать достоинство
положительных причин жизни. Уже во второй главе своей системы он
называет в качестве возбуждающих потенций тепло, воздух, предметы
питания, другие материи, которые поступают в желудок, кровь, отделенные
от крови жидкости и т. д. (Дж. Браун. «Система лечения». Пер. Пфаффа, с.
3). Из этого очевидно, что шотландцу будет придано слишком большое
значение, если полагать, что он возвысился до понимания высших начал
жизни; больше соответствует истине утверждение, что он остановился на
более низкой ступени. В противном случае он не мог бы сказать: «Что
такое возбудимость, мы не знаем, не знаем также, как она аффинируется
возбуждающими потенциями. В этом вопросе, как и во многих других, мы
должны держаться только опыта и тщательно избегать скользкой стези
исследования непонятных в целом причин, этого ядовитого змея философии»
(с. 6). 

Из этого места, как и из многих других мест книги Брауна, явствует, что
он имел в виду некий субстрат возбудимости, что в самом деле является
весьма нефилософским понятием, и создать с его помощью нечто философское


130 

было бы в самом деле сомнительным предприятием. Суть ,3 следующем:
возбудимость есть синтетическое понятие, оно выражает многообразие
отрицательных начал; однако Браун не считает его таковым, в противном
случае он мог бы подвергнуть его анализу. Браун мыслит возбудимость как
нечто просто пассивное в жизни животного организма. Однако просто
пассивное в природе — бессмыслица. Если же считать понятие
синтетическим, то оно выражает только общее (комплекс) всех
отрицательных условий жизни, в число которых попадают броуновские
возбуждающие потенции, вследствие чего для подлинно положительного
начала жизни еще остается свободное пространство. 

Это смешение возбуждающих потенций с положительной причиной жизни
наиболее естественным образом объясняет примитивность броуновского
представления о жизни и ничтожность всей его системы, что и заметил в
своей работе Баядер в его «Началах» (с. 58). Впрочем, здесь речь идет о
Брауне только как о физиологе, которым его провозгласили его сторонники;
его заслуги в качестве (чем он только и хотел быть) будут получать все
большее признание, так как непосредственный источник всех болезней,
несомненно, следует искать в отрицательных условиях жизни, откуда Браун
и взял свое основание для классификации болезней. 

3. Об отрицательных условиях жизненного процесса 

1 

Отрицательное условие жизненного процесса есть антагонизм отрицательных
начал, который поддерживается беспрерывным воздействием положительного
начала (первопричиной жизни). 

Для того чтобы этот антагонизм был в живом существе постоянным, в нем
непрерывно должно нарушаться равновесие начал. Основание этого также не
может находиться в самом живом индивидууме. Здесь вновь выступает
изначальная противоположность между растением и животным. Поскольку в
растении поддерживается процесс раскисления, равновесие в растительном
организме нарушается причиной, которая способна повсюду выделять
кислород. Лаковой является свет. Всем известно, что процесс вегетации
состоит в разложении воды, поскольку дефлогистизирующее начало
выделяется из растения, горючее же остаетс 

131 

в нем. В той мере, в какой посредством воздействия света растения
выделяют жизненный воздух, они притягивают на всей своей поверхности
влагу; создается впечатление, что этот процесс развивается сам собой,
так как равновесие непрерывно нарушается и непрерывно восстанавливается.
Поэтому воздействие света (как правило) есть первое условие всякой
вегетации. 

Хочу заметить, что считать свет причиной растительной жизни было бы тем
не менее заблуждением; свет относится только к числу возбуждающих
потенций, только к отрицательным условиям процесса вегетации, причина
которой должна быть совсем иной, что становится совершенно ясно,
например, из того, что ни воздействием света, ни раздражимостью сосудов
растений невозможно объяснить, почему вода поднимается в растениях; сама
эта раздражимость может быть объяснена лишь при условии положительной,
постоянно на нее воздействующей, отличной от света причины, так как,
если при неизменной структуре каналов, даже при сохраняющейся
эластичности сосудов, по которым проходит воздух и т. д., растение тем
не менее внезапно (неизвестно почему) погибает, в нем прекращается
всякое движение, вследствие чего сами специалисты по физиологии
растений, которым мы обязаны точнейшим знанием микроскопических сосудов
растений, в конце концов возвращаются «к движущей и толкающей силе (что,
впрочем, оказывает естествознанию весьма незначительную услугу) и к
жизненному началу, создающему посредством строго упорядоченного движения
все, что происходит в природе» (см. Хедвиг. «De lbrae vegetalbus ortu»,
с. 27 и афоризмы Гумбольдта, относящиеся к химической физиологии
растений 26). 

2 

В животном мире должно происходить прямо противоположное тому, что
происходит в растении. Поскольку животная жизнь есть дефлогистизирующий
процесс, то равновесие отрицательных начал в животном должно постоянно
нарушаться тем, что оно принимает и вырабатывает флогистическую материю,
и уже по одному тому животное должно быть способно к произвольному, как
кажется, движению. Поэтому два отрицательных начала жизни в теле
животного — это флогистическая материя и кислород (как бы тяжести на
рычаге жизни), и их равновесие должно непрерывно нарушаться и
восстанавливаться вновь. Это возможно только вследствие того, что
животное, 

132 

вырабатывая флогистическую материю, разлагает в дыхании кислород и
наоборот. 

Множество опытных данных устраняет всякое сомнение в том, что между
разложением воздуха и флористическим процессом в теле животного
существует прямое взаимоотношение. Количество воздуха, разлагаемого
животными, вообще соответствует не столько их массе, сколько
происходящему в них жизненному процессу; так, в легких более подвижных
животных, например птиц, разложение воздуха происходит в неизмеримо
большей степени, чем в легких более медлительных, хотя и превышающих
других по своей массе животных. Количество пищи, необходимой животному,
также не находится в прямом и точном соответствии с его массой;
медлительный верблюд может в переходах по пустыне в течение многих дней
терпеть голод; быстрее дышащая лошадь значительно скорее требует
возмещения потребленного флогистического вещества. Каждое животное в
период переваривания разлагает, приводит в негодность, значительно
большее количество воздуха, чем в состоянии голода. 

Если в теле преобладает дефлогистизирующее начало, у животного возникает
(по Гиртаннеру 2/) то состояние неудовлетворенности, которое называют
голодом. Животное, как будто произвольно удовлетворяя голод, в
действительности лишь подчиняется необходимому закону, в силу которого
отрицательные начала жизни должны постоянно восстанавливаться. В
процессе утоления голода флогистическое начало получает перевес; одного
дыхания (быстро переваривающих пищу животных) недостаточно для того,
чтобы восстановить равновесие, возникает жажда, которая утоляется водой
(как средством дефлогистизирующего начала), а быстрее всего —
кисловатыми, всегда одновременно и охлаждающими напитками (вспомним, что
кислород является всеобщим основанием увеличения теплоемкости). И таким
образом антагонизм отрицательных начал жизни сохраняется посредством
постоянного чередования в преобладании одного над другим. 

3 

Равновесие отрицательных начал жизни должно все время нарушаться и
восстанавливаться. Следовательно, сначала должна быть разложена
флогистическая материя, поступающая в тело с пищей; те составные ее
части, которые с большим трудом соединяются с кислородом, должны 

133 

быть выведены, и остаться должны только те, которые сохраняют более
устойчивое равновесие с кислородом. Посредством каких действий природа
совершает это разложение, мы точно указать не можем, но уже теперь можно
обозначить все ступени разложения, которое вещество природы проходит в
теле. 

Животные бывают травоядными или плотоядными. Основные составные части
растительной пищи — углерод, водород, кислород; в пище плотоядных
животных наряду с ними содержится в преобладающем количестве азот.
Прежде всего природа занята тем, чтобы вывести эти различные вещества из
их соединения; уже в органе переваривания пищи водород отделяется от
других ее составных частей. В этом разделении посредством неизвестного
нам механизма уже участвуют лимфатические сосуды, которые сразу же
поглощают то, что наиболее доступно ассимиляции. [...] 

Совершенно очевидно, что все действия природы, предшествующие
ассимиляции, имеют своей целью отделение азота (в качестве главной
составной части животной материи) от остальных веществ пищи.
Следовательно, механизм животной жизни состоит преимущественно в том,
чтобы при прохождении питательных соков через различные органы
преобладание над другими веществами постепенно получил азот. До этого
предела новейшая химия вела нас уверенно (см. прекрасную работу Фуркруа
о возникновении животных субстанций в «Химической философии», немецкий
перевод, с. 49 28). 

Однако нам недостаточно знать, что дело обстоит именно так: мы хотим
знать, почему это необходимым образом может быть только так, а не иначе.
Ответ на этот вопрос дают установленные нами выше принципы. 

4 

Как только равновесие отрицательных начал в теле нарушается, природа
спешит его восстановить. Однако это равновесие может быть лишь
динамическим, т. е. подобным равновесию температуры в системе тел (в
соответствии с приведенным выше объяснением). Предположим, что в некой
системе тел количество теплоты увеличивается вследствие внешнего
влияния; тогда природа могла бы обрести равновесие, если бы она
постоянно увеличивала в той же пропорции теплоемкость тел. В теле
животного природа стремится постоянно сохранять равновесие между 

134 

кислородом и флогистическим веществом. Поскольку в том же отношении, в
котором телами воспринимается флогистическое вещество, в дыхании
разлагается кислород, весь процесс анимализации в живом теле направлен,
по видимому, на то, чтобы увеличить его емкость по отношению к кислороду
до такой степени, при которой два противоположных начала оказываются в
полном равновесии. Это происходит в результате того, что в тело
непрерывно поступает азот. В здоровом организме природа должна была бы,
как правило, достигать этого равновесия по совершении процесса
ассимиляции. Но, так как одно из отрицательных начал (кислород) все
время поступает в тело, равновесие может быть лишь мгновенным и должно
сразу же, как только оно достигается, вновь нарушаться; в этом
непрерывном восстановлении и нарушении равновесия только и состоит
жизнь. 

Что природа, непрерывно доставляя телу азот (в чем, собственно, и
состоит сущность питания), действительно достигает своей цели —
восстановить равновесие отрицательных начал жизни, явствует из следующих
замечаний. 

Азот, распространенный в атмосфере,— не горючее вещество, и до сих пор
соединить его с кислородом можно было лишь посредством электрической
искры. На том, происходит ли нечто подобное в теле, мы пока
останавливаться не будем; заметим только, что именно это вещество,
будучи до известной степени окислено, получает наибольшую емкость по
отношению к кислороду, в результате чего оно посредством простого
соприкосновения в большом количестве и с большой скоростью освобождает
кислород. Таким образом, намерение природы при увеличении количества
азота в теле состоит только в том, чтобы восстановить динамическое
равновесие отрицательных жизненных начал в теле, так как это вещество
превосходит все остальные способностью удерживать кислород. Я не буду
здесь останавливаться на том, посредством какого механизма и каким
образом это происходит. Заблуждаюсь ли я или этим природа действительно
одновременно заложила и первооснову раздражимости, одного из основных
свойств животной материи? 

П римечани е. Только представив себе, что пар, который окружает земной
шар, таким же непонятным образом, как животный организм, соединяет в
себе оба элемента, столкновение которых как будто составляет жизнь, мы
увидим, какой смысл заключен в том, что (по выражению Лихтенберга) все
(во всяком случае наиболее 

135 

прекрасное из того, что существует на Земле) составилось из пара. В
самом деле, если тайна жизни заключена в столкновении отрицательных
начал, одно из которых как будто борется против жизни (азот), а другое
все время возбуждает ее вновь, то можно считать, что в атмосфере природа
уже создала набросок всеобщей жизни на земле, и человек, если он не
хочет считать себя созданным из комка земли, должен хотя бы признать,
что происхождение из эфира, которое он хотел бы рассматривать как своего
рода достояние, он разделяет со всеми одушевленными творениями. 

Поскольку положительное начало жизни и организма абсолютно едино,
организации могут отличаться друг от друга только своими отрицательными
началами. 

Новейшая химия считает отрицательным началом вегетации углерод; но так
как он (изначально по крайней мере) сам, безусловно, был продуктом
вегетации, то вряд ли можно сомневаться в том, что горючая составная
часть воды по существу есть изначально отрицательное начало вегетации,
из чего по аналогии следует, что распространенная по всей земле вода
содержит в себе первый набросок вегетации, так же как повсюду разлитый
воздух содержит в себе первый набросок всей жизни. 

Если природа в мертвых субстанциях (в воде или атмосферном воздухе)
достигла соединения противоположных начал, то в организованных существах
она это соединение вновь устранила; однако вегетация и жизнь существуют
только в самом процессе разъединения и соединения, и совершенное
разъединение, так же как и совершенное соединение, есть начало смерти. 

Распространенный во всей природе дуализм элементов замыкается, таким
образом, как в узком кругу, в организациях Земли, что может быть
наглядно представлено следующей схемой: 

Азот Кислород Водород 

Удушливый воздух Жизненный воздух Горючий воздух 

Атмосферный воздух Вода 

Животная жизнь (посредством Растительная жизнь (посредразложения
жизненного возрастом разложения воды и по духа и порождения воды в дни
рождения жизненного воздуха, , в испарении и т. д.) в выдыхании и т. д.)


Непосредственная цель природы в описанном здесь процессе есть только сам
процесс, только постоянное нарушение и восстановление равновесия
отрицательных начал 

136 

в теле: то, что как бы исподволь возникает в этом процессе я самого
процесса случайно и не есть непосредственная цель природы. 

А 

1. Прежде всего природа не может изъять материальные начала жизни из
действия всеобщих законов, которым она сама изначально подчинила
материю. Следовательно, оду 

шевеленной материи, как и всякой другой, присуще постоянное стремление
равновесию; там, где равновесие достигнуто, царит покой. Так, в каждом
теле, в котором природа поддерживает органический процесс, должен
образоваться осадок мертвой материи (рост, питание). Но этот осадок —
лишь явление, сопутствующее жизненному процессу, а не самый процесс.
Следовательно, происхождение животной материи в жизненном процессе
совершенно случайно,— так и должно быть (в соответствии с понятием
организации); питание и осадок мертвой материи (которая своей тяжестью в
конце концов подавляет саму жизнь, если она не подавляется прежде
другими случайными обстоятельствами, когда количество твердых частей в
теле по сравнению с жидкими чрезмерно возрастает) — не что иное, как
слепое действие природы, которое проистекает из необходимых,
господствующих в неорганической и органической природе законов вопреки
действительному намерению природы и как бы против ее воли (nvta natura) 

в качестве следствия, которое она не может предотвратить. Тем не менее
природа не полностью предоставляет органическую материю мертвым силам
притяжения, но 

в этом стремлении и противодействии инертной, требую щей равновесия
материи и одушевленной, ненавидящей равновесие природы мертвая масса
принуждается к соединению по крайней мере в определенной форме и образе,
и эта форма именно потому представляется силе человеческого суждения
целью природы, что она не могла бы 

возникнуть, если бы природа, пока это было возможно, не разъединяла эти
элементы и таким образом не принуждала их как бы уйти от нее, лишь
приняв определенную (как 

будто соответствующую ее целям) форму. Этим объясняется абсолютное
соединение необходимости и случайности в каждой организации. Что
животная материя вообще 

возникает, не может представляться нам целью природы, потому что такое
возникновение происходит только вследствие действия слепых необходимых
законов. Но что эта 

материя принимает в своем образовании определенную 

137 

форму, мы можем мыслить лишь как случайное следствие действия природы и,
значит, лишь как цель персонифицированной природы, ибо механизм природы
не с необходимостью создает определенное образование. 

