Святитель Августин, епископ Гиппонский 

О книге Бытия буквально

Книга неоконченная

Объясняется начало книги Бытия включительно до 26 стиха: "Сотворим
человека по образу Нашему" и т.д. 

  

Глава I

Предварительные рассуждения о кафолической вере. Что такое грех? Что
такое наказание за грех? Грехи естественные. Почему церковь называется
кафолическою. 

О том, что в естественных предметах для нас не ясно, — а это, как мы
думаем, произведено всемогущим Художником Богом, — говорить надобно не
утвердительно, а с расследованием, особенно в тех книгах, которые
рекомендует нам Божественный авторитет, где человеку, необдуманно
утверждающему нетвердое и сомнительное мнение, трудно избежать обвинения
в святотатстве; но, с другой стороны, и пытливость в исследовании не
должна заходить за пределы, указываемые кафолическою верою. А так как
многие еретики имеют обыкновение изъяснять Божественное писание по
собственному разумению, с учением кафолической веры несогласному, то,
прежде изъяснения самой книги [Бытия], считаем нужным изложить вкратце
кафолическую веру. 

Она заключается в следующем. Всемогущий Бог Отец создал и устроил всю
тварь чрез Своего единородного Сына, т. е. Свою, единосущную и совечную
Себе, Премудрость и Силу вместе с Духом Святым, также единосущным и
совечным Себе. Таким образом, кафолическое учение внушает нам именовать
сию Троицу единым Богом, и веровать, что Он создал и сотворил все
существующее, насколько оно существует; так что всякая тварь, как
разумная, так и телесная, или, выражаясь короче согласно со словами
Божественных писаний, как видимая, так и невидимая, создана не из
Божественной природы, а Богом из ничего, и что в ней нет ничего,
относящегося к Троице, кроме того разве, что ее создала Троица, — что
она сотворена. Поэтому говорить или веровать надлежит так, что вся тварь
ни единосущна, ни совечна Богу. 

С другой стороны, все созданное Богом добро зело; зло же не есть нечто
натуральное, а все, называемое злом, есть или грех или наказание за
грех. Да и самый грех есть не что иное, как только порочная наклонность
нашей свободной воли, когда мы склоняемся к тому, что воспрещает
праведность и воздержаться от чего — дело нашей свободы, т. е. грех
заключается не в самых этих вещах, а в незаконном пользовании ими.
Законное же пользование вещами состоит в том, чтобы душа пребывала в
законе Божием и подчинена была с полнейшею любовью одному Богу, и чтобы
остальным всем, ей подчиненным, управляла без страсти и похоти, т. е. по
заповеди Божией: ибо в таком случае она управлять будет без затруднения
и злополучия, а, напротив, с Величайшею легкостью и блаженством. 

Это именно состояние, когда душа терзается тварями, ей не покоряющимися,
когда она и сама не покоряется Богу, и составляет наказание за грех:
когда она была покорна Богу, покорялась ей и тварь. Таким образом, огонь
не есть зло, потому что представляет собою творение Божие, но он жжет
наше немощное существо вследствие греха. Грехи, которые совершаются нами
пред Божественным милосердием необходимо, после того, как вследствие
греха своей свободной воли мы впали в настоящее состояние, называются
естественными грехами. 

Но человек обновлен чрез Иисуса Христа, Господа нашего, когда Сама
неизреченная и непреложная Премудрость Божия благоволила воспринять
полного и совершенного человека и родиться от Духа Святого и Марии Девы,
быть распятым, погребенным, воскреснуть и вознестись на небо; что уже
совершилось, — вновь придти в конце веков, чтобы судить живых и мертвых
и воскресить во плоти; что проповедуется, как еще имеющее совершиться.
Верующим во Христа дан Дух Святый. Им основана матерь-церковь,
называемая кафолическою потому, что она совершенна в целой общности
своих членов (universaliter) и не заключена ни в ком из них (in nullo) и
что распространена по всему Миру. Кающимся отпускаются все прежние грехи
и обещается вечная жизнь и царство небесное. 

Глава II.

Способы изъяснения Закона. История. Аллегория. Аналогия. Этиология. 

Согласно с этою верою и нужно смотреть на то, что в книге [Бытия] может
подлежать испытанию и исследованию. — В начале сотвори Бог небо и землю
(Быт. I, 1). Некоторыми толкователями Писаний рекомендуются четыре
способа изъяснения Закона, названия которых могут быть приведены
по-гречески, а определены и разъяснены по-латыни, именно — исторический,
аллегорический, аналогический и этиологический, — исторический, когда
припоминается какое-либо божественное или человеческое действие,
аллегорический, когда изречения понимаются иносказательно,
аналогический, когда указывается согласие ветхого и нового заветов,
этиологический, когда приводятся причины слов и действий. 

Глава III.

Объясняется 1 стих Бытия 

Итак, слова: В начале сотвори Бог небо и землю могут быть предметом
исследования с следующих сторон: надобно ли понимать их только в смысле
историческом, или же они означают что-либо и иносказательно, как они
согласны с Евангелием и по какой причине книга [Бытия] так начинается. В
историческом, далее, смысле возможен вопрос, что значит в начале, т. е.
в начале ли времени, или в Начале — в самой Премудрости Божией, потому
что и Сам Сын Божий назвал Себя началом, когда ему было сказано: Ты кто
ecu? и рече им: Начаток, яко и глаголю вам (Иоан. VIII, 25). Ибо есть
Начало безначальное и Начало от другого Начала. Начало безначальное —
один только Отец, почему мы и веруем, что все [произошло] от одного
начала. Сын же есть начало в том смысле, что Он от Отца. Даже и первая
разумная тварь может быть названа началом того, чему в творении Божием
она служит главою. В самом деле, так как начало правильно называется
главою, то в своем постепенно восходящем исчислении апостол не назвал
жены главою кого-нибудь; ибо мужа он назвал главою жены, Христа — главою
мужа и, наконец, Бога — главою Христа (I Коринф. XI, 3): таким образом,
тварь подчинена Творцу. 

Или не потому ли сказано: в начале, что то было первое творение? Но
разве в ряду творений небо и земля могли быть созданными во-первых, если
первоначально созданы Ангелы и все разумные Силы? Ибо и Ангелов мы
должны считать сотворенными Богом, так как в 148 псалме пророк
перечисляет и Ангелов, когда говорит: Той рече, и быша, Той повеле, и
создашася (Пс. CXLVIII, 5). Но если первоначально сотворены Ангелы, то
можно спросить, созданы ли они во времени, или прежде всякого времени,
или в начале времени? Если они созданы во времени, то, значит, было уже
время, прежде чем Ангелы сотворены; а так как и самое время есть тварь,
то является необходимость допустить нечто раньше, чем созданы Ангелы.
Если же мы скажем, что они созданы в начале времени, так что вместе с
ними началось и самое время, то должны будем назвать ложным мнение
некоторых, что время началось вместе с небом и землею. 

Если же Ангелы созданы раньше времени, то надобно спросить, как это
мирится с дальнейшими словами: И рече Бог: да будут светила на тверди
небесной, освещати землю и разлучати между днем и между нощию, и да
будут во знамения, и во времена, и во дни, и в лета? Из этих слов,
по-видимому, явствует, что время началось тогда, когда небо и небесные
светила начали двигаться по определенному для них пути; а если так, то
как же могли быть дни раньше, чем началось время, если время получило
начало от движения светил, которые, сказано, созданы в четвертый день?
Или, быть может, распорядок тех дней введен применительно к человеческой
слабости, по закону повествования, чтобы простою речью дать людям
понятие о возвышенных предметах, потому что и самая речь повествователя
не возможна без чего-либо первого, среднего и последнего? Или же, чтобы
были светила, не сказано ли о тех временах, которые люди измеряют
преемственностью в телесном движении? Ибо если бы не было никакого
телесного движения, то не было бы никакого и времени; что, впрочем, и
само по себе для людей очень понятно. Но если мы с этим согласимся, то
должны будем спросить, может ли быть время помимо движения тел, в
движении бестелесной твари, какова душа или даже и ум, который, без
всякого сомнения, при мышлении движется, и в этом движении одно имеет
раньше, а другое позже, что немыслимо без протяжения времени? А если мы
это допустим, то вместе с тем допустим и мысль, что было время и раньше
неба и земли, если раньше неба и земли были созданы Ангелы. Ибо тогда
была уже тварь, которая проводила время в бестелесных движениях. И
ошибки не будет, если мы допустим, что рядом с этою тварью существует
время, как существует оно в нашей душе, которая привыкла к телесным
движениям, благодаря телесным чувствам. А может быть, в главенствующих и
наивысших тварях и нет его. Но как бы то ни было (это предмет весьма
таинственный и для человеческой мысли недоступный), а мы должны верою
принимать, хотя это и превышает меру нашего мышления, что всякая тварь
имеет начало и что и самое время есть творение, а потому и оно имеет
начало и отнюдь не совечно Творцу. 

Можно даже думать, что небо и земля поставлены здесь вместо всей вообще
твари, так что небом названы и эта видимая эфирная твердь и та невидимая
тварь высших Сил, а землею — низшая часть Мира, с населяющими ее
одушевленными существами. Или же небом не названа ли вся высшая и
невидимая тварь, а землею все видимое, так что и в этом значении слова:
В начале сотвори Бог небо и землю можно понимать о всей твари? И быть
может, не непристойно, в сравнении с невидимою тварью все видимое
называется землею, чтобы и та, в свою очередь, называлась именем неба.
Поэтому и невидимая душа, когда она отягощается любовью к видимым
предметам и надмевается приобретением их, называется также землею, как
написано: Почто гордится земля и пепел (Сирах. X, 9)? 

Но можно спросить, в определенном ли и стройном виде все названо небом и
землею, или же именем неба и нем ли названа самая, на первых порах
бесформенная, мировая материя, которая неизреченным образом, по
повелению Божию размещена потом в настоящие, с определенным видом и
формой, природы? Ибо хотя мы и читаем в Писании: Ты сотворил мир от
безобразнаго вещества (Премудр. XI, 18), однако не можем сказать, что и
самая материя, какого бы рода она ни была, создана не Тем, от Кого, как
мы признаем и веруем, произошло все; так что устроение и приведете
каждой отдельной вещи в определенный и стройный вид называется Миром;
самая же материя названа небом и землею, как бы семенем неба и земли: то
были небо и земля в беспорядочном и смешанном виде, в состоянии, удобном
к воспринятию форм от Художника Бога. — Доселе мы должны были вести
наследование по поводу слов: в начале сотвори Бог небо и землю, ибо
ничего о них не следовало утверждать необдуманно. 

Глава IV.

Объясняется 2 и 3 стихи Бытия. Бездна. Четыре элемента. Подобия о Духе
над водами. 

Земля же бе невидима и неустроена, и тьма верху бездны, и Дух Божий
ношашеся верху воды — Еретики (манихеи), восстающие против В. Завета, по
поводу этого места пускают в ход, обыкновенно, клевету, говоря: "Каким
образом в начале Бог создал небо и землю, если земля уже была"? Так
говорят они, не понимая, что слова эти прибавлены для объяснения того,
какова была земля, о которой уже сказано, что Бог сотвори небо и землю.
Таким образом, понимать это следует так: Бог в начале создал небо и
землю; но эта земля, Богом созданная, была невидима и неустроена, пока
Им же Самим не была разграничена и приведена из смешения в определенный
порядок вещей. Или же не лучше ли понимать так, что в этом стихе снова
упоминается та же материя, которая выше названа небом и землею, так что
смысл будет такой: в начале сотворил Бог небо и землю, но то, что
названо небом и землею, была земля невидимая и неустроенная, и тьма
[была] вверху бездны; т. е. то, что названо небом и землею, было
некоторою смешанною материей, из которой, по выделении из нее элементов
и принятия ими формы, образовался мир, состояний из двух самых больших
частей, неба и земли? Это смешение материи могло быть приближено к
простому пониманию под такими только чертами, когда земля названа
невидимой, неустроенной, т. е. не приведенной еще в порядок, или не
приготовленной, и [когда сказано, что] была тьма вверху бездны, т. е.
над этою беспредельною глубиной. А эта глубина, в свою очередь, быть
может, поименована потому, что ничья мысль не может понять ее, по
причине самой ее бесформенности. 

И тьма верху бездны. — Была ли бездна внизу, а тьма вверху, как будто бы
уже существовала раздельность пространства? Или же, так как еще
продолжается описание смешения материи, что и по-гречески называется
чЬпт, то не потому ли сказано: И тьма верху бездны, что не было света,
который если бы был, то, конечно, был бы вверху, потому что он тоньше, и
освещал бы, что находилось ниже его? И в самом деле, кто рассудит
внимательно, что такое тьма, тот найдет ее ничем иным, как отсутствием
света. Таким образом, слова: И тьма бысть верху бездны равносильны
словам: "Над бездною не было света". По этой причине та материя, которая
дальнейшим действием Божиим распределяется в определенные формы вещей,
названа невидимою и неустроенною землею и лишенною света глубиною,
будучи раньше названа именем неба и земли, как бы семенем неба и земли,
как уже сказано выше; если только, впрочем, под именем неба и земли
писатель не хотел сначала обозначить вселенную, чтобы потом, когда уже
разъяснена материя, перейти к исследованию частей Мира. 

И Дух Божий ношашеся верху воды. — Писатель не говорил раньше, что воду
Бог создал, и однако ни в каком случае не следует думать, что Бог не
сотворил воды, и что она уже существовала прежде, чем Он создал
что-либо. Ибо, как говорит Апостол, Он Тот, от Кого все, чрез Кого все и
в Ком все (Римл. XI, 36). Следовательно, и воду Бог сотворил, и думать
иначе — великое заблуждение. Но почему же не сказано, что Бог сотворил
воду? Не захотел ли [здесь] писатель назвать еще и водою ту самую
материю, которую он раньше называл то небом и землею, то невидимою и
неустроенною землею, то бездною? В самом деле, почему бы не назваться ей
и водою, если она могла быть названа землею, когда [в сущности] она не
была еще не разграниченной и сформированной водою, ни землею, ни
чем-либо другим? И, может быть, сперва она названа небом и землею, затем
невидимою и неустроенною землею и лишенною света бездною, а, наконец, и
водою с тою целью, чтобы сначала именем неба и земли обозначить материю
всей вселенной, для которой она создана совершенно из ничего; затем,
именем невидимой и неустроенной земли и бездны дать понятие о
бесформенности, потому что в ряду всех элементов земля наиболее
бесформенна и наименее светла, чем остальные; наконец, именем воды
обозначить материю, подлежащую действию Творца, ибо вода подвижнее
земли, и потому подлежащая действию Творца материя, в виду легкости
обработки и большей подвижности, должна быть названа скорее водою, чем
землею. 

И хотя воздух подвижнее воды, а эфир не без основания считается и
ощущается еще подвижнее, чем даже воздух; однако назвать материю именем
воздуха или эфира было бы менее удобно. Ибо воздух и эфир считаются
более элементами, имеющими способность производить действие, земля же и
вода только имеющими способность принимать действие. Если это не ясно, —
полагаю, что совершенно очевидно то, по крайней мере, что ветер приводит
в движение воду и некоторые земные предметы, а ветер есть движущийся и
как бы волнующийся воздух. Отсюда, так как очевидно, что воздух движет
воду, но не ясно, от какой причины он движется сам, чтобы быть ветром:
то кто же станет сомневаться, что материи приличнее называться именем
воды, потому что вода приводится в движение, чем именем воздуха, который
приводить ее в движение? Но двигаться — значит претерпевать действие, а
двигать — производить действие. К этому присоединить надобно и то еще,
что все, рождаемое землею, орошают водою, чтобы оно могло взойти и
вырасти; так что и в самых этих порождениях, по-видимому, движется
собственно та, же вода. Отсюда, материю приличнее назвать именем воды,
так как, покорная действию Творца, она в этом случае обозначалась бы
этим именем за свою подвижность и круговращение в каждом рождающемся
теле, чем именем воздуха, в котором может примечаться одна только
подвижность, но отсутствуют другие (свойства), сильнее отличающие
материю; так что смысл всех слов будет такой: В начале сотвори Бог небо
и землю, т. е. материю, которая могла бы получить форму неба и земли;
эта материя — земля бе невидима и неустроена, то есть была бесформенною
и лишенною света, бездною, которая, в виду того, что должна была
подлежать действию Творца, за эту свою послушность творческому действию
названа также водою. 

Итак, в таком значении материи указаны, прежде всего, ее назначение,
т. е. для чего она создана, во-вторых, ее бесформенность, в-третьих, ее
служебность и подчиненность Творцу. Поэтому на первом месте
[поставляются] небо и земля, ибо ради них и создана материя; на втором —
невидимая и неустроенная земля и тьма вверху бездны, т. е. лишенная
света бесформенность, почему земля и названа невидимою; на третьем —
вода, покорная духу в воспринятии известного вида и форм, почему над
водою и носился Дух Божий, чтобы под духом мы разумели творящего, а под
водою — то, из чего надлежало творить, т. е. способную к образованию
материю. Ибо когда мы называем эти три имени одного предмета, мировую
материю, бесформенную материю и материю, способную к образованию, то к
первому совершенно приложимы небо и земля, ко второму — смешение,
бездна, тьма, к третьему — удобопокорность (cedendi facilitas), над
которою уже носится дух Творца, чтобы начать дело творения. 

И Дух Божий ношашеся верху воды. — Носился не так, как масло по воде или
вода по земле, т. е. как бы содержался (в воде), но, — если уж надобно
брать для этого примеры из видимой природы, — так, как носится свет
солнца или луны над теми предметами, которые он освещает на земле: он не
содержится в этих предметах, а носится над ними, сам заключаясь в небе.
С другой стороны, не следует думать, что Дух Божий носился над материей
как бы в пределах пространства; но [носился Он] некоею действующею и
образующею силою, чтобы то, над чем Он носился, получало жизнь и
образование, подобно тому, как носятся воля художника над деревом, или
над всяким другим предметом, подлежащим обработке, или даже над
телесными его органами, которые он направляет к работе. И это подобие,
хотя оно возвышеннее всякого тела, однако не достаточно и почти ничтожно
для понимания ношения Духа Божия над подлежавшею Его действию мировою
материею; но в ряду предметов, которые доступны пониманию людей, мы не
находим более ясного и близкого подобия тому, о чем говорим. Поэтому в
рассуждениях подобного рода всего лучше держаться заповеди Писания:
Славяще Господа, возносите Его, елико аще можете, превзыдет бо и еще.
(Сирах. XLIII, 33). Так следует и нам сказать, если в этом месте
разумеется Дух Божий, Дух Святый, Которого мы чтим в неизреченной и
непреложной Троице. 

Но [слова: И Дух Божий ношашеся верху воды] можно понимать и иначе,
разумея под Духом Божиим тварное жизненное начало (vitalem creaturam),
которым держится и движется весь настоящий видимый мир и все телесное, —
начало, которому всемогущий Бог сообщил некую силу — быть Ему орудием в
произведении всего, что рождается. Так как этот дух лучше всякого
эфирного тела, потому что всякая невидимая тварь превосходит тварь
видимую: то не будет несообразности, если мы назовем его духом Божиим.
Ибо что не Божье в ряду созданного Богом, когда даже о самой земле
сказано: Господня земля и неполноте ея (Пс. XXIII, 1), и обо всем вообще
написано: Яко твоя суть вся, Владыко душелюбче, (Прем. XI, 27)? Но так
Дух Божий может быть понимаем в таком только случае, если слова: в
начале сотвори Бог небо и землю будем разуметь, как слова, сказанные
только о видимой твари, именно так, что над материей видимых предметов в
начале их образования носился невидимый дух, который однако сам был
тварью, т. е. не Богом, а созданною и поставленною от Бога природою. Но
если все твари, т. е. и разумную, и душевную, и телесную считать
материей, обозначаемою словом вода, то в данном месте под Духом Божиим
никоим образом нельзя понимать чего-либо другого, кроме того
непреложного и Святого Духа, который носился над материей всех,
созданных Богом, вещей. 