Подлинный химический процесс жизни объясняет нам, следовательно, только
слепые и мертвые действия природы, которые происходят как в
одушевленном, так и в мертвом организме, но не объясняет, как сама
природа как бы сохраняет свою волю в действиях этих мертвых, слепых сил
в одушевленном существе; это явствует из целесообразного образования
животной материи и, очевидно, может быть объяснено только из начала,
которое находится вне сферы химического процесса и не входит в него. 

Дополнени 

. Если мы проследим происхождение понятия организации, то обнаружим
следующее. 

В механизме природы мы познаем (если мы не рассматриваем его как целое,
возвращающееся к самому себе) только последовательность причин и
действий, которые не есть нечто само по себе пребывающее, остающееся,
длящееся,— короче говоря, не есть то, что создавало бы собственный мир и
было бы чем-то большим, чем простое явление, возникающее в соответствии
с определенным законом и затем в соответствии с другим законом
исчезающее. 

Если бы эти явления можно было удержать или если бы природа сама
заставила действовать материальные начала, которые проходят и исчезают в
отдельных явлениях, внутри определенной сферы, то эта сфера стала бы
выражать нечто пребывающее, неизменное. Постоянными были бы тогда не
явления внутри этой сферы (ибо они и здесь возникали бы и исчезали,
исчезали бы и опять возникали) — постоянной была бы сама сфера, внутри
которой находились бы эти явления; сама эта сфера не могла бы быть
только явлением, ибо она была бы тем, что возникло в борьбе этих
явлений, продуктом и как бы понятием {остающимся) этих явлений. 

То, что есть понятие, именно потому есть нечто фиксированное,
покоящееся, памятник исчезающих явлений; меняющимися в каждом продукте
были бы явления, продуктом которых он является; неизменным было бы
только понятие (определенной сферы), которое эти явления вы 

138 

суждены беспрерывно выражать; в этом целом было бы абсолютное соединение
меняющегося и неизменного. 

Поскольку (появляющееся) неизменное в этой вещи есть лишь продукт
(понятие) совместно действующих причин, оно само не может быть чем-то,
различающимся лишь по своим действиям, оно должно быть чем-то, имеющим
различия в самом себе, и это само по себе сущее, абстрагированное от
всяких действий, которыми оно располагает, есть то, что оно есть, короче
говоря, нечто в самом себе целое и замкнутое (n se teres atque
rotundum). 

Так как понятие этого продукта выражает нечто действительное лишь
постольку, поскольку оно есть понятие одновременных явлений и поскольку,
наоборот, эти явления не суть нечто пребывающее (фиксированное), ибо они
действуют внутри этого понятия, то в этом продукте явление и понятие
должны быть неразрывно связаны. 

Неизменное в этом продукте есть, правда, только понятие, которое
выражено в этом продукте, но так как материя и понятие в этом продукте
неразрывно соединены, то и в материи этого продукта должно заключаться
нечто нерушимое. 

Но материя сама по себе нерушима. С этой изначальной нерушимостью
материи связана всякая реальность, связано непреодолимое в нашем
познании. Однако об этой (трансцендентальной) нерушимости материи здесь
речь идти не может. Следовательно, речь здесь пойдет об эмпирической
нерушимости, т. е. о такой, которая присуща не материи как таковой, а
этой материи, в качестве определенной. 

Но определенной материю делает либо ее внутренняя сущность, ее качество,
либо ее внешнее, ее форма и образ. Однако каждое внутреннее
(качественное) изменение материи открывает себя внешне посредством
изменения степени ее сцепления. Так же форма и образ материи не могут
быть изменены так, чтобы, хотя бы частично, не было снято ее сцепление.
Общее понятие разрушаемости определенной материи как таковой есть,
следовательно, изменяемость ее сцепления, или ее делимость (поэтому и
химическое растворение без совершенного деления не может быть мыслимо
бесконечным). 

Следовательно, материя упомянутого продукта может быть нерушимой лишь
постольку, поскольку она совершенно неделима, не как материя вообще (ибо
постольку она должна быть делимой), но как материя этого определенно 

139 

го продукта, т. о. поскольку она выражает это определенное понятие. 

Следовательно, она должна быть делимой и неделимой одновременно, т. е.
делимой и неделимой в различном смысле. Более того, она должна быть в
одном смысле неделима, лишь поскольку в другом смысле она делима. Она
должна быть делима, и делима, как каждая материя, бесконечно, неделима,
как эта определенная материя, также бесконечно, т. е. так, что
посредством бесконечного деления в ней не окажется ни одной части,
которая не представляла бы целое, не отражала бы целого. 

Отличающий этот продукт характер (то, что изымает его из сферы просто
явлений) есть, следовательно, его абсолютная индивидуальность. 

Продукт должен быть неделимым (согласно понятию) лишь постольку,
поскольку он делим (в своей явленности). Следовательно, в нем должны
быть различимы части. Но части (речь идет не об элементах, ибо они,
несмотря на то что таково представление обычной физики,— не части, а
сущность самой материи) могут быть различены только по форме и образу. 

Следовательно, первый переход к индивидуальности есть придание материи
формы и образа. В обыденной жизни все, что само по себе или посредством
человеческих рук обрело фигуру, рассматривается как индивидуум, и с ним
обращаются как с таковым. Поэтому можно априорно вывести заключение, что
каждое твердое тело обладает своего рода индивидуальностью, а также что
каждый переход из жидкого состояния в твердое связан с кристаллизацией,
т. е. с формированием в определенный образ; ибо сущность жидкого тела и
состоит в том, что в нем нет ни одной части, которая отличалась бы от
другой фигурой (в абсолютной непрерывности, т. е. неиндивидуальности
своих частей), напротив, чем совершеннее этот процесс перехода, тем
определеннее фигура не только целого, но и его частей. (Из химии
известно, что кристаллизация является правильной лишь в том случае, если
она происходит спокойно, т. е. если свободный переход материи из жидкого
в твердое состояние тела не нарушается.) 

Удивительно, что и в общепринятом словоупотреблении (против которого
недавно некоторые протестовали, не замечая, в чем его серьезное
основание) материальные причины, в которых ни одна часть не может быть
различена, называют жидкостями: так говорят об электрической, магнитной
жидкости (flude electrque, magnetque). 

140 

Человеческое искусство состоит в том, чтобы придавать грубой материи не
столько нерушимость, сколько разрушимостъ. т. е. это искусство способно
достигнуть той нерушимости, которую природа достигает во всех своих
продуктах, лишь до известной границы. О разрушимости грубой материи
говорят только тогда, когда человеческим искусством ей придана
определенная форма. Знаток древностей способен (или во всяком случае
делает вид, что способен) определить по отломленной голове не только
статую, которой она принадлежала, но часто даже и эпоху, к которой эта
статуя относится. Однако познаваемость целого по его части, которая в
продуктах природы (если не для вооруженного глаза, то для более острого
проникающего взора) уходит в бесконечность, в продуктах искусства
никогда не уходит в бесконечность, в чем и проявляется несовершенство
человеческого искусства, обладающего в отличие от природы властью не над
всепроникающими, а только над поверхностными силами. 

Таким образом, понятие нерушимости каждой организации свидетельствует
только о том, что в ней, даже в бесконечности, нет части, в которой не
продолжало бы сохраняться целое или из которого нельзя было бы познать
целое. Но познанным одно из другого может быть лишь в том случае, если
оно есть действие или причина этого другого. Поэтому из понятия
индивидуальности следует двоякое воззрение на каждую организацию,
которая в качестве идеального целого есть причина всех своих частей (т.
е. самой себя в качестве реального целого) и в качестве реального целого
(поскольку у нее есть части) есть причина самой себя в качестве
идеального целого; в этом можно без труда познать вышерассмотренное
абсолютное соединение понятия и явления (идеального и реального) в
каждом продукте природы и прийти к конечному определению, что каждое
истинно индивидуальное существо есть одновременно действие и причина
самого себя. Такое существо, которое мы должны рассматривать как
являющееся одновременно причиной и действием самого себя, мы называем
организованным (анализ этого понятия дал Кант в «Критике способности
суждения»), поэтому то в природе, что носит характер индивидуальности,
должно быть организацией, и наоборот. 

2. В каждой организации индивидуальность (частей) бесконечна. (Это
положение, хотя оно и недоказуемо на опыте в качестве конститутивного
принципа, должно быть положено в основу каждого исследования по крайней
мере 

141 

в качестве директивного; даже в обыденной жизни мы считаем организацию
тем более совершенной, чем дальше мы можем проследить эту
индивидуальность.) Следовательно, сущность организующего процесса должна
состоять в бесконечной индивидуализации материи. 

Однако часть организации всегда индивидуальна лишь постольку, поскольку
в ней познаваемо и как бы выражено целое организации. Это целое и само
состоит только в единстве жизненного процесса. 

Следовательно, в каждой организации должно господствовать полнейшее
единство жизненного процесса применительно к целому и одновременно
полнейшая индивидуальность жизненного процесса применительно к каждому
отдельному органу. Соединить то и другое можно только, если принять, что
один и тот же жизненный процесс бесконечно индивидуализируется в каждом
отдельном существе. Здесь мы еще не дадим физиологического объяснения
этого положения; оно установлено априорно, и этого пока нам достаточно.
Однако в этом положении содержится другое положение, которое и
представляет для нас здесь существенный интерес. 

«Индивидуальность каждого органа объяснима только из индивидуальности
процесса, посредством которого он создан». Индивидуальность органа мы
познаем отчасти по его изначальному составу, отчасти по его форме и
образу, или, вернее, индивидуальный орган есть не что иное, как этот
определенный индивидуальный состав в соединении с этой определенной
формой материи. Поэтому ни химический состав, ни форма органов не могут
быть причиной жизненного процесса, напротив, жизненный процесс сам есть
причина как определенного химического состава, так и формы органов.
Следовательно, ясно, что, стремясь найти причину (не условия) жизненного
процесса, эту причину надлежит искать вне органов, и она должна быть
значительно более высокого порядка, чем структура или состав, которые
сами должны быть рассмотрены как действие жизненного процесса. 

Так как, впрочем, самый жизненный процесс состоит лишь в непрерывном
нарушении и восстановлении равновесия отрицательных начал жизни и так
как именно эти начала суть элементы всех смешений, происходящих в
животной организации, то жизненный процесс есть лишь непосредственная
причина индивидуального химического состава органов животного организма,
и только в силу того, что он заставляет сопротивляющиеся элементы
соединятьс 

142 

в определенном смешении, он есть также косвенная причина формы всех
органов. Из этого следует положение, что свойства животной материи как в
целом, так и в отдельных органах не зависят от их изначальной формы,
наоборот, форма животной материи как в целом, так и в отдельных органах
зависит от их изначальных свойств; это положение дает нам ключ к
объяснению самых поразительных феноменов в царстве органической природы,
и, собственно говоря, только оно и показывает, в чем разница между
организацией и машиной; в машине функция (свойство) каждой части зависит
от ее фигуры, тогда как в организации, наоборот, фигура каждой части
зависит от ее свойства. 

примечание. Приняв эту точку зрения, мы можем определить различные
ступени, пройденные физиологией до ее нынешнего состояния. 

Губительное влияние атомистической философии, сказавшееся не столько на
отдельных положениях естествознания, сколько на духе философии природы в
целом, выразилось в физиологии в том, что основание главных явлений
жизни искали в структуре органов (так, даже Галл ер объяснял
раздражимость мышц их структурой) — мнение, которое (подобно столь
многим атомистическим представлениям) может быть опровергнуто уже самым
обычным опытом (например, тем, что при совершенно неизменившейся
структуре всех органов внезапно может наступить смерть); тем не менее и
поныне для многих физиологов жизнь и организация равнозначны. 

Незаметное преобразование философского духа, которое постепенно
превратилось в тотальную революцию в области философского мышления,
нашло свое выражение уже в отдельных его продуктах (например, в идее
стремления к формированию у Блуменбаха 29, признание чего уже является
выходом за границы механистической натурфилософии и уже не может быть
объяснено в рамках структурной физиологии, вследствие чего, вероятно,
вплоть до последнего времени и не была сделана попытка свести это к
естественным причинам); одновременно новые открытия в области химии все
более уводили естествознание с пути атомистики и вселяли в умы дух
динамической философии. 

Следует признать заслугу химических физиологов в том, что они впервые,
хотя и смутно осознавая это, поднялись над механистической физиологией и
достигли по крайней мере того, чего можно было достигнуть посредством их
мертвой химии. Они по крайней мере первыми 

143 

установили в качестве принципа положение (хотя в своих утверждениях не
следовали ему), что не форма органов есть причина их свойств, но,
наоборот, их свойства (их качества, химический состав) суть причина их
формы. 

Но это было для них, по-видимому, пределом. В качестве химических
физиологов они не могли выйти за пределы химических свойств животной
материи. Делом философии было найти в высших началах основание
химических свойств и тем самым поднять наконец физиологию над областью
мертвой физики. 

Нераздельность материи и формы (что составляет сущность организованной
материи) как будто проявляется уже в ряде продуктов неорганической
природы, так как многие из них (если не препятствовать их образованию)
кристаллизуются в свойственной им собственной форме. Если специфически
различные материи, например различные соли, которые в одинаковых
обстоятельствах отделяются друг от друга под действием общего средства
разложения, принимают в каждом случае свойственную им форму, то
основание этого явления следует искать только в их изначальном качестве,
а именно, так как положительное начало их кристаллизации, без сомнения,
одно и то же,— в изначальном различии их отрицательных начал.
Рассматривать всякую кристаллизацию как вторичное образование,
возникающее из различных нагромождений первичных неизменных форм,— не
более чем остроумная игра, хотя математически такое происхождение
конструировать можно, ибо нет такого, хотя бы самого простого
образования, для которого нельзя было бы привести доказательства, что
оно само также вторично. 