Может об этом духе возникнуть еще и третье мнение, именно, что под
именем духа сделано указание на элемент воздуха, и что, таким образом,
обозначены четыре элемента, из которых возник настоящий видимый мир,
т. е. небо, земля, вода и воздух, — обозначены, впрочем, не потому, что
они уже были разграничены и определены, а потому, что они в бесформенном
смешении материи, предуказывалось только их возникновение, а само это
бесформенное смешение материи обозначено именем тьма и бездны. Но какое
бы из этих мнений ни было верным, должно верить, что Бог есть создатель
и Творец всего, что произошло, что видимо или невидимо, поскольку это
касается самой природы, а не пороков, которые противны природе, и что
нет, решительно ни одной твари, которая бы не от Него получила начало и
совершенствовалась в своем роде и своей сущности. 

Глава V.

О стихах 3 и 4 Бытия. Троякий свет — эфирный, чувственный и разумный.
Что такое свет. 

И рече Бог: да будет свет, и бысть свет. Не следует думать, что Бог
сказал; Да будет свет голосом, выпущенным из легких, языком или зубами.
Такие представления свойственны плотским людям, а мудрствовать по плоти
смерть есть (Римл. VIII, 6). Cлова сии: Да будет свет сказаны
неизреченным образом. Но возможен вопрос, сказано ли это изречение
единородным Сыном, или же само оно есть Сын единородный: потому что
изречение это называется Словом Божиим, которым создано все (Иоан. I; 1,
3), лишь бы только при этом мы далеки были от нечестивой мысли, что
Слово Божие — единородный Сын — есть слово, как бы произнесенное
голосом, подобно тому, как это бывает у нас. Слово Божие, которым
создано все, не имеет ни начала, ни конца; рожденное безначально, Оно
совечно Отцу. Поэтому изречение: Да будет свет, если оно было начато и
прекращено, скорее есть слово, сказанное Сыном, чем само есть Сын.
Впрочем, и это непостижимо, и никакой плотский образ пусть не
проскользает [при этом] в душу и не возмущает благочестиво-духовного
разума; так как мнение, что в природе Божией, взятой в собственном
смысле, что-либо имеет начало и конец, есть мнение дерзкое и опасное,
которое, впрочем, по снисхождение простительно плотским людям и малым
детям, да и то не как мнение, с которым бы они оставались на будущее
время, а как мнение, которое со временем они оставят. Ибо если и
говорится, что Бог что-либо начинает и оканчивает, это нужно понимать
так, что все такое начинается и оканчивается не в самой Его природе, а в
Его твари, которая удивительным образом Ему повинуется. 

И рече Бог: да будет свет. Тот ли это свет, который мы видим своими
телесными глазами, или какой либо сокровенный, который не дано нам
видеть посредством тела? И если он свет сокровенный, то телесный ли,
который, может быть, распространен по пространству в высших частях Мира,
или же бестелесный, такой, какой существует в нашей душе, к которому
относится также и исследование, чего должны мы избегать и желать своими
телесными чувствами, и которого не лишены даже и души животных, или
такой, который — выше разума и от которого начинается все, что
сотворено? Но какой бы свет он не означал, мы, однако, должны думать,
что он — свет сотворенный, а не тот, которым сияет Сама рожденная, но не
сотворенная Премудрость Божия, чтобы не подумать, что Бог был без Света,
прежде чем создал тот, о коем идет теперь речь. Об этом последнем, как
достаточно показывают и самые слова, замечается, что он сотворен: И
рече, говорит, да будет свет, и бысть свет. Иное дело Свет, рожденный от
Бога, а иное — свет, который Бог сотворил: рожденный от Бога Свет есть
сама Божественная Премудрость, свет же сотворенный есть свет изменяемый,
какой бы он ни был, телесный или бестелесный. 

Но недоумевают обыкновенно, каким образом телесный свет мог существовать
раньше, чем созданы были небо и небесные светила, о которых говорится
после света: как будто легко или же совершенно возможно для человека
понять, существует ли какой-нибудь свет кроме неба, который, однако,
распространен и разлит по пространству и обнимает собою мир! И хотя под
светом мы можем здесь разуметь свет и бестелесный, если скажем, что в
книге Бытия говорится не об одной только видимой твари, а о всей твари
вообще, но какая нужда останавливаться на подобном споре?! И может быть,
что раз сотворены были Ангелы, то под тем светом, о котором люди
совопросничают, хотя весьма кратко, но вполне прилично и соответственно
обозначены именно Ангелы. 

И виде Бог свет, яко добро. Эти слова нужно понимать не как выражение
как бы радости от необычайного добра, а как одобрение творения. Ибо, —
насколько это может быть выражено на человеческом языке, — что приличнее
сказать от лица Бога, как не слова: рече, бысть, угодно, так что в рече
дается разуметь Его власть, в бысть — Его могущество, а в угодно — Его
благоволение: так эти неизреченные [действия] должны были быть выражены
людям человеком, чтобы послужить всем на пользу! 

И разлучи Бог между светом и между тьмою. Отсюда можно понять, с какою
верностью описываются действия Божественного творения. Ибо никто,
конечно, не станет думать, что свет сотворен для того, чтобы быть
смешанным со тьмою, а потому он нуждался в отделении от нее; но это
разделение света от тьмы произошло именно вследствие того, что свет был
создан. Ибо кое общение свету ко теме (2 Корнф. VI, 14.)? Таким образом,
Бог разделил свет от тьмы тем, что создал свет, отсутствие которого
называется тьмою. А различие между светом и тьмою такое же, как между
одеждою и наготою, или полным и пустым, и под. 

Выше сказано, в каких значениях можно понимать свет: противоположные им
отрицания могут быть названы тьмою. В самом деле, есть свет, который мы
видим своими телесными глазами и сам — телесный, как напр. свет солнца,
луны, звезд и других подобных [тел], буде есть они; этому свету
противоположна тьма, когда какое-нибудь место лишено бывает видимого
света. Есть, затем, другой свет: это — жизнь чувствующая и имеющая
способность различать то, что при посредстве тела переносится на
обсуждение души, т. е. белое и черное, звонкое и хриплое, благовонное и
зловонное, сладкое и горькое, горячее и холодное и проч. в этом роде.
Ибо иное дело свет, ощущаемый глазами, и иное — свет, который
возбуждается при посредстве глаз, чтобы быть ощущаемым: первый находится
в теле, а второй хотя и при посредстве тела воспринимает ощущения,
находится, однако, в душе. Противоположная такому свету тьма есть, так
сказать, нечувствительность, или лучше — бесчувственность, т. е.
отсутствие способности ощущать, хотя бы и было на лицо то, что могло бы
быть ощущаемо, если бы в этой жизни был свет, посредством которого
ощущение происходит. Это — не то, как когда отсутствуют телесные органы,
напр. у слепых или глухих, ибо в их душе есть тот свет, о котором у нас
теперь идет речь, но недостает только телесных органов; и не то, как во
время молчания не слышно бывает голоса, когда есть и этот свет в душе, и
органы телесные имеются, но не получается ничего, что ощущалось бы.
Отсюда, не тот лишен бывает этого света, кто не ощущает по указанным
причинам, а тот, кто вовсе не имеет самой этой способности в душе своей,
которая обыкновенно не называется уже и душою, а просто жизнью, какая,
как думают, свойственна виноградной лозе, дереву, и всякому растению,
если только, впрочем, можно каким-либо образом убедиться, что они имеют
жизнь, как думают некоторые, крайне заблуждающиеся, еретики [1],
допуская, что [деревья] не только ощущают телом, т. е. видят, слышат, и
различают жар и огонь, а даже понимают наше размышление и знают наши
мысли; но это, впрочем, другой уже вопрос. Итак, противоположная тому
свету, при помощи которого что-нибудь ощущается, тьма есть
бесчувственность, когда известная жизнь лишена самой способности к
ощущению. А между тем, всякий, кто согласится, что [эта способность]
прилично называется светом, согласится в то же время называть его таким
светом, посредством которого каждая вещь становится очевидною. А когда
мы говорим: "Очевидно, что это громко", "очевидно, что это сладко",
"очевидно, что это холодно", и все другое подобного рода, что ощущаем мы
своими телесными чувствами, то этот свет, при помощи которого все это
становится очевидным, без сомнения, находится внутри, в душе, хотя
ощущения получаются посредством тела. Наконец, в тварях можно
усматривать и третий еще род света, посредством которого мы мыслим.
Противоположная ему тьма есть неразумность, каковы души животных. 

Итак, изречение это дает понять, что в природе вещей Богом создан свет
или эфирный, или чувственный, присущий и животным, или же разумный,
принадлежащий ангелам и людям; а что Он самым актом сотворения света
отделил свет от тьмы, это дает видеть, что иное дело — свет и иное —
отсутствие света, которое Бог расположил (ordinavit) в противоположной
тьме. Ибо не сказано, что Бог сотворил тьму: Он сотворил только формы
(species), а не отсутствия их, которые относятся к тому ничто, из коего
сотворено Им все; однако, когда говорится: И разлучи Бог между светом и
тьмою, мы должны думать, что Богом установлены и отсутствия [форм],
чтобы и они занимали свое место, так как Бог господствует над всем и
всем управляет Так, паузы в пении, чередующиеся через известные
правильные промежутки, хотя и представляют собою отсутствие звуков,
однако искусными певцами располагаются кстати и в целом пьесе придают
более приятности. Равным образом и тени в живописи отмечают каждую
наиболее выдающуюся черту на картине и производят приятное впечатление
не видом своим, а расположением. Бог не творец и пороков наших; но Он,
однако, управляет (ordinator est) и ими, поставляя грешников на том
месте и заставляя их терпеть те наказания, каких они заслуживают: это и
означает, что овцы поставляются одесную, а козлища ошуюю (Мф. XXV, 33).
Таким образом, одно Бог и творит и им управляет, а другим только
управляет. Праведников Он и творит, и управляет ими; грешников же,
поскольку они грешники, Он не творит, а только ими управляет. Поэтому,
когда праведников поставляет одесную, а грешников ошуюю и повелевает
последним идти в огонь вечный, это и означает управление ими по
заслугам. Итак, самые формы и природы Бог и творит и распоряжается ими;
отсутствий же форм и недостатков природы Он не творит, а только
распоряжается ими. Поэтому Он и сказал: да будет свет, и бысть свет, а
не сказал: "да будет тьма, и бысть тьма". Следовательно, одно из них Он
сотворил, а другого не сотворил; однако то и другое Он расположил в
порядке, когда разделил свет от тьмы. Таким образом, прекрасно все в
отдельности, потому что оно сотворено Богом, но прекрасно и все в целом,
потому что оно Им управляется. 

Глава VI.

Объясняется первая половина 5 стиха, книги Бытия. Отчего имя называется
именем. 

И нарече Бог свет день, а тьму нарече нощь. — Так как и свет, а в свою
очередь и день, суть имя известной вещи, с другой стороны тьма и ночь
суть также имена: то как относительно света, так и относительно тьмы
нужно было сказать, что этим предметам в настоящем случае даны имена;
так что тот предмет, которому дано имя, мог быть обозначен всяким и
другим именем, но не иначе. И сказано: нарече Бог свет день так, что
безразлично могло быть сказано и наоборот: "и назвал Бог день светом, а
ночь тьмою". Что же ответить нам, если кто-нибудь спросит у нас: "Свету
ли дано имя день, или же дню дано имя свет", потому что оба эти [слова],
конечно, суть имена, поскольку они произносятся членораздельным голосом
для обозначения предметов? Точно также и относительно других двух [слов]
возможен вопрос: "Тьме ли дано имя ночь, или же ночи — имя тьма"? Но,
судя по тому, как представляет дело Писание, очевидно, что именем света
назван день, а именем тьмы названа ночь, потому что когда говорилось,
что Бог сотворил свет и отделил свет от тьмы, об именах еще не было
речи; а после того присоединены имена день и ночь, хотя как свет, так и
тьма без сомнения суть также имена, обозначающие собою известные
предметы, как и день и ночь. Отсюда понимать это надобно так, что
предмет, получивший имя, мог быть обозначен не иначе, как только
каким-нибудь именем. Или не следует ли это наименование признавать за
разграничение самых предметов? Ибо не всякий же свет есть день, и не
всякая тьма есть ночь; но свет и тьма называются именами дня и ночи в
том случае, когда, они чередуются и разграничиваются между собою
известными сменами. И действительно, всякое имя служит к различению
[предметов]. От того имя и называется именем, что оно обозначает собою
предмет, служит как бы его значком [2]; а обозначает — то же, что
отличает, служит к разграничению [одного предмета от другого]. Отсюда,
то, что Бог отделил свет от тьмы, означает, быть может, то же, что
назвал свет днем, а тьму ночью, а что назвал их, означает, в свою
очередь, то же, что установил их. Или же, быть может, эти названия дают
нам понять, какой свет и какую тьму назвал [в этом случае писатель], как
бы говоря так: "Бог создал свет и разделил свет от тьмы; светом же я
называю день, а тьмою — ночь, чтобы ты не разумел другого какого-либо
света, который не — день, и другой никакой либо тьмы, которая не —
ночь". Ибо если бы всякий свет можно было понимать как день, а всякую
тьму отличать именем ночи, в таком случае, может быть, не было бы нужды
и говорить: И нарече Бог свет день, а тьму нарече нощь. 

Возможен еще и такой вопрос, какой тут называется день и какая ночь?
Если [писатель] дает нам разуметь тот день, который начинается с
восходом, а оканчивается с закатом солнца, и ту ночь, которая
продолжается от заката до восхода солнца: то я не понимаю, как было это
возможно, прежде чем были созданы небесные светила. Разве не могла ли
быть названа так самая продолжительность часов и времен, помимо различия
света и тьмы? С другой стороны, каким образом согласить ту
преемственность, которая обозначается именем дня и ночи, с
вышеупомянутым разумным светом, если только он разумеется тут, или с
светом в смысле ощущений? Или быть может в этом случае сделано указание
[на день и ночь] сообразно не с тем, что бывает, а с тем, что может
быть, потому что возможно и в разуме заблуждение, и в чувстве своего
рода глупость? 

Глава VII.

О второй половине 5 стиха Бытия. 

И бысть вечер, и бысть утро: день един. — В настоящем случае день
называется не так, как назывался он, когда говорилось: И нарече Бог свет
день, а так, как, напр., мы говорим: "30 дней составляют месяц"; в этом
случае в число дней мы включаем и ночи, между тем выше день назван
отдельно от ночи. Итак, после того, как сказано уже о произведении дня
посредством света, благовременно было сказать и о том, что явился вечер
и утро, т. е. один день; так что один день [считается] от начала дня до
начала [другого] дня, т. е. от утра до утра, каковые дни, как я сказал,
мы называем со включением ночей. Но каким образом явились вечер и утро?
Разве не создал ли Бог свет и не разделил ли свет от тьмы в такое
пространство времени, какое продолжается светлая часть дня, т. е. без
включения ночи? С другой стороны, как будет верным написанное: C тобою
бо есть егда хочеши, еже мощи (Премудр. XII, 18), если Бог нуждался в
протяжении времени, чтобы совершить что-нибудь? Разве не совершено ли
Богом все как бы в идее (in arte) и в разум, т. е. не в протяжении
времени, а в самой силе, которою Он разом (stabiliter) производит даже и
такие предметы, которые мы считаем не постоянными, а преходящими? Ибо
хотя и в нашей речи одни слова уходят, а на место их являются другие,
однако невероятно, чтобы то же самое происходило и в теории (in arte), в
которой сразу же (stabiliter) является художественная речь? Отсюда, хотя
Бог творит и вне протяжения времени, потому что с Ним есть егда хощет
еже мощи, однако временные природы переживают свои перемены во времени.
Поэтому: И бысть вечер и бысть утро, день един, сказано, может быть, как
умосозерцаемое, т. е. так, как это должно или может быть, а не как
бывает в преемственных моментах времени. Ибо сказавший: Живый во веки
созда вся обще (Сирах. XVIII, 1) созерцал своим разумом творение во
Святом Духе; но в книге Бытия повествование вполне прилично ведется так,
как будто бы вещи сотворены были Богом в преемственных периодах времени,
дабы самый порядок [творения], который не мог быть представляем
немощными умами в одновременном (stabili) созерцании, предносился,
благодаря такому образу речи, как бы пред чувственными очами. 

Глава VIII и IX

Объясняется 6 стих Бытия. Планета Сатурн. Объяснение 8 стиха Бытия. 

И рече Бог: да будет твердь посреде воды, и да будет разлучающи посреде
воды и воды, и бысть тако. И сотвори Бог твердь, и разлучи Бог между
водою, яже бе подо твердию и между водою, яже бе над твердию. — Такие же
ли это воды над твердью, как и наши настоящие воды под твердью, или же,
так как [писатель], по-видимому, разумеет здесь ту самую воду, над
которою носился Дух Святый (а эту воду выше мы признали самою мировою
материею), то не эта ли вода разумеется и в настоящем месте, разделенная
сотворенною твердью так, что низшая предоставляет собою телесную
материю, а верхняя — материю одушевленную? В самом деле, твердью
называется здесь то, что после называется небом. А среди тел нет ничего
лучше небесного тела. Ибо одни тела суть тела небесные, а другие земные,
и лучшие из них, конечно, небесные; все, что их природу превышает, я не
знаю, можно ли называть и телом; это, быть может, скорее некая сила,
подлежащая уже разуму, которым познается Бог и истина; эта природа, как
доступная образованию со стороны добродетели и благоразумия, силою
которых сдерживаются и ограничиваются ее движения, почему она и является
как бы материальною, правильно названа по божественному вдохновению
водою, превышающею область телесного неба не пространственным
расстоянием, а достоинством бестелесной природы. Именно — так как небо
названо твердью, то не будет несообразностью думать, что все находящееся
ниже эфирного неба, на котором все остается в спокойном и твердом виде
более подвижно и текуче. — Что касается рода материи телесной,
образованного прежде получения вида и разграничения (от чего твердь и
названа твердью), то некоторые считали эти видимые и холодные воды
поверхностью распростертого над нами неба. В доказательство этого мнения
они ссылались на медлительность одной из семи блуждающих звезд, которая
выше остальных и у греков называется ЦбЯнщн, и которая проходит звёздный
круг в течение 30 лет; так что потому она и медленна, что ближе других
расположена к холодным водам, находящимся над небом. Не знаю, как это
мнение может быть защищаемо перед людьми, которые до тонкости
исследовали подобные предметы. Но ни о чем таком не следует утверждать
безрассудно, а надобно говорить с осторожностью и умеренностью. 

И рече Бог: да, будет твердь посреди воды, и да будет разлучающи
посреде, воды и воды. И бысть тако. — После того, как уже сказано: И
бысть тако, какая нужда была прибавлять еще: И сотвори Бог твердь, и
разлучи Бог между водою, яже бе под твердию, и между водою, яже бе над
твердию? Ибо когда [писатель] выше сказал: И рече Бог: да будет свет, и
бысть свет, он не прибавил же: "И сотвори Бог свет"; между тем, в
настоящем случае, сказав: И рече Бог: да будет и бысть, он прибавляет: И
сотвори Бог… Не явствует ли отсюда, что свет тот не следует понимать,
как свет телесный, дабы не показалось, что Бог сотворил его чрез некую
посредствующую тварь (а Богом я называю Троицу); напротив, твердь
небесная, как материальная, свой вид и форму получила от бестелесной
твари, так что сначала духовно на бестелесной природе отпечатлено
Истиною то, что отпечатлелось потом телесно на сотворении небесной
тверди, почему и сказано; И рече Бог да будет... и бысть тако, т. е. в
самой разумной природе, быть может, раньше создано было то, от чего
отпечатлелся вид на теле; когда же прибавлено: И сотвори Бог твердь и
разлучи между водою, яже бе под твердию и между водою, яже бе над
твердию, то в самой уже материи обозначалось этими словами содействие к
тому, чтобы произошло тело неба. Или же, быть может, в первом случае не
прибавлено то, что прибавлено во втором, ради только разнообразия, с
целью, чтобы текст речи не оказался монотонным, [а потому] и нет
надобности подвергать все пунктуальному рассмотрению? Пусть каждый
выбирает то объяснение, какое может; но пусть только не утверждает
безрассудно неизвестное, как известное, и пусть помнит, что входить в
исследование о делах божественных человеку подобает настолько, насколько
это позволительно. 