3. Если форма и вид органов — следствие их качеств, то спрашивается, от
чего эти качества прежде всего зависят? Прежде всего они зависят от
количественного соотношения элементов, входящих в их химический состав.
Все зависит от того, какой из изначальных элементов в них преобладает
(азот ли, кислород или углерод и т. д.), и от того, господствует ли в
них только один из них. Что всякое различие органов зависит только от
возможных комбинаций этих первичных веществ в животном организме, не
может вызывать сомнения хотя бы потому, как я покажу ниже, что очевидна
своего рода последовательность ступеней в органах: от тех, которые
содержат меньше всего азота, до тех, которые (являясь собственно
местонахождением раздражимости) должны иметь его в наибольшем
количестве. 

Таким образом, в будущем соотношение элементов 

144 

животного организма в химическом смешении можно будет с достаточной
точностью определять не только посредством химического анализа отдельных
его частей, но и преимущественно посредством наблюдения за их функциями.
Не могу не заметить, что, поскольку различие между животными и
растениями состоит лишь в том, что животные удерживают отрицательное
жизненное начало, а растения его выдыхают, природа не могла совершить
переход от растений к животным посредством скачка, но что в этом
переходе от вегетации к жизни к элементам вегетации постепенно должно
было присоединяться некое вещество, которое позволило им удерживать
отрицательное начало жизни. Это вещество — азот, который в атмосфере
неизвестным нам образом соединен с кислородом, даже искусственно едва ли
может быть представлен свободным от кислорода и проявляет упрямое
родство с этой материей. Теперь понятно, почему азот есть, собственно,
тот элемент, который отличает животную материю от растительной.
Достаточно признать, что в легких этот элемент до известной степени
проникнут кислородом, чтобы понять, как в этом органе посредством одного
только соприкосновения может происходить разложение воздуха, так как
именно это вещество, будучи до известной степени окислено, столь сильно
притягивает кислород. 

Что с различными комбинациями элементов, как правило, должна быть
связана и особая форма кристаллизации, известно не только априорно, но
из многих опытов, ибо почти все (минеральные) кристаллизации так, как
они порождаются в природе, обязаны различным элементам, с которыми они
соединены и которые искусственно могут быть от них отделены. 

Примечание. Что именно азот дает животным способность удерживать
отрицательное жизненное начало, явствует из того, что и растения, такие,
как сморчки и шампиньоны (Agarcus campestrs), и большинство губок, в
составе которых содержится очень много азота (отсюда и питательность
этих растений), с точки зрения дыхания близки к животным тем, что губят
самый свежий воздух и выдыхают воздух, непригодный для дыхания (см.
Гумбольдт. «Афоризмы», с 07. Его же: «Flora Frberg enss », с. 76 и о
раздраженных нервных и мышечных волокнах). С помощью серной и азотной
кислот можно, по-видимому, превратить то и другое в субстанцию, подобную
животной материи ( с 77). 

±. Поскольку источник всякого питательного вещества 

145 

находится в крови, поскольку каждый орган обладает своим особым
химическим составом и берет из этого всеобщего источника только то, что
он способен удержать, то следует допустить, что кровь, циркулируя,
постоянно меняет свой состав; это подтверждается опытом, так как кровь,
выступая из того или иного органа, всегда меняет свой вид. Однако
поскольку основание этого изменения надо искать в органе, то следует
предположить, что в органе действует причина, которая делает его
способным определенным образом расслаивать проходящую через него кровь и
тем самым одновременно определенным образом регенерировать самого себя.
Эту причину следует искать не в отрицательных началах жизни, не в
начале, которое порождается или разлагается самим жизненным процессом,
следовательно, искать ее надлежит в более высоком начале, которое
находится вне сферы самого жизненного процесса и лишь постольку есть
первая и абсолютная причина жизни. 

примечание. Таким образом мы опять оказались у границы, которую
невозможно преступить средствами мертвой химии. 

Какой физиолог с самого начала развития этой науки мог быть столь туп,
чтобы не понять, что процесс ассимиляции и питания в животном организме
происходит химическим путем? Вопрос, на который не был найден ответ,
заключался только в следующем: какая причина поддерживает этот
химический процесс и по какой причине он столь бесконечно
индивидуализируется, что ведет к постоянному воспроизведению всех
отдельных частей (постоянно в одном и том же составе и в одной и той же
форме)? Теперь многие забавляются пустой игрой им самим непонятными
словами: животное избирательное притяжение, животная кристаллизация и т.
д., игрой, которая лишь потому кажется новой, что прежние физиологи не
решались провозглашать последними причинами те действия природы,
относительно которых ни у кого не возникает сомнения, что они
совершаются, но причина которых им (как и новым физиологам) была
неизвестна. 

5. Как объясняют эти физиологи неистовство природных влечений, которые,
если их не удовлетворяют, влекут человека к буйным проявлениям и к
яростным действиям, направленным против самого себя? Читали ли они у
поэтов о голодной смерти Уголино 30 и его сыновей? И как они объясняют
страшную силу, с которой природа, если тайный яд грозит первоисточнику
жизни, стремитс 

146 

подчинить это сопротивляющееся ей вещество законам, свойственным
животной организации? Многие яды такого рода действуют ассимилирующе на
вещества животного организма. По законам мертвой химии из того и другого
должен был бы возникнуть общий продукт, при наличии которого жизнь, быть
может, не могла бы сохраниться, но против которого мертвые силы не стали
бы бороться. Как же поступает в данном случае природа? Она приводит в
действие все силы жизни, чтобы подавить ассимилирующую силу яда и
принудить его подчиниться ассимилирующим силам тела. Не действие яда, а
собственная сила живого тела вызывает эту борьбу, которая часто
завершается смертью, а часто и выздоровлением. Из этого (как мне
представляется) достаточно ясно, что мертвые химические силы,
действующие в процессе ассимиляции, сами предполагают некую высшую
причину, которая управляет ими и приводит их в действие. 

В 

Вообще мне кажется, что большинство естествоиспытателей до сих пор не
поняли, в чем истинный смысл проблемы происхождения организованных тел. 

Если некоторые из них исходят из наличия особой жизненной силы, которая
магической властью нарушает все действия законов природы в одушевленном
существе, то тем самым они априорно устраняют всякую возможность
физического объяснения организации. 

Если другие, напротив, объясняют происхождение всякой организации из
мертвых химических сил, то тем самым они устраняют всякую свободу
природы в формировании и в организации. То и другое следует соединить. 

. Природа должна быть свободной в своей слепой закономерности и,
наоборот, закономерной в своей полной свободе, только в этом соединении
заключено понятие организации. 

Природа действует не совершенно вне законов (как должны утверждать
сторонники жизненной силы, если они хотят быть последовательными) и не
совершенно закономерно (как утверждают сторонники химической
физиологии),— в своей закономерности она не подчинена законам, а в своей
не подчиненности законам закономерна. 

Проблема, которую надлежит разрешить, заключается в следующем: как
природа в своей слепой закономерности может сохранять видимость свободы
и, наоборот, действуя как будто свободно, подчиняться слепой
закономерности? 

147 

Для этого соединения свободы и закономерности мы знаем только одно
понятие — стремление. Следовательно, вместо того чтобы говорить, что
природа действует в своих формированиях одновременно закономерно и
свободно, мы можем сказать, что в органической материи действует
изначальное стремление к формированию, в силу которого материя
принимает, сохраняет и все время восстанавливает определенную форму. 

2. Однако стремление к формированию — лишь выражение изначального
соединения свободы и закономерности во всех образованиях природы, но не
основание для объяснения самого этого соединения. На почве
естествознания стремление к формированию (в качестве основания для
объяснения), совершенно чуждое понятие, неприменимое к конструкции, если
оно должно иметь в ней конститутивное значение,— не что иное, как
преграда для исследующего разума или нечто смягчающее в виде некоего
смутного качества, призванного успокоить разум. 

Это понятие уже предполагает наличие органической материи, ибо такое
стремление должно и может действовать только в органической материи.
Следовательно, этот принцип не может указывать причину организации,
напротив, само понятие стремления к формированию предполагает высшую
причину организации; устанавливая это понятие, мы уже постулируем такую
причину, так как названное стремление немыслимо без органической
материи, а материя немыслима без причины всякой организации. 

Следовательно, это понятие не только ни в коей мере не ограничивает
свободу исследования природы, но, напротив, расширяет ее, так как оно
указывает на то, что последнее основание организации, которое
обнаруживают в самой органической материи, уже предполагает органическую
материю и, таким образом, не может быть первопричиной организации,
поэтому найти ее можно только вне органической материи. 

Если стремление к формированию уже предполагает бесконечное наличие
органической материи, то в качестве принципа это означает лишь одно:
если считать, что первопричину организации следует искать в
организованной материи, то она должна находиться в бесконечности. Но
причина, которая находится в бесконечности,— то же, что причина, которая
нигде не находится; ведь, когда говорят, что точка пересечения двух
параллельных линий находится в бесконечности, это означает, что ее нет
нигде. Следовательно, в понятии стремления к формированию 

148 

заключено положение: первопричина организации может быть найдена в самой
организованной материи в ее бесконечности, т. е. вообще не может быть
найдена; следовательно, искать подобную причину, если она должна быть
найдена (от чего естествознание никогда не отказывается), следует вне
организованной материи, и поэтому стремление к формированию никогда не
может служить в естествознании основанием для объяснения — оно может
только напоминать исследователям природы, что первопричину организации
следует искать не в самой органической материи (в ее мертвых формирующих
силах), а вне ее. 

Примечание. Я далек от того, чтобы считать, будто тот, кто создал это
понятие, мыслил именно так; достаточно, если из его понятия следует то,
что я из него вывел. Это понятие, занявшее место эволюционной теории,
впервые открыло путь к возможному объяснению (доступ к которому данная
теория с самого начала закрывала). Ибо я не могу поверить в то, что это
понятие должно было вновь закрыть путь к объяснению и само служить
первым основанием для объяснения, хотя многие из тех, кому подобное
основание для объяснения кажется вполне приемлемым, по-видимому, так
полагают. Для них стремление к формированию есть последняя причина
роста, воспроизведения и т. д.; если же кто-нибудь выходит за пределы
этого понятия и спрашивает, посредством чего же стремление к
формированию постоянно сохраняется в самой организованной материи, то
они сознаются в своем неведении и требуют, чтобы и другие пребывали
вместе с ними в том же неведении. Некоторые из них утверждают даже, что
Кант в «Критике способности суждения» дает возможность для такого
удобного объяснения. Что касается уверений в невозможности выйти за
пределы данной степени формирования, то наилучшим ответом на них будет
выход за эти пределы. 

3. Я совершенно убежден в том, что организующие процессы природы можно
объяснить и исходя из начал природы. Формирование животной материи
происходило бы без влияния внешнего начала по законам мертвых химических
сил и вскоре привело бы к остановке природного процесса, если бы на
животную материю беспрерывно не воздействовало внешнее, не подвластное
химическому процессу начало, если бы оно вновь и вновь не возбуждало
природный процесс и беспрерывно нет нарушало образование животной
материи по мертвым химическим законам; если же принять в качестве
предпосылки подобное начало, то слепую закономерность природы во всех ее
образованиях 

149 

можно, как мне кажется, полностью объяснить из действующих при этом
химических сил материи, а свободу в этих образованиях или случайное в
них — из случайного по отношению к химическому процессу нарушения
действия сил, формирующих животную материю, посредством внешнего,
независимого от химического процесса начала. 

4. Если бы стремление к формированию было абсолютным основанием
ассимиляции, роста, воспроизведения и т. д., то его невозможно было бы
подвергнуть дальнейшему анализу; но оно — понятие синтетическое,
которое, подобно всем понятиям такого рода, имеет два фактора:
положительный (природное начало, посредством которого все время
нарушается мертвая кристаллизация животной материи) и отрицательный
(химические силы животной материи). Только из этих факторов можно
конструировать стремление к формированию. Но если бы оно было абсолютным
основанием, не допускающим дальнейшего объяснения, то оно должно было бы
быть присуще организованной материи вообще как таковой и проявляться с
одинаковой силой во всех организациях, подобно тому как тяжесть в
качестве основного свойства присуща все телам в равной мере. Между тем,
например, в способности к воспроизведению у различных организаций
обнаруживается очень большое различие, и это может служить
доказательством того, что само это стремление зависит от случайных
условий (следовательно, не есть абсолютное основание). 

5. Равномерный рост всего тела может быть объяснен, только если
приписывать каждому органу свойственную ему (специфическую) силу
ассимиляции; однако она сама также окажется qualtas occulta, если не
принять, что сохраняющая ее причина находится вне организации. Можно
установить в качестве закона, что орган тем труднее восстанавливается,
чем большей специфической силой ассимиляции он обладает. Если бы
стремление к формированию было абсолютным основанием воспроизведения, то
не было бы основания для того, что один орган восстанавливается с
большей легкостью, чем другой. Если же это стремление зависит, с одной
стороны, от постоянного влияния на организацию положительного природного
начала, с другой — от химических свойств органической материи, то
очевидно, что, чем своеобразное и индивид у алчнее (химический) состав и
форма органа, тем труднее должно быть и его восстановление. Поэтому
способность к восстановлению свидетельствует не столько о совершенстве,
сколько о несовершенстве организации. Если бы стремление к формированию 

150 

было абсолютным, то воспроизведение во всех его формах должно было бы
быть всеобщим свойством органических частей, а не только таких
организаций, в которых отсутствует выраженная индивидуальность органов
(по их качеству и форме). 

Рассмотрим тело полипов. Все тело этих созданий, известных своей
неизменной способностью к воспроизведению, почти сплошь однородно; здесь
ни один орган не выделяется, здесь нет ярко выраженного образа: весь
полип кажется единой массой слипшегося студенистого вещества; вся его
ткань состоит из студенистых частиц, которые держатся на тонкой общей,
также студенистой основе (см. Блуменбах. «О стремлении к формированию»,
с. 88). Именно эти полипы, восстанавливая часть тела (ибо в данном
случае вряд ли можно говорить об органе), используют для этого вещество
материи всего своего остального тела, и это может служить
доказательством того, что их способность к воспроизведению зависит от
однородности материи, из которой состоит все их тело. «При этом весьма
заметно, что восстановившие утраченную часть своего тела полипы даже при
обильном питании становятся значительно меньше, чем были прежде, и, по
мере того как искалеченное тело воспроизводит утраченные части, оно само
как будто в такой же степени сжимается и становится короче и тоньше»
(Блуменбах, с. 29). 

Сколь значительна, напротив, индивидуальность органов во всех тех
организациях, которые не восстанавливают утраченные члены! И разве не
снижается заметно способность к восстановлению, по мере того как
индивидуальность органов (а следовательно, и разнородность их
химического состава и связанное с этим различие в их виде) бесконечно
увеличивается? И разве мы не видим, как в одной и той же организации
способность к воспроизведению уменьшается пропорционально росту
индивидуальности и прочности органов? Что (по Блуменбаху) сила
стремления к формированию уменьшается обратно пропорционально возрасту,
может быть объяснено только тем, что с возрастом каждый орган все более
индивидуализируется; разве смерть от старости приходит не из-за
увеличивающейся закостенелости органов, которая препятствует
непрерывному осуществлению жизненных функций и, обособляя органы, делает
невозможной жизнь целого? 