И нарече Бог твердь небо. — Что выше было сказано относительно названия,
то может быть принято в соображение и здесь, ибо не всякая твердь —
небо. И виде Бог яко добро. — И относительно этого предмета надобно
сказать то же, что сказано выше, кроме того только, что в настоящем
случае я усматриваю не тот порядок: выше сказано сначала: И виде Бог
свет, яко добро, а затем прибавлено: И раздели Бог между светом и тьмою:
и нарече Бог свет день и тьму нарече нощь; в настоящем же случае сначала
повествуется о сотворении тверди и твердь называется небом, а потом уже
говорится: И виде Бог, яко добро. Если это разнообразие введено не ради
избежания монотонности, то в этом случае мы без сомнения я должны иметь
в виду сказанное; Бог созда вся обще. Ибо, почему Он в первом случае
сначала увидел, яко добро, а затем нарек имя, в настоящем же случае
сперва нарек имя, а затем увидел, яко добро, если не потому, что это
различие обозначает собою, что в Божественной деятельности нет никаких
преемственных моментов, хотя самые дела эти открываются во временной
последовательности? Согласно с этою-то последовательностью одно творится
прежде, а другое после, без чего не может быть и рассказа о сотворенном,
хотя Бог мог произвести все это и помимо временной преемственности. И
бысть вечерь и бысть утро, день вторый. Об этом сказано уже выше; те же
рассуждения, полагаю, имеют силу и здесь. 

Глава X.

Объясняются 9 и 10 стихи Бытия. Что значит получить форму. 

И рече Бог: да соберется вода, яже под небесем в собрание едино и да
явится суша. И бысть тако. — Отсюда еще с большею вероятностью можно
заключить, что упомянутая выше вода представляет собою, как мы и
полагали, мировую материю. Ибо если бы [именно] вода наполняла всю
вселенную, то откуда или куда она могла собраться? Если же именем воды
[писатель] назвал раньше некое материальное смешение, то собрание ее
должно быть принимаемо за самое образование ее; так что теперь является
тот самый вид воды, какой мы видим в настоящее время. С другой стороны,
изречение: и да явится суша может быть принимаемо за образование земли,
так что и земля получила теперь тот свой вид, какой мы видим в настоящее
время. Ибо раньше она названа была невидимою и неустроенною, так как не
имела еще материального вида. Итак, Бог сказал: да соберется вода, яже
под небесем, т. е. пусть эта телесная материя получит такую форму, чтобы
явилась та самая вода, какую мы видим теперь. В собрание едино: именем
этого единства указывается значение формы; ибо получить форму значит то
же, что быть приведену в нечто единое, так как высшее единство — начало
всякой формы. И да явится суша т. е. пусть примет [суша] видимый и
отличный от смешения образ. И действительно, вода собирается так, что
является суша, т. е. то, что носилось [по пространству], как море,
теперь сокращается и сжимается; так что бывшее прежде темным становится
светлым. И бысть тако: может быть, что и это совершено было раньше в
умах разумной природы, так что сказанное затем: и собрася вода в собрате
едино и явися суша не должно казаться нам излишнею прибавкою, когда уже
сказано: и бысть тако, а в изречении этом мы должны видеть указание на
последовавшее за разумным и бестелесным действием действие телесное. 

И нарече Бог сушу землю, и собрания вод нарече моря. И здесь мы имеем
дело опять с названиями, ибо не всякая вода — море и не всякая суша —
земля. Отсюда названия эти должны были служить обозначениями, какая это
вода и какая суша. С другой стороны, не будет несообразностью понимать
это наречение Божие и в смысл самого разграничения и образования [этих
предметов]. И виде Бог, яко добро. И в настоящем случае [писателем]
удержан тот же порядок; поэтому что было сказано выше, должно быть
применено и к данному случаю. 

Глава XI.

Объясняются 11, 12 и 13 стихи Бытия 

И рече Бог: да произрастит земля былие травное, сеющее семя по роду
своему и по подобию, и древо плодовитое творящее плод, емуже семя его в
нем по подобию его. После того, как созданы, наречены и одобрены земля и
море, — чего, как мы не раз уже говорили, не следует считать
[действиями, разделенными одно от другого] промежутками времени, дабы с
неизреченною легкостью творческого действия Божия не связывалось
какой-либо медлительности, — не прибавляется сейчас же, как в два
предшествующие дня: И бысть вечер и бысть утро, день третий, a
присоединяется новое творческое действие: Да произрастит земля былие
травное, сеющее семя по роду его и по подобию, и древо плодовитое,
творящее плод, емуже семя, его в нем по подобию его. Этого не было
сказано ни о тверди, ни о водах, ни о суше: ибо свет не имеет от себя
преемственного поколения (propaginem), равно и небо не рождается от
другого неба, а также земля или море не производят от себя других,
следующих за ними, морей или земель. Поэтому слова: сеющее семя по роду
его и по подобию и: емуже семя его в нем по подобию должны были быть
сказаны о земле, где сходство рождающегося сохраняет подобие
предшествующему. А на земле все существует так, что оно сначала
заключено бывает с корнями в недре земли и содержится в ней, а потом
известным образом отделяется из нее: это именно свойство его, полагаю, и
обозначено в настоящем повествовании, потому что все это было создано в
тот же самый день, в который явилась земля, и, однако, Бог снова
говорит: Да произрастит земля; потом сказано: И бысть тако, а затем,
согласно с выше указанным правилом, после слов: И бысть тако, следует
самое исполнение: И изведе земля былие травное, сеющее семя по роду его
и древо плодовитое, творящее плод, емуже семя его в нем по подобию
своему. И, наконец, [писатель] говорит: И виде Бог, яко добро. Таким
образом, все это, с одной стороны, объединяется под одним и тем же днем,
но с другой и различается повторительными словами Божиими. Полагаю, что
дело идет тут не о земле и море, а скорее о различии именно природы
предметов, которые, рождаясь и умирая, распространяются путем
преемственного происхождения из семени. Или же, так как море и земля
могли произойти за один раз не только в умах духовной природы, где все
сотворено разом, но даже и в телесном движении; между тем как деревья и
всякие растения могли возникнуть только тогда, когда появилась уже
земля, из которой они вырастают: то не потому ли должно было повторяться
повеление Божие, что им обозначались различные, но в один и тот же день
долженствовавший произойти, творения, так как своими корнями они
привязаны к земле и содержатся в ней? Но тут возможен вопрос, почему Бог
не нарек им имена? Не опущено ли это потому, что помешало их множество?
Впрочем, этот вопрос мы лучше обсудим после, когда встретим и другие
предметы, которых Бог не назвал, как назвал Он свет, небо, землю и море.
И бысть вечер и, бысть утро, день третий. 

Глава XII.

Объясняется первая половина 14 стиха Бытия. 

И рече Бог: да будут светила, на тверди небесней, освещати землю и
разлучати между днем и между нощию, и да будут в знамения, во времена и
во дни и в лета, и да будут в просвещение на тверди небесной, яко
светити по земли. — Светила, о которых говорится: и да будут во дни,
сотворены в четвертый день: что же такое три дня, протекшие без светил?
или для чего нужны будут дням светила, если дни могли быть и без них?
Разве не для того ли, чтобы по движению этих светил люди могли с большею
очевидностью различать течение времени и преемственность его моментов?
Или же это исчисление дней и ночей не имеет ли значения различия между
природою, которая еще не была создана, и теми, которые уже были созданы,
так что утро свое имя получало ради формы тварей, а вечер — ради
отсутствия [формы]? Ибо вид и форму твари имеют настолько, насколько
дело касается Того, Кем он созданы; сами же по себе он не могут иметь ни
того, ни другого, потому что созданы из ничего, и насколько их имеют,
это зависит не от материи их, которая создана из ничего, а от Того, Кто
выше всего и от воли Кого он существуют в своем роде и порядке. 

И рече Бог: да будут светила, на тверди, освещати… Сказано ли это о
неподвижных только звездах, или же и о блуждающих? Но два светила,
большее и меньшее, принадлежат к числу блуждающих: каким же образом все
светила созданы быть на тверди, когда каждое из блуждающих светил имеет
свою собственную окружность, или круговращение? Разве, в виду того, что
в Писании мы читаем и о многих небесах, и о небе, как напр. в настоящем
месте, когда небом называется твердь, не следует ли [под небом] понимать
всей этой эфирной машины, которая заключает в себе все звезды и ниже
которой расположен слой ясного, чистого и спокойного воздуха, а еще ниже
этот уже мутный и бурный воздух? Освещати землю и разлучати между днем и
нощию. Но разве Бог уже не разделил свет от тьмы и не назвал света днем,
а тьмы — ночью, откуда видно и то, что Он разделил и день от ночи? Что
же теперь имеется в виду, когда говорится: и разлучати между днем и
нощию? Разве не устанавливается ли теперь такое разделение дня от ночи
при помощи светил, чтобы оно было заметным даже и для людей посредством
телесных глаз, которыми они пользуются для созерцания видимых предметов;
между тем как раньше светил Бог произвел это разделение так, что оно
могло быть видимо только для не многих [тварей] чистым духом и ясным
разумом? Или же не установил ли тогда Бог разделения между днем и ночью
другого рода, т. е. между формою, которую Он напечатлевал на
бесформенной материи, и между бесформенной материей, которая еще
подлежала образованию и форме; между тем, иное дело тот день и та ночь,
смена, которых замечается нами вследствие вращения неба и не может
происходит иначе, как только с восходом и закатом солнца? 

Глава XIII.