И наконец, разве мы не видим, что органы, которым мы из-за важности
функций должны приписывать самую полную и нерушимую индивидуальность,
такие, как мозг, 

151 

уже с первого момента их формирования выделяются природой из всех
остальных и что именно эти органы в наименьшей степени допускают
восстановление? Галлер утверждает, что, когда в эмбрионе уже можно
что-либо различить, оказывается, что голова и особенно церебральные
части относительно велики, тело же и отдельные члены малы. Наконец,
строение мозга наиболее неизменно, все остальные, менее
индивидуализированные части отличаются более часто встречающимся и
заметным разнообразием (см. Блуменбах, с. 07). Из всего этого следует
(как мне кажется) с достаточной ясностью, что способность к
воспроизведению вообще не есть абсолютная способность, а зависит от
меняющихся условий, следовательно, без сомнения, сама предполагает
материальное начало в качестве своей первопричины. 

С 

Разве мы не видим отчетливо, что все действия природы в органическом
мире являют собой постоянную индивидуализацию материи? Предполагаемое
обычно постепенное облагораживание и очищение питательных соков в
растениях есть не что иное, как подобная растущая индивидуализация. Чем
более богатые и грубые соки поступают растению, тем оно пышнее и тем
сильнее оно разрастается; это произрастание — не цель природы, оно
только средство, чтобы подготовить более высокое развитие. 

. Как только семя начинает прорастать, мы обнаруживаем, что растение
сначала обретает листья и стебель, и, чем обильнее поступают ему
питательные соки, тем дольше можно сохранять его в таком состоянии и
препятствовать процессу природы, которая, если ей не мешать, безудержно
стремится к конечной индивидуализации всех питательных соков. Как только
соки достаточно наполнили растение, оно сжимается в чашечке, а затем
вновь расширяется в лепестках цветка. Наконец, природа достигает
величайшей индивидуализации, возможной в одной растительной
индивидуальности, посредством образования противоположных половых
органов. Ибо с последней ступенью, которую природа также посредством
смены расширения и сокращения наконец обретает в плоде и семени, уже
заложена основа для нового индивидуума, в котором природа с самого
начала повторяет свое созидание. «Так посредством непрерывного
расширения и сокращения она совершает свое вечное творение — продолжение
рода посредством двух полов» (И. В. Гёте. «Опыт о метаморфозе растений».
790). 

152 

2. Следовательно, можно установить закон, согласно которому последней
целью природы в каждой организации является постепенная индивидуализация
(то, что в этой 

продолжающейся индивидуализации возникает как бы по путно, по отношению
к цели природы совершенно случай но) ; ибо, как только в организации
достигнута высша 

индивидуализация, она должна в соответствии с необходимым законом
перенести свое существование на новый индивидуум, и, наоборот, природа
не допускает, чтобы растение размножалось, пока она не достигла в нем
высшей индивидуализации. Поэтому постепенно идущий рост, когда
произрастающее растение переходит от узла к узлу, от 

листа к листу, есть не что иное, как феномен постепенной
индивидуализации и тем самым такое же действие природы, как само
размножение (ср. Гёте, § 3). 

3. Мы видим здесь, следовательно, непрерывную связь между ростом и
размножением всякой организации. Поскольку мы в развитии одушевленных
организаций познаем ту же последовательность в действиях природы (ибо
образование половых органов и способность производить потомство есть
момент остановившегося роста; животные, 

наиболее схожие с растениями, например насекомые, которые, подобно
растениям, обретают органы размножения лишь посредством метаморфозы,
погибают, как и цветок, 

как только совершен акт размножения), мы должны считать всеобщим законом
природы, что рост всякой организации есть лишь продолжающаяся
индивидуализация, вер 

шина которой достигается в развитой способности к раз умножению двух
противоположных полов. Одно и то же развитие ведет к возникновению того
и другого пола: в растениях это бросается в глаза. Только разделение на
два пола происходит на различных ступенях 

развития. Чем выше индивидуальность, которой достигает зародыш будущего
растения, тем раньше разделяются два пола (распределенные между двумя
стволами). Другие 

достигают степени индивидуализации, при которой про исходит разделение
полов, позже, но прежде, чем чашечка образует цветок; тогда два пола
распределяются между 

Двумя цветками, но в одном индивидууме. И наконец, на последней (высшей)
ступени разделение полов происходит одновременно с раскрытием цветка, и
простой процесс 

развития каждого растения подтверждает, что рост и раз умножение ~ лишь
феномены безудержного стремления природы бесконечно индивидуализировать
организацию; 

а с этим совпадает общее наблюдение, что в тех организациях 

153 

, которые обладают выраженной индивидуальностью, пол развивается позднее
всего и, наоборот, что раннее развитие пола происходит за счет
индивидуальности. 

5. Если мы теперь обратимся к причинам этого постепенного развития, то
ясно, что, например, растение на каждой более высокой ступени развития
обладает более высокой степенью редукции (или раскисления), которой оно
в конце концов достигает одновременно с образованием плода. Сначала
растущее растение образует листья — это первый механизм выдыхания, так
как только посредством листьев испаряется необходимый для дыхания
воздух; продукт редукции открывается на первой ступени в виде цветка
(который своим цветом обязан кислороду, и, выдыхая беспрерывно
портящийся воздух, цветок показывает, что удерживает в себе это
животворное вещество), наконец, на высшей ступени, в плоде, который,
вытянув из растения все питательные соки, оставляет растение совершенно
расчисленным. 

Примечание. Уже почка, образовавшись, может рассматриваться как
совершенно отличный от маточного растения и пребывающий для себя
индивидуум, как хорошо показал Дарвин в своей «Зоономии» (перевод
Брандиса, с. 82) 3. Сколько почек на дереве, столько же новых
индивидуумов. Впрочем, что природа только в почке достигает первой
ступени индивидуальности, явствует из феномена прививки растений, так
как получается, что характер ствола не оказывает никакого влияния на
образование плода. Различные качества плода целиком и полностью зависят
от различной стадии процесса редукции, который предшествовал его
образованию; это становится очевидным, например, из того, что
посредством добавления кислорода одна растительная кислота превращается
в другую. Сами растения отличаются друг от друга только различной
степенью редукции питающей их воды. Следует заметить, что существует
бесконечное число степеней раскисления и что ни одна из них не является
предельной. Наиболее горючие растения, темных цветов, встречаются, как и
животные темной окраски, в жарком климате; ароматные растения,
преобладающие в нашей климатической зоне, любят тепло песчаной почвы.
Маслины лучше всего произрастают на сухой и каменистой почве,
благородная виноградная лоза — на каменистом грунте; это доказательство
того, что облагораживание растительных соков зависит только от степени
процесса редукции в растении. 6. Разделение на два пола в природе столь
же необходим 

154 

мо, как рост, так как оно — лишь последний шаг к индивидуализации,
поскольку единое, однородное до этого момента начало распадается на два
противоположных. Мы не можем удержаться от того, чтобы и разделение на
два пола не объяснять в соответствии со всеобщими принципами дуализма.
Там, где природа достигла крайнего предела разнородности (нарушенного
равновесия), она в силу необходимого закона возвращается к однородности
(к восстановлению равновесия). После того как жизненные начала в
отдельных существах индивидуализированы до противоположности друг другу,
природа торопится восстановить однородность посредством соединения
полов. Закон, по которому головка, оплодотворяющая цветок, приближается
к женскому рыльцу и после оплодотворения отталкивается им, есть лишь
модификация всеобщего закона природы, по которому и частицы
противоположного электрического заряда сначала притягивают друг друга, а
затем, возбудив друг в друге однородное электричество, отталкиваются.
Даже насекомое, переносящее оплодотворяющую пыльцу от мужского цветка к
женскому, только следует в этом необходимому инстинкту, который ведет
его от одного к другому. Если мы и не можем материально показать начала,
разделяющиеся на два противоположных пола, даже если наше воображение
неспособно проследить эту уходящую в бесконечность индивидуализацию
начал, то подобный дуализм начал тем не менее заключен в первых
принципах натурфилософии; ибо, что только существа, принадлежащие к
одному физическому виду, в своем соединении способны к воспроизведению,
и наоборот,— принцип, являющийся высшим принципом всякой естественной
истории (см. Гиртаннер. «О Кантовом принципе естественной истории», с. 4
U) ,~ следует лишь из всеобщего принципа дуализма (который
подтверждается как в органической, так и в неорганической природе), а
именно из того, что только между началами одного типа существует
реальное противоположение. где нет единства такого рода, нет и реального
противоположения, а где нет реального противоположения, нет и
порождающей стиль. Поскольку природа не терпит в органическом мире
нейтрализации, то посредством соединения противоположных начал в ней
пробуждается ее стремление к индивидуализации; когда она нарушает
соотношение двух (какими бы средствами это ни достигалось), в ней
возникает новый индивидуум. Какое начало получает при этом перевес,
представляется нам случайным; необходимо 

155 

же, чтобы перевес одного начала над другим выражался в различном
строении; это, без сомнения, столь же естественно, как и то, что на
посыпанном янтарным порошком сгустке смолы появляются фигуры, одни из
которых обладают положительным, другие — отрицательным электрическим
зарядом. 

Всякое образование как в органической, так и в неорганической природе
происходит посредством перехода материи из жидкого состояния в твердое.
Этот переход называется, преимущественно применительно к животным
жидкостям, свертыванием. Поразительно, что уже в крови (непосредственном
источнике всех питательных соков) можно различить как бы дуализм
основных органов животного тела. Кровь, вытекая из сосудов, делится на
две различные составные части, на кровяные сгустки и плазму.
По-видимому, можно считать решенным, что в первых содержатся составные
части мышечной ткани. Мнение, будто кровь вне тела сгущается в
результате утраты тепла, опровергнуто уже, а позднее Пармантье и Дейё
(см. их работы о крови в «Физиологическом архиве» Райля. Т. , № 2, с.
25) 32. Ученые, названные последними, утверждают, что причиной
свертываемости крови служит исчезновение особого рода жизненного начала.


Несомненной причиной свертываемости крови является кислород. Ведь
общеизвестно, что все животные жидкости, например молоко, свертываются
при введении кислот. Масло отделяется от молока только под действием
атмосферного кислорода. Слизистые выделения из носа обретают твердость
вследствие влияния сконцентрированного в воздухе кислорода и тем самым
становятся причиной насморка, который можно искусственно вызвать
вдыханием пара окисленной соляной кислоты (см. работу Фуркруа и Воклена,
там же, № 3, с. 48 ел.33). Слезы также свертываются под действием
окисленной соляной кислоты, под действием щелочи они становятся более
жидкими. Со свертываемостью всегда связано отделение кровяных сгустков
от плазмы. Создается впечатление, что при соприкосновении с кислородом
нейтральное соотношение этих двух субстанций крови нарушается и что за
этим следует свертывание красной и волокнообразной части. Ибо во всяком
случае несомненно, что все кислоты, в особенности минеральные, вызывают
свертываемость крови. Напротив, 

156 

при соприкосновении со свободной от кислорода средой, например с
водородом, кровь становится более жидкой н меньше свертывается
(Гамильтон в «Annales de chme». 

Но самое поразительное заключается в том, что нейтральные соли полностью
останавливают свертывание крови, причем так, что его больше уже ничем
нельзя вызвать. Из этого следует, что свертыванию крови должно
предшествовать разделение двух ее составных частей (кровяных сгустков и
плазмы). В последней содержится чистая щелочь в свободном состоянии. Из
этого следует, как я полагаю, что в крови живого тела кислород и щелочь
находятся в равновесии и что всякое свертывание, или соединение в
твердые части, связано с нарушением этого равновесия. Эту идею я
рассматриваю как первооснову теории процесса питания. Если красная часть
крови содержит элементы мышечной ткани, то, вероятно, каждое соединение
в мышце твердых частей связано с кислородом, что является первым
подступом к раздражимости. Основой всех белых органов животного тела,
следовательно преимущественно нервов, служит студенистое вещество.
Волокнообразная часть крови, по Пармантье, Дейё, Фуркруа, не содержит
студенистого вещества. Следовательно, элементы нервных фибр должны
содержаться в другой части крови, в так называемой плазме. Так оно и
есть, студенистое вещество находится только в плазме. В ней оно
соединено со щелочью и поэтому теряет свою студенистость. Разделение
крови на противоположные части, беспрерывное сокращение и связанное с
•этим воспроизведение первых органов жизни (мышц и нервов) есть тем
самым, без сомнения, один и тот же процесс. 

7 

Поскольку (в соответствии со сказанным выше) жизненный процесс оставляет
в каждой организации осадок мертвой массы в качестве Caput mortuum 34,
природа может придать жизненному процессу постоянство только в том
случае, если она все время повторяет его с самого начала, т. е.
посредством непрерывного разложения и восстановления материи.
Следовательно, в каждом одушевленном теле Должна поддерживаться
постоянная смена материи, даже если бы мертвая масса сама по себе не
была подвержена постоянной угрозе разложения, поскольку она находится в
состоянии вынужденности, из которого она, во всяком 

157 

случае когда жизнь угасает, произвольно выходит. Следовательно, для того
чтобы была возможна жизнь, необходимо постоянное чередование процессов
разложения и восстановления, в ходе которых животная материя повинуется
не только слепым законам химического сродства, но и влиянию
положительной причины жизни, которая препятствует полному разложению в
живом теле. Что подобное непрерывное чередование в животной материи
следует и из опытных данных, убедительно показано в работе Брандиса о
жизненной силе. 

8 

Нет сомнения в том, что с каждым соединением твердых частиц
(происходящим посредством свертывания) связано наличие кислорода,
который поступает в кровь посредством дыхания. Там, куда этот
поступивший в кровь кислород проникает, он должен был бы в конце концов
привести к перенасыщенности им органов (suroxydes); тем самым соединение
твердых частей, т. е. процесс питания, должно было бы наконец
прекратиться, если бы кислород не выводился посредством обратного
процесса и емкость органов таким образом не восстанавливалась бы.
Следовательно, мы можем априорно доказать, что процессу окисления,
который постоянно идет в животном теле, должен быть противопоставлен
постоянный процесс раскисления, в результате чего мы, наконец, приходим
к более высокому понятию жизни; согласно этому понятию, жизнь состоит в
чередовании отдельных процессов, каждый из которых есть обратный, или
отрицательный, по отношению к предыдущему. 

Теперь спрашивается только, можно ли действительно апостериорно
обнаружить подобный постоянный процесс раскисления в живом теле? 

Опыт как будто бы сам идет нам навстречу. Давно уже творят, и это можно
считать решенным, что кислород играет в раздражимости значительную роль.
Неизвестно было только, как кислород при этом действует. По нашему
представлению, роль его в этом только вторична. Каждое сокращение есть
раскисление; для того чтобы понять, как подобный процесс создает
сокращение, можно сначала представить себе, что в результате каждого
раскисления объем органа, в котором оно происходит, сокращается. 

158 

Во все функции жизни должна быть привнесена непрерывность, одна функция
должна переходить в другую, дома — непрерывно воспроизводить другую.
Подобно тому как ходьба есть постоянно сдерживаемое падение, так жизнь —
постоянно сдерживаемое угасание жизненного процесса. Функции животного
организма по отношению друг к другу должны быть положительными и
отрицательными. Таким образом, раздражимость для нас прежде всего не что
иное, как отрицательный процесс питания. Лишь постольку, поскольку
раздражимость есть процесс, обратный процессу питания, она необходима в
системе жизни животного организма, и в качестве таковой мы могли вывести
ее априорно. Непосредственное доказательство нашего утверждения состоит
в следующем. 

a) Чем большей раздражимостью обладает живое существо, тем больше его
потребность в пище. Животное. которое много двигается, обладает большим
аппетитом, но 

тем не менее остается худым. Вместе с тем его дыхание более учащенно,
кровь чаще поступает в легкие для насыщения кислородом, который она
сообщает всему телу; 

в таком же соотношении растет и потребность в пище (см. Брандис. «О
жизненной силе», § 6). Мы видим, следовательно, что посредством
раздражения устраняетс 

действие питания и наоборот. b) Мышцы образуются лишь постепенно,
благодаря интенсивному движению. То, что разлито в виде полу жидкой
лимфы вокруг всех органов, посредством частого упражнения мышц (как
правило, связанного с раскисленим), по-видимому, постепенно все больше
сжимается в твердую мышечную ткань, вследствие чего возникает раз витое
тело и ярко выраженные мышцы, вызывающие наше 

восхищение в ряде мужских фигур древности. Следовательно, там, где мышцы
находятся в движении, мышца питается сильнее, как это и должно быть в
соответствии 

с нашими принципами, если исходить из того, что питание есть процесс,
обратный раздражению. c) Наоборот, там, где мало движения мышц и
наличествует раздражимость, тело перенасыщается кислородом — состояние,
которое находит свое выражение в ожирении. Каждому известно, что покой
при частом питании 

ведет к ожирению и что обычно с увеличением жира уменьшается
раздражимость. Своего рода маслянистая материя, которая отходит на концы
артерий, по возможности дальше 

159 

от центра движения, посредством значительного добавления кислорода
превращается в жир (см. Фуркруа. «Химическая философия», пер. Гелера, с.
56). Что для образования жира используется кислород, очевидно и из того,
что орган, предназначенный для того, чтобы отделять жир от ' крови, у
новорожденных, неспособных разлагать кислород движением, несоразмерно
велик и что ту же особенность этого органа мы обнаруживаем у животных,
которые при ограниченности дыхания неподвижны, чувствительны и почти
безжизненны (см. Воклен. «О печени ската».— Annales de chm[e]». Vol. 0,
и «Архив Райля», т. , № 3, с. 54). Здесь не место далее рассматривать,
какие следствия можно вывести из этого представления о происхождении
некоторых болезней; я удовлетворюсь тем, что мне удалось доказать, а
именно что раздражение изначально не что иное, как обратный процесс
питания. 

Примечание. Из предыдущего ясно, что сказанное Гиртаннером в общей форме
неверно. Он утверждает: то, что увеличивает в теле количество кислорода,
увеличивает и раздражимость. Между тем верно скорее обратное: то, что
увеличивает раздражимость, уменьшает количество кислорода в теле
(создает худобу), а то, что уменьшает раздражимость, накапливает в теле
кислород (делает тело жирным). Если бы Гиртаннер это заметил, он сделал
бы и дальнейший вывод, что кислород не может быть единственным
основанием, тем более первопричиной раздражимости, так как не
раздражимость зависит от количества кислорода в теле, а, наоборот,
количество кислорода в теле зависит от степени раздражимости. Должен
признаться, что поставленные гном Гиртаннером опыты отнюдь не
представляются мне убедительным доказательством (его гипотезы); но тем
больше доказывает причастность кислорода к феномену раздражимости
множество фактов обыденного опыта, которые он собрал в своей работе Этих
фактов действительно (помимо приведенных Гиртаннером) столько, что
трудно сделать из них выбор. 

Напомню только о необычайно быстро наступающих и бросающихся в глаза
симптомах ослабления всех мышц на высоте 400—500 туазов 35 над уровнем
моря. Подобное утомление Буге ощутил уже на Кордильерах, но счел его
естественным следствием обычной усталости; однако Соссюр («Voyages dans
les Alpes». Vol. 2, § 559) убедительно доказал, что это утомление
совершенно особого типа, оно выражается в абсолютной невозможности
двигаться, которая, однако, после короткого отдыха на некоторое врем 

160 

исчезает (чего не бывает при обычном утомлении) полагает, что это
состояние не может быть объяснено ослаблением сосудов (что несовместимо
ни с одновременно заминающейся деятельностью артерий и необычайно
ускоренным кровообращением, ни с быстрым восстановлением мышечной силы
после короткого отдыха) или уменьшением атмосферного давления,
неспособным уравновесить увеличивающиеся силы тела, и что объяснить это
состояние следует скорее недостатком кислорода на этих высотах, так как
воздух там не только разрежен, но и испорчен все время поднимающимся из
стоячей воды воспламеняющимся газом (ср. Volta. «Lettere sulTara
nflammable natva della palnd». Como, 777 3). Соссюр действительно открыл
с помощью эвдиометрических опытов, проведенных на вершине высочайших
Альп, что воздух там значительно менее чист, чем на средней высоте 38. 

Здесь мы впервые сталкиваемся с совершенно определенным действием,
которое уже не может быть объяснено исходя из отрицательных жизненных
начал, а именно с причиной, в силу которой в живом теле непрерывно
поддерживается процесс, обратный окислению, и которая, следовательно, не
может быть обнаружена в кислороде или в каком-либо другом вторичном
начале. Если бы физиолог, который первым назвал кислород жизненным
началом, задался вопросом, как кислород может быть причиной
раздражимости, то исследование само привело бы его к открытию, что
кислород может быть лишь отрицательным началом раздражимости и что,
следовательно, он сам предполагает некую положительную, более высокую
причину этого феномена. Между тем ни плебейская манера нескольких
ненавистников всего нового, выступавших против этой гипотезы, ни
важность, с которой ряд других опровергали ее, не имея ничего, что можно
было бы ей противопоставить, и надеясь в своих слепых поисках, что
истину им подбросит счастливый случай,— ни то ни другое не могло лишить
заслуженной славы эту смелую гипотезу, первую попытку сближения данного
явления природы с химическими условиями. 

Из наших предшествующих исследований вытекают «дующие основные
положения: 

а) понятие жизни (и, следовательно, раздражимости) может быть
сконструировано только из противоположных 

6 Ч>. Шеллииг. т. 

161 

начал. Это положение, несомненно, априорно (выше, с). Из этого следует 

в пользу этой гипотезы, что в самом деле надо принять особое
отрицательное начало раздражимости, о наличии которого свидетельствуют и
другие, взятые из опыта основания, приведенные Пфаффом в его
замечательном исследовании раздражимости (в работе о животном
электричестве, с. 279 ел.); 

bb)против этой гипотезы, что одного отрицательного начала раздражимости
недостаточно для объяснения этого феномена. 

Ь) Раздражимость лишь постольку необходима в системе жизни, поскольку
она состоит в процессе раскисления (я пользуюсь здесь кратким
выражением, более подробное его определение будет дано ниже); из чего в
свою очередь следует 

аа) в пользу этой гипотезы, что кислород действительно играет известную
роль в раздражимости, о чем говорят и другие основания, приведенные
Пфаффом. Основные из них следующие: 

а) количество кровеносных сосудов, находящихся в мышцах; у растений их
заменяют воздухоносные сосуды; 

Р) онемение, которое возникает в мышце, когда перевязывают артерию или
перерезают нервы; 

у) нарушение раздражимости при сильном (общем или местном) кровотечении
и при введении в кровь удушливых газов (преимущественно таких, которые
поглощают кислород, как, например, селитренный эфир). 

Все это доказывает, что в животных через кровь (соприкасающуюся в легких
с воздухом), в растения через воздухоносные сосуды должно быть введено
начало, необходимое для раздражимости, которое не может быть ничем иным,
кроме атмосферного кислорода. 

Примечание. Никто не опровергал эту теорию более странно, чем ученый
Райль из Галле. «Если мы,— говорит он в своем «Архиве», т. , № 3, с.
73,— принимаем какое-либо вещество тела в качестве начала сокращаемости,
то оно должно в полной мере обладать теми свойствами, которые ему
приписывают, и тогда, когда оно пребывает для себя и обособленно. Между
тем мы не обнаруживаем в природе вещества, которое, пребывая для себя и
обособленно, производило бы те явления, которые мы называем
сокращаемостью у животных. Кислород не обладает для себя ни
раздражимостью, ни сокращаемостью» — аргументация, без сомнения, столь
же глубокомысленная, как, 

162 

скажем, такая, с которой можно было бы обратиться к противнику
флогистической теории: «Если мы намерены принять какое-либо вещество
тела в качестве начала сгораемости, то оно должно обладать свойством
горючести и тогда, когда оно пребывает для себя и обособленно. Между тем
кислород, пребывая для себя и обособленно, отнюдь не проявляет свойства
горючести, следовательно, кислород не может быть началом сгораемости».
Эти физиологи не устают повторять, что все изменения в живом теле
зависят от изменений в химическом составе; однако они не хотят, чтобы
этот состав был определенно назван, но требуют, чтобы, пользуясь
смутными и общими понятиями, которые они заимствовали из химии, не умея
их объяснять, мы шарили в темноте или удовлетворялись пустыми словами.
Однако в некоторой степени их несогласие с опрометчивыми толкователями,
которые называют кислород единственной причиной раздражимости (хотя и не
могут при этом объяснить, как это происходит), можно считать
обоснованным. По отношению к нашему объяснению эти возражения не имеют
силы; 

bb) против этой гипотезы, что кислород играет при раздражимости лишь
вторичную роль, так как раздражимость есть процесс раскисления; поэтому
подлинной причиной (положительным началом) раздражимости должен быть не
кислород, а именно противоположное ему начало. 

В предшествующем изложении все дело было в том, чтобы доказать, что
выдаваемое до сих пор за начало жизни относится только к отрицательным
началам жизни. Посредством полной индукции мы показали, что
представления химической физиологии все еще не определили положительное
начало и подлинную причину жизни. Теперь нам надлежит показать, что,
только допустив наличие такого начала, можно будет полностью объяснить
все процессы в животном организме, и таким образом, рассматривая
положительное жизненное начало в его различных Функциях, мы, постепенно
приближаясь к нему, определим, каковы его природа и происхождение. 

V. О положительной причине жизни 

Первое, что следует считать функцией жизни,— это шчетанное движение, в
котором она заставляет пребывать 

163 

жидкие субстанции животного организма, ибо жидкость как подлинный
элемент жизни природа ввела в каждое живое существо в качестве того
глубочайшего, посредством чего тело, которое, будучи твердой
субстанцией, есть повсюду только сосуд и остов, собственно только и
становится одушевленным (Баадер. «Начала физиологии», с. 47). Мы видим,
что повсюду, где одна часть тела раздражается раньше другой, возникает
набухание, т. е. приток жидкостей животного тела. Это можно объяснить,
только если принять, что всякое раздражение вызывает в органе увеличение
емкости по отношению к отрицательному жизненному началу, связанному с
кровью (ибо только кровь, которая проходит по артериям, движется не под
действием механического или гидравлического приспособления; за
протекающей по венам темной кровью, напротив, закрываются клапаны,
которые предотвращают обратный приток ее в сердце), примерно так, как в
системе тел при нарушении температурного равновесия тепловая материя
переходит в то тело, емкость которого увеличилась. Лишь благодаря этому
живое тело становится системой, т. е. замкнутым в себе самом целым.
Значит, кровообращение зависит от постоянного чередования
противоположных процессов, один из которых поддерживается посредством
положительного начала с помощью нервов, другой — посредством крови в
качестве среды отрицательного начала. Что такое чередование постоянно
происходит в живом организме и что исключительно этим чередованием
полностью объясняется движение жидкостей в животном организме, мы вскоре
увидим и из других опытов. [...] 

3 

а) Уже давно идет речь о том, что в раздражимой фибре поддерживается
постоянный флогистически процесс или, другими словами, что в
раздражимости участвует кислород. Однако все физиологи, согласные с тем,
что в теле идет такой флогистический процесс, смущены не только тем, что
они не могут показать, как этот процесс происходит, но прежде всего тем,
что они не могут указать на причину определенного количества этого
процесса. Брандис, например, в часто цитируемой нами работе («Опыт», §
8) говорит: «То, что этот флористический процесс в живом волокне
становится не больше того, чем он должен быть, 

164 

чтобы не разрушить органическую фибру, зависит от незначительного
количества кислорода, которое каждый раз остается в запасе». Однако
легко понять, насколько неудовлетворительно это объяснение.
Следовательно, очевидно, что для понимания подобного непрерывного
процесса окисления необходимо исходить из причины, которая заранее
количественно определяет этот процесс, и этой причиной может быть только
то, о чем мы говорили с самого начала,— начало раскисления,
следовательно, степень окисления в каждой отдельной фибре равна степени
окисления, предшествовавшей ей. 

Ь) Однако естественно возникает вопрос: что же определяет эту степень
раскисления? Выше (2) мы допустили, что положительное начало действует
не одинаково на все органы и, таким образом, возникает их удельная
емкость по отношению к отрицательному началу. Но, спросят нас, что же
определяет ту степень, в которой действует на органы положительное
начало? Желая ответить на этот вопрос, мы обнаруживаем, что оказались в
порочном кругу, который, однако, не может быть для нас совершенно
неожиданным. Предмет нашего исследования — происхождение жизни. Но жизнь
заключается в круговороте, в последовательности процессов, которые
непрерывно возвращаются к самим себе, и поэтому невозможно указать,
какой именно процесс возбуждает жизнь, какой из них протекает раньше,
какой позже. Каждая организация есть замкнутое в себе целое, в котором
все одновременно', механистическое объяснение здесь совершенно
неприемлемо, поскольку в подобном целом нет ни до, ни после. 

Следовательно, лучшее, что мы можем сделать,— это прийти к заключению,
что ни один из этих противоположных процессов не определяет другой, но
они определяют друг друга, находятся в равновесии друг с другом. 