О второй половине 14 стиха и о стихах 15, 16, 17, 18 и 19. Великий, так
называемый в просторечии Платонов, год. 

И да будут в знамения и во времена и во дни и в лета. Выражение в
знамения, мне кажется, равносильно выражению во времена, так что под
знамениями не следует понимать одно, а под временами другое. Ибо в
настоящем месте [писатель] говорит о тех временах, которые различием
моментов обозначают, что выше их стоит неизменная вечность, так что
время является знаком, как бы следом вечности. О каких временах говорит
он, на это он указывает также и прибавлением выражения: и во дни, и во
лета; так что дни происходят вследствие вращения неподвижных звезд, а
годы — известные нам тогда, когда солнце проходит свой звёздный круг,
менее же известные — когда каждое из движущихся светил проходит путь по
своим окружностям. Он не говорит: "и в месяцы", может быть потому, что
месячный год есть год лунный, как 12 лунных годов составляют год того
светила, которое греки называют ЦбЭищн, a 30 годов солнечных составляют
год того светила, которое у них называется ЦбЯнщн, и, может быть, что
когда все светила проходят свои пути, протекает тот великий год, о
котором многие и много говорили. Или же в словах: в знамения не говорит
ли он о тех знаках, которыми обозначается известный путь мореплавания, а
в словах во времена — о временах года: весне, осени и зиме, потому что и
они наступают и сохраняют свою преемственность и порядок вследствие
круговращения светил; слова же: во дни следует понимать так, как
объяснено нами выше? 

И да будут (sint) в просвещение на тверди небесной, яко светити по
земли. — Выше уже сказано: Да будут (fiant) светила на тверди небесней
освещати землю, к чему же сделано это повторение? Разве в соответствие
его тем, что сказано о растениях, чтобы они производили семя и чтобы в
них было семя по роду своему и по подобию, не связано ли здесь по
противоположности и о светилах: да будут (fiant) и пусть будут (sint),
т. е. пусть будут только, сами, но не рождают? И бысть тако. Порядок
[изречений] сохраняется тот же, что и выше. 

И сотвори Бог два светила: светило большее в начало дне, и светило
меньшее в начало нощи, и звезды. — Что называет он началом дня и началом
ночи, это будет после видно. Но относятся ли к началу ночи и звезды, о
которых прибавлено здесь, или же не относятся, это возбуждает
недоумение. По мнению некоторых, здесь дается понять, что луна
первоначально сотворена полною, потому что только полная луна восходит
при начале ночи, т. е. непосредственно после солнечного заката. Но
нелепо начинать счет не с первого, а с шестнадцатого или с пятнадцатого
[числа]. К принятию этого мнения ни в каком случае не может побуждать
нас то, что это светило, только что сотворенное, должно было быть
полным. Полно оно каждый день, но его полнота видна бывает людям только
тогда, когда оно находится против солнца. Ибо, когда луна находится
вместе с солнцем, то, занимая положение под солнцем, она кажется
исчезающею; но она бывает полною и тогда, потому что освещается с другой
своей половины и только лишь не может быть видима теми, которые
находятся внизу, т. е. населяют землю. Предмет этот не может быть
выяснен в немногих словах, а требует основательных исследований и
доказательств при посредстве некоторых наглядных фигур. 

И положил Бог на тверди небесной, яко светити на землю. Каким образом,
сказавши раньше: да будут на тверди, опять теперь говорит: сотвори Бог
светила и положи на, тверди, как будто они созданы были вне [тверди] а
потом поставлены на ней, когда и раньше сказано, что они были на ней?
Или не дается ли и отсюда видеть, что Бог произвел это не так, как
делают обыкновенно люди, но рассказано об этом так, как оно могло быть у
людей; именно: у людей одно значит сделал, а другое — положил; у Бога
же, который творя полагает, и, полагая, творит, то и другое составляет
одно и то же действие. 

И владети днем и нощию и разлучати между днем и нощию. — Раньше было
сказано: в начало дне и в начало нощи, что здесь [писатель] поясняет,
говоря: владети днем и нощию. Отсюда начало то мы должны понимать в
смысле первенства, потому что как днем из всего, что мы видим, нет
ничего превосходнее солнца, так и ночью — ничего превосходнее луны или
звезд. Поэтому указанное нами выше недоумение не должно больше смущать
нас, и мы должны думать, что звёзды поставлены [на тверди] так, что они
относятся к началу ночи, т. е. к первенствующему положению в ней. И виде
Бог яко добро. Порядок тот же, что и выше. Припомним кстати, что и этого
[творения] Бог не назвал по имени, хотя и могло бы быть сказано: "И
назвал Бог светила звёздами", потому что не всякое светило — звезда. 

И бысть вечер, и бысть утро, день четвертый. — Если при этом иметь в
виду дни такие, которые ограничиваются восходом и закатом солнца, то
этот день будет не четвертый, а, может быть, первый; так что, можно
думать, солнце взошло в то время, когда оно было сотворено, и зашло пока
были созданы остальные светила. Но кто знает, что, когда у нас бывает
ночь, в другом месте светит солнце, а когда у нас светит солнце, в
другом месте бывает ночь, тот будет доискиваться более возвышенного
значения для исчисления этих дней. 

Глава XIV.

Объясняется 20 стих Бытия. 

И рече Бог: да изведут воды гады душ живых и птицы, летающия по земли,
по тверди небесней: и бысть тако. — Животные плавающие названы
пресмыкающимися потому, что они не ходят на ногах. А может быть —
потому, что есть еще другие, которые пресмыкаются на земле под водою.
Или же не существуют ли и в водах пернатые, как напр. рыбы, имеющие
чешую, или же иные, которые чешуи не имеют, а держатся при посредстве
перьев? Какие животные должны быть в данном месте отнесены к числу
летающих, относительно этого возможно недоумение. Ибо вопрос еще и в
том, почему летающих животных [писатель] отнес к воде, а не к воздуху. В
самом деле, мы не можем в настоящем месте разуметь только тех птиц,
которые любят воды, каковы, напр., нырки, утки и другие подобного же
рода. Ибо если бы писатель сказал здесь только о них, то в другом месте
он не преминул бы сказать и о других птицах, в числе которых некоторые
до такой степени имеют отвращение в воде, что даже не пьют ее. Разве,
может быть, водою в настоящем случае он назвал этот смежный с землею
воздух, потому что влажность его даже в самые ясные ночи доказывается
росою, а также и потому, что он сгущается в облако. А облако — та же
вода, как это чувствуют все, кому приходится ходить по горам среди
облаков, или даже по полям во время туманов. В этом именно воздухе, как
говорят, и летают птицы. В том же более высоком и чистом воздухе,
который всеми называется настоящим воздухом, они летать не могут, потому
что вследствие своей тонкости он не выдерживает их тяжести. В нем, как
утверждают, не собирается облаков и не бывает никаких бурь; там нет
ветра и до такой степени тихо, что будто бы на вершине горы Олимпа,
которая, как говорят, поднимается за пределы этого влажного воздуха,
некоторые письмена, начертываемые обыкновенно на пыли, по истечении года
были находимы в целости и неповрежденности теми, кто всходил на эту
пресловутую гору. 

Поэтому не без основания можно полагать, что в Божественных писаниях
небесною твердью называются даже и эти пространства, так что, можно
думать, и тот спокойнейший и чистейший воздух относится к тверди. В
самом деле, именем тверди может быть обозначено даже спокойствие и
великая тишина [3] предметов. Отсюда, полагаю, во многих местах псалмов
и говорится: и истина, твоя до облак (Пс. XXXV, 6; и LVI, 11). Ибо
ничего нет тверже и чище истины. И хотя облака собираются в
пространстве, лежащем ниже области чистейшего воздуха, а потому
приведенные слова [псалма] надобно понимать иносказательно, однако они
взяты с таких предметов, которые в данном случае служат некоторым
подобием; так что более устойчивая и чистая тварь, наполняющая
пространство от высшего неба до самых облаков, т. е. до этого туманного,
бурного и влажного воздуха, представляет собою по справедливости образ
истины. Таким образом, птицы, летающие над землею, под небесною твердью,
правильно приписаны водам, потому что воздух не без основания называется
водою. Отсюда же дается понять то, что о воздухе вовсе не сказано, как
или когда он создан, потому что низший воздух заключается в имени вод, а
высший в имени тверди, и, таким образом, не опущен ни один из [четырех]
элементов. 

Но, может быть, кто-нибудь скажет: "если слова: да соберется вода дают
нам понять, что вода создана из первоначального материального смешения,
а это собрание Бог назвал морем; то как можем мы здесь разуметь
сотворение этого воздуха, который не называется морем, хотя и может
называться водою"? В виду этого мне кажется, что в словах: да явится
суша сделано указание не только на вид земли, но и на вид этого
плотнейшего воздуха. Ибо при посредстве него освещается земля, так что
становится для нас видимою. Отсюда, в одном этом изречении: да явится
сделано указание на все, без чего не могло явиться суши, т. е. и её
внешний вид, и её обнаженность от воды, и распространение по ней
воздуха, при посредстве которого доходит до нее свет из высших мировых
частей. Или же скорее вид этого воздуха не указывается ли в изречении:
да соберется вода, потому что, когда воздух сгущается, то кажется, что
он производит воду? Отсюда, может быть, собранием воды [писатель] назвал
такое сгущение [воздуха], что явилось море; так что то, что носится не
собранным, т. е. не сгущенным, есть та вода, которая может поддерживать
летающих птиц и называться тем и другим именем, т. е. и более тонкою
водою и более плотным воздухом. Но когда спрашивается, от чего он
произошел сам, об этом не говорится. Или [наконец], может быть, не
справедливо ли мнение некоторых, что слои этого воздуха образуются из
влажных испарений моря и земли, — слои воздуха, с одной стороны,
настолько более плотного по сравнению с высшим и ясным воздухом, что он
является удобною средою для летания птиц, а с другой настолько более
тонкого по сравнению с тою водою, которою омывается наше тело, что он в
сравнении с нею является нашему ощущению сухим и воздушным. Но так как о
земле и море сказано выше, то и не было надобности говорить об их
испарениях, т. е. о водах, как стихии для птиц, раз ты уже знаешь, что
самый чистый и спокойный воздух отнесен к тверди. 