Кали положительное начало определено отрицательным, а отрицательное —
положительным, то из этого следует положение: чем меньше емкость органа
по отношению к положительному началу, тем меньше и его емкость по
отношению к отрицательному началу, и, наоборот, чем дольше емкость
органа по отношению к отрицательному началу, тем больше она по отношению
к положительному началу. 

Возникает вопрос: на основании чего можно определить емкость органа по
отношению к положительному и отрицательному началам? 

165 

Положительное начало действует посредством нервов на раздражимые органы.
Следовательно, чем меньше количество нервов идет к органу, тем меньше
его емкость по отношению к кислороду, а, чем меньше его емкость по
отношению к кислороду, тем более необходим в нем (менее подвержен
произволу) процесс раскисления, тем больше его раздражимость. 

Поступающая в сердце артериальная кровь все время нарушает равновесие
его химического состава, так как его емкость по отношению к
отрицательному началу ничтожна; следовательно, противоположный процесс
происходит в нем совершенно непроизвольно, и сама эта мышца поэтому и
называется непроизвольной мышцей. Нервы сердца \ настолько нежны и
немногочисленны, что в последнее время стали даже сомневаться в их
существовании (Бе рендс. «Dss [ertata] qua probatur, cor nervs care
re».— n: «Ludwg. Scrpt [ores] neurol [ogcae] mn [ores]». T. 3, pp. ss.
39). Этим средством природа достигла того, что данная мышца послушна
только животному импульсу, ибо капли окисленной крови достаточно, чтобы
нарушить равновесие ее состава. Представление, будто узлы межреберного
нерва, ответвления которого идут к сердцу, препятствуют произвольным
действиям этой мышцы, прерывая в качестве подчиненных мозговых центров
ее связь с головным мозгом,— правда, остроумная, но неверная мысль, ибо
нервы, которые идут к произвольным мышцам, также не лишены подобных
узлов. 

Значимым будет и обратное положение: чем большее число нервов идет к
органу и чем они крупнее, тем больше его емкость по отношению к
кислороду, а, чем больше его емкость по отношению к кислороду, тем
меньше необходимости и непроизвольности в проявлениях его раздражимости
(посредством которых разлагается кислород). К органам, больше всего
подвластным произволу, идет большинство крупных нервов. Галлер уже
заметил, что только к большому пальцу идет большее число нервов, чем к
беспрестанно раздражаемому сердцу. Если непроизвольные мышцы
раздражаются для действия одним атомом кисло j рода (извлеченное из тела
животного сердце часто вновь j оживляется одним дуновением воздуха), то,
напротив, > нужно известное количество этого начала, чтобы поддерживать
произвольные движения; отсюда и утомление произвольных органов,
необходимость покоя и временное прекращение произвольных движений во
сне. 

Если природа поставила раздражимость непроизвольных 

166 

мышц в зависимость от процесса в животном организме, то, наоборот, от
раздражимости произвольных органов она сделала зависимым процесс в
животном организме. Парализованные члены становятся дряблыми, вялыми и
заметно сокращаются. Поскольку каждое мышечное движение увеличивает
емкость органов по отношению к отрицательному началу и поскольку каждое
выделение этого начала из крови связано с частичной свертываемостью, это
объясняет, почему в органах, которые больше всего упражняются (например,
в правой руке, правой ноге и т. д.), тверже, больше и сильнее не только
мышцы, но даже артерии и все остальные части. 

Наконец, так как природа не могла поставить эти движения в зависимость
от процесса в животном организме, причину их необходимо было поместить в
более высокое, независимое от процесса в животном организме свойство
(чувствительность). 

Примечание. Более строго, чем это было сделано здесь, произвольные и
непроизвольные органы не могут быть противопоставлены друг другу, так
как произвол при действии страстей оказывает некоторое влияние и на
такие непроизвольные органы, как сердце; напротив, при страшных болезнях
произвольные органы переходят в непроизвольные (быть может, потому, что
их емкость по отношению к отрицательному началу в значительной степени
уменьшается). 

Оставаясь внутри той сферы, которая нам отведена понятием жизни, мы
обнаруживаем все-таки, что непроизвольные движения возбуждаются
отрицательным началом и что обратное относится к движениям произвольным;
однако то и другое возможно только посредством противоположных начал. С
этим полностью совпадают явления сокращений сердца: желудочки сердца
сокращаются не сразу после того, как в них притекает кровь. Это
наблюдение (стоившее Галлеру таких усилий) со всей очевидностью
доказывает, что отрицательное начало (крови) само по себе не приводит к
сокращению сердца, а, чтобы это Действительно произошло, к
отрицательному началу должно присоединиться действие другого
(положительного) начала. 

Ьсли бы только кислород был причиной раздражимости сердца, то эта мышца
должна была бы в конце концов оказаться перенасыщенной кислородом. Но
кислород служит лишь тому, чтобы сердце было способно к сокращению. t>
каждом сокращении (причину которого следует искать 

167 

в значительно более высоком начале) сердце теряет кисло 

род, и, таким образом, один и тот же процесс может все время
повторяться; в противном случае, если бы его неуравновешивал
противоположный процесс, он бы замер. 

Теперь несомненно, что раздражимость есть общий продукт противоположных
начал, но еще не ясно, как эти начала действуют при раздражимости. Если
представить себе сокращение органа только как л химическую редукцию, то
это могло бы объяснить уменьшение объема раздраженного органа, но не
эластичность, с которой сокращается орган. 

Поэтому пора отказаться от мертвых понятий, которые возникают, когда
речь идет о происхождении раздражимо таких выражений, как
«флогистический про и т. п. 

а) То, что при этом действует кислород, также не j доказывает, что при
раздражении имеет место флогистический процесс, как и то, что этот
процесс имеет место при j действии электричества потому, что в нем
участвует воздух. \ К тому же, как уже было замечено выше, азот, основа
всех ; раздражимых органов, сам по себе не есть горючее вещество, т. е.
он не соединяется с кислородом, подобно действительно горючим
субстанциям, из чего следует, что и соотношение этих веществ в
раздражимости значительно более высокого порядка, чем то, которое имеет
место во флогистическим процессе. Именно это особое свойство азота и
содержит, без сомнения, основание того, что он составляет едва ли не
преобладающую часть животной материи. 

Это, безусловно, явствует и из следующих замечаний. Основу всех белых
органов, например нервов, составляет студенистое вещество, они не
содержат азота и, вероятно, 

именно поэтому являются теми органами, которые природа противопоставила
мышцам как местонахождению раздражимости. Напротив, белок, основа
перепонок, сухожилий, ) 

хрящей, уже восприимчивее к кислороду и свертывается под действием
кислот. И наконец, волокнообразная часть крови, основа мышц, содержит
наибольшее количество 

азота, вследствие чего они достигают совершенно особой емкости по
отношению к кислороду и становятся собственно местонахождением
раздражимости. Нетрудно также заметить, что животная материя проходит
последовательный ряд ступеней до раздражимости. 

168 

Первые подступы к ней обнаруживаются уже в свертываемости жидких частей
(которую, несомненно, следует приписать присутствию азота), на более
высокой ступени она являет себя в сокращаемости клеточной ткани,
поставленной Блуменбахом вне сомнения, и, наконец, на высшей ступени — в
раздражимости мышц. 

Нельзя считать невероятным, что и отрицательное начало жизни, которое
связывается с первоосновой животной материи как мертвый кислород,
постепенно развивается в отрицательное электричество, в качестве
которого оно входит в субстанцию мышц как подлинное начало
раздражимости. 

примечание. Каким образом наличное в неорганической природе начало может
быть причиной своеобразных явлений (например, раздражимости) в органах
животного организма, было бы, правда, понять трудно, если не исходить из
того, что оно состоит в совершенно своеобразном и особом отношении к
животному веществу. Что, например, начало раздражимости состоит в таком
совершенно особом отношении к животному веществу, известно даже из
опытов. Так фон Гумбольдт открыл, что губки всех видов (т.е. растения,
содержащие много азота), которые при гниении издают трупный, животный
запах, являются такими же совершенными проводниками в гальванической
цепи, как настоящие органы животных. Что своей способностью служить
проводниками они обязаны не своей влажности, он доказал со всей
убедительностью. «Они служат проводниками,— говорит он в работе «О
раздраженном волокне мышцы и нерва», с. 73,— не как влажное полотно и
все содержащие воду субстанции, но вследствие своеобразного состава их
волокон, вследствие почти животной природы их лимфы». Именно этот
естествоиспытатель открыл, как мне представляется, весьма любопытный
закон и подтвердил его экспериментами, а именно что «растительная или
животная жидкость тем действеннее служит проводником гальванизма, чем
более она близка к жизни, т. е. чем меньше ее элементы соединены по
известным нам законам химического сродства» (там же, с. 5). Я полагаю,
что после такого рода открытий нельзя больше считать вымыслом, если,
подобно тому как это делают защитники жизненной силы, намного
превосходящие в этом отношении сторонников химической физиологии,
приписывать повсеместно распространенным началам природы в живой
организации совсем иное действие, чем то, которое они проявляют в
неорганической природе. Но из 

169 

этого следует также, что для объяснения животной жизни нам не нужно
выдумывать неизвестные начала или темные качества. 

Ь) Легко и естественно сделать из этого дальнейший вывод: раздражимость
есть общий продукт противоположных органов, следовательно, несомненно, и
противоположных начал. Поскольку всеобщий дуализм начал господствует и в
неорганической природе, мы можем, если нам известно одно начало —
раздражимости, смело сделать вывод о противоположном ему. Если
отрицательное начало происходит из всеобщей жизненной среды, то в ней
должно быть распространено и положительное начало. 

Ряд явлений свидетельствует о существовании противоположных начал в
атмосфере. Назову только одно: поскольку отрицательное электричество
атмосферного происхождения, то можно предположить, что таково
происхождение и положительного электричества. Эту аналогию можно
значительно продолжить. Уже само по себе трудно поверить в то, что
разнородность элементов атмосферного воздуха, которая, без всякого
сомнения, открывается в электрическом дуализме (выше, с. 547 ел.), не
имеет также некоторого отношения к противоположным началам
раздражимости, что распространенное в атмосфере положительное начало не
модифицируется в теле животного в положительное начало раздражимости
подобно тому, как оно, например, посредством трения модифицируется в
положительное электричество. 

Однако приходится признать, что все эти предположения в высшей степени
неопределенны, и до сих пор опыты показали только, что каждое проявление
раздражимости сопровождается химическим изменением раздражимых органов,
условия которого, однако, до сих пор не исследованы. 

Примечание. Что последнее основание гальванических явлений находится в
самих возбудимых органах, теперь, по-видимому, можно считать доказанным
опытами Гумбольдта, и тем самым великое открытие Галъвани вновь обрело
то значение, которого едва не лишила его проницательность Вольты. 

Что гальванические вздрагивания сопровождаются химическими изменениями
органов, следует из многих опытов, так как, например, возбудители, ранее
не оказывавшие действия, будучи применены после действующих
возбудителей, вновь вызывают вздрагивания, если идет гальванический
процесс, и гальванизированные части раньше пере 

170 

ходят в состояние гниения, чем иегальванизированные. Если подобное
изменение, вызванное гальванизмом, не находит иного объяснения, то можно
себе представить, что при этом происходит притяжение в противоположном
направлении, и, если требуется привести очевидные примеры подобного
притяжения, достаточно обратиться к химии, где можно найти множество
случаев, когда два тела разлагают друг друга только под воздействием
третьего тела. 

Примером может служить следующее наблюдение Гумбольдта (с. 473), которое
не непосредственно, но косвенно интересно с точки зрения гальванизма.
«Если положить друг на друга две однородные пластинки цинка, смоченные
водой, они не оказывают действия на воду. Но если таким же способом
положить друг на друга цинк и серебро, то вода разлагается цинком». Тем,
чем между противоположными металлами является вода (разнородная по своим
элементам), является между ними (разнородный в самом себе) животный
орган; как одно, так и другое разлагается или гальванизируется — ибо это
равнозначно — между обеими пластинками. 

Если мне будет дозволено выразить мои дальнейшие соображения об этих
феноменах, то я желал бы, чтобы сначала опирались на решающие и наиболее
очевидные опыты и о менее очевидных судили бы, исходя из более
очевидных, а не наоборот. Самым очевидным в этих опытах является то, что
разнородные металлы, помещенные между мышцей и нервом, вызывают сильные
вздрагивания. Как действуют эти металлы? Это важный вопрос, ответ на
который, без сомнения, дал бы самую общую формулу для всех случаев.
Металлы могут действовать на органы 

a) не посредством сообщения, при котором они проводи ли бы в органы
противоположные электрические заряды. Ибо помимо того, что наличие
подобного особого электричества в металлах не доказано, трудно было бы в
самом деле понять, как посредством наложения влажных проводящих
субстанций могло бы быть остановлено движение электричества. 

b) Не могут металлы оказывать действие и тем, что они связывают уже
существующие противоположные начала в М и N (подобно тому как
утверждается в теории болонской школы), ибо в противном случае
разнородные металлы не оказывали бы более сильное действие, чем
однородные. Это последнее обстоятельство в первую очереди требует
объяснения. Теория, которая не выполняет этого требования, ничего не
объясняет; теория Вольты 

171 

выполнила это требование, однако после последних открытий Гумбольдта ее
следует считать сомнительной, а собственная теории Гумбольдта основана
только на вероятности и ряд феноменов совершенно не объясняет. 

с) Остается только предположить, что металлы оказывают воздействие тем,
что 

а) они вызывают нечто в самих органах', 

b) тем, что они возбуждают противоположные начала', при этом нет никакой
необходимости представлять себе вытекающую гальваническую жидкость. 

Отрицать подобную возможность (правда, согласно атомистической теории,
одно тело может действовать на другое вообще только посредством
сообщения) после опытов Уэльса и Гумбольдта', в ходе которых даже сами
металлы гальванизировались, т. е. сообщили друг другу силу возбуждения,
невозможно (ср. работу Гумбольдта, с. 242); или предполагается, что в
данном случае один металл передал другому некое неведомое вещество?
Разве не возникает уверенность в том, что цинк и серебро, соединенные
металлической дугой, вызывают друг в друге такое же изменение, как то,
которое они вызывают в заключен между ними органе (языке или мышце),
хотя это изменение в металлах не проявляется в движениях? Какие
изменения вызывают тела друг в друге посредством простого прикосновения,
мы в большинстве случаев не видим, так как не располагаем ни
инструментами, ни органами, которые могли бы нам на это указать: в
данном случае нам это показывает самый раздражимый из всех органов.
Следовательно, гальванизм — нечто значительно более всеобщее, чем обычно
себе представляют. Здесь напрашиваются аналогии. Если потереть одну
(тонкую) сторону идиоэлектрической пластинки шерстью и одновременно
положить на другую палец, то одна сторона пластинки станет
положигеоэлектрической, а другая — отрицательноэлектунческой. Таким
образом, если гальваническая цепь замыкается, элементы гальванизма (да
простят нам это выражение, мы пользуемся им лишь для того, чтобы
пояснить свою мысль) расходятся и распределяются между N и М в качестве
противоположных полюсов раздражимости. 

Положение: разнородные металлы вызывают противоположные свойства в N и М
(дуализм начал) или вновь разделяют то, что непрерывно разделяется в
жизни ( «Идеи к философии природы», с. 64) — должно быть в качестве
принципа положено в основу всякого дальнейшего исследования. Поскольку
последнее основание гальванических 

172 

явлений следует искать в изначальной разнородности органов (которая не
может быть исключена никаким средством), вследствие чего они обретают
способность к взаимному возбуждению, то становится понятным, что если
даже однородные металлы или влажные субстанции замыкают цепь между И и М
(причем они служат лишь продолжением цепи между N и М), или если нерв
отбрасывается на обнаженную мышцу посредством изолирующей субстанции
(опыт, который почти всегда достаточно быстро удается и часто долго
длится), или даже если нерв и мышца не соединены цепью, например, если
коснуться простого изолированного нерва в одной точке цинком или
серебром (опыт, который удается очень часто; его модификацией являются
опыты Гумбольдта без цепи),— становится понятным, говорю я, что во всех
этих случаях могут возникнуть вздрагивания, потому что это легчайшее
изменение нерва может вновь вызвать дуализм начал в N и М, а тем самым и
вновь вызвать процесс; этот процесс часто возникает даже без какого-либо
вмешательства, когда предоставленный себе орган сам без внешнего стимула
начинает вздрагивать, как бы разряжаясь. 

Только тогда, когда эти всеобщие начала гальванизма будут достаточно
ясно поняты, настанет время старательно исследовать материальный аспект
этих явлений; тогда можно будет в первую очередь принять во внимание и
противоположные химические свойства возбудителей (которые следует строго
отличать от простых проводников), например их противоположное отношение
к кислороду и к электричеству; теперь, после сказанного об этом гм фон
Гумбольдтом (с. 24 его многократно цитируемой работы), можно и перекись
марганца не считать исключением из правила (согласно которому тело, не
проявляющее сродства с кислородом и проводящее электричество, не служит
возбудителем гальванизма). Ближе всего к цели мы оказались бы, открывая
возбудители по аналогии; прекрасное начало этому положил Гумбольдт
открытием (правда, еще не вполне подтвердившимся в моих собственных
опытах) противоположного действия, оказываемого щелочами и кислотами на
N и М, при котором дуализм начал совершенно очевиден — в атмосфере это
prncpeoxygene 4; гальванизм вызывает на языке кислый и щелочной вкус в
зависимости от того, находится ли сверху цинк или серебро; то, что
некоторые считают щелочной вкус серебра лишь более слабым кислым вкусом,
вызвано заблуждением, так как при прекращении контакта этот вкус
действительно 

173 

переходит в противоположный, сомнения, но той же причине, по которой при
прекращении контакта серебра с нервом и цинка с мышцей подергивания
происходят так же, как при их соприкосновении. 

В подобных мелких легкообозримых наблюдениях для людей, свободных от
предрассудков и приступающих к исследованию, если можно так сказать,
непредвзято, заключена простая неопровержимая истина; она, появившись,
привнесет во всю физиологию новый свет, который мы теперь едва
предвидим. 

5 

Раздражимость — как бы центр, вокруг которого концентрируются все
органические силы; обнаружить ее причины означало бы открыть тайну жизни
и снять с природы ее покров. 

а) Если природа противопоставила животному процессу раздражимость, то
раздражимости она в свою очередь противопоставила чувствительность.
Чувствительность не есть абсолютное свойство животной природы, ее можно
представить себе только как противоположность раздражимости. Поэтому,
так же как раздражимости не может быть без чувствительности, и
чувствительности не может быть без раздражимости. 

О наличии чувствительности мы вообще заключаем только из своеобразных и
произвольных движений, которые внешнее раздражение вызывает в живом
существе. На живое существо внешняя среда действует иначе, чем на
мертвое, свет только для глаза есть свет; но об этом своеобразии
воздействия, которое внешнее раздражение оказывает на живое, можно
умозаключить только из своеобразия движений, которые за ним следуют.
Таким образом, для животного сферой возможных движений определена и
сфера возможных ощущений. Сколько произвольных движений способно
совершать животное, столько же оно способно воспринимать и чувственных
впечатлений, и наоборот. Следовательно, сферой его раздражимости
животному определена и сфера его чувствительности и, наоборот, сферой
его чувствительности — сфера его раздражимости. 

Живое отличается от мертвого, определяя кратко, именно тем, что одно
способно испытывать любое воздействие, другому же его собственной
природой заранее определена сфера доступных ему впечатлений. 

В животном существует стремление к движению, но направленность этого
стремления изначально неопределен- 

174 

на. Лишь постольку, поскольку в животном изначально существует влечение
к движению, оно способно к чувствительности, ибо чувствительность есть
лишь отрицательное этого движения. 

Поэтому вместе с исчезновением стремления к движению угасает и
чувствительность (во сне) и, наоборот, вместе с возвращением
чувствительности пробуждается и стремление к движению. Грезы —
предвестники пробуждения. Грезы здоровых существ — это утренние грезы.
Следовательно, чувствительность существует в животном, пока в нем есть
стремление к движению. Однако изначально это стремление (как и всякое
другое) направлено на нечто неопределенное. Определенной его
направленность становится только посредством внешнего раздражения.
Следовательно, раздражимость — изначально отрицательное животного
процесса — есть положительное чувствительности. 

И наконец, если мы объединим раздражимость и чувствительность в одном
понятии, то возникнет понятие инстинкта (ибо стремление к движению,
определенное чувствительностью, есть инстинкт). Таким образом,
постепенно разделяя и вновь соединяя противоположные свойства в
животном, мы достигли высшего синтеза, в котором произвольное и
непроизвольное, случайное и необходимое в животных функциях полностью
соединены. 

Примечание. Поскольку мы в нашем исследовании заняли чисто
физиологическую точку зрения, здесь невозможно обстоятельнее выявить,
насколько более широкое и глубокое философское значение, чем многим
представляется, имеет положение: чувствительность есть лишь обратное
раздражимости. Животное видит и слышит лишь благодаря своему инстинкту
(Лейбниц где-то говорит, что и у животных бывают представления высокого
уровня, поскольку они способны воспринимать свет; однако для животного и
свет — лишь сфера его инстинкта: свет в качестве такового являет себя
лишь более высокому чувству). ак же человек видит и слышит то, что он
видит и слышит, только посредством более высокого инстинкта, который
там, где он преимущественно направлен на великое и прекрасное,
называется гениальностью. Вообще всякое познание есть отрицательное
(предпосланного) положительного; человек познает лишь то, к познанию
чего его влечет: пытаться объяснить людям то, к познанию чего у них нет
стремления, — напрасный труд. Так, в конечном счете в каждом природном
существе все многообразие сочетаетс 

175 

в инстинкте в качестве все оживляющей души, без импульсов которой
никогда не состоялось бы замкнутое целое. 

Ь) Помимо того что чувствительность вообще невозможно представить себе
как абсолютное свойство животной природы, опыт также показывает, что
чувствительность не только наносит ущерб животному процессу, но и
утрачивается или разрушается в отдельном индивидууме при неестественно
усиливающейся раздражимости (при болезнях, вызывающих сильный жар) и что
в ряде живых , существ чувствительность возрастает и падает в обратном
отношении к раздражимости. 

Если в соответствии с выведенным выше законом произвольность движений
органа растет вместе с числом и величиной его нервов, то ясно, что
открытый Зёммерин закон, по которому с относительной толщиной и
величиной нервов снижаются интеллектуальные способности (Зёммеринг. «De
bas encephal», p. 7. «О различии в строении тела негра и европейца», с.
59), означает не что иное, как утверждение, что чувствительность
возрастает и понижается в обратном отношении к раздражимости 42. 

Таким образом природа, как будто отдав движение целиком под власть
произвола, посредством возвышения чувствительности вновь изъяла его из
этой власти; ибо движения самых чувствительных животных наименее
произвольны и, наоборот, наибольшая произвольность движений свойственна
инертным животным. Так, в пределах всего ряда организаций и даже среди
индивидуумов одного вида (в зависимости от пола, климата, темперамента и
т.д.) с ростом чувствительности нервной системы произвольность
(размеренность) движений регулярно уменьшается. 

с) Поскольку возрастание и понижение раздражимости идет параллельно
понижению и возрастанию чувствительности и последняя, таким образом,
есть лишь обратное первой, то, найдя материальные начала раздражимости,
мы тем самым нашли бы и материальные начала чувствительности; это
подтверждается и непосредственным опытом, так как та причина, которая
вызывает движения животного (например, гальваническое раздражение),
служит причиной его ощущений. 

Естествоиспытатели, по-видимому, не решались досаждать природе
экспериментами в глубинах ее святилища; и еще очень невелико наше знание
о благороднейшем органе, который возвышаясь над животным процессом и
будучи своей природой и составом, безусловно, нейтрализован
(гарантирован) от какого бы то ни было участи 

176 

в нем, испокон веку как будто определен для подлинного местонахождения
мышления. Структура и организация этого на первый взгляд сходного с
неорганической массой органа настолько постоянны и единообразны вплоть
до мельчайших своих частиц, что уже заранее можно с достаточным
основанием ожидать большого многообразия функций, к которым он
предназначен. 

Однако главная причина того, что эта область столь мало изучена
экспериментальным путем, заключается, несомненно, в предубеждении, что
исследование подобного предмета вообще недоступно человеческому духу. 

Упомянем лишь следующее. 

Согласно принципам трансцендентальной философии, ясное понятие того, как
представления действуют на материальные органы, например на мозг, столь
же невозможно, как обратное — понятие того, как материальные причины
воздействуют на интеллигенцию. Те, кто полагает, что взаимодействие духа
и тела можно сделать понятным, помещая между ними эфирные материи в
качестве среды, безусловно, не более глубокомысленны, чем тот, кто
полагал, что, лишь совершив достаточно большой обход, можно в конце
концов по суше достигнуть Англии. Философия, устав от такого рода
вспомогательных средств, применяемых для оправдания инертности, именно
поэтому оторвалась от эмпиризма и начала рассматривать функции
интеллигенции чисто трансцендентально. Физикам не остается ничего
другого, как в свою очередь рассматривать чисто физиологически функции
животной жизни. Как в конечном счете эти противоположные воззрения на
вещи объединятся в общее, не их забота. 

Этим чисто физиологическим воззрением я пытаюсь ограничиться в
исследовании животной чувствительности, определяя ее как противоположное
раздражимости, ибо, только если она такова, можно надеяться на то, что в
конце концов и ее функции мы сумеем свести к движениям, к чему, правда,
с давних пор, но всегда тщетно стремились. 

6 

Так как в соответствии со сказанным выше не подлежит сомнению, что в
живом существе имеет место последовательность ступеней в функциях, так
как природа противопоставила животному процессу раздражимость, а
раздражимости — чувствительность и тем самым установила антагонизм сил,
которые держат друг друга в равновесии — если одна возрастает, то другая
падает, и наоборот 

177 

,— то напрашивается мысль, что все эти функции суть лишь ответвления
одной и той же силы и что в них как в своих отдельных явлениях выступает
единое начало природы, в котором мы должны видеть причину жизни, так же
как несомненно, что одно и то же повсюду распространенное начало
открывается в свете, электричестве и т. д. 

как в своих различных явлениях. Примечание. Поскольку крупные
естествоиспытатели пришли на другом пути к тому же результату, эту идею
можно принять с тем большим доверием. Особенно подтверждается она
рассмотрением прогрессивного развития органических сил в ряду
организаций — по этому вопросу я отсылаю читателя к опубликованной в 793
г. Речи профессора Кильмайера об этом предмете, речи, которую в будущем,
несомненно, сочтут началом совершенно новой эпохи в истории
естествознания 43. На самой низкой ступени это начало открывает себя во
всеобщем стремлении к формированию, которое мы должны предпослать в
качестве начала всякой организации; ибо одна только формирующая сила,
которая присуща и мертвой материи, могла производить лишь мертвые
продукты. Самая изначальная способность материи к организации
заключается, правда, в формирующих силах, которые присущи материи как
таковой, ибо без них вообще немыслимо происхождение различимой по фигуре
и сцеплению материи. Однако именно потому, что формирующая сила
господствует и в неорганической природе, в органической природе к ней
должно присоединиться начало, ! 

которое вознесет ее над первой. Возникает вопрос, как всеобщая
формирующая сила материи переходит в стремление к формированию? понятии
стремления к формированию заключается, что формирование происходит не
слепо, т. е. посредством сил, которые свойственны материи как таковой,
но что необходимому, содержащемуся в этих силах, присоединяется
случайное чужого влияния, которое, модифицируя формирующие силы материи,
одновременно заставляет их производить определенный образ. В этом особом
образе, которого материя, предоставленная самой себе, не принимает, и
заключено случайное каждой организации, и это 

случайное в формировании, собственно, и находит свое выражение в понятии
стремления к формированию. Сила формирования превращается,
следовательно, в 

178 

стремление к формированию, как только к мертвому действию первой
присоединяется нечто случайное, т. е. мешающее влияние чуждого начала. 

Это чуждое начало не может быть в свою очередь силой, так как сила
вообще есть нечто мертвое', но это мертвое, которое заключено в одних
только силах, и должно быть здесь исключено. Таким образом, понятие
жизненная сиw — совершенно пустое понятие. Некий сторонник этого начала
возымел даже умную мысль рассматривать ее как аналог силы тяжести,
которая, как он говорит, ведь тоже не может быть объяснена! Сущность
жизни вообще состоит не в силе, но в свободной игре сил, непрерывно
поддерживаемой каким-либо внешним влиянием. 

Необходимое в жизни — это всеобщие силы природы, участвующие в этом
процессе; случайное, поддерживающее эту игру своим влиянием, должно быть
особенным, другими словами, материальным началом. 

Организация и жизнь вообще выражают не нечто само по себе пребывающее, а
только определенную форму бытия, нечто общее, обусловленное рядом
совместно действующих причин. Следовательно, начало жизни есть только
причина определенной формы бытия, а не причина самого бытия (ибо она
вообще не может мыслиться). 

Следовательно, силы, которые действуют в жизни,— не особенные силы,
присущие органической природе; то, что вводит эти силы в игру, результат
которой есть жизнь, должно быть особенным началом, которое как бы
изымает органическую природу из сферы всеобщих сил природы и перемещает
то, что было бы мертвым продуктом формирующих сил, в высшую сферу, сферу
жизни. 