Ибо ведь и об источниках и реках не сказано, как они явились. Но люди,
которые вводят в подробнейшее исследование и обсуждение этого предмета,
говорят так, что из моря незаметно в вид эфирного тока, т. е. таких
испарений, которых мы не можем примечать, выделяются пресные пары, из
коих составляется облако; и отсюда, земля, смоченная дождями, напояется
и пропитывается в своих сокровеннейших полостях в такой степени, что
эта, скопляющаяся и разными путями стекающаяся, вода пробивается в
источники то малые, а то и достаточные для образования рек.
Доказательство этого указывают в том, что пар от вскипяченной морской
воды, полученный при помощи изогнутой крышки (cooperculo), дает пресную
на вкус влагу. Равным образом, для всех почти очевидно, что обмелевшие
источники чувствуют недостаток дождей. Свидетельствует об этом и
священная история, когда, во время засухи, Илия молился о дожде: сам
молясь, он приказал своему отроку устремить взор к морю, и, когда тот
заметил поднимающееся с моря маленькое облачко, Илия возвестил
взволнованному царю о наступлении дождя, которым царь едва не был
измочен на пути домой (III Царств. XVIII, 43, 44). И Давид говорит:
Господи..., призываяй воду морскую и проливаяй ю на, лице земли[4].
Поэтому, назвав море, о других водах, как о тех росоносных водах,
которые по своей тонкости представляют воздушную среду для летающих
птиц, так и о водах источников и рек, [писатель] счел излишним говорить,
если первые происходят от испарений, а последние от повторяющихся
дождей, которыми напояется земля. 

Глава XV.

О том же 20 стихе, а также и 21, 22, 23 и 24 стихах Бытия. 

Да изведут воды гады душ живых — Почему прибавлено: живых? Разве могут
быть души иными, а не живыми? Или не хотел ли [писатель] указать этим на
ту более заметную жизнь, которая присуща животным чувствующим, так как
растения лишены её? И птицы летающие по земли, по тверди небесней. —
Если птицы не летают в том чистейшем воздухе, где не бывает никаких
облаков, то отсюда очевидно, что этот воздух относится к тверди, потому
что, как сказано, птицы летают по земле под твердью небесною. И бысть
тако. Порядок сохраняется тот же: слова эти присоединяются и здесь, как
и в прочих случаях, за исключением света, сотворенного первым. 

И сотвори Бог киты великия и всяку душу животных гадов, яже изведоша
воды по родом их, и всякое летающее пернато по роду.- Припомним здесь
кстати, что слова: по роду своему говорятся о тех тварях, Которые
размножаются чрез семя: так уже сказано было о травах и о деревьях. "И
всякое летающее пернатое". Почему прибавлено: "пернатое"? Разве может
быть летающее, которое бы не имело перьев? А если может, то создал ли
Бог подобное летающее, потому что мы его нигде не находим? Во всяком
случае, может ли что-нибудь летать без перьев? Ибо и летучие мыши, и
саранча, и мухи, и другие подобного рода существа, не имеющие пуха,
перья однакоже имеют. Но слово "пернатое" прибавлено для того, чтобы мы
разумели не одних только птиц, потому что и рыбы пернаты и летают под
водою над землею же. Поэтому и не сказано: "птиц", а вообще летающих: "И
летающее пернатое". И виде Бог, яко добро. И здесь это следует понимать
так, как и в предыдущих местах. 

И благослови я, глаголя: раститеся и множитеся и наполните воды, яже в
морях и птицы да умножатся на земли. — Богу угодно было отнести это
благословение к производительности, которая обнаруживается в преемстве
потомства, так что, будучи сотворены слабыми и смертными, [животные]
сохраняют свою род путем рождения в силу именно этого благословения. Но
так как и растения удерживают сходство с предшествующим чрез рождение,
то почему же Он не благословил и их? Разве не потому ли, что они лишены
чувства, которое близко к разуму? Ибо не напрасно, может быть, Бог
пользуется в благословении вторым лицом, обращаясь к одушевленным
тварям, как бы в известной мере слышащим, с словами: Раститеся и
множитеся и наполните, воды морския; впрочем, благословение это не
доводится до конца в том же (втором) лице, потому что далее следуют
слова: И птицы да умножатся на земли, а не сказано: "множитесь на
земли". Может быть, этим дается понять, что чувство не настолько близко
к разуму, чтобы могло понимать обращенные к нему слова настолько
совершенно, как [твари], которые мыслят и могут пользоваться разумом. 

И бысть тако. Здесь всякий даже непонятливый [человек] должен
догадаться, как исчисляются те дни. В самом деле, если Бог даровал
животным известные числа семян, сохраняющие в своем род такое
удивительное постоянство, что [животные], в определенное число дней,
каждое по роду своему, зачавши во чреве, рождают, а снесши яйца,
согревают их (каковой порядок природы сохраняется Божественною
Премудростью, которая досязает от конца даже до конца крепко и управляет
вся благо (Прем. Сол., VIII, 1); то каким же образом могли они в один
день и зачать во чреве, и пройти период чревоношения, и родить, и
вскормить рожденное, и наполнить воды морские, и умножиться на земле?
Ибо еще до наступления вечера уже говорится: И бысть тако. А между тем,
когда [писатель] говорит: И бысть вечер, то без сомнения напоминает о
бесформенной материи; когда же говорит: И бысть утро, имеет в виду
внешнюю форму, которая отпечатлевалась [творческим] действием на
материи, потому что утро заканчивает собою прошедший после действия
день. Однако, Бог не говорит: "Да будет вечер", или: "Да будет утро";
ибо, как скоро под названиями вечера и утра [писателем] обозначаются
материя и форма, которые, как уже сказано, и сотворил только Бог, в
таком случае получается очень краткое указание на предметы сотворенные,
так как отсутствия их, т. е. промежуточного состояния от формы до
материи или ничто, — если только на это именно, как мы думаем,
намекается названием ночи, — [писатель] не назвал бы сотворенным, а
только установленным от Бога, подобно тому, как говорит он выше: И
разлучи Бог между светом и тьмою; так что именем вечера обозначается
бесформенная материя, которая хотя и сотворена из ничего, однако
существует и имеет способность к воспринятию форм и внешнего вида. Да и
под именем тьмы можно во всяком случае разуметь то ничто, которого Бог
не сотворил, но из которого Он сотворил все, что только по своей
неизреченной благости благоволил сотворить, ибо тот всемогущ, кто и из
ничего сотворил столь многое. 

И бысть вечер, и бысть утро, день пятый. Здесь после того, как сказано:
И бысть тако, [писатель] не прибавил, по обыкновению, самого исполнения
[повеленного], как будто бы оно вновь было создано; ибо об этом уже
сказано выше. Да и благословением, которое имеет отношение к
произведению потомства, не новое какое-нибудь творение образовалось, а
только сохранялось путем преемственного воспроизведения уже сотворенное.
А потому и не сказано: И виде Бог, яко добро; ибо самая вещь была уже
Ему угодна, и только должна была сохраняться в своем потомстве. Итак,
ничего здесь не повторено, кроме разве слов: И бысть тако; и тотчас же
сделано прибавление о вечере и утре, названиями которых, как уже
сказано, обозначается происхождение [тварей] из бесформенной материи и
внешней формы, которую они получали, если только, впрочем, при
исследовании не откроется что-нибудь лучшее и возвышеннейшее. 

И рече Бог: да изведет земля душу живу по роду своему, четвероногая и
гады, и звери земли по роду, и, скоты, по роду. И бысть тако. — Так как
нами уже сказано, почему к слову душу прибавлено живу, а так же — что
значит по роду, и наконец — об обычном заключении: И бысть тако: то все
это надобно понимать так, как сказано о том выше. Но так как на
латинском языке именем зверей обозначается всякое вообще неразумное
животное, то в настоящем месте должно различать их виды, разумея под
именем четвероногих всякий рабочий скот, под гадами — всех
пресмыкающихся, под зверями или дикими животными — всех не прирученных
животных; а под скотами — четвероногих, которые не помогают работою, а
доставляют такую или иную выгоду для тех, которые их держат и кормят. 

Глава XVI.

Объясняются 25 и 26 стихи Бытия. — Что такое образ. — Подобие в
собственном смысле слова. — Откуда красота? — Вселенная. — Ум. 

И созда Бог звери земли по роду, и скоты по роду и вся гады земли по
роду. — Это повторение в словах: И созда Бог, после того, как уже
сказано: И бысть тако, должно быть рассматриваемо по выше указанному
правилу. Именем скотов обозначены здесь, как думаю, все четвероногие,
которые живут под присмотром человека. И виде Бог яко добро: слова эти
надобно понимать в обычном смысле. 

И рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию. — Здесь
достойны замечания, с одной стороны, некоторая связь, а с другой и
некоторое различие между одушевленными существами. В самом деле,
[писатель] говорит, что человек создан в тот же день, в который и
животные. Земные одушевленные существа являются все вместе, но о
человеке, по причине превосходства разума, со стороны которого он
творится по образу и подобию Божию, говорится, однакоже, отдельно, после
того уже, как об остальных земных одушевленных существах сделано обычное
заключение в словах: И виде Бог, яко добро. 

Достойно замечания и то, что о прочих тварях Бог не говорит: сотворим.
Этим Дух Святый во всяком случае хотел внушить нам мысль о превосходстве
человеческой природы. Между тем, кому говорится теперь: сотворим, как не
тому, кому и относительно прочих тварей говорилось: да будет? Ибо вся
Тем быша и без Него ничто же бысть (Иоан. 1, 3). Но думается нам, почему
иному было сказано: да будет, как не потому, что Он творил по повелению
Отца, и почему сказано теперь: сотворим, как не потому, что Они творили
оба вместе? В самом деле, все, что творит Отец, не творит ли Он чрез
Сына, а потому и сказано теперь: сотворим, чтобы показать человеку, для
которого явилось и самое Писание, что тО, чтО творит Сын по слову Отца,
творит и Сам Отец; так что сказанное о прочих тварях: да будет, и бысть,
в настоящем случае выражается одним словом: сотворим, т. е. не отдельно
речение, и отдельно действие, а то и другое вместе. 

И рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию. Всякий
образ подобен тому, образом чего он служит (хотя не все, подобное
чему-нибудь, есть и его образ), как напр. [образы] в зеркале и живописи
суть образы подобные; однако, если один не рожден от другого, то никто
из них не может быть назван образом один другого. Ибо образ получается
тогда, когда он бывает точным выражением чего-нибудь (exprimitur).
Почему же, когда сказано уже: по образу, прибавлено еще: и по подобию,
как будто может быть образ и не подобный? Отсюда, достаточно бы только
сказать: по образу. Разве, может быть, иное дело — подобное и иное —
подобие, как иное — чистый и иное — чистота, иное — крепкий и иное —
крепость; так что как все крепкое — крепко вследствие крепости, а все
чистое — чисто вследствие чистоты, так и все подобное — подобно
вследствие подобия? Но наш образ не вполне точно называется нашим
подобием, хотя он и точно называется подобным нам; так что то подобие,
вследствие которого подобно все, что только есть подобного, заключается
там же, где находится и чистота, вследствие которой чисто все, что
только есть чистого. Чистота же бывает чистою не от соединения с
чем-нибудь: напротив, от общения с нею делается чистым все, что только
есть чистого. Такая чистота заключается, конечно, только в Боге, в
котором находится и та Премудрость, которая премудра не вследствие
соединения с чем-нибудь, но от общения с которою становится премудрою
всякая душа, какая только бывает премудра. Поэтому и подобием в
собственном смысле называется только Подобие Божие, по которому все
сотворено: потому что Оно подобно не от общения с каким-нибудь подобием,
а само есть первоначальное Подобие, от общения с которым становится
подобным все, что чрез Него создал Бог. 

Таким образом, в прибавлении: по подобию, после того как уже сказано: по
образу, заключается, быть может, пояснение, показывающее, что образ, о
котором здесь говорится, подобен Богу не так, чтобы разделял участие в
каком-нибудь подобии, а так, что представляешь собою само подобие, в
котором участвует все, что только называется подобным. Равным образом,
он представляет собою саму чистоту, от общения с которою души чисты,
саму мудрость, от общения с которою он мудры, и, наконец, саму красоту,
от общения с которою прекрасно все, что только есть прекрасного. Ибо
если бы [Бог] сказал только о подобии, то не дал бы тем понять, что
подобие от Него рождено, а если бы сказал только об образе, то хотя и
дал бы понять что этот образ рожден от Него, но не показал бы, что он —
образ подобный, и не только подобный, а и само подобие. Между тем, как
нет ничего чище самой чистоты, премудрее самой премудрости и прекраснее
самой красоты, так точно не может быть ни названо, ни мыслимо, да и нет
ничего подобнее самого подобия. Отсюда понятно, что Отцу Подобие Его
настолько подобно, что полнейшим и совершеннейшим образом выражает
(impleat) Его природу. 

А насколько Подобие Божие, чрез которое создано все, имеет значение в
отпечатлении внешней формы на предметах, — это хотя и чрезвычайно
превышает человеческие понятия, однако может быть до некоторой степени
определено нами, если мы обратим внимание на то, что вся природа как
чувствующих, так и разумных тварей, сохраняет следы единства в сходных
между собою частях. В самом деле, от премудрости Божией разумные души
называются премудрыми, но дальше это имя уже не прилагается; ибо ни
скотов, ни тем более деревья, огонь, воду, воздух или землю мы не можем
назвать мудрыми, хотя все это, насколько оно существует, существует чрез
Божественную премудрость. Между тем, подобными между собою мы называем и
камни, и животных, и людей и Ангелов. Даже и относительно отдельных
предметов мы говорим так, что [напр.] земля потому и может быть землей,
что она имеет сходные между собою части, — что точно так же и вода в
каждой своей части подобна остальным, без чего она не могла бы быть и
водою, — что, в свою очередь, какая бы то ни была часть воздуха ни в
каком случае не могла бы быть воздухом, если бы не была подобна
остальным, каждая частичка огня или света является тем, что есть,
потому, что она подобна остальным частям. Таким же образом мы можем
смотреть и на каждый из камней, на каждое дерево и на каждое тело
всякого одушевленного существа, т. е. что они могут существовать не
только вместе с другими предметами своего рода, но и в своей отдельности
от них под тем только условием, если имеют сходные между собою части. И
тем тело красивее, чем более сходные между собою части входят в состав
его. Наконец, даже и в области душевной не только дружба одних душ с
другими закрепляется в силу сходных нравов, но в каждой душе отдельно
показателями блаженной жизни служат сходные действия и силы, без которых
не может быть постоянства. Но все это подобное мы не можем назвать самим
подобием. Отсюда, если вселенная состоит из подобных между собою вещей,
так что каждая отдельная вещь является тем, что она есть, а все они
наполняют вселенную, созданную и управляемую Богом, то все это создано,
конечно, чрез высшее неизменное и нетленное Подобие Творца всяческих
так, чтобы было прекрасным вследствие сходных между собою частей, но по
самому Подобию создано не все, а одна только разумная сущность; почему
все — чрез подобие, а по подобию одна только душа. 

Итак, разумная сущность создана и чрез подобие и по подобию, ибо между
Им и ею нет никакой посредствующей природы, — нет потому, что
человеческий ум (как, впрочем чувствует он это, когда бывает только
чистейшим и блаженнейшим) ни к кому не стремится, как только к самой
Истине, которая называется Подобием, Образом и Премудростию Отца. Отсюда
слова: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию правильно
понимаются по отношению к тому, что составляет внутреннейшую и главную
часть человека, т. е. по отношению к уму. Ибо человек должен быть ценим
с той стороны, которая занимает в нем первое место и которая отличает
его от диких животных. Остальное же в нем все, хотя в своем роде и
прекрасно, однако представляет собою черты общие с животными и потому не
должно быть ценимо высоко; если только, впрочем, то обстоятельство, что
фигура человеческого тела имеет вертикальное положение для созерцания
неба не указывает на то, быть может, что даже и тело человеческое, как
думают, создано по Подобию Божию; так что как Подобие то не отвращается
от Отца, так и тело человека, не отвращено [лицом] от неба, подобию
телам других животных, которые имеют наклонное, брюхом вниз, положение.
Но, впрочем, не следует принимать это в безусловном смысле, ибо тело
наше весьма во многом отличается от неба; напротив, в том Подобии,
которое есть Сын, не может быть ничего несходного с Тем, Кому Оно
подобно: все другое подобное отчасти и не сходно между собою; само же
Подобие не заключает в себе ничего неподобного. И однако Отец есть Отец,
а Сын не иное что, как — Сын: потому что как скоро говорится о Подобии
Отца, хотя бы Подобие это и не имело ничего неподобного с Отцом, Отец
уже не один, если имеет Подобие. 

И [5] рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию. Того,
что сказано доселе, было бы и достаточно. Сообразно с ним слова Писания,
в которых, как читаем, Бог сказал: Сотворим человека по образу нашему и
по подобию выражают ту мысль, что подобие Божие, по которому сотворен
человек, может быть принимаемо за само Слово Божие, т. е. единородного
Сына Божия, хотя с другой стороны, человек, конечно, не представляет
собою самого этого образа и подобия равного Отцу: правда, и человек есть
образ Божий, как это весьма ясно показывает Апостол, говоря: муж убо не
должен есть, покрывати главу, образ и слава Божия сый (1 Корнф. XI, 7);
только этот, сотворенный по образу Божию, образ не равен и не совечен
Тому, образом Кого он служит, да и не был равен, если бы даже и не
согрешил никогда. — Но Божественные слова: сотворим человека по образу
нашему и по подобию скорее должны быть принимаемы в том смысле, в
котором бы изречение это понималось не в единственном, а во
множественном числе, — именно так, что человек сотворен по образу не
одного Отца, или одного Сына, или одного Святого Духа, а всей Троицы. А
Троица такова, что Она есть един Бог; с другой стороны, и Бог един так,
что Он есть Троица. В самом деле, Он не говорит Сыну: "Сотворим человека
по образу Твоему", или "по образу Моему", но говорит во множественном
числе: по образу нашему и по подобию; а кто же осмелится от этой
множественности отделять и Святого Духа? Но так как эта множественность
— не три Бога, а един Бог, то поэтому именно, надобно думать, Писание
выражается дальше в единственном числе и говорит: И сотвори Бог
человека, по образу Божию; так что [слова эти] не следует понимать так,
как будто бы Бог Отец [сотворил человека] по образу Бога, т. е. Сына
Своего: в противном случае как будет верным. сказанное: по образу
нашему, если человек создан по образу одного Сына? А так как сказанное
Богом: по образу нашему верно, то слова: сотвори Бог человека по образу
Божию значат то же, как если бы было сказано: "по образу Своему"; что и
есть Сама Троица. 

Между тем, некоторые полагают, что о подобии [в последних словах] не
упомянуто и не сказано: и сотвори Бог человека по образу своему и по
подобию потому, что человек сотворен был только по образу; а подобие
получит он потом в воскресении мертвых: как будто может быть
какой-нибудь образ, в котором нет подобия?! Ибо если образ не совершенно
подобен, то без сомнения он не есть и образ. Впрочем, чтобы не
показалось, будто в этом случае мы руководимся только разумом, считаем
необходимым привести авторитет Апостола Иакова, который, говоря о языке
человека, замечает: тем [т. е. языком] благословляем Бога и тем кленем
человеки бывшия по подобию Божию. (Иак. III, 9). 

[1] Манихеи. 

[2] Игра слов, основанная на созвучии латинских слов: nomen, имя, noto,
обозначать, и notamen, значок, метка. 

[3] Magna pars rerum, вм., по всей вероятности, pax rerun]. 

[4] Слова Амоса, V, 8; IX, 6 

[5] Этот конец прибавлен Августином спустя много лет после того, как
написана была им эта книга.