Только так происхождение всякой организации являет себя в качестве
случайного, каким оно и должно быть в соответствии с понятием
организации; ибо природа не должна производить ее необходимым образом;
там, где она возникает, природа действовала свободно; лишь постольку,
поскольку организация есть продукт природы в ее свободе (свободной игры
природы), она может вызывать идеи Целесообразности, и лишь в той мере, в
какой она вызывает эти идеи, она есть организация. 

Упомянутое начало, будучи причиной жизни, не может мыть ее продуктом.
Следовательно, оно должно находиться в непосредственной связи с первыми
органами жизни. Оно Должно быть распространено повсюду, хотя действует
он лишь там, где находит определенную рецептивности. Так, причина
магнетизма существует повсюду, но действует 

179 

только на некоторые тела. Поток магнетизма обнаруживает незаметную иглу
и в открытом, вольном море, и в закрытом помещении, и там, где он ее
находит, он придает ей направленность к полюсу. Так и поток жизни,
откуда бы он ни пришел, находит восприимчивые к нему органы и придает им
там, где он их находит, жизненную деятельность. 

Это начало ограничено в своих действиях только рецептивностью вещества,
с которым оно себя отождествило, и в зависимости от различия этой
рецептивности должны были возникать различные организации. Именно
поэтому названное начало, хотя и воспринимаемо всеми формами, само
изначально бесформенно, au.copepod, и нигде не может быть изображено в
качестве определенной материи. Таким образом, это всеобщее начало жизни
могло индивидуализироваться в отдельных существах, а также посредством
сообщения его через все поколения постоянно оставаться в связи со всеми
живыми существами. Начало жизни пришло в органическую материю не извне
(например, посредством индузии — бессмысленное, но распространенное
представление), наоборот, это начало сформировало для себя органическую
материю. Так, индивидуализируясь в отдельных существах и придавая им
индивидуальность, оно стало началом непостижимым, если исходить из самой
организации, началом, воздействие которого открывается индивидуальному
чувству только как вечно живое стремление. 

Это начало, будучи причиной жизни, не может входить в процесс жизни как
его составная часть; не подчиненное никакому химическому сродству, оно —
неизменное, actuator, в каждом организованном существе. О том, чтобы это
начало уничтожало мертвые силы материи в живом теле, конечно, не может
быть и речи, но несомненно ) что оно дает этим мертвым силам
направление, которое они, будучи предоставлены сами себе в свободном
беспрепятственном формировании, не приняли бы; 2) что оно все время
возбуждает и непрерывно сохраняет борьбу этих сил; предоставленные сами
себе, они вскоре оказались бы в состоянии покоя и равновесия. 

Поскольку это начало в качестве причины жизни ускользает от любого взора
и скрывается в своем собственном творении, оно может быть познано лишь в
отдельных явлениях, в которых оно выступает, и перед этим неизвестным, в
котором уже древнейшая философия предполагала первую силу жизни,
останавливается рассмотрение как неорганической, так и органической
природы. 

180 

Нее функции жизни и вегетации находятся в такой связи с всеобщими
изменениями природы, что общее начало обеих следует искать в одной и той
же причине. Мы видим, что более обильный приток света ведет к всеобщему
движению в органической природе; его следует приписывать не
непосредственному влиянию света, в той мере, в какой нам известны его
силы, но скорее началу, которое распространено везде и из которого
посредством, быть может, неведомых действий создается свет, так же как
свет в свою очередь служит к тому, чтобы все время возбуждать это
начало. Мы замечаем во всяком случае, что, невзирая на неизменность
источника света и отсутствие каких-либо изменений в составе воздуха и в
погоде, в иные годы наблюдаются неурожай и плохая вегетация. Причины
метеорологических изменений еще не исследованы, и, без сомнения, их
следует искать в более высоких процессах; именно эти изменения оказывают
на чувствительные тела действия, которые не могут быть объяснены
химическим или гигрометрическим составом воздуха. Следовательно,
необходимо признать, что помимо тех составных частей атмосферы, которые
мы можем изобразить химическим путем, в ней распространена особая среда,
посредством которой все атмосферные изменения становятся ощутимыми для
живого тела. Когда атмосфера избыточно заряжена электричеством, почти
все животные проявляют особый страх, во время грозы гальванические опыты
удаются лучше, ярче вспыхивает искра, хотя нет никаких оснований
полагать, что электричество служит непосредственной причиной этих
явлений. Приближение сильного землетрясения предвещается изменением
цвета неба, беспокойством и даже жалобным воем некоторых животных, как
будто та причина, что разрушает горы и поднимает острова из глубин моря,
волнует и дышащую грудь животных,— все эти наблюдения невозможно
объяснить, не исходя из всеобщей непрерывности в действии всех природных
причин и общей среды, посредством которой все силы природы действуют на
чувствительные существа. 

Поскольку это начало поддерживает непрерывность в неорганической и
органической природе и связывает всю природу во всеобщий организм, мы
вновь узнаем в нем ту сущность, которую древняя философия, прозревая,
приветствовала в качестве общей души природы и которую некоторые физики
того времени считали единой с формирующим и созидающим эфиром
(составляющим основу благороднейших творений природы). 

181 

ПРИМЕЧАНИЯ 

О мировой душе 

Гипотеза высшей физики для объяснения всеобщего 

организма, или Разработка первых основоположению 

натурфилософии на основе начал тяжести и света 

Von der Weltseele 

Eine Hypothese der hoheren Physik zur Erklarung des 

aJlgemeinen Oganismus, oder Entwicklung der ersten 

Grundsatze der Naturphilosophie an den Prmcipien der 

Schwere und des Lichts 

Работа написана в Лейпциге осенью 1797 г. Первое упоминание о ней
содержится в письме Шеллинга к отцу от 4 сентября 1797 г. Опубликована
весной 1798 г. Второе, исправленное издание появилось в 1806 г., третье
– в 1809 г. В качестве вступительного раздела ко второму изданию Шеллинг
написал трактат «Об отношении реального и идеального» (публикуется во
2-м томе наст. изд.). Работа «О мировой душе» принесла автору славу
выдающегося философа. Гете писал о ней Шиллеру И июня 1798 г.:
«Сочинение Шеллинга окажет мне великую услугу» (Der Briefwechsel
zwischen Schiller und Goethe. Bd 2. Leipzis, 1984. S. 105). Под свежим
впечатлением от прочитанного Гёте добился приглашения Шеллинга в Яенский
университет. 

На русском языке публикуется впервые. 

Работа публикуется с сокращениями. Полностью представлена наиболее
важная вторая часть – «О возникновении всеобщего организма», содержащая
попытку естественнонаучного объяснения органической жизни. Опущено
Приложение, в котором помещены дополнительные материалы к основному
тексту. Первая часть – «О первой силе природы» – представлена тремя
отрывками, отражающими диалектический подход Шеллинга к явлениям
неорганического мира. 

1 Придет время, когда то, что для нас теперь скрыто, озарится светом
благодаря упорному труду в течение многих веков. Для такого исследования
одной человеческой жизни недостаточно. Нужны долгие годы, чтобы 

594 

мы достигли нужного понимания. Придет время, когда наши потомки будут
удивляться нашему незнанию столь очевидных вещей (лат.). Сенека.
Исследования о природе VII.– 93. 

2 Де Люк Ж. Л. (1727 – 1817) – профессор философии и геологии в
Гёттингене. Fluidum dejerens – перемещающаяся жидкость (лат.).– 97. 

3 Гершелъ У. (1738–1822) –английский астроном.– 99. 

4 Шеллинг ссылается на свою работу 1797 г.– 99. 

5 Лихтенберг Г. К. (1742–1799} – немецкий писатель и физик; профессор
физики и астрономии в Гёттингене. Прославился лекциями по
экспериментальной физике.– 99. 

е кислородный газ (франц.).–99. 

' Брандис И. Д. (1762–1846) – немецкий врач, профессор в Киле. Шеллинг
ссылается на его работу «Versuch iber die Lebenskrafte (1795).- 100. 

в Ламберт И. Г. (1728 – 1777) – немецкий философ, математик, физик,
астроном.– 102. 

9 Блэк Дж. (1728 – 1799) – шотландский химик и физик; открыл углекислый
газ, ввел понятие теплоемкости.– 108. 

'" народный газ (франц.)-111. 

" Ру.чфорд Б. (наст, фамилия Томпсон, 1753–1814) –естествоиспытатель и
политический деятель; наблюдая выделение теплоты при сверлении пушечных
стволов, пришел к выводу, что теплота – особый вид движения.– 113. 

12 Креллъ Л. Ф. (1744–1816) – немецкий химик; издавал журнал «Chemische
Annialen» (1784 –1804).– 117. 

13 Музы Сицилии, петь начинаем важнее предметы (лат.). Вергилии.
Буколики IV 1.– 119. 

и Немецкий ботаник И. Хедвиг известен ценными исследованиями в области
споровых растений. Шеллинг ссылается на его работу «De fibrae
vegetalibus ortu» (О происхождении растительных волокон).– 121. 

15 Бургаве Г. (1668–1738) – профессор медицины, ботаники и химии в
Лейдене.– 121. 

16 Райль И. К. (1759–1813) – профессор медицины в Галле и Бер лине;
основал журнал «Arcbiv fur Physiologic» («Физиологический ар хив»).
Известен исследованиями в области анатомии мозга.– 123. 

17 Баадер Ф. К. (1765 – 1841) –немецкий религиозный философ, врач,
естествоиспытатель. Шеллинг цитирует его работу «Beitra'ge zur
Elementarphysiologie» (Hamburg, 1799).– 124. 

18 Шеллинг цитирует работу Ф. Якоби «David Hume uber den Glau- ben, oder
Idealismus und Realismus» (Дэвид Юм. О вере, или Идеализм и реализм,
1787).– 125. 

19 соответственно гипотезе (лат.).– 126. 

э0 Галлер А. (1708 – 1777) – швейцарский анатом и физиолог. Один из
основоположников экспериментальной физиологии. Автор классического труда
«Элементы физиологии...».– 127. 

21 скрытым качеством (лат.).– 128. 

22 Шталъ Г. Э. (1659 – 1734) – немецкий химик-экспериментатор и врач.
Сформулировал первую общую химическую теорию – теорию флогистона,
впоследствии опровергнутую Лавуазье. – 129. 

23 Пфафф К. Г. (1772-1852) -'немецкий врач и физик. В 1793 г.
опубликовал работу «Tierische Elektricitat und Reizbarkeit» (Электри
чество и чувствительность животных) . – 129. 

и Браун Дж. (1735–1788) – шотландский врач. Разработал теорию отношения
раздражения к возбудимости. –130. 23 Нозолог – знаток болезней,
медик.–131. 2S Шеллинг имеет в виду работу А. Гумбольдта «Aphorismen aus


595 

der chemischen Physiologie der Pflanzen» (Афоризмы из области химической
физиологии растений, 1794).– 132. 

Гиртаннер К. (1760–1800) – немецкий медик. –133. 

28 Фуркруа А. Ф. (1755–1809) – французский химик и политический деятель.
Совместно с Лавуазье и другими учеными участвовал в разработке новой
химической номенклатуры, содействовал распространению антифлогистических
воззрений в химии. Шеллинг ссылается на его работу «Chemische
Philosophie» (1796).– 134. 

2 Блуменбах И. Ф. (1752–1840) – немецкий медик и антрополог, профессор
медицины в Гёттингене. В работе «Ober den Bildungstrieb» (Стремление к
формированию, 1781) поставил вопрос о формообразующей силе, составляющей
специфику органической материи. Высокая оценка этой работы содержится в
кантовской «Критике способности суждения* (§ 85).– 145. 

30 Уголино делла Герардеска – глава Пизанской республики, в 1288 г. в
ходе политической борьбы был обвинен в государственной измене и вместе с
сыновьями и внуками заточен в башню, где все они умерли с голоду.
Трагическая судьба Уголино описана Данте в «Божест венной комедшя»
(«Ад», авсия 33). Этот ciontei был использован немец кими драматургами
Г. В. Герстенбергом и К. Белендорфом,– 146. 

31 Дарвин Э. (1731 –1802) – английский врач, натуралист, поэт (дед
Чарльза Дарвина), В натурфилософской форме развивал представления об
эволюции животных под влиянием внешней среды. Шеллинг цитирует немецкий
перевод его работы «Zoonomia or the laws of organic life», опуб
ликованный в 1795 г.– 154. 

32 Пармантье А. О. (1737 – 1813) – французский химик и ботаник. Дейё Н.
(1744–1837) – французский химик. Райль (1759–1813) – профессор медицины
в Берлинском университете, известный своими исследованиями по анатомии
мозга. Издавал журнал «Archiv fur Physio logie».– 156. 

33 Воклен Л. Н. (1763–1829) – французский химик, ученик Фуркруа.– 156. 

Буквально «мертвая голова» (лат.), в химии – измельченная окись железа.–
157. 

35 Туаз – единица измерения длины, применявшаяся в ряде стран до
введения метрической системы мер (равна 1,949 м).– 160. 

36 Буге П. (1698–1758) – французский геодезист и астроном. Своими
исследованиями интенсивности света заложил основы фотометрии. Соссюр О.
Б. (1740–1799) – швейцарский естествоиспытатель, первый исследователь
геологического строения и климатических условий Альп. Шеллинг цитирует
его 4-томное сочинение «Путешествие в Альпы» (Женева, 1779-1796).- 161. 

Вольта. «О воспламеняющемся воздухе болот» (итал.).– 161. 

38 Эвдиометрические опыты – опыты по определению наличия кислорода в
воздухе.– 161. 

^ Берендс И. Б. Я. (1769–1823) – немецкий физик и врач. Шеллинг
упоминает его работу «Диссертация, в которой доказывается, что сердце
лишено нервов» (лат.).– 166. 

40 Опыты А. Гумбольдта над раздражимостью нервных и мускуль ных волокон
описаны в его монографии «Versuche uber die gereizten Muskel- und
Nervenfasern. B d 1 – 2. Berlin, 1797.-172. 

41 кислородное и щелочное начало (франц.).– 173. 

42 Зёммеринг С. Т. (1755 – 1830) –немецкий анатом и физиолог, физик.
Шеллинг ссылается на его работу «De basi encephali» (Об основании
мозга). Goettingen, 1778, и на 5-томное исследование «Vom 

596 

Bau des menschlichen Korpers» (О строении человеческого тела).
Frankfurt/M., 1796-1801.-/76. 

43 Кильмайер К. Ф. (1765 – 1844) – немецкий анатом и физиолог, профессор
химии, ботаники и медицины в Тюбингене; учитель Ж. Кювье. Шеллинг имеет
в виду произнесенную Кильмайером в 1793 г. речь «О взаимоотношении между
органическими силами».– 178.